Почему снижение цен в России хуже, чем подорожание? Олег Ицхоки — об инструментах борьбы с инфляцией и их последствиях для экономики

Олег, я хочу сразу начать с большой темы последних месяцев и во всем мире, и в России, хоть и в разных разрезах, в разных аспектах, ― с инфляции. Итак, на прошлой неделе мы увидели очередной рекорд инфляции в США, что, вероятно, для тех, кто следит за российскими цифрами, может на первый взгляд показаться чем-то странным. У нас как-то и двузначную инфляцию мы наблюдали в истории, а здесь 6,8% в год ― уже рекорд за сорок лет.

Расскажите, пожалуйста, как вы думаете, ― я понимаю, что сейчас есть разные версии, ― надолго ли это и если надолго, то какие могут быть последствия жизни при высокой инфляции в развитых странах?

Да, здесь, наверно, надо отступить один шаг назад и действительно сказать, что ситуация эта очень необычная, потому что последние сорок лет развитые страны жили приблизительно с нулевой инфляцией. Начиная с середины 80-х годов инфляция сильно снизилась, до середины 90-х она никогда не выходила за пределы нескольких процентов. Текущие 5–6%, которые за последний год была инфляция в Америке, ― это рекорд сорока лет, это действительно нужно подчеркнуть, это первый важный факт.

Второй важный факт состоит в том…

Олег, простите, здесь вас перебью. Мне кажется, это очень интересно и, вероятно, даже сложно представить для тех, кто живет в России. То есть очень долгое время американский потребитель не видел роста цен, так?

В среднем действительно какие-то цены всегда идут вверх, какие-то цены идут вниз, но центральный банк таргетирует средний уровень цен, и средний уровень цен действительно сильно не менялся. То есть тут можно подчеркнуть, скажем, что цены на жилье и на образование могут достаточно быстро расти, при этом, скажем, цены на путешествия, на продукты питания, на технику, машины обычно падают. В среднем действительно инфляция находится около нуля, и это качественная работа, выполняемая центральным банком, это действительно так.

Второй факт, который я хотел подчеркнуть, ― это то, что мы сейчас выходим из самого большого эпидемиологического кризиса за последние сто лет. Да, такого не было сто лет, и то, что началось в Китае в ноябре 2019 года, потом в Европе и в Америке в феврале, марте, апреле 2020 года, ― это был огромный эпидемиологический кризис, на который вначале экономики очень резко начали реагировать. Постепенно мы выходим из этого кризиса.

Если бы кто-то нам сказал год назад, что самая большая проблема, если мы бы смотрели из 2020 года и говорили, какая самая большая проблема будет в 2021-м, и это оказалась инфляция, то это на самом деле неплохие новости, да. Когда происходит такой огромный кризис, скажем, в Америке безработица в один момент этого кризиса достигла 14–15%, потом она упала до 8–9%, это колоссальные уровни безработицы. Сейчас безработица находится в норме, на уровне, скажем, 5%, но мы должны бороться с инфляцией.

Вот это на самом деле отличные новости, это означает, что мировая экономика быстро выходит из кризиса, связанного с пандемией, но теперь мы должны заботиться об инфляции. Возвращаюсь к вашему вопросу, насколько это долгосрочный феномен, тут мы должны сказать, мы должны просто признать, что у нас нет ответа на этот вопрос. Есть основания полагать, что инфляция не должна стать существенной проблемой. Большинство экономистов, наверно, на данный момент будут согласны с утверждением, что у нас есть инструменты справиться с инфляцией.

Действительно, когда вы разговариваете с экономистами, экономисты заботятся гораздо сильнее о дефляции, о падении цен, потому что у нас нет эффективного инструмента борьбы именно с дефляцией, которая происходит в результате крупных рецессий. Поэтому мы так боимся, скажем, финансового кризиса 2008–2009 года, потому что у центрального банка нет хорошего инструмента борьбы с таким кризисом.

Олег, давайте объясним, в чем риски для экономики, для людей в ситуации, когда происходит дефляция, то есть падение цен. Потому что это может показаться контринтуитивным.

Да, действительно. Когда происходит дефляция? Она происходит во время большого кризиса, например, как это был кризис 2008–2009 годов, когда падает уверенность в экономике. Она падает у потребителей, у инвесторов, люди начинают снижать уровни потребления, уровни инвестиций. Это тормозит экономику, это вызывает безработицу, безработица вызывает дальнейшее снижение уровней потребления, и все это сопряжено с падением цен.

Государство в такой ситуации должно пытаться разогнать экономику разными способами, стимулировать людей потреблять и инвестировать. Это сделать сложно. Почему это сделать сложно? Потому что нельзя опустить процентные ставки ниже нуля, и об этом тоже стоит сказать несколько слов. Мы живем в таком мире, где процентные ставки ниже нуля не могут опуститься, люди просто перестают вкладывать свои деньги, когда процентные ставки низкие, и оставляют их просто в валюте, в наличных, где они гарантируют нулевую доходность себе, не считая инфляции. Но поскольку инфляции нет и так в таких ситуациях, то они ничем не рискуют, и государство теряет инструмент управления экономикой.

Теперь если мы вернемся к обратной ситуации, когда, наоборот, у нас быстрый выход из кризиса, который сопряжен с высоким спросом на товары, с высоким спросом на услуги и инвестиции, это разгоняет инфляцию. Но у государства есть очень эффективный инструмент борьбы с такой инфляцией ― просто поднять процентную ставку. И действительно, поднимать процентные ставки государство может без значительных ограничений. Они могут быть и 5%, и 10% и так далее.

Почему это работает? Это очень важный вопрос, да, и действительно, что должен сделать центральный банк? Он должен поднять номинальную процентную ставку, которую вы видите в банке, когда берете кредит и так далее, эта процентная ставка должна стать выше уровня инфляции. То есть если инфляция 5 или 10%, то процентная ставка, соответственно, должна быть на какую-то величину выше этого уровня инфляции.

Что это делает? Это таким образом увеличивает реальные процентные ставки, то номинальная минус инфляция, это то, что сберегатель может рассчитывать получить, инвестируя под такую номинальную процентную ставку. И это заставляю людей, фирмы, инвесторов откладывать свое текущее потребление, свои текущие инвестиции и просто сберегать под более высокие процентные ставки. Когда вы откладываете потребление и инвестиции, то это снижает спрос в экономике, а снижение спроса замедляет инфляцию.

Это очень эффективный инструмент, то есть, в принципе, мы верим, что в руках у государства есть эффективный инструмент борьбы с инфляцией. Дальше, конечно, возникает вопрос, почему до сих пор в развитых странах процентные ставки не были подняты.

Да, почему этот эффективный инструмент пока не используется.

Да, действительно, потому что мы еще не знаем, насколько устойчив этот выход из кризиса, нет полной уверенности, что мы с кризисом справились полностью. Сейчас пришли новости о новом штамме вируса, об омикроне, возможно дополнительное замедление экономики. И в этом смысле центральный банк не хочет давить на тормоз, пока нет полной уверенности в том, что мы действительно наблюдаем стабильный рост и сейчас основной вопрос ― это инфляция, с которой мы будем бороться поднятием процентных ставок.

На самом деле ответ на этот вопрос чуть-чуть более сложный, потому что центральный банк в прошлом году, центральные банки во всех странах использовали такой инструмент, который мы называем forward guidance, они обещают не поднимать ставки какое-то время. Чтобы год назад справиться с рецессией, они не могли снизить процентные ставки, поэтому они нам пообещали не поднимать их слишком быстро. И вот сейчас они действительно, так сказать, должны принимать решение в условиях того, что они обещали не поднимать процентные ставки слишком быстро. Они должны решить, в какой момент это, так сказать, будет не слишком быстро и они не нарушат свое предыдущее обещание. Это если полноту картины описать.

Но, действительно, на данный момент мы ожидаем, что весь 2022 год будет годом плавного повышения процентных ставок, плавного снижения балансов центральных банков, то есть они будут потихоньку продавать активы, которые они купили во время рецессии, чтобы поддержать их цены, и будут потихоньку поднимать процентные ставки, чтобы стараться не слишком сильно снизить темпы роста, но при этом начать эффективно бороться с инфляцией.

Тут надо подчеркнуть, что все, что мы с вами только что говорили, ― это про развитые страны, в первую очередь про США, про Европу. Если говорить про развивающиеся страны, где мы тоже видели и во время пандемии повышение ставок, вернее, уже на исходе пандемии повышение ставок, и сейчас видим, здесь актуальна та же логика, которую вы только что описали? Что в развитых странах пока не задействуют повышение ставок, чтобы не мешать восстановлению экономики. А что в развивающихся, в частности, в России, где мы видим повышение ставки и ждем очередного, в общем, в ближайшую пятницу?

Да, нет, совершенно справедливо, и в этом смысле значительной разницы нет. Действительно, причины инфляции достаточно похожи между развитыми и развивающимися странами. Наверно, подчеркнуть надо одно отличие, про которое вы вначале упомянули: действительно, в России не было нулевой инфляции, как в Европе, Америке, скажем, Австралии и Новой Зеландии.

Россия всегда жила в условиях 4–5% инфляции, что, в принципе, не является значительной проблемой, с точки зрения экономистов, для развивающихся экономик. Часто мы думаем, что какое-то количество инфляции на самом деле неплохо для динамичности экономики, которая необходима развивающимся странам. И вот теперь мы видим, в России инфляция выросла, скажем, с обычных 5% до более высоких 8,5%, и действительно, Центральный банк России будет реагировать на это точно так же, как центральные банки в других странах, ― поднятием процентных ставок.

Это то, что будет происходить повсеместно. Действительно, вопрос состоит в том, насколько будет отличаться скорость выхода из кризиса в разных странах. Если будет какой-то дисбаланс, что какие-то экономики выходят из кризиса быстрее, а какие-то медленнее, то это будет создавать разные стимулы для центральных банков в этих странах поднимать процентные ставки. Но так или иначе мы ожидаем это везде, в частности, в России, и в этом смысле ситуация в России не является сильно особенной. Весь мир столкнулся сейчас с этой проблемой, в общем, мы ожидаем, что центральные банки с ней относительно эффективно справятся.

Я хотел подчеркнуть две вещи, о которых можно сказать, которые, может быть, отличаются в России. Одна вещь заключается в ожиданиях потребителей и инвесторов. То преимущество, которое есть в развитых странах, ― это, возможно, то, что ожидания, как мы называем в экономике, есть якорь ожиданий. И вот этот якорь ожиданий, то, что инвесторы и потребители верят в то, что инфляция будет на нулевом уровне в развитых странах, дает гораздо больше пространства для центральных банков.

То есть, несмотря на временный всплеск инфляции, все равно в развитых странах и инвесторы, и просто люди уверены, что рано или поздно все вернется к тому, как было всегда.

Да, совершенно верно, и связано это с тем, что было тридцать лет низкой инфляции, это дает большую уверенность. Когда мы смотрим на финансовые рынки, мы видим, что инвесторы пока не ожидают значительной инфляции на ближайшие пять лет, это мы видим из долгосрочных цен на облигации, они пока не выросли, поэтому это означает, что инвесторы не ожидают всплеска инфляции, который центральный банк не сможет остановить.

А когда мы опрашиваем потребителей, то они начинают волноваться об инфляции, это может быть первым сигналом того, что ожидания начинают сдвигаться. Действительно, если ожидания сдвинулись, то задача центрального банка становится намного более сложной, потому что нужно бороться не только с текущей инфляцией, но и с изменившимися ожиданиями, и это то, что может потребовать более значительного и более долгосрочного повышения процентных ставок. Это действительно самый большой риск для мировой экономики, что процентные ставки придется поднимать не на год или два, а, может быть, на более длительный период. Это, соответственно, будет тормозить рост. Но это то, что будет необходимо сделать, чтобы справиться с ростом инфляционных ожиданий.

Когда мы говорим про Россию, то инфляционные ожидания всегда находятся на более высоком уровне и гораздо быстрее могут оторваться от этого якоря.

Потому что у людей есть прошлый опыт.

Совершенно верно, да, потому что люди помнят достаточно высокую инфляцию четырех-пятилетней давности, достаточно высокую инфляцию девяностых годов, все это относительно недавно. И в этом смысле у Центрального банка России нет этого репутационного капитала, который заработали за гораздо более длительный период времени и европейские страны, и США, и Австралия, и Новая Зеландия, которые считаются примером стран с очень низкой инфляцией.

Это первая разница, которая есть для Центрального банка России, что делает его задачу сложнее. Вторая разница состоит в том, что основная инфляция в этом году, один из основных источников инфляции, правильнее сказать, ― это инфляция на продукты питания, на еду. Это очень интересный вопрос, который, наверно, стоит обсудить. Так вот, поскольку в потребительской корзине российского потребителя еда занимает большую долю, как в каждой развивающейся стране, это абсолютно нормально, то, соответственно, инфляция наблюдается сильнее, темпы инфляции выше и справиться с ней сложнее, потому что это глобальный тренд роста цен на продовольствие.

То есть, получается, здесь меньше инструментов остается у Центрального банка, потому что сложно бороться с глобальными процессами, которые к тому же происходят в сельском хозяйстве, в транспорте, а не все-таки внутренними процессами, чисто монетарными, экономическими.

Да, совершенно верно. Это просто означает, что Центральный банк, видимо, должен активнее поднимать процентную ставку, быть более агрессивным в этом, и это, конечно, не лучшие новости для экономики, потому что это тормозит экономику. Но это основная задача Центрального банка.

Фото: Агентство «Москва»