Игорь Коломойский: «Не было бы национализма, Украина уже присоединилась бы к России»

Жанна Немцова: Игорь Валерьевич, когда вы последний раз были в Украине?
Игорь Коломойский: В июне 2017 года.
— Почему так долго уже не ездите?
— У нас есть судебные процессы с «Приватбанком», и в связи с особенностями законодательства в Украине есть вероятность того, что если я приеду, то я не смогу оттуда уехать. Могут объявить тебя должником и закрыть выезд из страны. Учитывая, что наши судебные процессы проходят не только в Украине, но еще и в Лондоне, то заниматься всеми этими вопросами проще, находясь в Европе, чем, скажем так, будучи невыездным из Украины.
— Вас в 2014 году назначили главой администрации Днепропетровской области. И позднее, уже после отставки, вы сказали следующее: «Гордыня — смертный грех, но я горжусь. Для меня это — большой подвиг». Могли бы вы рассказать, в чем состоял ваш подвиг, и чем вы, собственно, гордитесь?
— У каждого человека своя система оценки ценностей. И мне показалось, что для меня тогда, как для человека, живущего в Европе, в Женеве, в комфортных условиях, взять все бросить и поехать в Украину — это подвиг.
— Вы сейчас говорите о том, что вы вышли из зоны комфорта и приехали из Женевы в Днепропетровск. Но в чем состоял ваш подвиг, кроме того, что вы вышли из своей зоны комфорта?
— Я считаю, что это был поступок. Прежде всего — выйти из зоны комфорта. А с тем, что происходило дальше, уже эту оценку могут давать все остальные.
— Сначала я хочу процитировать ту оценку, которую дал Владимир Путин вашему подвигу. Он довольно нервно отреагировал на ваше назначение и сказал: «Это — уникальный проходимец, он даже нашего олигарха Абрамовича надул». С чем связана такая оценка вашей личности со стороны Путина? И о чем вообще шла речь, когда он говорил эту фразу?
— Ну, Владимир Владимирович на год тогда уже опоздал в оценке. У нас был судебный процесс с компанией, в которой Роман Абрамович является акционером. Это было связано со сделкой с «Евразом» в 2007 году. Мы долго судились, а потом подписали мировое соглашение. Без подробностей, потому что это — конфиденциально. То есть, мы разошлись миром еще за год до того, как Владимир Владимирович давал эту оценку.
— А с чем вы связываете то, что он решил прокомментировать ваше назначение? У него какая-то личная к вам неприязнь?
— Ну, в тот момент наверняка была, потому что за сутки до этого я давал комментарий…
— Вы назвали Владимира Путина «шизофреником, который совсем находится в полном неадеквате». Это было в ходе пресс-конференции в Днепропетровске 3 марта 2014 года. Вы сейчас придерживаетесь той же точки зрения? Или что-то изменилось?
— Ну, скажем так. Находясь уже в должности губернатора, я должен был бы, по идее, выбирать выражения. Но с точки зрения эмоциональности сыграло роль то, что произошло между Украиной и Россией, события в Крыму и то, что сейчас продолжается в Донбассе. Ну, можете найти другой термин.
— Какой?
— Ну, может, «сумасшествие». Да, это было недипломатичное выражение. Если мои слова усугубили конфликт, это было неправильно. Но, с другой стороны, была такая обстановка и я, вступая в эту должность, должен был показать людям вокруг, что мы находимся на одной стороне баррикад. И одинаково оцениваем то, что происходит.
— Можете ли вы сказать, что благодаря вам Днепропетровская область не стала целью сепаратистов, и вы избежали или предотвратили там такой полномасштабный конфликт, который случился в Донецкой и Луганской областях?
— Не только мне — с моими друзьями, с моими коллегами, с командой нам удалось это предотвратить.
— А как вам удалось это предотвратить?
— Смотрите, когда я стал губернатором, мы приступили к работе, изучили обстановку, угрозы, подумали, как мы можем их устранить. Угроз было много. Не забывайте, что все это было в условиях возможного внешнего вторжения, военных действий. Все, что касается армии, находилось в достаточно печальном состоянии. Кроме того, была проблема внутренняя, связанная с «пятой колонной»…
— «Пятая колонна», могли бы вы конкретизировать, о каких людях идет речь?
— В Днепропетровске главный лидер был Олег Царев. Он возглавлял эту «пятую колонну», на него замыкалось все. Это была серьезная проблема, потому что он был связан со всякими общественными организациями, он был легитимный народный депутат Украины. Он был человек достаточно обеспеченный, пользовался авторитетом. У него были свои охранные структуры. Он мог и пытался создать много проблем.
— Как вы смогли это нейтрализовать?
— Мы с ним длительное время беседовали, проводили воспитательную работу. Но потом, когда стало понятно, что ничего не получается, как-то так мы с ним договорились, что он уехал в Москву. Точнее, он был какое-то время еще в Донецке. Потом уехал в Москву.
— Некоторые люди, которые наблюдали за добровольческими батальонами, в формировании которых вы принимали активное участие, говорили, что там были националистически настроенные люди. Учитывая ваше происхождение, очевидно, что вам, наверное, не близки такие ультранационалисты, которые есть в Украине? Не было у вас какого-то противоречия, что вы поддерживаете тех людей, чьи идеи должны быть вам чужды?
— Вопрос, конечно, как говорится, интересный. Но ультранационалистических настроений было немного, практически не было. Естественно, мы их не разделяли. Но именно национализм, с точки зрения внешней агрессии со стороны Российской Федерации, это — положительное явление. То есть, не было бы национализма, Украина уже присоединилась бы к России. Уже забыли бы об этом. Уже в 2014 году была бы новая какая-нибудь Переяславская рада.
— Я хочу спросить про «Приватбанк». Я так понимаю, что сейчас уже по иску новых собственников, по иску государства у вас заморожены активы. Второй спор связан с «Укрнафтой». То, что происходит, это — политическая игра? Или все-таки у государства есть обоснованные претензии к бизнесу «Приватбанка»?
— Давайте я расскажу вам про «Приватбанк». Совсем недавно его акциями владел я и мой партнер Боголюбов, процентов на 90. Потом произошла незаконная, с моей точки зрения, национализация. По поводу чего идут судебные процессы в Украине, и идут они, скажем так, с переменным успехом, но больше, по-моему, в нашу пользу. И если суд решит, что национализация была неправильная, то тогда нам по идее должны вернуть банк. И тогда весь лондонский процесс закончится сам по себе, потому что мы же не можем сами против себя судиться.
На сегодняшний день, пока контроль у государства за банком, они инициировали процесс в Лондоне с одной целью — как-то нам усложнить жизнь, ограничить наши активы. Заморозить эти активы, ввести нам ограничение по личным расходам. Пока есть такой приказ суда, мы его выполняем, таковы правила игры.
— Я хотела узнать о том, как складываются сейчас ваши отношения с Петром Порошенко, считаете ли вы его своим оппонентом?
— Мы нигде не соревнуемся с Порошенко, но я ему оппонент. Оппонент мировоззренческий.
— В чем это заключается?
— Это заключается в нашем разном отношение к жизни. К демократии, к свободе слова, к событиям в Украине, к тому, каким должен быть президент. У меня по поводу него очень большое разочарование. Например, Порошенко для того, чтобы второй раз избраться президентом (у него такая идея фикс), должен полностью контролировать все телеканалы. Ну, как у нашего северо-восточного соседа. Там тоже когда-то были все частные телеканалы.
— Они принадлежали олигархам, да.
— Олигархам, да. Неважно, частным лицам. И поэтому выражали все разные точки зрения. Вот это и есть демократия.
— То есть, демократия — это власть олигархов?
— Нет, демократия — это когда разные средства массовой информации высказывают разные точки зрения. А сегодня, если посмотреть российское телевидение, можно не перещелкивать, все одинаковое. А в Украине все-таки — разное. Да, принадлежат они зажиточным людям. Но я не могу сказать, что Пинчук — олигарх.
— А кто он?
— Ну, он богатый человек, владелец средств массовой информации. А я если олигарх, то положительный олигарх.
— Это вы сказали.
— Демократический олигарх.
— А такие бывают? Я не видела никогда. Я знаю, что бывают олигархи в оппозиции, они тогда становятся демократами.
— А я никогда не был во власти, я всегда был оппозицией. Никто меня не упрекнет, что я когда-то был во власти.
— Давайте я переформулирую. Когда они начинают быть преследуемыми властями, они становятся демократами.
— На сегодняшний день я не могу сказать, что меня преследуют власти. У нас идет позиционная какая-то война, но она в рамках закона. И достаточно разные желания у нас. Мы знаем, чего хочет Петр Алексеевич. Он прогнозируем в этом плане. Он хочет «1+1» (телеканал. — Ред.) на выборы. Вот ему кровь из носа нужен «1+1».
— Поняла. Получит?
— Нет. Ни за что.
— Я хотела спросить про президентские выборы, которые состоятся в следующем году. Очевидно, что Юлия Тимошенко собирается в них участвовать. Называются и другие кандидаты, среди них Владимир Зеленский и Святослав Вакарчук. Какому из кандидатов вы симпатизируете? Есть мнение, что вы симпатизируете Зеленскому.
— Я и Вакарчуку симпатизирую. Не открою Америку, если скажу, что все хотят видеть новые лица. Но если взять старые, то, я считаю, что наиболее достойной на сегодняшний день является Тимошенко.
— Как вы считаете, плохо ли то, что в Украине до сих пор олигархи играют огромную роль в политической жизни?
— Я вам скажу так. Олигархия в постсоветских странах — это промежуточное состояние перед захватом, скажем так, всей экономической власти крупными корпорациями. Это промежуточная стадия на пути к цивилизованному рынку. После олигархов придут публичные компании. Скажем, у вас в России публичная компания ТНК-BP была. Там был олигарх Михаил Фридман. А сегодня там олигарха Фридмана нет. Эта компания принадлежит BP и «Роснефти». Является ли Сечин олигархом?
— В России — авторитарный режим, где все олигархи перешли из состояния самостоятельности в состояние зависимости.
— Согласен с вами. Но просто Россия пошла по тупиковой ветке истории. Она ушла в тупик, в деградацию. А могла пойти в эволюцию.