Почему деньги в России быстро подорожают, рубль к июню может упасть к доллару, а Путин зря так поздно распечатал «кубышку»

То есть его решения действительно довольно-таки часто по сравнению с решениями других центральных банков расходятся с прогнозами профессиональных аналитиков. При этом есть одна такая, на мой взгляд, достаточно заметная и статистическая значимая деталь, которая заключается в том, что сами по себе цены рыночных инструментов лучше предсказывают будущие решения банка России по ставке, чем традиционные опросы, которые проводят новостные агентства Bloomberg, Reuters, традиционно в которых участвуют профессиональные экономисты и аналитики.

И это один из вопросов, который, кстати говоря, поднимается перед Центральным банком и над которым он работает, чтобы улучшить коммуникацию, потому что в целом Центральный банк заинтересован, чтобы его действия профессиональные аналитики и экономисты понимали как бы заранее. На самом деле сюрприз, такой сюрприз, когда решение по ставке выходит неожиданное, ― это не самый лучший показатель эффективности коммуникационной политики.

Да, что где-то есть, так сказать, разрыв в общении, не все всех понимают. Вы, кстати, сказали о том, что с точки зрения разных рыночных индикаторов как раз все понятно. Тогда тут хочется спросить, на какие индикаторы смотрят аналитики, когда это предсказывают.

Аналитики смотрят прежде всего на экономические данные. Самое главное, на что Центральный банк опирается в своих решениях, ― это инфляционные процессы, на то, какую он видит инфляцию сейчас и какую он планирует увидеть инфляцию в будущем. На основании тех данных, и больших данных, и, кстати говоря, быстрых данных, которые появились в прошлом году, то есть аппарат все время улучшается, понимание того, что происходит в экономике.

И, собственно, как раз таки экономисты обычно не очень смотрят на то, что происходит именно на рынке, они смотрят на данные, так же экономисты смотрят на данные в банке России, но решение принимается на совете директоров с учетом множества факторов, то есть однозначности, как правило, не бывает. Обычно есть какая-то развилка, особенно когда мы переходим от стадии, когда ставка практически монотонно падала, да, затем она остановилась, затем была чуть-чуть приподнята. И вот сейчас на полпроцента, то есть большой шаг достаточно.

Почему? Потому что Центральный банк меняет режим, по сути дела, ДКП. Если до этого мы находились в мягкой денежно-кредитной политике, когда ставки были достаточно низкие, они были ниже инфляции и ниже прогнозируемой инфляции, то сейчас задача Центрального банка ― перейти в диапазон, когда процентная ставка так называемая нейтральная, да, то есть не оказывает особенного влияния на экономический рост, из стимулирующей политики в нейтральную.

И здесь, когда я говорю, что рынок в какой-то степени предвосхищал, потому что есть напрямую инструменты, которые показывают ожидания именно участников рынка, допустим, процентные деривативы, когда есть контракт, на Московскую биржу можно пойти и купить или продать фьючерсный контракт на процентную ставку, и она близко к ключевой, именно к ключевой.

Грубо говоря, заключить пари о том, какая ставка будет, да.

И, кстати говоря, это большой, огромный рынок, потому что сейчас ставки, кредиты по плавающим ставкам все больше банки популяризуют, собственно, поэтому там видно. Но экономисты смотрят именно на экономические параметры. Кстати, стоит, я думаю, об этом сказать, Центральный банк на самом деле за последние несколько месяцев и даже несколько недель улучшил свою коммуникацию в том смысле, что выкатил весь аппарат, с помощью которого он анализирует как раз таки данные и принимает решение, что делать со ставкой.

Продемонстрировал свой инструментарий.

Продемонстрировал, да, инструментарий, то есть не весь код, что называется, выложил, но объяснил, да, и, в принципе, профессиональные экономисты могут по этой статье восстановить ход мыслей Центрального банка.

Так что думаю, что, может быть, в будущем будет большее совпадение у аналитического сообщества, у рынков и у Центрального банка в понимании следующих шагов. Тем более что Центральный банк очень большое новшество сделал, да, которого многие как раз профессиональные аналитики ждали. Теперь он публикует оценку будущего изменения ключевой ставки на три года вперед, то есть среднее значение, да.

Это первый раз он сделал в пятницу, долго его об этом просили, то есть здесь неоднозначный был вопрос, потому что есть с точки зрения Центрального банка и отрицательные последствия такой публикации, потому что слишком будут полагаться на этот прогноз. Но это то, что он вставляет в свои модели и в виде диапазона, в котором может находиться средняя ставка за год, теперь он ее раскрывает. Так сказать, мы видим, что с точностью до 1%. Понятно, что в 2023 году нас ждет прекрасное далеко, инфляция опять вернется в 4%.

Даже к 2022-му, кажется.

Имеется в виду, что прогноз, что там будет 4% и ставка 5–6%. Соответственно, повыше будет в 2022 году ставка, и, соответственно, до конца года среднее где-то будет исходя из этого прогноза от 5 до 5,8%. Я обращаю внимание, что среднее, да, то есть максимальная ставка может выйти.

Быть выше, да. Тут интересно на самом деле в целом понять видение Центрального банка, несмотря на то, что, как вы говорите, они активно работают для того, чтобы нам его объяснить, потому что, в общем, на предыдущих заседаниях, когда начала повышаться ставка, я, по крайней мере, хоть я и не профессиональный аналитик, но тем не менее месседж Эльвиры Набиуллиной понял так, что у нас есть некоторые локальные проблемы, связанные с выходом из карантина, с ценами на продукты на мировом рынке, у нас немножко подскочила инфляция, сейчас мы, так сказать, это подправим, но в целом, что называется, направление не меняем.

Сейчас все-таки мы говорим о том, что меняется подход со стимулирующей денежной политики в нейтральную. Мало того, да, судя по тем прогнозам, которые они дают на три года вперед, она такой же и останется. То есть кажется, что все-таки это не что-то локальное, связанное с текущей ситуацией, а реальное изменение подхода. Правильно ли мы это понимаем?

Не совсем. На самом деле история довольно-таки локальная, потому что если посмотреть на прогноз, как его рисует банк России, на объяснение, почему он это делает, все-таки это локальная история, связанная с выходом из пандемии. Практически это главное, потому что это процесс, который происходит синхронно в развитых экономиках сейчас и в части развивающихся, которая так или иначе близка к тому, чтобы эпидемия в этих странах закончилась и ограничительные меры, которые очень сильно бьют, например, по сектору услуг, по другим секторам экономики, наконец ушли в прошлое. Восстановительный рост, который будет после выхода из пандемии, на самом деле это все-таки вопрос нескольких месяцев.

Мы так надеемся, так скажем.

Скажем так, да. То есть он достаточно быстрый, я к этому. В принципе, мы говорим о том, что вроде как режим ДКП меняется из стимулирующего в нейтральный, но это не означает, что мы встаем на тренд постоянного подъема ставки теперь уже.

Как раз таки то, что делает Центральный банк, он стремится сейчас, наоборот, побыстрее поднять ставку до некоего равновесного уровня с тем, чтобы дальше уже ее как раз таки… Делать точную подстройку, да, то есть, может быть, чтобы было непонятно, куда, шажок вверх, шажок вниз. Но очень вероятно, судя по риторике Центрального банка и исходя из логики процесса, что они хотят сделать подъем ставки как можно быстрее, но быстрее чем по полпроцента делать ― это уж совсем шок был бы. Не исключено, по крайней мере, большинство аналитиков сейчас смотрит на рынок таким образом, что и в июне, и в июле может быть еще подъем ставки, так что она уже в середине лета будет где-то 5,75%.

И вот 5,75–6% ― это та максимальная ставка, на которую мы, скорее всего, выйдем, если речь идет именно о достаточно краткосрочных процессах. Если подъем ставки будет сопровождаться, наоборот, разгоном инфляционных ожиданий, если ситуация на глобальных рынках будет как-то так складываться, подталкивая инфляцию и у нас, то, может быть, мы выйдем за 6% вверх, да. Но, скорее всего, в течение лета мы уже выйдем практически на максимальные уровни, дальше ставка будет стоять, если ничего плохого не случится, то уже в следующем году ставка пойдет вниз.

Поэтому, в общем-то, история с точки зрения тех времен, на которые думает Центральный банк, достаточно локальная, потому что от момента, когда Центральный банк поднимает ставку, до того, как чувствуется от его решения влияние на инфляцию, проходит некий лаг. Этот лаг ― это несколько кварталов, сейчас он скорее ускорился, потому что напрямую уже от ключевой процентной ставки зависят цены разных продуктов, проценты по кредитам, если это плавающая ставка. Сейчас реакция на самом деле, наверно, быстрее происходит.

Но так или иначе Центральный банк, когда повышает ставку, стреляет по некой мишени, которая находится где-то впереди, на горизонте нескольких кварталов, то есть, поднимая ставку сейчас, он влияет на то, какая инфляция будет к концу года, в конце года. И вот в этом сложность, да, что, с одной стороны, не надо поднять слишком сильно, так сказать, потому что ты влияешь на то, что будет в будущем, потому что если сейчас есть кратковременный какой-то всплеск инфляции из-за краткосрочных факторов, то тогда ставкой вообще реагировать не надо.

Да, в этом как раз и вопрос.

Так вот, вопрос в том, что как раз, грубо говоря, мы будем выходить из пандемии, эти процессы будут продолжаться до конца года. И вот поэтому ставка повышается сейчас ускоренными темпами.

Да, в этом суть, потому что все равно инфляция, несмотря на то, что она, в общем, по-прежнему на довольно низких уровнях (для России, я имею в виду), меньше 6% ― в общем, раньше было только можно об этом мечтать, а сейчас это ― инфляция растет.

Смотрите, опять же здесь вопрос такой, что для Центрального банка сейчас очень важно продемонстрировать то, что он контролирует инфляцию, что это не та спираль, да, так сказать, которая опять нас может вернуть куда-то в двузначные числа инфляции. Именно поэтому, я думаю, еще дополнительный аргумент, что он действует достаточно осторожно именно с точки зрения, что лучше перебдеть, лучше быстрее поднять ставку, чем давать развиваться инфляционным ожиданиям, потому что здесь, кроме каких-то объективных вещей, в том, какая становится инфляция, очень много и субъективного, потому что просто через ожидания людей и фирм у вас эта самая инфляция и формируется.

Инфляция ― это не чисто монетарный феномен в том смысле, что все определяется действиями Минфина и Центрального банка. Очень много определяется тем, как это воспримет публика. Именно поэтому Центральный банк в условиях и внешних, и внутренних, в тех, в которых он находится, пытается, я думаю, перебдеть, да, может быть, даже в какой-то степени. Но я бы сейчас как раз пока не ожидал, что мы выйдем на ставку больше 6,5% уж точно. Поэтому если мы смотрим на средне- и долгосрочную перспективу, ситуация все равно остается стабильной, вряд ли прямо сейчас что-то ей угрожает.

Да, но если возвращаться все-таки в сегодняшний день, потому что, с одной стороны, инфляция растет, кажется, пока ничего критичного, слава богу, с другой стороны, история, собственно, с ценой на еду, на продукты все острее и острее, все новые цифры приходят. Сейчас, собственно, исследование по данным «Тинькофф», который на собственных данных проводил, что стоимость продуктов потребительской корзины выросла на 16% год к году, то есть в три раза быстрее, чем средняя инфляция. По разным позициям, не знаю, картофель 30%, хлебобулочные изделия 40% и так далее, какие-то совершенно безумные, надо сказать, цифры.

На фоне этого тут же по другим источникам видно, что падает потребление этих совсем уж базовых продуктов. Хочется понять, эти два сюжета, да, ЦБ и его ключевая ставка, его прицел туда, на год вперед, и вот это, что мы видим сейчас, или это все-таки тут цены и там цены, но на самом деле это совершенно разные сюжеты?

Нет, сюжет один и тот же, но для инфляции это абсолютно нормально, что цены на разные продукты растут разными темпами. И когда Центральный банк принимает решение, он смотрит на те компоненты, которые традиционно не являются слишком волатильными, не меняются быстро, да. Цены на еду действительно очень быстро могут меняться, и это общемировой феномен, во многом тот рост цен на продукты, который мы видим, связан именно с ростом цен на глобальном рынке на продовольствие. Если бы дело было только в этом, может быть, даже Центральный банк был бы аккуратнее, да. Но сейчас он видит, что и на стабильные компоненты, которые образуют широкий индекс инфляции, их темп роста больше, чем целевой показатель в 4%. Вот это для Центрального банка является больше… Он на это больше обращает внимание.

Что касается цен на продукты, то мы знаем, что правительство попыталось зайти с другой стороны, ограничить рост цен директивно.

Да, кстати, по этим исследованиям говорят, что не наблюдают никакого эффекта, пока, по крайней мере.

Да, и если вы слышали, то в своей пресс-конференции госпожа председатель Центрального банка сказала о том, что, наверно, не стоит так делать, лучше мы рыночными темпами, потому что ну да, это подрывает планы прежде всего производителей, то есть ударяет по ним и вносит дестабилизацию в целом в развитие рынка. Тем самым уменьшается возможность, чтобы цены потом упали. То есть, в принципе, излишне регулировать с точки зрения общего показателя инфляции, наверно, не стоит. И в этом смысле, наверно, не стоит каких-то особых претензий предъявлять Центральному банку за то, что выросли цены на продукты.

Да уж нет.

Потому что на это он повлиять не может. Наоборот, его часто критикуют: «Не обращайте вы внимания на это, держите ставку, держите ставку низкой».

Вот тут вопрос: удается им какую-то китайскую стену с этим конкретным сегодняшним ценником построить или это все повлияет на них?

Исследования показывают, что политика инфляционного таргетирования, во-первых, в среднем работает по всему множеству стран, в которых она применяется, довольно универсальное правило, что если у вас разгоняется инфляция, вы поднимаете ставку, это охлаждает экономику, инфляция падает. Несмотря на то, что почти любая современная экономика является в достаточно степени открытой, то есть у вас есть импорт, у вас есть экспорт, соответственно, цены так или иначе связаны, но эта политика все равно доказывает свою эффективность.

Понятно, что чем больше у вас ВВП сконцентрирован именно внутри, тем меньше вы зависите от импортных цен, это работает эффективнее, но даже если у вас достаточно открытая экономика, все равно это работает за счет не только выравнивания рынка, прежде всего кредитного, да, то есть кредитно-депозитного, но еще и за счет того, что у вас есть это влияние на то, на что вы можете повлиять, на те компоненты, которые Центральный банк специально отслеживает и как бы пытается выдержать вот эту среднюю температуру по больнице.

Научные исследования показывают, что это удается делать, естественно, что наблюдения людей, да, так сказать, такие бытовые, как правило, это опровергают, потому что, во-первых, для каждого инфляция своя и каждый больше в силу психологических особенностей обращает внимание на то, что цены выросли, чем на то, что они в чем-то упали, и получается некое несоответствие. Но оно как бы такое устойчивое, да, это несоответствие между уровнем ценовых ожиданий населения, например, уровнем инфляционных ожиданий аналитиков, Центрального банка и того, что меряет Росстат. Мы работаем с чем работаем.

Итог такой, что фактически на самом деле ЦБ тоже некоторую свою лепту, да, в эту проблему борьбы с ценами на продукты вносит.

Конечно.

Просто более аккуратно и на более длинном горизонте.

Продукты в целом не очень эластичны, все равно надо есть, так сказать. Но люди переключаются, не знаю, с дорогих на более дешевые.

Да, тут еще один важный (или неважный, вот вопрос) в этой всей истории фактор. Это, собственно, сам рубль, да, который сейчас уже укрепляется на фоне этих новостей, видимо, если вы говорите о том, что ставка будет расти, он продолжит, тут к вам вопрос, наверно, продолжит укрепляться. Опять же если это так, да, тут хотелось бы услышать ваше мнение, и учитывая, что нам говорят о том, что цены на российском внутреннем рынке на продукты связаны с мировыми, что это некие глобальные процессы и так далее, кажется, что более крепкий рубль в этой ситуации тоже должен как-то влиять на эту ситуацию положительно.

Обязательно, да, конечно. Эффект влияния изменения курса на инфляцию называется эффектом переноса, и Центральный банк его постоянно оценивает по тем данным, которые у него есть, да, пытаясь находить соответствующие объяснения с помощью разложения на различные факторы, что привело к изменению инфляции.

Эффект переноса, то есть изменился курс, смотрим, как в среднем меняется инфляция. Он все-таки является не таким большим, как это может представляться исходно. Кажется, что цены должны один в один транслироваться, да, то есть изменился, не знаю, курс на 10% ― и цены на 10%. Нет, в среднем оказывается, что цены при этом меняются всего лишь на 1% в российской экономике, то есть один к десяти примерно, да.

Но при этом эту зависимость довольно сложно наблюдать в силу того, что у вас на инфляцию много чего влияет. Она обладает некой асимметрией, то есть когда курс ослабляется, то здесь зависимость несколько больше, а вот когда он укрепляется, она, кстати, меньше. Но зато дольше цены, нет толчка. Понятно, что когда у вас курс национальной валюты укрепляется, то нет дополнительного эффекта от ослабления валютного курса. И в этом смысле, конечно, важно, но просто сами по себе цены на товары продовольствия, выраженные в американских долларах, в мировой резервной валюте, гораздо более волатильны уже, чем сам курс валютный сейчас российского рубля, то есть он меняется меньше.

Поэтому вот этот вклад на общую итоговую, если пересчитать, да, стоимость иностранных товаров продуктовых ― все-таки там больше именно неопределенность цен на международном рынке, чем валютного курса, по крайней мере, сейчас. И это показывает, что мы все-таки живем, прошли какой-то путь, да, и оттого, что у нас раз в десять лет случалась масштабная девальвация, на этот раз тоже были всякие масштабные события, цена на нефть упала до нуля в какой-то момент, но ничего такого не случилось. То есть колебания курса, которые были, в общем-то, укладываются более или менее в ситуацию, скажем так, да, валютного курса, потому что тот курс, который мы наблюдаем сейчас, мы видели и несколько лет назад, он уже встречался у нас тут.

Да, я как раз перед эфиром смотрел, что в начале прошлого года мы там же были.

Хотя обращаю внимание, что инфляция-то на самом деле за это время определенная накоплена. Потому что если описывать, самая простая и правильная долгосрочная модель описания валютных курсов ― это просто разница инфляций в стране, относительно которой ты измеряешь валютный курс. Доллары ― берем долларовую инфляцию и рублевую, берем разницу, примерно так, так сказать, многолетний тренд и выглядит.

Мы приблизились к тому, что инфляция в России и в США не так сильно отличается, как это было раньше, и мы видим, что курс в среднем, его болтает туда-сюда в силу разных обстоятельств, одним из важнейших обстоятельств, из-за чего курс ослаб, из-за чего продукты дорогие итого, так сказать, дополнительно, ― это, конечно, политическая история. И вот когда мы говорим о курсе, то здесь процентная ставка хоть и является таким важным компонентом, да, более высокие ставки в рубле все-таки стимулируют сбережение в рублях. Это главный, наверно, канал, что население менее охотно покупает валюту, да, потому что оно сравнивает, что по рублям ты какую-то доходность получишь, по валюте вообще ноль, это в долгосрок работает.

Иностранные инвесторы раньше тоже охотно, так сказать, заходили в carry trade, сейчас вместо того, чтобы заходить на прекрасных российских fundamentals, как говорят, то есть фундаментальных показателях государственных финансов, у нас обратная история: иностранные инвесторы уходят по политическим всяким историям. И это, конечно, в целом ослабило курс процентов на десять, да, в этой связи это дало.

Вопрос как раз, можно ли… Тут будем говорить уже, я возвращаю вас, так сказать, к вопросу курса рубля, который все равно всегда беспокоит всех, наших зрителей в частности. Все вот эти политические события, можно их считать уже как события свершившиеся и закончившиеся, по крайней мере, в текущем историческом периоде. Война с Украиной, слава богу, вроде отменяется, объединения с Беларусью тоже, кажется, не наблюдается, санкции, в общем, вся история разговора Путина с Байденом тоже свершилась.

Можно ли говорить о том, что то давление, которое было с начала года, наверно, если не раньше, сейчас, кажется, немножко можно выдохнуть, грубо говоря?

Да, вы знаете, можно четко сказать, когда это началось. Вот эта премия, разница между тем, каким должен был бы быть валютный курс, если мы его моделируем на основании статистических закономерностей, которые были в прошлом, то есть есть с чем сравнить, эти модели достаточно неплохо, так сказать, в среднем работают, и тем, что мы наблюдаем в реальности, вот это расхождение на самом деле началось-то как раз таки с лета, сильное, да, с лета двадцатого года, когда там сначала была вроде бы довольно экономическая история, повышенные дивиденды, а затем, собственно, отравление Навального.

И вся цепочка событий.

Первое серьезное, да, потом пошла, потом еще добавлялось. Эта премия никак не уходит, да, то есть недооценка, которую получила в результате российская валюта, по разным оценкам, она находится по порядковым величинам около 10%. Мы видим, что то или иное политическое событие просто напрямую влияет на курс.

Последние несколько месяцев мы видим это именно краткосрочное влияние. Напряженность на Украине ― бах, несколько процентов рубль потерял. Разрядка ― обратно. Байден плохо, так сказать, отозвался, значит, у нас рубль улетел. Вроде бы мы обратно миримся ― рубль укрепился. А нет, опять ввели санкции ― краткосрочно еще пару процентов рубль теряет. То есть видно, что каждое элементарное событие оказывает влияние на курс. Видим примерно.

Вопрос, закончилось ли… Нет, конечно. Почему? Потому что главный канал, по которому происходит это влияние на курс финансовый, заключается в ожидании возможных санкций. И мы здесь, к сожалению, не вышли на ситуацию, когда впереди безоблачное небо, потому что впереди на самом деле вполне конкретная остановка. До июня, соответственно, Байден должен ввести, должен, обязан по американскому закону ввести следующий раунд санкций по договору о нераспространении химического оружия.

Да, уже как-то все успели забыть про всю эту историю, но никуда она не делась, да.

Бюрократы забыть об этом не могут, да. То есть, может быть, мы можем себе представить развитие событий, что политическая целесообразность, так сказать, перевесит, будут достигнуты какие-то уступки, договоренности, что это не будет введено, или очередной раунд будет опять же больше символическим, как был предыдущий: несмотря на то, что это грозно звучало, но санкции против госдолга все-таки были символическими, которые ввели последними Соединенные Штаты, потому что они ограничили участие американских компаний именно в первичном аукционе, когда Министерство финансов продает пакетом новые, делает новые размещения на рынке. При этом на вторичном рынке можно владеть, соответственно, наши ОФЗ остались во всех мировых индексах, тем фондам, которые пассивно инвестируют по миру, не нужно выходить из ОФЗ, они продолжают в них находиться.

Распродажи не случилось.

Да. Распродажа случилась ранее на осторожности, на проявлении… На том, что вероятно, что санкции могли бы быть более глубокими, и тогда пришлось бы иностранным инвесторам фиксировать большие убытки.

Так вот, к сожалению, эта штука не рассосалась, потому что какие-то санкции до июня будут объявлены. И я думаю, что рынок сейчас будет уже вокруг этого, так сказать, как-то жить.

Да, в этом смысле это ожидание следующей серии может быть практически бесконечно, всегда есть какое-то, да.

Мы год живем в ожидании следующей серии, потому что до этого ожидание было даже без каких-то сроков, потом какие-то сроки появлялись, потом происходило или нет, и сейчас мы ждем, то есть рынок ждет, что же будет со следующим раундом американских санкций.

При этом ситуация, наверно, не очень, действительно, напряженная, потому что вроде бы стороны подтверждают факт организации саммита на июнь. Может быть, это как-то, так сказать, приведет к тому, что санкции будут все-таки отодвинуты. По крайней мере, рынок, кстати, надеялся на предыдущий раунд, что раз готовим саммит, то не будет. Но нет, так сказать, война войной, а санкции по расписанию.

Да, никто про них не забыл. Хорошо, тут, Сергей, я все-таки хочу вас немного поспрашивать о послании, которое было на прошлой неделе. Во-первых, в целом ваши, так сказать, впечатления, насколько оно соответствовало вашим ожиданиям, были ли у вас какие-то ожидания по поводу него или уже не очень? Я имею в виду экономическую часть, которая, в общем, кажется, редкий за последние годы случай, составляла почти все.

Знаете, я бы не назвал это все-таки экономической частью, да. Формально да, президент говорил про экономику, но все-таки он больше говорил, скажем так, про какие-то социальные вещи, то есть про то, как успешно мы прошли ковид и как мы кому поможем, да. Но оказалось, что поможем мы не очень много кому, то есть, безусловно, та социальная поддержка, которую президент объявил, является нужной, полезной и ожидаемой, потому что год у нас выборный, соответственно, главное политическое событие года ― выборы в Госдуму в сентябре, и было бы странно, если бы к этому не были приурочены какие-то выплаты. Вот выплаты школьникам, так сказать, ― это самое большое, что обещано.

Все случилось, да.

При этом почему я говорю, что это не совсем про экономику? Потому что никаких новых идей в послании нет.

Вот тут хочется с вами поспорить или не поспорить, в общем, разные есть мнения на этот счет, потому что все-таки звучали такие оценки: решили распечатать ФНБ, вот мы так все ждали, так просили, и наконец оно случилось! Хотя пока, собственно, на словах все довольно осторожно в этой части. Как вам кажется, есть ли хотя бы посыл в эту сторону, в то, что давайте тратить больше, давайте перестанем копить? Или вы этого там не услышали?

Почему? Это абсолютно понятно, это правильно, да. В принципе, копить ФНБ больше каких-то уровней бесконечно, да, наверно, не стоит в том смысле, что у нас действительно экономике нужно помогать, у нас действительно нужно помогать социально гораздо более широким образом. У нас государство вместо того, чтобы в кризис тратить ФНБ, его только увеличивало.

Да, в 2020 году.

Да, в итоге он увеличился. То есть это политика, скажем так, которую, по-моему, ни одна страна в мире больше не продемонстрировала. Можно считать, что это достижение. Наверно, это не очень логично, да, потому что контрцикличность, кстати, про которую говорила Набиуллина, например, с точки зрения денежно-кредитной политики все-таки получается, что в бюджетной политике она хоть и была, там были увеличены расходы бюджета, но как-то и цены на нефть помогли, и ФНБ одновременно увеличили. То есть такая, мне кажется, не до конца контрцикличность.

И на эту тему были и коллективные письма экономистов, и много чего было, и даже программа Навального была про это, подстегнуть выплаты в прошлом году. Но их не случилось, говорят: «Вот теперь будем». Но весь вопрос, в какой форме и как. Мы понимаем, что это будет некое финансирование каких-то проектов, каких-то компаний, не помощь.

Да, скоростная магистраль Москва ― Екатеринбург, уже не Казань.

То есть это не когда народу раздают деньги, а он решает, какой компании их принести, да, то есть когда вы обеспечиваете естественный рост экономики. Это опять абсолютно дирижистский подход, это в какой-то степени реинкарнация планового хозяйства: государство считает, что этот проект надо делать, он делается. Насколько это будет эффективно?

Раздать населению ― вроде как тоже есть.

Хорошо, это лучше, чем ничего не делать, прямо скажем, да, это лучше, безусловно. Резервов, наверно, достаточно, хорошо бы как-то помочь людям и экономике выживать и поддерживать темпы роста, хоть как-то близкие к мировым, приблизиться к ним, потому что за десять лет Россия никуда не выросла и очень сильно отстала от всего мира.

Вопрос: распечатывание ФНБ является ли мерой, которая нас вытолкнет на траекторию роста экономического выше среднемирового? Очевидно, нет. Это совершенно несопоставимые суммы с тем, что нужно, чтобы инвестировалось, это несопоставимо с тем, что является гораздо более важным, с созданием соответствующего делового климата.

Понятно, что мы видели и какие-то улучшения точечные, обещанные в этом вопросе: малым предприятиям, по валютному контролю, например, для несырьевых экспортеров, причем небольших. То есть с точки зрения масштаба экономики это, конечно, ни о чем.

Косметические меры, кажется.

Изменит ли это атмосферу с точки зрения возможности вести малый и средний бизнес в России? Тоже вопрос, потому что, как правило, бизнес достаточно пассионарный, а вся эта политическая история, которая у нас есть сейчас, все-таки скорее выталкивает из страны. В этой связи достаточно трудно надеяться на изменение траектории.

Кстати, об этом прекрасный был доклад «Застой 2.0», который больше десяти наших самых известных экономистов подготовили, о том, что, в общем-то, действительно, мы вступаем в застой, но только хуже, потому что у нас и темпы роста-то в целом наблюдаются, вряд ли будут превышать то, что было в советский застой. Мы сейчас прочно уперлись в ловушку среднего дохода и не развиваем, не наращиваем экономику в той части, которая бы позволила из этой ловушки вырваться, да, несмотря на то, что у нас есть какие-то точки роста типа инновационной экономики, айтишной экономики.

Мы видим, что у нас айти-ресурсы, человеческие ресурсы все-таки предпочитают вливаться в международный рынок труда, те, кто может, соответственно, несмотря на то, что у нас есть флагманская компания «Яндекс», допустим, мы видим, что появление других компаний и ее рост тоже может быть сильно ограничен именно уже внутриполитической ситуацией, а не только какими-то там внешними санкциями или еще чем-то.

Снова попробую с вами немножко поспорить в этой части. Например, было довольно много сказано про регионы, в том числе какие-то конкретные меры по реструктуризации их долгов, как бы снятие с них некоего обременения, которое вроде как должно позволить им вдохнуть свободной грудью и начать что-то делать. И даже вот такие комментарии уже после, которые The Bell, в частности, цитирует: «Главный посыл ― децентрализация, объясняют федеральные чиновники, чтобы развиваться могли все регионы».

То есть, грубо говоря, можно так это читать, что мы ФНБ распечатаем не просто в раздачу денег, а мы с помощью него снимаем какие-то сложные моменты с регионов, а дальше вы сами, пожалуйста, вперед.

Нет, послушайте, это не кардинальное изменение в этом смысле бюджетной всей системы, налоговой. Все равно по-прежнему у нас идет централизация, когда идет в центр, потом перераспределяется. Что было обещано там? Беспроцентные кредиты, да. Это не совсем то, это не качественное решение о перераспределении теперь уже всех денег в регионы, чтобы регионы сами распоряжались деньгами.

То есть, я не знаю, я, к сожалению, не готов говорить по точным цифрам, но я не увидел и не услышал, чтобы в этой части был радикальный какой-то переворот, изменение парадигмы.

Тут вопрос, нужен ли, обязательно ли…

Тут речь идет о небольшой части, понимаете?

Да, просто это же может быть спор таких подходов, что в Кремле экономический блок считает, что не надо радикально, давайте мы аккуратно, маленькими шажками, чтобы только хуже не сделать и так далее. Вы считаете, что это уже в принципе, так сказать, пройденный этап, пока чего-то радикального не произойдет в экономической политике, в общем, не стоит ни на что надеяться в этом смысле.

Я не слышал, чтобы хоть один серьезный экономист говорил о том, что у России в текущей политической конфигурации есть возможность выполнить, так сказать, задачу президента расти выше общемировых темпов. Никто, даже официальный прогноз все равно не дотягивает.

Это правда.

Ну как? Вот уж тут позитивных сюрпризов ожидать сложно, а вот негативные сюрпризы могут быть, потому что, понимаете, экономика ― это прежде всего про людей, а не про деньги, про то, что люди делают, как они живут, чему они учатся, где они работают. И здесь я не вижу какого-то такого прогресса, да, возможности, потому что, может быть, разные парадигмы экономического роста. У нас парадигма не меняется, государство является главным распорядителем денежным ресурсов. Оно выбирает проекты, оно держит достаточно жесткую, проводит бюджетную политику. И инициатива в частные руки не передается.

Сколько у нас было, помню, в двухтысячных годах, да, даже на излете уже, в десятых что-то было, каждый форум, я не знаю, «ВТБ Капитал» приходили чиновники и рассказывали о том, сколько они приватизируют в планах.

О да, я помню, каждый раз.

Понимаете, ежегодная история, все такие: «Да-да». И ничего, понимаете? Процесс ровно обратный, да, все в государство. Понимаете, странно делать, повторять одно и то же и надеяться на иной результат. Вот это очень странно, да. Здесь для того, чтобы как-то вырваться из этой ловушки среднего дохода, из этого капкана, нужны какие-то действительно радикальные меры.

Я не говорю, что такие меры как-то сильно вредят. Что-то можно где-то улучшить, но чего мы можем добиться? Да, наверно, того, что прогнозирует правительство, ― некоторого роста экономики. Именно некоторого роста и купирования возможных рисков. Кстати, в чем тут надо отдать должное, да, накоплены колоссальные резервы: и ФНБ, и ЗВР. Мы готовы, кажется, к любому виду шока и кризиса. В этой связи, кстати, раз уж мы говорили про санкции, а потом закончили, какие бы санкции ни были практически из мыслимых, они могут все равно иметь только достаточно краткосрочный характер влияния, например, на финансовые рынки, на курс, ставки в силу того, что резервы правда у нас колоссальные. Только какие-то санкции, про которые, так сказать… По типу каких-нибудь иранских, но это невозможно в современном мире, да.

Есть просто какая-то двойственность, что, с одной стороны, резервы огромные, чтобы пережить все, что угодно, да.

А с другой стороны, они не тратятся в нужный момент.

Да, и вроде даже вы говорите о том, что они достаточны для того, чтобы вообще решить проблему. Проблему одними резервами, в глобальном смысле решить проблему.

Резервы нужны только для того, чтобы стабилизировать систему в случае какого-то шока. Все равно у вас работающая экономика просто перестроится на новых уровнях. Что может произойти? Какой-то внешний шок. Резервы нужны для того, чтобы вообще все не улетело в разнос, но в результате на выходе после кризиса, не знаю, реальные доходы населения упадут еще на 10%, например. Можно же, почему бы не жить, всего лишь на 10% они упали. А потом еще. Если они у вас будут каждый год на десять, наверно, через пять лет вы это почувствуете, да. А если они упали на десять, потом выросли на пять, потом упали на три и выросли на два, мы же в такой истории примерно нулевого изменения в реальных доходах долгие годы живем, кризисы нас вроде бы болтают в одну сторону, потом восстановительный рост, все радуются.

Да, это получается такая жизнь не от роста к росту, а от кризиса к кризису, грубо говоря.

Да, от кризиса к кризису, но, я так понимаю, россияне за это голосуют. Это стабильность, обещали стабильность ― вот она у вас.

Тоже такого рода стабильность. То есть фактически, да, потому что пока мы изо всех сил, превозмогая себя, боремся с последствиями предыдущего кризиса, тут как раз вот и новый подоспел, и все по новой, да.

Единственное, последнее, о чем буквально полминуты хочется у вас уточнить в части как раз цели расти быстрее мировых. Тут, кажется, помощь как раз от мира нам может прийти, потому что эксперты Высшей школы экономики призывают готовиться к долгой рецессии, не имеют в виду конкретно Россию, а в целом мир, считают, что все-таки, несмотря на то, что вы говорите о том, что сейчас уже все мы выйдем из карантина, что пандемия заставила государство включиться в помощь бизнесу, что причины экономического кризиса по-прежнему не устранены, сказывается разная интенсивность карантинных ограничений, все это по-прежнему влияет на национальные экономики и глобальные цепочки поставок. То есть, в общем, что в 2021 году дело не кончится и, возможно, продолжится еще дальше.

Я, наверно, соглашусь, да, что последние особенно недели, они показали очень разнонаправленную динамику с точки зрения развития коронакризиса. Есть очень успешные истории, где действительно эпидемия сходит на нет: Израиль, Великобритания. Это важные примеры, да, но есть Индия, в которой, наоборот, происходит взрыв.

Я думаю, что все-таки, так как есть истории успеха, я не вижу, почему другие страны не смогут этим пройти. Производство вакцин будет как-то масштабировано. В масштабах мировой экономики это ерунда. Для бедных стран будут сбрасываться и так далее, то есть это такая общегуманитарная история. Поэтому я, честно говоря, надеюсь, что все-таки в течение этого года в основном вирус будет повергнут.

Перелистнем эту страничку наконец