В какую ловушку попали российские граждане, новые способы содрать деньги от налоговиков, и какую валюту сейчас лучше покупать

Начнем с главной темы сегодняшнего дня, по крайней мере, главной ожидаемой темы — кремлевский доклад, который должен сегодня поступить в Конгресс, и там должен быть список россиян, которых, возможно, коснутся какие-то санкции. Последние месяцы прошли в ожидании этого доклада, много об этом говорили на Давосе, до этого много говорили.

Такой вопрос, как с праздниками бывает: ожидание праздников гораздо интереснее, чем сам праздник. И здесь можно ли как-то сравнивать, что губительнее для экономики — жизнь в неизвестности до того, как появится список санкций, либо сами санкции? Потому что все эти месяцы компании, лица, которых могут затронуть санкции, каким-то образом готовились к этому. Как это вообще отражается на экономике, этот период ожидания?

О том, что санкции, вернее, не санкции, а доклад на тему санкций, какие можно было бы применить санкции, будет предъявлен, не будет еще окончательного решения, информация о том, что он будет к этому сроку, действительно достаточно давно присутствует. Было решение представить эти доклады, и, казалось бы, что оно должно оказывать большое влияние на финансовый рынок российский. Но парадоксальным образом, смотря на то, как менялись цены на финансовые активы, особенно в последние месяцы, мы видим, что де-факто эта тема не стала, скажем так, основным драйвером движения на рынках.

Несмотря на то, что доходит информация, что российские олигархи очень подняли рынок на юридические услуги, пытаясь понять, кто из них попал и чем это чревато, что касается котировок стоимости самих компаний российских, они уверенно росли и двигались в том тренде, который диктуется поведением других развивающихся рынков. Если мы посмотрим на курс российского рубля, то так же он никак особенным образом не реагировал на те или иные интонации или оценки, которые звучали относительно санкций.

Принципиально эти санкции могут быть двух типов. Первая: личные санкции, направленные конкретно на владельцев бизнеса и их возможность распоряжаться деньгами на Западе, вернее, в США. Мы понимаем, что это может быть как-то распространено не только на США, тем или иным образом. Вторая категория: санкции относительно запрета вложений в какие-то финансовые инструменты. Самым болезненным мог бы быть запрет, например, на владение и покупку новых облигаций федерального займа Российской Федерации, суверенных бондов, то есть долговых инструментов.

Но этого как раз больше всего и опасаются.

И вот такое впечатление по реакции рынка, по тому, что мы видим, что, скорее всего, санкции все-таки будут касаться только первой части, то есть, возможно, каких-то организаций, компаний, владельцев, но не инструментов по инвестированию в Россию и, прежде всего, ОФЗ. Если бы дело было не так, скорее всего, рынок более нервным образом себя бы вел.

С другой стороны, может быть, конечно, каким-то образом действительно удалось соблюсти обстановку секретности, и будет совершенно неожиданное предложение. Но, кажется, вряд ли, потому что здесь, оценивая то, что может быть предложено, можно исходить из достаточно простой логики, что санкции, наверное, не должны навредить, в первую очередь, иностранным инвесторам. Если они будут направлены исключительно на них, то, в общем, в чем их смысл? И вот первый тип санкций более адресный, он позволяет устранить какую-то причинно-следственную связь. Если же просто запретить вложения в ОФЗ, это будет, скорее, болезненно для тех, кто будет вынужден эти ОФЗ продавать, потому что будет, безусловно, достаточно заметное падение рынка, и иностранные инвесторы, прежде всего, получат убытки.

То есть это не в интересах США?

США, конечно же, особенно с тем президентом, который есть сейчас, могут быть решения какие-то эмоциональные, спонтанные, обусловленные, несмотря на то, что он вроде бы весь про бизнес, но которые могут на самом деле повредить бизнесу в этом смысле. Но в данном случае могут пострадать именно инвесторы, то есть широкая группа, непонятно, кто конкретно, но, может быть, сюрприз какой-то и будет. Но в целом логики в такого рода санкциях, наверное, не очень много было бы.

А вот когда, грубо говоря, выделяется класс каких-то привилегированных бизнесменов, которые получают какую-то выгоду от тесной связи, от того, что правительство помогает им, мы увидели утечку информации о том, что есть такой негласный порог отсечения, что если бы была получена помощь из бюджета больше, чем на 300 миллионов долларов, то эти компании находятся в такой зоне риска. По крайней мере, политической логики в этом видится больше, с точки зрения США, и рынок, как мне кажется, ставит сейчас именно на это.

Если будет иное решение, то да, краткосрочные колебания на рынках будут существенные, рубль может упасть одномоментно на 2-3 рубля, доллар подскочить в том случае, если действительно станет понятно, что могут быть введены санкции, например, на то, чтобы владеть российскими долговыми бумагами.

То есть с точки зрения экономики, вы считаете, что здесь ничего такого страшного не случится, а вот с точки зрения того, что мы, возможно, услышим какие-то новые имена людей, которые США считают приближенными к Путину или как-то связанными, то есть в этом смысле могут быть какие-то интересные сообщения?

Думаю, да, речь будет идти именно об этом. По крайней мере, сейчас ситуация не находится в какой-то такой критической точке напряженной, что эти санкции какое-то существенное влияние действительно окажут на изменение экономических трендов. На самом деле у нас тренды не самые лучшие и так, и эти санкции на самом деле не могут что-то сильно изменить, потому что они не повлияют на глобальную оценку инвестиционной привлекательности России.

Сейчас иностранцы действительно легко заходят в наши госбумаги, потому что вероятность того, что будет какой-то дефолт по ним, минимальна. У нас прекрасная ситуация с бюджетом, с долгом. Да, экономика почти не растет, мы отстаем все время от общемировых темпов, но, в общем-то, это не мешает извлекать прибыль из высоких процентных ставок, которые у нас есть сейчас, и достаточно строгой бюджетной дисциплины. В общем-то, в достаточно подмороженном таком состоянии финансы находятся и будут находиться какое-то время.

Инвестиционного бума, с одной стороны, мы тоже не ожидаем, когда политика продолжает стоять на первом месте, очевидно, что в какое-то ближайшее время разворота, который бы сюда массово привлек прямые инвестиции, вывел бы темпы роста ближе к среднемировым, тоже не ожидается. Поэтому, скажем так, может быть, это такой информационный повод очень интересный, и, скорее всего, он выльется в какие-то различные кейсы, но я не думаю, что он является самым важным, который окажет влияние на дальнейшее развитие экономической ситуации в стране.

Вы, можно сказать, согласны с рейтинговым агентством Moody’s, которое заявило о том, что российская экономика приспособилась к санкциям, к низким ценам на нефть и как-то существует.

Я бы не назвал их низкими, сейчас они относительно высокие.

Хорошо, к тем ценам, которые были раньше, приспособилась к санкциям, которые были до этого. Используется слово «приспособилась». Что оно означает, что экономика не упала, и мы живем бедно, но стабильно, и так и будет продолжать?

На самом деле можно сказать, что не до конца приспособилась. Частично это приспособление, кстати, мы видим в той ситуации, которая в банковской системе сложилась. Если раньше, в течение середины 2000-х, когда все было экономически хорошо, собственно, модель была на то, что в России есть много рыночных ниш, которые можно развивать, и с помощью иностранных инвестиций они развивались.

Что произошло в последние годы, после санкций? Инвестировать в Россию стало тяжелее, и многие российские компании, банки провели процедуру выплаты внешних долгов, то есть случился так называемый делеверидж, то есть когда активное развитие в долг сменилось более консервативной моделью, когда новые долги не делаются, старые отдаются, но, соответственно, и инвестиции в развитие бизнеса тоже сокращаются. Это приспособление, наверное, окончательно случится, когда те компании, которые в бизнес-модель закладывали именно быстрый рост экономический в стране, окончательно рассчитаются с долгами, реструктурируются и уйдут с рынка.

 На банковской системе это максимально видно, то есть те случаи, которые были с выкупом, по сути дела, государством крупнейших частных банков — корень истории один и тот же, это те банки, которые вели достаточно рискованную политику, скупая другие финансовые институты, инвестируя в проекты собственников. Они занимали достаточно дорого деньги, и этот долг их, в конце концов, погубил, по большому счету. Не касаясь еще каких-то других вещей, которые, я думаю, ждут своего расследования. Но в целом пострадали те, чья бизнес-модель была рассчитана на быстрый рост.

Сейчас этот процесс еще продолжается, он не полностью закончен, и мы вступаем в новую среду, когда у нас низкий рост, низкая инфляция. Это больше похоже на развитые рынки, на развитые страны. Единственное, что база у нас на самом деле гораздо ниже, и, соответственно, население беднее. И мы оказываемся в этой ловушке даже не среднего, а ниже среднего дохода, из которого достаточно сложно будет выпрыгнуть.

И как долго может продолжаться такая ситуация, как долго в ней могут находиться компании и люди?

Даже если посмотреть на правительственные прогнозы, такая ситуация продлится все время, которое планируется, что система не поменяется. Политически если мы будем находиться в ситуации отсутствия какой-либо политической конкуренции, консолидации всей экономической власти в руках друзей политического истеблишмента, у нас не планируется никакой перетряски, скажем так, собственности, повышения эффективности рынка. Мы видим, что все компании, владельцы которых вели себя независимо, вытесняются за рубеж, которые были какими-то очагами новой экономики. У нас по-прежнему еще более рентная экономика стала, это наша основа. Тот бизнес, который с этим не связан, становится более эффективным, но на чем расти — не совсем понятно.

Российская экономика может принципиально из этого состояния выйти, когда будет другая институциональная основа. Например, речь идет, естественно, о том, чтобы стала судиться нормально, по российскому праву, а не по лондонскому. То есть к тому, чтобы у нас конкурентная среда, которая есть в экономике, способствовала появлению, скажем так, новых предприятий, нового бизнеса. А когда у вас доминирует правоохранительная система в экономике, и все определяется действиями либо правоохранителей, либо регуляторов, довольно тяжело в такой ситуации появляться каким-то новым росткам.

Я думаю, что ситуация такой подморозки продолжится до тех пор, пока не будет найдена новая парадигма, скажем так. Парадигма противостояния с Западом и изоляционизма, собственно, тождественно равна отсутствию экономического роста, так как в современном мире только те страны растут, которые встраиваются в международную цепь производства товаров и услуг. Так или иначе, если мы посмотрим, как устроен мир, все производство сейчас растет, когда идет кооперация. Телефоны Apple разрабатываются в Калифорнии, но производятся в Азии. Так или иначе, встроенность в международную цепочку производства товаров и услуг, дает возможность находить наилучшее приложение тем трудовым ресурсам, которые есть в стране.

Эта встроенность сейчас нарушается. Типичный пример — ситуация с Украиной. Наши экономики были очень сильно слиты, что касается того же оборонного комплекса. Все, прошло разделение. Казалось бы: ок, это может дать какой-то рост, потому что мы выводим производства, замещаем их. Но это менее эффективно, это требует большего количества ресурсов, потому что в других странах эти компоненты — на той же Украине — производились дешевле, чем мы это можем делать у нас, создав заново производство, допустим, каких-то компонент для тех же ракет.

Таким образом, получается, что экономика становится менее эффективной, и в такой ситуации расти гораздо-гораздо тяжелее, чем в ситуации, когда у вас экономические отношения свободно формируются с любыми другими контрагентами в других странах. Направленность на одного какого-то выделенного партнера торгового, как Китай, например, явно себя не оправдала. Мы не можем заместить полноценную кооперацию, прежде всего, с Европой, с Америкой, пусть и самой большой азиатской страной. Здесь должна быть и безопасность, и свобода ведения бизнеса, уверенность в том, что там дальше будет продолжаться.

Соответственно, до 2024 года, наверное, какие-то решения должны быть найдены, с точки зрения изменения политической конфигурации, но, боюсь, что пока политическая конфигурация остается такой, какая она есть сейчас, и темп роста будет низким.

 У нас есть звонок. Здравствуйте

— Здравствуйте, вам звонит Виталий из Анапы. Подскажите, пожалуйста, в чем экономическая целесообразность, когда наши российские средства вкладываются под 1% в американские инвестиционные бумаги, а в то же время занимаются на внешнем рынке через carry trade и другие инструменты под 6-7% годовых? Разница получается огромной. И недавно госпожа Нибиуллина озвучила цифру, что 720 миллиардов рублей тратят ежегодно на выплату по процентам по внешним долгам. В чем здесь экономическая целесообразность, кроме политики, конечно?

Смысл в том, что это разные деньги. Экономика у нас в стране, ею не управляет и не является владельцем кто-то один, как государство было в Советском Союзе. Наверное, для государства было бы нерационально с одной стороны вкладываться по низкой ставке в иностранные ценные бумаги, а с другой стороны там же и занимать. Но когда мы говорим о том, чтобы занимать, то занимает кто? Занимает конкретный бизнес, который развивает какие-то производства, услуги у нас в стране. Кто на самом деле вкладывается в резервы? Вкладывается в резервы Центральный банк, сейчас вкладывается Минфин. Это другой владелец, другая цель накопления этих резервов.

Я лично считаю, что резервы в том объеме, который есть у нас сейчас, они на самом деле избыточны, и смысл действий того же Минфина — пополнение резервов — не в том, чтобы их надо непременно пополнить. Смысл заключается в том, чтобы как раз таки путем этих операций на рынке стабилизировать курс, уменьшить его зависимость от нефти. Сейчас конъюнктурно удается на сверхдоходы, то есть относительно того, что заложено в план бюджета, выкупать валюту. Но в том случае, если нефть с 70-ти упадет до 40-ка, то там уже пойдет другая ситуация, тот же Минфин будет продавать валюту.

Таким образом, сейчас нет такой парадигмы, что резервы нужно именно накапливать, это, можно сказать, наследие прошлого, его необходимо было накопить для того, чтобы перейти из ситуации полностью экономики, которой не доверяют, в ситуацию экономики и валюты, которой доверяют. Если хотите, это та надбавка за то, что мы такие изолированные, гордые и неприступные. Зато у нас есть деньги, и, соответственно, иностранные инвесторы и, прежде всего, российские граждане могут быть уверены в том, что их сбережения не обесценятся.

Скажем так, сейчас в рублях хранить сбережения довольно-таки безопасно. Почему? Инфляция низкая, ниже 3%, по официальным данным Центрального банка, население пока в это до конца не поверило, то есть инфляционные ожидания, то, как люди думают, могут измениться цены за следующий год, находятся на уровне 8-9%, то есть довольно существенный разрыв. Но факт остается фактом: цены за последний год действительно выросли не так сильно, как мы привыкли за практически всю историю Российской Федерации, самостоятельного рынка.

Соответственно, курс все меньше и меньше реагирует, в том числе, и на движение цен на нефть, и на что-то, что происходит, и это тоже благодаря тому, что есть резервы, и то, что бюджет планируется, исходя из того, чтобы излишки относительно закладываемой в бюджет довольно консервативной оценки нефтяных цен откладывались на будущее. Если хотите, это некая такая модель, похожая на то, как делает Норвегия. Там этот фонд будущих поколений еще гораздо больший относительно экономики накоплен, он является некой такой заначкой на будущее, стабилизатором.

У нас в какой-то степени эти доллары, которые были куплены, тоже являются такой заначкой, но, по сути дела, надо, наверное, провести какую-то черту и смотреть, как ситуация будет развиваться в будущем. А в будущем, скорее всего, в среднем резервы как раз таки накапливаться не будут, и не будет такой ситуации, что государство планомерно размещает резервы по маленькой ставке и привлекает по дорогой. А что касается бизнеса, то, извините, более высокая процентная ставка, которую платят все люди у нас в стране, — это производная от ситуации политической, от возможной нестабильности, от того, как оцениваются риски.

Каждый раз, когда случается какой-то кризис, каждый для себя принимает решение, в чем хранить — в долларах, в евро, в рублях. И от кризиса к кризису мы видим, что на самом деле стабильность, консерватизм тех же российских граждан растет. В 2008-2009 годах было больше перетока средства из рублей в валюту, чем это было в 2014-2015 годах, хотя колебания были очень большими. Это связано с тем, что все равно это доверие к валюте увеличивается. То есть то, что мы накопили резервы, транслируется в это доверие. Соответственно, в будущем можно надеяться, что это является залогом того, что будут более низкие процентные ставки, более стабильный курс.

Интересно, потому что много говорят о финансовой безграмотности россиян, но тем не менее они все равно делают правильно, по-вашему, и хранят деньги в рублях, интуитивно они то чувствуют.

Если пересчитать, то если не дергаться, более высокая процентная ставка действительно компенсирует курсовые потери даже на долгий период. Но здесь важно понимать, так же, как с инфляцией: мнения разных людей могут очень сильно отличаться относительно успешности инвестирования и того, как лучше распределять свои сбережения, потому что очень многое зависит от того, какова конкретная потребительская корзина.

Все-таки у тех, кто больше потребляет импортные товары и услуги — поездки и прочее, вполне целесообразно держать накопления в иностранной валюте, просто тогда у вас количество товаров и услуг, которые вы можете на них поменять, будет более стабильное, прогнозируемое. Если потребительская корзина больше ориентирована на то, что вы все покупаете в России, то, наверное, в рублях держать более выгодно, меньше неопределенность вашего конкретного результата, сколько товаров и услуг вы сможете приобрести в будущем.

Ожидаемые санкции как-то могут отразиться на курсе рубля, или в принципе в нем уже сейчас все риски заложены? Сегодняшний скачок евро до 70 рублей — это что, просто обычная волатильность или какая-то подготовка к санкциям?

Что касается евро, то здесь мы видим, скорее, трансляцию той ситуации, которая есть на международном рынке со стоимостью доллара по отношению к другим валютам. В частности, то, что евро вырос к рублю, это производная от того, что евро вырос к доллару. И там, на мой взгляд, можно рассматривать это, скорее, как исправление той ситуации, которая была раньше, когда евро к доллару падал, и были разговоры несколько лет назад, что это будет ближе к единице, к паритету. Все-таки сейчас те уровни, которые достигнуты — 1,25 — евро к доллару, на мой взгляд, это ближе к долгосрочной справедливой цене. Да, это транслируется сейчас в курс евро-рубль, но это, грубо говоря, так случайно получилось, здесь какого-то специального смысла искать не стоит.

Санкции влияют только на корзину евро и доллара к рублю, но все-таки больше как валюта, относительно которой рубль торгуется, — это американский доллар. И санкции могут оказать влияние только в том случае, если они будут очень неожиданными и все-таки будут включать в себя ограничения на покупку российских долговых инструментов.

Тогда можно ожидать некоторого ослабления рубля, скорее, оно будет краткосрочным, довольно заметным, но вряд ли это можно будет считать началом новой тенденции уже такого ослабления рубля.

То есть не нужно будет кидаться скупать доллары?

Мне кажется, нет, наоборот, можно будет использовать эту возможность для того, чтобы конверсировать валюту в рубли. Мне кажется, долгосрочных последствий на данном этапе ожидать не стоит, хотя нельзя на это ставить 100%, потому что не исключено, что будут какие-то ответы с нашей стороны, и если это спираль, она, конечно, может увести нас куда-то далеко, но не думаю, что это самый вероятный сценарий сейчас.

Давайте поговорим о том, что нас занимало в прошлом году и, может быть, будет занимать в этом году — о банках и о банковской системе. Сегодня зампред ЦБ Василий Поздышев заявил, что в ближайшие два года Центробанк завершит, как он называет, оздоровление банковского сектора, и, в общем, на этом вероятно, возможно, закончится отзыв лицензии или банкротство, или санация, оздоровление банков. Что вы думаете об этом? Это говорит о некой монополизации банковского сектора готовящейся, которая нас ждет, либо это какая-то другая политика, например?

Вы знаете, многие действительно склонны считать, что то, что сейчас происходит, — это некий такой замысел Центрального Банка. Я, скорее, склонен считать, что это реакция на то, что происходит в банковской системе. Действительно мы видим, что совершенно меняется модель банковского бизнеса. Если во время бурного роста банковской системы основная модель, которая приносила успех, была такая экспансия на рынках, то есть банки росли, приобретая другие финансовые институты, старались развивать ускоренными темпами свои кредитные портфели. Пока все было вообще хорошо, и мы не ссорились с Западом, основная идея была — продаться какому-нибудь западному инвестору.

В последние годы и в кризис частично была идея стать слишком большим для того, чтобы тебя в случае чего спасло государство, а если все будет действительно хорошо с экономикой, то как-то и сами выдержим, если много денег заработаем. Но можно сказать, что эта бизнес-модель в какой-то степени оправдалась, действительно государство спасло, но спасло не потому, что оно хотело сделать приятное владельцам банков, посмотрим, как сложится их судьба. Те банки, которые выкупил Центральный банк на свой фонд спасения банковской системы, сделано это было, естественно, для того, чтобы вкладчики не потеряли свои деньги.

Можно сколько угодно критиковать Центральный банк за то, что он тем самым устраивает такую очень большую, заметную эмиссию рублей, собственно, закрывая те дыры, которые образовались в банках, которые необходимо спасать. Но, прежде всего, он сохраняет сбережения компаний, деньги компаний и физических лиц, населения, которые в этих банках крупных держали. В том случае, если бы им дали просто обанкротиться, это был бы серьезнейший шок для экономики, потому что много компаний и людей просто потеряли бы деньги.

И сейчас, выбирая из двух зол, наверное, влить еще рублей таким способом, причем, кстати, он очень мало влияния оказывает на инфляцию, потому что, грубо говоря, позволяет то состояние счетов и балансов, которое сложилось на данный момент, зафиксировать, то есть не лишать людей денег. Если бы дали банкротиться, то это было бы такое схлопывание денежной массы. То есть, казалось бы, что у вас есть миллион рублей на счету, а их нет, то есть они ушли.

Сейчас Центральный Банк помог их сохранить, сказать, что они да, они у вас есть, но это не увеличило приток, доходы населения и предприятия, они не стали из-за этого больше тратить. Поэтому это такой малый эмиссионный способ был. И по оценке Поздышева, этот процесс еще будет продолжаться какое-то время. Да, может быть, потому что поменять бизнес-модель довольно тяжело. То есть банки будут, по всей видимости, продолжать укрупняться, повышать свою эффективность, но то, что Центральный банк с задачей справится — да, наверное, да.

Является ли это какой-то финальной точкой? Да нет, конечно, потому что банковская система, будучи консолидированной под государством, конечно, она является не такой эффективной, как могла бы быть, если бы это была банковская система, построенная на сильных частных банках. И, в принципе, Центральный Банк ставит свою задачу после того, как он консолидирует активы, затем постепенно инвесторам продавать. Но, боюсь, что этот момент продажи невозможен без того, чтобы все российской экономике выйти на траекторию роста, которая бы приближалась хотя бы к среднемировой.

В тех условиях, которые есть сейчас, боюсь, что эта история может 2-3-4-5 лет продлиться, когда у нас большая часть банковской системы будет принадлежать Центральному Банку. Другое дело, что Центральный Банк хоть и является такой частью государства, но все-таки является специфической частью. И я думаю, что они будут все равно стараться таким образом оказывать влияние на менеджмент банков, чтобы банки были рыночными и коммерческими, а не выполняли какие-то действия по указке правительства, вкладываться в какие-то проекты и так далее. То есть таким образом банковские активы могут быть подготовлены к продаже.

Насколько это удастся — посмотрим, пугает, конечно, то, что настолько много дел и активов, получается, зависит именно от регулятора, у которого складывается, безусловно, некий конфликт интересов. То есть, с одной стороны, он банки регулирует, с другой стороны, он же ими владеет. Поэтому говорить о том, что ситуация даже через два года разрешилась — нет, конечно. До сих пор пока сохраняется то, что регулятор на финансовом рынке владеет банковской системой, по большому счету. То есть это способ обеспечить то, чтобы вкладчики не потеряли свои деньги, но вряд ли это способ сделать этот сектор каким-то конкурентным и драйвером экономики.

А как вообще политика Центробанка отражается на доверии вкладчиков? Достаточно ли со стороны Центробанка объяснений, что он делает?

Вы знаете, по факту — да. Несмотря на то, что, опять же, есть такой негатив в отношении Центрального Банка, но мы видим, что банковские балансы растут. То есть в целом бегство вкладчиков из банков мы не видим. То есть, наоборот, банковские сервисы пользуются услугами, и по факту люди все-таки смотрят на реальный финансовый результат, который получился. И так как, несмотря на то, что были банкротства некоторых небольших банков, там какие-то компании потеряли, во-первых, все, что было...

Но не только небольших.

Ну, относительно. Все, что государство гарантировало в рамках работы Агентства по страхованию вкладов, все было выплачено. И поэтому, мне кажется, доверие как раз таки, массовое такое доверие, оно сохраняется, несмотря на то, что какой-то эмоциональный негатив, может быть, и есть, потому что есть какое-то чувство несправедливости. То есть владельцы банков что-то выводили в свои бизнесы, как-то себя прекрасно чувствуют, а их спасли. Но не надо забывать, что это несправедливо действительно, если владельцы обогащаются за счет вкладчиков и не несут за это никакой ответственности, и категорически это не может быть реплицировано в будущей системе, с этим надо заканчивать. Но, с другой стороны, это оборотная медаль того, что все-таки никто из вкладчиков не потерял свои деньги.

Да, эти все истории, когда люди уезжают за границу в то время, когда их банк спасает, конечно, вызывают раздражение.

Опять же, это вопросы, и Центральный банк об этом указывает неоднократно, что это вопросы к работе правоохранительной системы. Мы помним, что долгие годы предыдущий, например, глава Центрального Банка записки слал и в парламенте выступал, что у нас нет полномочий, мы знаем, через какие банки происходит отмывка, перевод денег за рубеж, они занимаются, по сути, нелегальной банковской деятельностью, а мы ничего не можем сделать. Как так, да? То есть как так? Значит, каким-то образом правоохранительная система не реагировала на те сигналы, которые были даны.

То есть Центробанк свою работу делает, и, в принципе, если у вкладчиков есть претензии, т они к МВД, а не к Центробанку.

По крайней мере, Игнатьев на это жаловался, то же самое. Окей, если известно, Центральный Банк видит, что человек вывел деньги, ему дают уехать. Кто ему дает уехать? То есть здесь вопрос именно к правоохранительной системе, мне кажется.

Если продолжать разговор о банках, что, вы ожидаете, будет происходить со ставками, в частности, со ставками по кредитам и по ипотечным кредитам? Недавно господин Мень заявил, что уже к 2022 году ставка по ипотеке может стать 6%, что звучит довольно невероятно, по крайней мере, сейчас.

Мне кажется, звучит очень даже вероятно. Смотрите, сейчас уже при том, что ключевая ставка Центрального Банка 7,75%, мы видим, что ставки на межбанковском рынке держатся в районе 7%. А если мы посмотрим чуть вперед, то, в общем-то, мы уже очень близки к той ставке, которую Центральный Банк называл равновесной, исходя из того, что он таргитирует инфляцию на уровне 4%. То есть это некая такая ситуация, которая в отсутствие каких-то внешних и внутренних шоков должна продолжаться бесконечно долго: это 4% по инфляции и ставка Центрального банка ключевая 6%.

Что это значит? Это значит, что вокруг этих 6% вся история и идет. То есть безрисково можно разместить по 5%, а привлечь в случае чего Центрального банка по 7%, и образовался коридор 5% на 7%. Ипотека традиционная считается самым безрисковым вложением средств, и поэтому у банков достаточно хороший получается залог. Мы знаем, что рынок, бывает, дает сбои, и в США был ипотечный кризис 2008 года, когда пирамида здесь развилась. Мы очень далеки от этой ситуации сейчас.

И, соответственно, я вполне себе допускаю, что в отсутствие роста экономики, при этом достаточно стабильных финансах, возможно, что и цель по инфляции может быть немножко понижена, и, собственно, Центральному банку придется стимулировать экономику тем, что он будет опускать центральную ставку из реального плюс 2%, то есть 6% при 4% инфляции до 5-4%, может быть, делая реальные процентные ставки нулевыми. То, что в ситуации этой ипотека будет 6% к 2022 году, я допускаю, что это очень вероятно. В том случае, если не случатся какие-то шоковые события на рынке, мы вполне можем такие ставки увидеть.

То есть тем, кто сейчас раздумывает, брать ипотеку сейчас или через три года, вы что посоветуете?

А это уже, наверное, должно зависеть не от прогноза изменения ставки больше, а от личной ситуации. Но если есть возможность подождать, я бы подождал, потому что ставки будут действительно падать, скорее всего, продолжать падать, и по ипотекам мы вполне можем увидеть на уровне 8-7%, то есть она уже почти к этому подошла, и я думаю, через год это, может, будет уже.

А если говорить о ценах на жилье, эта инициатива о замене долевого строительства тем, что компания должна использовать только банковские средства, это как-то может отразиться на стоимости квартир?

Сейчас мы видим, что продолжается... Строительный сектор — это тот сектор, который планомерно падает у нас последние, по-моему, пять лет. Строится все меньше, меньше, меньше, меньше и меньше, при этом цены все ниже, ниже, ниже и ниже. Мы выходим в некую такую ситуацию, когда у рынка, то есть, собственно, непосредственно у приобретателя этого жилья нет денег. Если мы посмотрим на располагаемые доходы населения, они тоже продолжают снижаться четвертый год подряд. И, собственно, ситуация кажется такой зажатой. То есть нужно из нее как-то вырваться. И пока исхода никакого не видно, и это, скорее всего...

Это значит, что у населения больше денег станет вряд ли.

Соответственно, это рынок. То есть рынок устанавливает цену на жилье, и вопросы регулирования, предложения в данном случае, то есть каким образом компании будут изыскивать деньги и так далее, мне кажется, он сейчас уже становится не таким важным. Потому что здесь, конечно, в первую очередь компании должны быть эффективными, чтобы уметь строить дешево, чтобы по этим невысоким ценам продавать непосредственно приобретателям жилья, да еще что-то на этом зарабатывать. Но какого-то гигантского спроса нет. Да, увеличиться ипотека, думаю, может быть, это как раз-таки и будет тот фактор, который чуть-чуть цены подстегнет.

Мы видим эту ситуацию, например, в секторе розничных продаж. Если сейчас посмотреть товарооборот в рознице, он несколько пошел в рост, при этом, по сути дела, мы видим всплеск отложенного спроса. То есть люди сидели некоторое время на снижающихся доходах, не покупали ничего. Сейчас вроде бы ситуация устаканилась, и стали покупать в кредит, то есть сейчас больше пошло в кредит. Соответственно, ставка, скорее всего, будет понижаться еще и кредитная задолженность будет нарастать. И это с розничного рынка, скорее всего, переползет на ипотеку. Поэтому, я думаю, что цены на жилье, может быть, сейчас как раз перестанут уже падать в рублях и начнут расти чуть быстрее, чем инфляция, но какого-то взрывного роста я не ожидаю.

А эта кредитная задолженность, которая растет у россиян, последние цифры о том, что микрокредитов было взято очень много, больше, чем даже кредитов по ипотеке — это о чем говорит? О том, что совсем плохая ситуация у людей с деньгами, либо, наоборот, она улучшилась, и они стали как-то позволять себе брать кредиты, зная, что смогут расплатиться с ними?

Знаете, как раз здесь есть некая поляризация. Если бы мы видели именно рост ипотеки, то это, скорее, свидетельство того, что дела в экономике идут лучше. Если мы видим, наоборот, рост количества небольших займов, то это, скорее, уже люди берут все-таки от безысходности. То есть от того, что у вас есть обязательные платежи, которые вы не можете пропустить, и вы идете даже на высочайшую процентную ставку. То есть мне кажется, это как раз таки признак негативный, то есть опасно сигнализирующий о том, что неравенство в доходах все больше увеличивается, и, в целом, это не самый здоровый показатель.

Наверное, последняя тема на сегодня — о неравенстве доходов. Многие состоятельные россияне, которые вернулись в январе из-за рубежа, столкнулись с тем, что таможенные органы знают об их дорогих покупках, которые они не задекларировали. И, по данным газеты «Ведомости», сейчас делается более 40 экспертиз товаров на сумму около 200 миллионов рублей. Выяснилось, что таможенники, оказывается, стали получать информацию о покупках и о tax free. Как это произошло? Почему раньше этого не происходило? Что изменилось в технологии и что ждет вообще россиян в рамках обмена налоговой и таможенной информации? Можно ли говорить, что теперь за вами тотальный контроль такой?

Знаете, изоляционизм изоляционизмом, но в вопросах содрать деньги с граждан как-то наши органы умеют договариваться с иностранными. Но на самом деле это общий тренд в развитых странах на прозрачность финансовых транзакций, и я думаю, что принципиально надо к этому готовиться, вряд ли можно рассчитывать на то, что действительно покупки в условиях… если отвечать на вопрос, конечно же, это улучшение технологий. То есть технологии позволяют эту прозрачность достаточно легко сейчас навести и, обмениваясь данными, использовать в интересах контролирующих и регулирующих надзорных органов разных стран. И кооперация в этом смысле, я думаю, что продолжится. Здесь понятное дело, что от бдительного ока государства скрыться будет тяжело.

То есть нельзя будет купить часы или украшения и сказать, что они у меня уже 100 лет?

Нет, смотрите, можно будет контрафакт за нал купить на набережной у какого-нибудь торговца, но очевидно, что компании, которые существуют в легальном поле, они предоставляют отчетность, эти данные будут уходить, и рассчитывать на то, что можно оставаться в этом смысле инкогнито, не приходится. Это общемировой тренд, и технологически он теперь уже подкреплен тем, что это делать просто. И поэтому, я думаю, что налоговые органы будут договариваться, это в интересах всех стран. Но, может быть, конечно, не в интересах населения, которое бы хотело бы там что-то скрывать, какие-то покупки, но боюсь, что скрывать не будет возможности действительно, и рассчитывать, что это такое разовое явление, я бы не стал.

То есть политические разногласия — политические разногласия, а деньги деньгами?

Да, а деньги деньгами, деньги к деньгам. И именно поэтому, я думаю, что и санкции все-таки будут довольно-таки символическими, а не ударяющими по кошелькам.