Что все мы потеряем из-за дела Майкла Калви, рубль слабеет не из-за санкций, и почему продуктовые талоны — неизбежность

Чуть-чуть грустное, вот так?

Да.

Понятно, хорошо. Здесь же опять-таки важен контекст, грубо говоря. Параллельно с этим происходит Сочинский форум, параллельно с этим, сейчас мы тоже об этом еще подробнее поговорим, обсуждается привлечение инвестиций под нацпроекты. Тут вопрос — какие выводы из этого можно сделать? Что не считают, что это может как-то на этом отразиться? Или, так сказать, это параллельные два процесса, и в Кремле и в правительстве действительно хотят инвестиций, а тем временем какие-то совершенно другие люди хотят совершенно другого, и они никак друг с другом не связаны. Или то, что говорят в правительстве и в Кремле про привлечение инвестиций, на самом деле только слова, а дело-то вот оно, вот здесь? Как все-таки это трактовать правильно, как вам кажется?

Я убежден, что привлечение инвестиций, это привлечение внутренних инвестиций. То есть вся история про национальные проекты это не про то, что американские инвесторы прибегут к нам, будут строить у нас инфраструктуру, будут помогать нам развивать технологии и так далее. Об этом речь уже какое-то время не идет. То, что мы видим, это скорее «список Белоусова» условный, история, в которой, да, это должно быть выгодно бизнесу, да, это должно быть сделано таким образом, чтобы все-таки эти проекты реализовывались разумно.

Мы сейчас с коллегами, со студентами, как раз готовились к конкурсу CFA, там есть такой специальный длинный конкурс для студентов по оценке стоимости, вот у «Норникеля» как раз есть некоторые проекты, которые вроде бы ориентированы на то, чтобы вместе с государством делать что-то полезное и стране, и в общем самому бизнесу тоже. Но в этом смысле Майкл Калви и Baring Vostok вообще ни на что не влияют, потому что опять же, если вы договоритесь внутри страны с крупными компаниями делать что-то общее, то это в общем-то не зависит от того, что происходит на рынке.

Что происходит вот с такими людьми, как Майкл Калви?

По сути, нет. Тут проблема в другом. Если все-таки подумать немножко о том, что это за история, и что такое private activity venture capital, как некоторые его фонд называют, то есть вся эта история…

Давайте, я буду немножко пояснять нашим зрителям, private activity venture capital — это прямые инвестиции в венчурные компании, так это можно перевести.

Да. Для меня все эти вещи весьма в нюансах отличаются, и в общем-то, немножко разные, но неважно. История тут вот в чем, у нас идей делать стартапы много, я вот не представляю взгляды ни РЭШ, ни «Сколково» здесь, но тем не менее, я все-таки знаком хорошо с экосистемой «Сколково» и тем, что там делают с точки зрения развития стартапов, но вопрос же выхода потом из этих инвестиций, вопрос того, что вот вы поразвивали компанию, а кому вы ее продаете. И вот Baring Vostok это история одновременно вроде бы и очень удачных инвестиций на начальных стадиях, с другой стороны, это один из фондов, который был готов покупать и на более поздних стадиях. То есть в этом плане, когда вот такой фонд вы немножко прищемите внутри страны, то это, соответственно, создает большие сложности для инвестиций и для развития стартапов и в будущем, в этом плане это некомфортно.

Я немножко опишу историю вопроса, что Baring Vostok инвестор «Яндекса», инвестор «Авито», инвестор Gett, инвестор еще многих компаний, которые на сегодняшний день такие базовые сервисы для любого российского гражданина, он пользуется ими вот буквально каждый день. И во многом их появление — это результат инвестиций Baring Vostok. Это означает, что, грубо говоря, не будет таких, как они, в общем смысле, не будет таких сервисов, как «Яндекс», «Авито» и прочие, с высокой долей вероятности шансы их появления снижаются.

Да, шансы снижаются.

Понятно. Кстати, что касается того, что инвестиции для нацпроектов вообще-то интересны не эти, очень такую, я бы сказал, экзотическую версию высказал ваш коллега Максим Миронов из Европейского университета, если я не ошибаюсь.

Нет, насколько я знаю, он продолжает работать в испанском университете.

Да, из Мадридского университета. В общем, он тоже довольно подробно следит за тем, что происходит здесь, и комментирует. И он примерно в том же ключе высказался, о том, что в общем, не нужны нам никакие иностранные инвестиции, у нас есть свои, и это, наоборот, еще один такой сигнал, что, пожалуйста, не надо вам сюда вкладываться, у нас здесь своих достаточно, не дай бог, вы сейчас придете, вам же потом будет невозможно отказать, а тут как бы вы и не придете.

Первое. Я в это совершенно не верю, потому что как бы понятно, что, может быть, кто-то воспринимает высказывания наших чиновников как риторику, я все-таки так бы их воспринимать не стал. И постоянно идет речь о том, что нам нужны иностранные инвестиции, особенно от тех стран, которые относятся к нам нормально. Не знаю, даже от Европы, конечно, от азиатских стран и так далее, по очевидной причине, эти прямые инвестиции приходят не только с технологиями, что происходит не всегда, они приходят в правильные сегменты.

То есть, когда вы думаете об инвестициях, условно говоря, наших внутренних компаний, которые договариваются с государством о налоговых льготах ради этих инвестиций, не всегда эти инвестиции именно в тот сектор или в ту, я не знаю, компанию, в ту маленькую отрасль деятельности, в которой вы хотите их видеть. Иностранные инвестиции очень рациональны, они приходят и говорят: «Стоп. Вот этот Yandex, прекрасно, мы знаем, как это будет развиваться». Майкл Калви рассказывал, как они инвестировали, как они бились за то, чтобы не выходить из инвестиций слишком рано и так далее, дождались, когда компания стала огромной.

И в этом плане здесь как бы этот вкус к правильным инвестициям, он от иностранных фондов приходит гораздо более эффективно, чем от внутренних. И понятно, они же не скупают на корню всё подряд, они просто инвестируют часть, они покупают, например, у «Яндекса» 35% акций, а не 98%. И в этом плане, мне так кажется, что эти инвестиции суперполезны, и государство их хочет. Другое дело, что у нас сейчас такое противостояние геополитическое, что все-таки это сложно со всех сторон, и они к нам хотят меньше, кроме госбумаг, ОФЗ они еще любят, и с другой стороны, мы, может быть, испытываем с американскими и английскими инвесторами некоторые трения.

Ну, хорошо, это что касается, так сказать, стратегического разреза. А если мы сейчас посмотрим на это в тактическом смысле, это как раз то, о чем спрашивает наш подписчик, как раз про реакцию рынка, которая, в общем, не очень жесткая. Ну, да, упал немного «Яндекс», в общем, так, скорее, на всякий случай, там уже доля Baring Vostok очень небольшая. И в общем, никакой особенно острой реакции мы не видим. Она еще на наступила, и мы там можем это увидеть в ближайшие дни и недели, или в принципе действительно в этом смысле все к этому привыкли?

Вы знаете, у меня ответ такой. Если бы это затронуло топ-менеджмент «Яндекса», это была бы совсем другая история. Когда вы управляющая компания, вы замечательные, вы правильно выбираете активы и все остальное, но это совсем другая история, это не про фундаментальную стоимость бизнеса тех компаний, которые торгуются на рынке. Здесь макроусловия, демографическая ситуация, не знаю, новый возможный пакет санкций влияют на это, что внутри происходит, на нашем финансовом рынке, гораздо больше, чем вот это событие, которое, по сути, как это правильно называется, конкуренция, какие-то споры хозяйствующих субъектов. Вот, я вспомнил эту формулировку, и суды разберутся. В этом плане я бы и не ждал серьезной реакции. Я вот сейчас пытаюсь вспомнить, на других рынках, правда ли, что происходит сильная реакция, я такого не помню. Вот когда условный Маск условно делает какие-то вещи, запрещенные в эфире (запрещенные в Российской Федерации, конечно), вот это я понимаю, как там реагирует рынок и почему. А здесь, все-таки это относительные инвесторы, они нигде не менеджеры компаний, они все-таки «портфельные инвесторы».

Ну да, я к тому, что да, для таких участников рынка, что называется, сложно говорить о том, что для них какая-то смена правил игры, новая реальность, что-то вот такое, что потребует от них пересмотра вообще своих планов на ближайшие годы. Все в русле обычных для них событий. И хорошо, и печально, в некотором смысле, что все к этому привыкли.

И грустно, да.

Да. Правда, в этом есть доля какого-то несчастья нашего общего. Хорошо. Тогда что касается все-таки инвестиций, вот тех самых, которые мы все-таки ждем, больших, в национальные проекты и так далее. Вот Медведев также об этом на прошлой неделе говорил, подтвердил то, о чем недавно публиковало правительство, что 7,5 триллионов они ждут от инвесторов, огромная, в общем, сумма, Медведев еще раз сказал, что просто так они ниоткуда не возьмутся, эти деньги. Эти деньги могут быть вложены, только если эти проекты будут реально интересны, и будут, как он сказал, на принципах бизнеса, то есть на рыночных принципах.

И вот здесь, собственно, вопрос, а на сколько действительно у этих проектов, инфраструктурных проектов, проектов, связанных с образованием, медициной и прочее, насколько они вообще в принципе могут быть на рыночных принципах, и уж тем более в нашей сегодняшней реальности?

Инфраструктурные могут быть на рыночных принципах. Мы видели, что некоторые проекты, которые были построены на условиях ГЧП, государственно-частного партнерства, более-менее выглядят рыночными, то есть они, по крайней мере, отрабатывают операционную составляющую. Там государство мало получит выгоды от этого, там только через налоги, бизнес получает разумную какую-то процентную ставку на этих проектах.

Вот что касается образования и медицины, вы знаете, это почти нигде, кроме Америки, может быть, не работает слишком прибыльно, потому что все-таки образование это штука такая, есть for-profit университеты, которые именно пытаются заработать на своем бизнесе, но это в основном слабые университеты. Если вы смотрите на Гарвард, Стенфорд и так далее, и смотрите на бизнес-модели тех программ, которые они запускают, представьте, что вы набираете 500 MBA студентов в год, как вы думаете, отбивается ли стоимость программы? Нет, они в минусе, небольшом обычно, но все равно в операционном минусе находятся, потому что опять же недвижимость, опять же зарплата профессоров и так далее.

И в этом плане образование все-таки это штука, которая долгосрочно хорошо влияет на страну, но здесь, к сожалению, без помощи государства существенной ничего не сделаешь. «Яндекс» может думать, условно, что на открытых курсах он научится зарабатывать. Coursera же зарабатывает, говорим мы. Coursera — это почти монополист в своей сфере в данный момент, они были первыми, кто вошел на рынок, они действительно кое-что зарабатывают. Но сделать локального оператора, который будет столь же успешен, почти нереально. В этом плане государство должно само решить, хочет оно, чтобы среднесрочные темпы роста увеличились, и вкладывать из-за этого в медицину, в образование и во все остальное. Поэтому я думаю, что здесь заработать особо не удастся, но хотя бы выйти «в ноль» в принципе можно.

Хорошо. Но здесь вот, по крайней мере у меня в голове, некоторая коллизия, что с одной стороны, есть национальные проекты, они уже в некоторых местах достаточно подробно описаны, какие-то конкретные истории. С другой стороны, есть, как вы уже сами упомянули, вот этот «список Белоусова», который уже тоже трансформировался в некий список предложений от бизнеса, что мы хотели бы вкладывать вот сюда, вот сюда и вот сюда и так далее.

Насколько я понимаю, поправьте меня, если это не так, что предложения от бизнеса предлагают несколько другие проекты — в нефтегазовой отрасли, где по национальным проектам, в общем, особенно ничего не планируется, в химической, в металлургической, то есть там, где они собственно ведут бизнес, это понятно, что они их хотят развивать. Удастся здесь скрестить вот это, ежа с ужом, грубо говоря?

На мой-то взгляд, да, потому что опять же инфраструктурные проекты довольно связаны. То, о чем вы говорите, в нефтехимии и в газе, в нефтегазе в целом, там чуть сложнее это прямо совсем состыковать с национальными проектами, но все равно это имеет сильный мультипликатор на национальную экономику, когда это делается в разумных местах, не слишком далеко от жилищ обычных людей.

И в этом смысле, мне кажется, что все-таки запланированные 7,5 триллионов за пять лет, то есть это не в год, это все-таки такая сумма, 1,5 триллиона в год, она на фоне больше чем 100-триллионного ВВП, это все-таки уже не настолько крупные суммы. По крайней мере, видятся не такими большими, можно будет найти, то есть в этом плане в принципе, я думаю, состыкуют.

Здесь все равно отталкиваться-то надо от логики бизнеса, то есть минфин об этом постоянно говорит, и я думаю, что в итоге к этому и придет, что практически все, что национальные проекты будут делать, там, где будет возможно, это будет бизнесовая составляющая, с честной оценкой стоимости net present value, в общем, где там прибыль можно заработать всем сторонам и так далее. А есть национальные проекты, которые принципиально не могут быть прибыльными, это история опять же здравоохранения, образования, борьбы с бедностью. Это всё история, где вы не можете сказать, нет-нет, мы сейчас придумаем, как заработать на этом, это очень тяжело будет сделать. Все равно придется увидеть увеличение инвестиций где-то за счет филантропии со стороны бизнеса, может быть, а где-то просто государственными деньгами.

Окей. А в целом, что касается подхода, о котором говорит Медведев, про то, что должно быть интересно бизнесу, на рыночных принципах, что, вот такую еще цитату он дал, что «задача государства создать разумные комфортные условия, но в то же время не позволить, извините, сесть на шею» и так далее.

Опять же, когда вы говорите о таких компаниях, как «Норникель», и такие гигантские компании, которые очень близко аффилированы с государством, неформально, но по сути, по факту их взаимодействия с государством, мы это видели опять же в Олимпиаде, когда, в общем, ты строишь этот стадион, ты строишь этот стадион, ты вот этот, а ты вот эту дорогу. И в общем, они, конечно, сказали, «да, с удовольствием», те, кто это потом дальше строил, но не очень понятно, действительно хотели они это делать или нет, и стали бы они этим заниматься просто так. Тут, как вам кажется, по какому пути, удастся действительно по-настоящему договориться, или это все-таки будет в таком принудительно-добровольном режиме?

Тут как сказать, и бизнес, и население уже платит за национальные проекты в каком-то смысле, и налоги были подняты, и акцизы, в общем-то, растут, и многие вещи, которые связаны с нефтегазовым маневром, они тоже в общем не создают слишком приятных условий для компаний. В этом плане государство уже денег собирает относительно много. И в этом смысле, наверное, у компаний сейчас есть возможность вежливо общаться, то есть сказать — мы молодцы, мы выполняем нашу социальную роль до некоторой степени…

Но мы уже всё заплатили.

Ну, мы всё заплатили, это никто не сможет сказать, потому что всегда найдется ошибка в налоговых платежах. Но все-таки, мне вот очень сильно кажется, опять же, здесь если посмотреть внимательно на то, как идут переговоры между бизнесом и государством, мы просто видим, что они постепенно согласуют свои позиции, эти позиции идут в сторону бизнесовости, что Минфин раз за разом повторяет: «Мы, ребята, не хотим вас принудить еще один стадион строить, мы посмотрели уже на Сочи, посмотрели на Чемпионаты мира, посмотрели, сколько стоят теперь эти стадионы и другие прекрасные здания, если не консервировать и пытаться использовать, сколько это стоит». И такой цели нет, есть цель именно попробовать сделать что-то, что позволит экономику подтолкнуть, потому что Минфину это тоже выгодно, чтобы начался все-таки новый экономический рост. Поэтому, я думаю, что здесь договор вполне, на уровне того, что отнимать ничего не собираются, а договариваться именно о бизнесовых проектах, да, будут.

Посмотрим, это очень интересно. Посмотрим, удастся ли здесь действительно новый какой-то подход реализовать или это будет немножко по-старому. Я должен вам друзья признаться, что я совсем забыл про одну приятную деталь. Олег к нам сегодня пришел не с пустыми руками, а вот с такой книгой, она называется «Золотой запас», автор Джеймс Рикардс. Собственно, эту книгу мы сегодня попробуем разыграть среди тех, кто задавал нам вопросы, задавал Олегу вопросы у нас на сайте. Олег выберет лучший, самый интересный вопрос сегодняшней программы, и мы обязательно эту книгу нашему зрителю отправим. Спасибо вам большое за такой презент. Почему золото, а не биткойны, валюта XXI века, вот такой в подзаголовке вопрос этой книги. В общем, действительно интересно, почему, общее-то мнение совсем другое.

Хорошо, так вот к вопросам от зрителей от наших, про Baring Vostok вопрос от зрителя мы уже обсудили, напоминаю. Теперь про рубль, одна из главных тем, которая всегда беспокоит нашу аудиторию. Собственно, все ждут, когда же наконец рубль начнет реагировать на выход Центрального банка на Московскую биржу. Так все этого боялись, так все этого ждали, вот сейчас он выйдет, начнет покупать доллары, и вот тут-то мы все увидим. Так и не дождались, судя по всему.

И не дождемся в ближайшее время. Там вообще-то департамент кредитно-денежной политики выпустил заметку про то, почему, собственно, ничего не произойдет. История в том, где валютные остатки в банков, в вкладчиков и так далее, там довольно много накопленной валюты было за четвертый квартал 2018 года. И в этом плане реакции особенно никто и не ожидал, здесь скорее вопрос среднесрочного эффекта, до середины года, но похоже, что в первом квартале особо ничего не произойдет. Опять же, нефть вряд ли рухнет в ближайшее время, поэтому мы в общем и не должны увидеть эту реакцию. История простая, вы действительно приходите, первое, с покупками новыми, да, с теми деньгами, которые Минфин типа зарабатывает на слишком высоких ценах на нефть и газ, и второе, с отложенными покупками, которые были с августа, примерно, по конец декабря 2018 года. Но объем, с которым ЦБ выходит, вполне нормально поглощается рынком, потому что очень много валюты осталось у банков и у клиентов, они готовы ее продавать по тем ценам, которые сейчас, и в общем, ничего не происходит из-за этого.

Тогда продолжаем, вопрос Сергея Тр. на сайте. Понятно, что в ближайшее время не будет, но тем не менее, санкции вот сейчас опять начали работать. Понятно, что ничего не понятно, будет-не будет, какие будут и так далее, но вот тут-то мы уже видим прямо реакцию моментальную рынка. Это такие спекуляции краткосрочные, просто реакция на заголовки новостей? Или что-то более серьезное, как вам кажется?

Ну, частично это безусловно алготрейдинг, то есть частично это реакция на новости, и вам нужно срочно эти слухи отыграть, чтобы потом, когда будет реализация, такая или сякая, вы могли как бы на противоположной информации все закрыть свои позиции, то есть в этом плане шортить рубль сейчас было самое время, попытаться поиграть на этом. Но вот смотрите, у нас бюджетно правило, которое Минфин ввел, типа он там скупает валюту на определенный объем, при стоимости барреля выше 40, а потом 41 и так далее долларов за баррель, это началось в 2017 году. Если вы посмотрите, как менялся курс за это время, несмотря на то, что вроде бы бюджетное правило должно стабилизировать рубль, курс менялся, условно, от 55 до 70, то есть в этом плане разброс был огромный. И все вот эти вещи, которые на валютном рынке происходят, чудовищно непредсказуемы, и что их мотивировало, практически никогда невозможно нормально сказать.

Эксперт, который к вам придет и скажет — подождите, я знаю, я знаю почему это произошло, вы знаете, это Baring Vostok, мы все поняли, новые санкции, говорите, да, и новые санкции. Я бы такого эксперта сильно опасался, потому что обычно валютные курсы дико непредсказуемы, особенно на коротких горизонтах. На длинных они уже там через инфляцию более-менее считаются. И в этом плане я бы сказал так, что что-то мы видим, сдвиг какой-то из-за санкций, которые уже были и еще прогнозируются, есть, но мы не можем привязать точное число к этому сдвигу, то есть мы не можем сказать, да, санкции объявлены, вот на один рубль доллар укрепился. Мы просто технически не можем этого сделать, очень тяжело различать разные эффекты на рынке.

Понятно. Хорошо, продолжаем тогда вопросы от зрителей. Ринат Назмиев, второй самый главный вопрос наших зрителей, стоит ли покупать квартиру в Москве или предпочтительнее снимать. Я попробую немножко расширить эту историю, потому что мне кажется, что это во многом вопрос про ипотеку, ставку ипотеки, которая сейчас растет, а недавно еще долгое время падала, которая, в свою очередь, завязана на ставку Центрального банка, в свою очередь на инфляцию. Вот так мы протянули от вопроса Рината Назмиева к тому, что у нас происходит с инфляцией. И все-таки, пока прогнозы такие довольно спокойные, в общем, она немного подрастет в этом году и так далее. Есть ли у нас какие-то в этом смысле тут риски в ближайшее время, что может пойти не так?

Ну, есть, конечно, потому что нефтяной рынок — это вечный наш риск. Да, санкции, в зависимости от того, как они будут выглядеть, могут быть очень существенным риском, потому что если Минфин начнет занимать не по ставке 8+, а по ставке 10+, это вряд ли произойдет, судя по подсчетам, но до 9+ в принципе может и вырасти ставка, если все иностранные инвесторы внезапно поймут, что больше с нашими новыми долгами нельзя иметь дело.

Вы имеете в виду ставку Центрального банка?

Нет, я сейчас ставку заимствований, скорее, Минфина имею в виду, вот по ОФЗ, облигациям федерального займа. И в этой ситуации все остальные ставки тоже будут подтягиваться. Казалось бы, это противоинфляционный эффект, потому что чем выше у вас ставки в экономике, тем вроде бы ниже должна быть инфляция. На самом деле здесь есть многие вопросы по поводу того, насколько у нас после этого вообще произойдет реакция всех этих цен, у нас просто инфляционные ожидания любят очень резко реагировать на эти внешние эффекты.

Пока, если все пойдет спокойно, а в общем-то новый пакет санкций все равно прогнозировался уже в ноябре прошлого года, просто не успели конгрессмены и сенаторы американские его тщательно обсудить, но если все пойдет спокойно, то действительно инфляция 5,5 к концу года это в принципе вполне ожидаемая, скорее, даже 5 она будет теперь, чем 5,5. Поэтому шоки будут, но ЦБ вполне их контролирует пока что, вроде бы особых проблем отсюда не видно.

Окей. В переводе на вопрос от Рината Назмиева, в смысле ставки ипотеки и так далее.

А вот тут, как всегда, вчера надо было думать. Здесь, например, для меня было большим удивлением, как вела себя недвижимость в Москве за прошедший 2018 год. То есть когда все прогнозировали в конце 2017, с учетом располагаемых доходов, мы понимаем, что пять лет падение реальных располагаемых доходов населения, в Москве или не в Москве, надо аккуратно смотреть, но все равно в среднем по России это есть, и вроде бы с чего вдруг недвижимости дорожать.

В 2018 году, если я ничего не перепутал, она чуть ли не на 20% выросла по стоимости номинальной в Москве. Надо смотреть сегменты и бла-бла-бла, но это было очень неожиданно, и для меня в том числе. Здесь, конечно, частично дешевая ипотека сыграла свою роль. Но сейчас ставки некоторое время останутся повышенными, в том числе из-за инфляции, поэтому в этом году ипотека дешеветь не будет, она, скорее, будет несколько дорожать. И из-за этого, с моей точки зрения, сейчас снимать несколько выгоднее, чем брать кредит, особенно если вы не уверены в будущем макроэкономическом, и в том, что ваша зарплата обязательно будет расти ближайшие пять лет.

В том, как вы будете отдавать его, да?

Молодые люди, вот как Ринат, которые задают вопрос…

А вот этого мы не знаем на самом деле.

Ну, я-то знаю, кто он такой, мы с ним знакомы.

Окей, хорошо.

Которые думают, что вот сейчас они начнут карьеру и постепенно будут расти, они правильно обычно думают, все-таки когда вы начинаете, у вас постепенно зарплата растет. Для них это ситуация чуть большего комфорта. Для людей уже более среднего возраста, как я, допустим, там уже вопросы некоторые встают, насколько стабильность сохранится, и насколько мы увидим эту возможность спокойно расплачиваться со своей ипотекой в будущем. Поэтому пока я бы лично тоже воздержался от того, чтобы инвестировать, посмотрим, насколько я буду прав.

Хорошо. И последний, что называется, из вопросов, которые у нас на сегодня есть на повестке, от Степана Кузнецова, тоже один из основных, что беспокоит наших зрителей. «Все ждут разморозки цен на топливо. Какими мерами можно будет урегулировать цены после разморозки, или стоит готовиться к шокам?». И вот тут я бы хотел к этому добавить удивительную, на мой взгляд, новость, которая пришла буквально на днях, ЦБ хочет ужесточить контроль над торговлей бензином в России. Казалось бы, уж где бензин, а где Центральный банк?

Ну он же мега-регулятор, то есть в этом плане здесь вопрос, как я понял эту историю, не в контроле над ценами, а в контроле над трейдерами.

Над трейдерами на Санкт-Петербургской товарной бирже, да.

А это честная история того, что ЦБ собственно ее регулирует, он поглотил РФС ФР, Росфинслужбу финрынков, в 2014 году, если я ничего не путаю, то есть в этом плане он действительно мега-регулятор, и должен следить, в том числе, за тем, как именно устроены торги, насколько там нормальная конкуренция, или там есть какая-то история, связанная с монопольным или псевдомонопольным положением, с тем, что обычно Федеральная антимонопольная служба пытается регулировать. То есть, если у вас появляются картели на финансовых рынках, вы, как мега-регулятор, наверное, будете нервничать, и здесь совершенно нормальное явление, что вы собираетесь это лучше регулировать. Но там надо всегда конкретику смотреть. Цены, конечно, пойдут вверх, это почти очевидно. В некоторых регионах мы видели, что после заморозки они росли на 12%, например, вот такая вот заморозочка.

Ну да.

Но как бы здесь, понимаете, здесь еще мотивация будет интересная. У нас действительно мировые цены на нефть — это меньшая часть цен, которые у нас внутри страны есть, с одной стороны. Если сравнить цены год назад и сейчас, на нефтяных мировых рынках, то это существенное падение, от 70 долларов за баррель до 60, ну сейчас чуть больше, может быть. В этом плане вроде бы существенной тенденции на рост цен на бензин нет, потому что и мировая конкуренция за нефть, она несколько снизилась, то есть нефтяные компании внутри имеют практически ту же маржу при нынешних ценах на бензин, как и снаружи страны, если бы они продавали это все на экспорт. Но тут всегда есть, вы знаете всю эту присказку про то, что бензин — это самый уверенный в себе продукт в Российской Федерации.

Он всегда растет, да.

Что бы ни происходило с ценами на нефть, он всегда растет. Будь как бензин, как говорится.

Да-да.

Поэтому у меня-то уверенность есть, что они продолжат расти. Здесь особо ничего не сделаешь, как ни регулируй, это рынок, если бензина хватает — залейся, если его слишком мало, тогда, соответственно, он дорожает.

Если я правильно помню, то заморозку, которую предпринимали в ноябре, она была до 1 марта. 1 марта вот, осталось-то буквально две с половиной недели.

Мне казалось, до 31, но я может что-то путаю.

До 31 марта, да. Но все равно немного.

Там причем, вы же видели, что эта заморозка означала, что цены должны расти не выше, чем на инфляцию. В этом плане это заморозка, но номинальные цены продолжали расти.

Ну да.

В этом плане как бы да, и дальше они могут скакнуть процентов на 10. Кто же нам это запретит, если есть спрос?

Ну то есть реально риски такие есть, отвечая на вопрос нашего зрителя Степана Кузнецова.

Есть. Есть риски, есть.

То есть что, надо с канистрами на заправку идти, видимо? Ладно, хорошо. И все-таки хочется коротко завершить по поводу ЦБ на этом рынке. Вот так опять же обывательски говоря, есть ощущение, что ЦБ в целом довольно позитивно в последние годы влияет на разные процессы, когда он начинает в них влезать. Он делает все достаточно аккуратно, без битья посуды, что называется, и добивается каких-то, в общем, понятных результатов. Это мое такое впечатление сугубо, может быть, оно совсем не соответствует действительности. В этом смысле вообще есть какой-то люфт, что там может поправить ЦБ для того, чтобы это стало лучше, и действительно ли можно ожидать, что он это сделает?

На многих сегментах, во многих направлениях деятельности это совершенная правда. Если мы смотрим на денежно-кредитную политику, на прогнозирование, на многие другие вещи, это все очень становится прозрачным, понятным рынку, и там аналитики гораздо лучше понимают, что Центральный банк делает, по сравнению с пятилетней давностью, допустим. Понимаете, я честно скажу, я регулирование конкретно этих трейдеров просто совершенно не понимаю, в том смысле, что я просто не знаю, что там еще нужно регулировать.

Единственное, что у меня могло бы вызвать подозрение, и что вполне на рынках происходит постоянно, американские регуляторы там за руку ловят своих внутренних трейдеров, это история с картелями, с тем, что вы вроде бы и торгуете нефтью, а с другой стороны, вот в какие-то дни или недели решаете, что, может, не поставлять вообще никакую нефть на рынок для независимых переработчиков.

Это все уже речь на самом деле про крупнейших поставщиков наших нефти, которых всего там несколько, «Роснефть», «Газпромнефть» и так далее.

«Лукойл».

Здесь сложно как-то между ними…

И вот здесь как бы вопрос того, насколько вы market maker, насколько вы все-таки независимых производителей отсекаете от своей нефти, он может оказаться важным. Вот здесь Центральный банк, наверное, может на вопрос повлиять. А что еще там может быть? Ну да, я еще могу придумать еще пару картелей, но я просто не знаю, есть ли они на российском рынке, интересно будет увидеть, найдут или нет.

И в завершение хочется, на самом деле напрямую в некотором смысле связанный с ценами на бензин, это про бедность, о котором мы тоже сегодня коротко поговорили уже. Как мы все прекрасно знаем, рост цен на топливо, как кончик кнута, который самым концом щелкает, и в итоге как раз по самым бедным, потому что продукты питания растут в цене из-за роста цен на бензин и так далее. Но сейчас вопрос совершенно про другую сторону этой проблемы, а именно про то, как считать, потому что тоже Дмитрий Медведев сказал о том, что надо пересматривать вообще подход к оценке бедности, понимания того, что такое бедность, что нет, и в конечном счете кому помогать, а кому нет.

Предложил он подумать о пересмотре критериев бедности, исходить в большей степени из расходов человека, как это стараются делать во всем мире, а не просто отталкиваться от доходов. Минтруд готовит индивидуальный портрет, в этом году должен появиться, по итогам обследования домохозяйств в восьми пилотных регионах. Ну и в конечном счете все это про ту самую адресную поддержку, про которую мы пока больше слышим, чем видим.

И здесь всегда вопрос один, первое, о чем думают, и я в том числе, что когда говорят, давайте адресно помогать, сразу в голове выстраивается картина, что давайте мы кому-то вообще перестанем помогать, а тем, кому помогали, продолжим также. И в итоге просто немножко сэкономим на этих расходах, субсидиях и так далее. Как вам кажется, в какую сторону это повернет? И есть ли шанс действительно перенастроить эту систему, чтобы она работала более эффективно?

Это очень болезненный вопрос на самом деле, потому что история с подсчетом доходов, она общемировая, это более-менее стандартная методология, которую наш Росстат использует, не придумав ее самостоятельно, а использует ровно то самое, что статистики всех стран мира делают у себя. Поэтому переходить к расходам, это некоторый вопрос, насколько это корректно или нет. Например, представьте, что половину расходов домохозяйства они, эти домохозяйства, используют на выплату кредитов и ЖКХ. Мы их должны учитывать, не должны учитывать, как мы должны к этому подходить? Это вопрос очень тяжелый.

Вопрос, смотря на что эти кредиты.

Exactly. И как бы на что они были потрачены, и может быть, они были, условно, до зарплаты, или микрофинансовые, или даже пусть потребительские, но все равно позволяли хоть как-то совсем не уходить в зону, где вы совсем яйца перестаете есть.

Или на отдых в Турции, например, что не очень хочется как-то покрывать из бюджета.

Да, это разные вещи. Да, и вот такой микроменеджмент это уже ситуация достаточно тяжелая, то есть сделать вот так пока страны не решаются. В мире это тяжело, государство все-таки старается так не пробовать. С другой стороны, перенастроить систему, вы знаете, там довольно много неэффективностей. Опять же, я не большой профессионал, вот социологи, с которыми я разговаривал и которые мне это объясняли, они прямо показывали пальцем, вот здесь, вот здесь, вот здесь неэффективность есть. То есть, в принципе, если вы хорошо работаете с бумажками, вы может так вот удачно поработать с государственной системой, что будете получать довольно много субсидий, специальных налоговых льгот и так далее, которые позволят вам выглядеть бедным, а в реальности получать, в общем, существенные средства, которые будут средними по региону, может быть даже.

И здесь есть возможность для перенастройки, но у меня очень сильное подозрение, что государству все равно придется переходить к такой динамике работы, скажем, с продуктовыми талонами в конце концов, потому что, к сожалению, в данный момент тот уровень минимального прожиточного минимума, который обозначен Росстатом и соответствующими другими, Минтрудом и так далее, это очень болезненный уровень. То есть на самом деле люди, которые звонят во многие эфиры, они живут прямо на грани вымирания, и в этом плане, к сожалению, придется что-то придумывать, что-то решать, несмотря на то, что это очень большие деньги, то есть там вообще сотни миллиардов рублей в год, что для бюджета, у которого меньше 17 триллионов сейчас расходная часть, это большие средства очень. Но здесь ничего не сделаешь, надо как-то будет двигаться, потому что иначе мы никак не решим проблему снижения бедности.

Грубо говоря, фудстемп те же самые американские…

В этом нет ничего позорного, потому что…

Да, вот здесь вопрос стоит, это плохо, хорошо или просто пока другого ничего не придумали.

Это совершенно не позорно в том смысле, что опять же, у нас кто особенно за чертой бедности находится?

Это продовольственные талоны, которые в Америке дико популярны, там, не знаю, десятки процентов населения их как раз получают.

Да, какие-то дикие миллионы людей, десятки миллионов людей их берут. Дело в том, что у нас многодетные семьи, пенсионеры — это очень болезненные группы людей, которые часто ниже черты бедности живут. И если у нас там почти 20 миллионов людей там находится, ниже этого уровня, то, конечно, в какой-то момент нам придется что-то с этим делать и как-то решать этот вопрос, даже если сейчас кажется, что денег на это нет.

Хорошо. Понятно, будем следить за этой историей, потому что действительно тут возможны внезапные какие-то повороты, в самые неожиданные стороны. Спасибо вам большое, Олег. Я вот честно прямо вот хочу спросить у нашей аппаратной, как мы поступим, мы книгу сейчас разыграем или после? Олег, как мы поступим с вами?

Как хотите. Давайте после, чтобы не отнимать время.

Да, давайте. Тогда мы в комментариях к программе напишем, кого Олег выбрал, и дальше обязательно с одним из наших зрителей свяжемся, чтобы эту книгу передать. Спасибо вам большое, Олег. Увидимся с вами в следующий понедельник, также в этой студии будем обсуждать последние новости, связанные с деньгами.