С чем Путин планирует проскочить на выборах, «сила и хамство» как национальная бизнес-идея, и почему эксперты снова ставят на рубль
Профессор ВШЭ и бывший первый зампред Центробанка Олег Вьюгин объяснил, почему не стоит беспокоиться из-за огосударствления банков, чего не стоит обещать Путину в «майских указах» и почему рубль недооценен.
Как всегда, начинаем обсуждать какие-то главные новости сегодняшнего дня. Одна из главных новостей сегодняшнего дня — это анонс новых майских указов, которые готовит администрация президента, о которых мы, возможно, уже услышим 1 марта. Мы еще от старых не совсем отошли, можно ли понять, зачем же новые указы нужны? И как это может отразиться на нас?
Я не могу сказать, что именно нужны новые указы, не знаю, это выбор администрации, выбор властей. Но, в принципе, наверное, правильно было бы, чтобы президент либо перед выборами, либо после, вопрос открытый, скорее всего, после, все-таки сформулировал бы какие-то основные идеи хотя бы в социально-экономической политике и, может быть, не только. Потому что уж совсем: выбран президент – и тишина.
Совсем идти на выборы без какой-то экономической программы вы имеете в виду?
И после выборов тоже. Дело не в том, чтобы идти на выборы. На выборы можно и так проскочить, а после выборов нужно все-таки, наверное, как-то сформулировать задачи для правительства, а иначе это было бы совсем очень странно.
А насколько выполнены прошлые указы? Вообще можно ли говорить о каком-то выполнении? Потому что Путин говорил о том, что они выполнены чуть ли не на 94%, но при этом мы видим статистику Росстата, которая говорит, что четвертый год подряд у нас снижаются реальные доходы населения. Как это взаимосвязано? Хотя в принципе майские указы должны были поднять благосостояние граждан.
Майские указы — там идея заключалась в том, чтобы серьезно выровнять среднюю оплату труда учителей и врачей по сравнению со среднемесячной заработной платой в регионе в целом. То есть чтобы не было большого отставания таких важных для людей специалистов, которые, собственно говоря, здоровье и образование обеспечивают. И идея указов, была поставлена цель — выровнять эти оплаты, их можно было посчитать на момент. Но дело в том, что средние зарплаты тоже менялись с тех пор, с 2012 года, и нужно было поспевать. Потом был кризис, была коррекция зарплат везде. Но и коррекция доходов бюджетов всех уровней, потому что ведь во многом на региональные бюджеты возложены задачи выравнивания.
И получалось, что денег нет, в конечном счете, достаточного количества денег, и придумывали разные схемы, как хотя бы как-то временно, чтобы не брать постоянные обязательства на бюджет. Вводились доплаты для учителей и ставились задачи, увеличивали часы: если очень много работаешь, тогда тебе доплачивают, и зарплата начинает расти и приближаться к целевому уровню. Потом в 2014-2015 году эти доплаты сократили, потому что просто физически не было денег. И получилось, что в принципе конечно, майские указы не выполнены. Вопрос — насколько? Кто как считает, это очень сложно посчитать, но, скорее всего, не выполнены. Речь шла и двух триллионах рублей дополнительно фактически.
В 2012 году была совсем другая ситуация в экономике, несколько лучше, чем сейчас.
Да, надежд было больше, цена на нефть была высокая.
И, соответственно, президент мог себе позволить делать такие обещания. Что сейчас можно ожидать? Будут ли какие-то высказаны пожелания к министерствам по повышению уровня жизни граждан либо не стоит ожидать каких-то громких заявлений?
Вы знаете, если хватит ума, конечно, у министерств, которые дают свои предложения, то такие вещи говорить бы не стоило. Не надо обещать, наверное, какие-то суммы, что у вас будет столько-то в кармане, нужно обещать, что сделает правительство и власть в целом для того, чтобы достичь цели повышения уровня жизни на столько-то. То есть нужно обещать действие, а не говорить, что у вас будет 30 тысяч в кармане, потому что чудо произойдет. Мне кажется, что это единственный правильный способ.
1 марта увидим. А у нас сейчас есть звонок. Здравствуйте, задавайте ваш вопрос, пожалуйста.
— Здравствуйте. Геннадий, из Кемерово. Короче, что получается? На каждом Федеральном собрании, что Путин, что Медведев говорят: «Хватит кошмарить бизнес, хватит кошмарить бизнес». Что у него за 18 лет, 18 лет об этом говорит, у него не хватает политической воли, смелости пару генералов, пару следователей посадить, чтобы другим неповадно было? Почему это все происходит, что он говорит, а не делает? Скажите, пожалуйста.
Такой эмоциональный у нас вопрос.
Понятно. Но делает же не президент и не премьер-министр, делают что-то, кошмарят бизнес. Кошмарят бизнес конкретные люди, причем которые не занимают очень высоких позиций во власти. Это не министры, не председатели Следственного комитета, прокуратуры и так далее, вот в чем проблема. А как изменить поведение?..
Вот предложение: посадить пару следователей.
Так вообще-то сажают. Проблема в том, что надо изменить поведение людей — это очень серьезная проблема, и в принципе все-таки, наверное, она решается изменением политических установок руководства, я имею в виду самых первых лиц. Чтобы они поняли, что по-другому жить нельзя, что по-другому они не смогут находиться в этом месте, на этом кресле. Это большая ответственность для президента и для премьер-министра, потому что они должны на таком языке начать с этими людьми разговаривать, а они же исполнительная власть. В каком-то смысле президент зависит от того, что делают эти люди, понимаете? И пока так, видимо, не удалось, хотя какие-то там сдвиги есть, периодически нам говорят, что климат улучшился. Недавно я прочитал где-то, по-моему, на РБК.
Это тоже было в майских указах — чтобы мы повыше встали в рейтинге Doing Business.
То есть вопрос изменить поведение людей. Причем, ведь знаете, дело в том, что люди, которые находятся на каком-то среднем, низком уровне, они же просто транслируют общее настроение. Они видят, что это можно делать, они это делают, так человек устроен.
Это общее настроение — кошмарить, если за это не наказывают?
Не совсем, нет такого задания — кошмарить, а есть такое у нас в обществе ощущение, что сила и хамство — это хорошая вещь, хороший инструмент, и очень многие этим пользуются. А как бы это изменить? Может быть, для этого нужно и по телевидению другие передачи показывать? Это же все очень действует на психологию людей. Нужно менять наш сложившийся конъюнктурный образ мышления и отношение вообще друг к другу.
У нас есть еще один звонок. Здравствуйте, задавайте ваш вопрос.
— Добрый день. Я слышал, что в послании будет упор сделан на борьбу с бедностью. Но меня интересует, каким способом это будет делаться, поскольку бизнес, особенно малый и средний, под асфальт закатан уже полностью спецслужбами, и те же люди, которые разоряли этих бизнесменов малых и средних, они же этих бедных людей и создавали дополнительно. Каким способом теперь эта борьба будет происходить? Просто деньги раздадут или что?
Если конкретно говорить — да, скорее всего, будет заявлено то, что вы сказали, но у властей насчет этого есть свое понимание. Оно следующее: что государство обязано оказывать социальную поддержку незащищенным слоям населения. То есть тем людям, у которых доход по обстоятельствам разным — то ли детей много, то ли неработоспособность, то ли просто еще какие-то причины — доход слишком низкий, то есть на него нельзя выживать. До сих пор такая социальная помощь размазана. То есть нет четких критериев нуждаемости, и выплачиваются пособия, абсолютно не спасающие от бедности, безусловно, в том числе, очень многим, которые в них не нуждаются с точки зрения критериев среднего дохода прожиточного минимума.
Идея правительства заключается в том, я так понял, что это будет сказано, — создать систему адресную, то есть научиться выявлять тех, кто реально нуждается, и им помогать финансово в гораздо больших величинах, чем это сегодня происходит. Это такая технически сложная проблема, которую правительство берется на себя решать. Вопрос о том, откуда берутся деньги, а деньги берутся от того, что люди занимаются бизнесом, работают и платят налоги, он остается в стороне. То есть вопрос, который задал зритель, он немножко о другом сказал, он сказал, что откуда деньги, я так понял. Деньги откуда?
Есть резервы какие-то для новых майских указов?
У нас резервов таких нет, потому что правительство пока, во всяком случае, не определилось, скорее всего, налоги постараются не трогать, во всяком случае, не поднимать их явно и фронтально, возможно, искать какие-то другие источники, ресурсы, смотреть, где кто-то что-то не платит. Поэтому особо ресурсов нет. Ресурс один — это производительность труда и рост экономики, это надо хорошо понимать. А это действительно уже вопрос о том, чтобы дать дышать, как в литературе экономической сейчас пишут, низовым мотивациям и инновациям. То есть чем сильны передовые экономики, которые богатые и продолжают развиваться? Там огромная мотивация снизу, то есть достаточно небольших компаний, небольшого бизнеса, который работает, работает и работает, и их не трогают. Действительно у нас проблема в том, что у нас трогают, но это перекликается с предыдущим вопросом.
И у нас еще один вопрос на эту же тему о развитии экономики. Здравствуйте, задавайте ваш вопрос.
— Добрый день. У меня такой вопрос к специалисту Вьюгину, я знаю, что он может дать ответ. Экономика в России сегодня, конечно, в таком неудовлетворительном состоянии, это все знают. Но когда на государственных каналах выступают всевозможные эксперты, то все, в основном: кругом враги, но у нас есть кнопка ВКС, у нас есть танки — и мы вперед и с песней. Можно ли в 21 веке путем этих военных преимуществ поднять экономику, чтобы людям жилось спокойно, чтобы не ждать ниоткуда угроз «а кругом враги», а поднимать экономику только за счет военных каких-то преимуществ?
Вы знаете, то, что вы сказали вначале, — это типичная риторика любого военно-промышленного комплекса в любой отдельно взятой стране. Всегда военно-промышленный комплекс, но это что — это компании, которые работают на эти цели, это военные, генералы, которые отвечают, это секретные службы, они всегда заинтересованы в том, чтобы у них были большие бюджеты. А для этого они выстраивают систему опасностей и говорят: «Вот видите»...
Нужно же обосновать как-то.
Да. НАТО говорит, что: «Видите, Россия ракеты поставила в Калининграде? Надо вооружаться». Россия говорит: «Смотрите, НАТО идет к нашим границам, надо вооружаться». Вот это вся их логика. Что этому противостоять может вообще в любом государстве? Система государственного управления, которая полагается не только на их мнение, а полагается еще на мнение экономистов, людей интеллектуальных, высокообразованных, специалистов министерств иностранных дел, которые хорошо разбираются на самом деле, что такое отношения между другими странами, между партнерами и не партнерами. Как только происходит сдвиг в пользу военно-промышленного комплекса, так начинается то, что происходит у нас.
Действительно нас всех пугают, что НАТО нас накроет, и с юга придут, надо вооружаться. Гражданский контроль. Неспроста министры обороны в некоторых странах, в Германии министр обороны вообще женщина, в некоторых странах министры обороны — гражданские лица. Но, правда, я не хочу сказать, что это решает все проблемы. Конечно, во многом контроль находится в парламенте. В Соединенных штатах есть две палаты, Конгресс, все острые вопросы военно-политические всегда слушаются этими людьми, и эти люди независимы реально от интересов. Хотя там тоже есть лоббирование, пытаются купить мнение и так далее, все это нам известно, но система устойчивая. В этом проблема. А, конечно, когда есть перекос в противостояние, денег на социальное развитие и на экономику не хватает.
Если дальше обсуждать тему российской экономики и ее развитие, недавно Fitch и Standard & Poor's повысили рейтинг экономики до инвестиционного. Естественно, все сразу заапплодировали, сказали: вот, даже несмотря на санкции, все равно что-то у нас хорошее происходит. Насколько эти повышения рейтингов могут привлечь, вернуть инвесторов в Россию и с чем может быть связана такая оценка, повышение?
Эти рейтинговые агентства S&P, Fitch, они когда выносят суждения о рейтинге страны, прежде всего, смотрят на способность правительства обеспечивать макроэкономическую стабильность. Что имеется в виду? Контроль дефицита бюджета — раз, контроль инфляции — два и прочный платежный баланс — три. Три столпа, на которых они делают свое экономическое заключение. Они, как правило, гораздо менее внимательно смотрят на устойчивость политической системы, но это не их дело. Они просто говорят, что экономические основные параметры контролируются государством успешно, система работает, значит, обязательства правительства, которые у нас оформлены в виде ОФЗ — облигации федерального займа — и еврооблигаций, номинированных в иностранной валюте, они будут выполняться, потому что бюджет контролирует дефицит, значит, он будет всегда платить по этим обязательствам.
А почему они так работают? Потому что они это делают это заключение в интересах инвесторов, они инвесторам говорят: «Вы можете в большей степени доверять этим бумагам, потому что правительство контролирует макроэкономическую стабильность и способно платить по этим обязательствам». Вот, собственно, суть их работы и суть их заключений. А в данном случае оно справедливое, потому что действительно правительство, несмотря на тяжелые 2015 и 2016 год, сумело сохранить не просто макроэкономическую стабильность, а еще добиться и низкой инфляции, и устойчивого платежного баланса, все замечательно.
А низкие темпы роста экономики?
Это считается фактором риска, но все-таки агентства смотрят на то, как в этих факторах риска правительство действует. Как раз 2015-2016 год они хорошо доказали, факторы риска были большие, потому что был не то что рост, был спад, а тем не менее удалось сохранить макроэкономическую стабильность. Орден в петлицу, плюс одна ночь в рейтинге.
Но при этом на реальное благосостояние, то есть эти три макроэкономических показателя никак не отразятся.
Это не их задача, они о другом. Нет, конечно.
Продолжая эту же тему, последние цифры за январь 2018 года: российские компании и граждане вернули в Россию почти 13 миллиардов долларов, это посчитал «РайффайзенБанк», причем 5 миллиардов из этих денег вернули участники этого кремлевского доклада, который подготовил Минфин. Вообще мы, российская экономика, окей, не мы, как-то эти деньги почувствует или нет, или их вернули — и на этом все?
Их просто вернули на счета в банках. А дальше вопрос: что банки будут с этими деньгами делать? То есть у банков появляется пассив, то есть появляется ресурс для кредитования, больше денег стало для того, чтобы выдать кредит. Дальше банки будут смотреть, каковы риски. Например, ипотечное кредитование растет очень быстро, и явно ресурс идет оттуда. А корпоративное кредитование практически встало, пока, во всяком случае. Банки там видят довольно много рисков. То есть отдать ты деньги отдашь, а вернут ли их — большой вопрос. То есть к чему я клоню? К тому, что появление денег на счетах банков автоматически не гарантирует поступление этих денег в том же объеме в экономику. Все зависит от того, какие риски в экономике и как на это смотрят банки.
А вообще сейчас какие риски у экономики? Потому что до того, как Минфин США опубликовал кремлевский доклад, все только и говорили о санкциях. Сейчас мы видим, ладно, ОФЗ не тронули, хорошо, все успокоились. А насколько вообще российской экономике могут угрожать какие-либо санкции? Потому что Минфин США сейчас говорит опять о новых санкциях, которые касаются вмешательства в выборы и хакеров. Насколько вообще санкции могут теперь российской экономике быть страшны?
Это такая тема, которая хорошо уже изъезжена. Все уже понятно. Санкции сами по себе в краткосрочном плане никакие ресурсы у России не забирают и ничем ее сильно не ограничивают. Они имеют более длинный эффект, заключающийся в том, что когда устанавливаются санкции по отношению к российским компаниям или к российским физическим лицам, владельцам компаний, то есть бизнесменам, которые занимаются развитием своего бизнеса, то резко сокращается количество тех, кто с ними хочет сотрудничать. Потому что ведь суть последних санкций, которые в августе были анонсированы, а потом приняты, заключаются в том, что любая компания, которая сотрудничает либо с человеком, либо с компанией, которая под санкциями, может быть признана тоже как объект санкций.
То, что называют токсичность.
Токсичность, да. Я еще раз просто это объясняю, это уже не раз говорилось разными людьми. Это, конечно, снижает потенциал сотрудничества. А что такое сотрудничество? Это и технологии, прежде всего, обмен ими, это деньги. Соответственно, сокращается потенциал в развитии экономики за счет взаимодействия с внешним миром, что в нашей жизни абсолютно необходимо. Это необходимо, потому что, собственно говоря, если мы посмотрим на все экономики, которые поднялись и после Второй Мировой войны, и китайская экономика, которая поднялась в последние 20-30 лет, все экономики поднимались на активном взаимодействии с внешним миром, на заимствовании либо денег, а, как правило, не денег, а технологий и идей. Потом когда это все заимствовано, начиналось раскручиваться. Хорошие примеры были про Южную Корею. Ведь Южная Корея начинала с абсолютной нищеты и неразвитой экономики, которая еще и без ресурсов. У Южной Кореи нет ресурсов природных.
Что сейчас мы имеем? Крупнейшие компании, мировые игроки — Samsung, например. И как это было сделано — все известно, я не буду здесь излагать, но в принципе это все можно прочитать. Почему так получилось? Китай — блестящий пример, который просто вырос на том, что он впитал не только деньги западные, но и идеи, технологии, ну и, конечно, трудолюбие китайского народа.
У нас, например, есть мнение популярное. Вице-премьер Дмитрий Рогозин говорит, что санкции теперь навсегда.
Нет, конечно, не навсегда. Что это за высказывания, что значит — навсегда? Это он имеет в виду на период, может быть, его работы в правительстве? Такие вещи нельзя говорить, все меняется в мире. От соперничества и вражды переходят к миру. Мы же историю знаем. Почему ж так-то? Когда-то в царской России, когда после реформ Александра Второго пришло очень много иностранных, в основном, немецких инвесторов, которые развивали промышленность наряду с российскими крупными капиталистами — ничего страшного.
Но не в ближайшее время все равно.
Ну да, здесь мерить трудно. Но навечно не бывает.
У нас есть еще один звонок. Здравствуйте, задавайте ваш вопрос.
— Добрый вечер, Олег Вячеславович, добрый вечер, Ксения. Олег Вячеславович, оказывается, мы с вами в одно время примерно учились на мехмате, я чуть-чуть моложе вас. А вопрос мой касается перспектив банковской системы. По вашему мнению, удастся ли остановить и развернуть тенденцию огосударствления, устоит ли «Альфа-банк», удастся ли приватизировать объединенный банк «Открытие» и «БинБанк» или мы дойдем до 90%? Спасибо.
Прекрасный вопрос.
Добрый вечер. Приятно слышать вопрос от коллеги, который тоже учился там же, где и я, хотя это было давно. Ответ на вопрос. Я думаю, что пока экономика каким-то образом не развернется к более-менее устойчивому и заметному росту, скажем, 4-5% в год, конечно, в банковской системе будет происходить процесс огосударствления дальнейший. И, в общем, это в какой-то степени объективно.
А почему, чтобы поддержать банки?
Потому что, понимаете, мы к кризису 2008-2009-го года и после достигли некоторой вершины экономического развития, а банки как бы в это вложились, то есть они вложили деньги в это развитие. Потом произошел 2014-2015-й год, спад, и 2008-2009-й год — тоже, кстати, после пика роста тоже был спад, и банки приняли на себя удар обанкротившихся компаний, то есть те, которые думали, что все будет хорошо, оказалось хуже. Они развели руками и сказали: мы ничего отдать не можем. И вот банки уже 10 лет практически бьются с этими товарищами — вновь появившимися, старыми — и пытаются как-то из этого положения выйти.
С тех пор, как Центральный Банк стал серьезно смотреть на состоятельность и на капитал, он фактически должен все эти банки обанкротить, что он, собственно, и делает. Делает он это хорошо. В том смысле, что все-таки, в основном, происходит санация, и не выбрасывают людей и компании, лишившихся денег. Но тем не менее происходит огосударствление. И одновременно еще, поскольку это доверие падает, то государственные банки получают просто прекрасный кредит доверия, то есть они фактически получают прекрасную возможность расширить свой бизнес. Потому что все счета бегут в Сбербанк, в ВТБ, куча денег, все лучшие заемщики тоже там, потому что самые низкие ставки в этих банках. Это такой процесс, и с ним ничего не сделаешь.
Когда может ситуация развернуться? Когда начнется динамичный рост экономики и появится возможность для частных банков тоже влезть в эту ситуацию. У них появится фронт работ, расширится. То есть и госбанки будут развиваться, но и частные банки получат такую возможность. Пока такой возможности нет, поэтому происходит то, что происходит. Кстати, сегодня, по-моему, госпожа Матвиенко, наш председатель Совета Федерации, как раз высказала озабоченность тем, что я сейчас сказал фактически.
Она высказала озабоченность тем, что от Центробанка идут только негатив и плохие новости. Каждый день слышим: отзыв лицензии, банкротство, еще что-то.
Но, кроме того, она сказала, что огосударствление банковской системы происходит.
Вопрос, который я не могу не задать, вопрос из фейсбука от Стаси Пантелеевой, нашей зрительницы, видимо: какие оставшиеся банки (их, кстати, не так мало осталось, в общем) можно считать надежными для сбережений? Называть какие-то конкретные, наверное, неправильно, но хотя бы по критериям.
Конечно, да, называть, наверное, будет неправильным. Тем более, что, вообще говоря, банки сильно зависят от экономической ситуации, собственно говоря, поэтому никто никогда не дает гарантии даже самым сильным банкам, потому что мало ли что будет. Конечно, в России есть государственные банки, относительно них пока история такова, что государство их всегда защищает. Вот как бы некий косвенный ответ. Есть негосударственные банки, можно с ними работать. Нужно, правда, внимательно смотреть, кто акционер, кто владелец, это необязательно один, может быть, материнская структура в Европе, такие банки тоже в России есть. И тщательно смотреть, насколько эти люди или компании готовы бороться за бизнес этого банка, то есть готовы действительно биться до конца, и у них есть на это ресурсы.
Как это можно определить, готовы они биться или нет? По публикациям, по каким-то тайным знакам, сигналам?
Изучать информацию. Набрать в интернете, хотя это тоже вам никаких гарантий не даст, но в принципе это может придать какой-то уверенности относительно того, с кем вы работаете.
Я правильно понимаю, опять же, возвращаясь к рейтингам и оценкам, которых сегодня очень много, S&P заявил о том, что доминирующая роль государства в банковской сфере — это одна из ключевых проблем российской экономики. Мы вот только что говорили, что вроде сейчас такое просто время, такая ситуация, она объективно необходима сейчас. Насколько действительно дальнейшая доминирующая роль государства может быть опасна для российской экономики, в банковской сфере если говорить?
В банковской — в принципе это означает, скорее всего, снижение уровня конкуренции, это падение качества обслуживания или вообще прогресса в развитии банковского сервиса. Такой риск есть. Во-вторых, не знаю, в принципе получается, что государство берет на себя все риски банковского бизнеса. Это тоже немножко такая двусмысленная вещь, потому что если вы взяли на себя риски крупнейших банков, я имею в виду государство, то есть бюджет фактически, то тогда возникает вопрос, насколько вы эффективно контролируете действия менеджмента этих банков. То есть действительно ли тогда вы уверены, что в этих банках все хорошо. И что вы будете делать, если будет все плохо? Эти вопросы открыты. Вот у нас государство не формулирует свои позиции по этим делам, а заставляет нас догадываться о том, как может быть. Вот только такие последствия. То есть последствия для бюджета серьезные и все-таки качество банковских услуг и конкуренции. В конечном счете это.
Сегодня, правда, очень богатый день на прогнозы, Morgan Stanley заявил, что развивающиеся рынки станут основным драйвером для мировой экономики в этом году. И среди валют с рекомендацией «покупать» был назван российский рубль. Как вообще эта рекомендация может отразиться на российском рубле? И повлияет ли это как-то на курс?
Ну, может чуть-чуть повлияет. Понятно, почему такая рекомендация делается. Цена на нефть устойчиво укрепилась на уровне выше 60 и, как всем кажется, оно так и будет.
Кажется только?
Нефть — такой непредсказуемый товар с точки зрения ценообразования. Дальше правительство продемонстрировало, как мы уже говорили способность контролировать макроэкономическую стабильность, дефицит бюджета. Значит, ОФЗ, которые выпускает правительство, они очень надежные. Ну, они относительно надежные. В них можно вкладываться, потому что вероятность дефолта очень низкая в этой ситуации. Значит, нефть обеспечивает стабильность курса рубля. Ставка по ОФЗ при первичном размещении 6%, под 7% — 6,9, 6,7%, значит, если вы купили ОФЗ по этой ставке, то вы, считай, в долларах получаете доход в 6-7%. Где такой доход в долларах? На американских бумагах вы его не получите. Вот поэтому иностранные инвесторы идут сюда, покупают эти бумаги, тем самым, они действительно оказывают давление на рубль, и он может еще дальше укрепляться.
Но что делает министерство финансов? Министерство финансов откупает эти доллары. То есть берет доходы бюджета, не тратит их на текущие нужды, а покупает на них иностранную валюту и отправляет в Центральный Банк в резервы. Таким образом, Минфин препятствует укреплению рубля. Но и не ослабляет рубль. То есть, получается, что вообще рубль очень предсказуем, если нефть предсказуема, и можно спокойно покупать эти бумаги. Поэтому на них такой большой спрос. И собственно Morgan Stanley это рекомендует.
А насколько вообще нынешняя стоимость рубля справедлива? Много же всяких разговоров, что либо он переоценен, либо недооценен наоборот. Вот как вы считаете?
Значит, все просто. Если платежный баланс не дефицитный, то национальная валюта оценена правильно. А у нас даже профицитный, то есть даже остается не потраченная валюта. Потому что что такое платежный баланс — это вход иностранной валюты и выход. Вход — понятно, это от экспорта товаров и услуг, может, инвестиции еще иностранные. А на выход — это покупка импортных товаров и услуг, инвестиции в иностранные активы. Баланс с плюсом. Это означает, что рубль даже, может, недооценен. Ну, может быть, не очень сильно.
Много было разговоров про такой костыль для нашей промышленности в виде слабого рубля. Насколько слаб он должен быть, чтобы помогать промышленности? Вообще можно ли говорить в таких категориях? Это вопрос от нашего зрителя.
Это костыль, который бьет по лбу. На самом деле искусственным ослаблением национальной валюты никогда не добиться процветания промышленности и сельского хозяйства. Определяется не этим. Вот переоценка валюты, когда, скажем, очень высокая цена на нефть, и мы на эти деньги начинаем красиво жить — это плохо. Переоценка, что было, когда цена на нефть была сто с лишним долларов за баррель, а правительство все больше и больше этих денег тратило просто на текущие нужды. Да, рубль был переоценен. И очень трудно было российским компаниям конкурировать с импортом. Но когда национальная валюта оценена более-менее справедливо, с точки зрения, как я говорю, платежного баланса, то в принципе конкурируйте, потому что тепличные условия и искусственные ограничения никогда не приводят к прогрессу.
Да, есть всякие приемы, не связанные с валютой, хороший пример — автомобилестроение в России, когда Министерство экономики, тогда его Герман Греф возглавлял, предложило такую схему: приходите, инвестируйте в производство автомобилей на территории России, хотя бы сначала в сборку (зарубежные компании пригласили), а мы вам создадим определенные льготные условия. Но не по курсу рубля, а льготные условия по там инфраструктуре, введем тарифы на импортные автомобили, которые ввозятся готовыми, то есть они становятся более дорогими, а те, которые вы сделали в России, они дешевле. Это сработало. Все основные производители пришли в Россию, сделали здесь сначала сборочные производства, а сейчас уже и комплектующие. Но это не о валюте, это совсем другая история. Это в мире используется. Это очень правильное решение, которое в свое время приняло Министерство экономики, как пример.
У нас есть еще один звонок. Здравствуйте, задавайте ваш вопрос.
— Добрый день. Уважаемый господин Вьюгин, скажите, пожалуйста, что может быть реальным драйвером роста экономики России? И как вы полагаете, озвучит ли это кандидат в президенты господин Путин в своем послании? На самом деле ведь экономисты много предлагают драйверов, но реально что же будет воплощаться? И как вы полагаете, послужит ли таким драйвером уменьшение процента ипотеки, то есть, грубо говоря, рост строительной отрасли? Спасибо большое. Всего доброго.
Спасибо.
Ипотека может быть драйвером строительной отрасли, безусловно. Собственно говоря, сейчас во многом в строительной отрасли, которая была одной из наиболее сложных отраслей после кризиса, в очень сложном положении, сейчас в какой-то степени строительство спасается тем, что стала развиваться ипотека.
Именно снижение ставки по ипотеке?
Естественно, что ипотека стала развиваться в связи со снижением ставки, потому что люди просто видят, что уже процент, который выставляется, он хотя бы похож на что-то, что можно…
6% уже.
Да. Сейчас 6% еще нет, это целевая. Но, скажем, около 10% или там 9% с копейками, как сейчас некоторые банки дают, — это уже что-то. И люди, конечно, уже понимают, что с такими процентными ставками можно как-то справляться, хотя бы на ограниченном промежутке времени. Хотя все еще стремятся досрочно гасить ипотеку, потому что все-таки когда квартира обходится в два-три раза дороже, чем она стоит, правда, за период двадцать лет — это очень неприятные ощущения. Но это не спасет, безусловно, российскую экономику, нельзя на одной ипотеке выехать. Да, безусловно.
Что у нас еще есть, кроме ипотеки? Куда смотреть? На что надеяться?
На самом деле если говорить совсем прагматично и вне политики, что называется, отмена санкций дала бы огромный толчок росту российской экономики.
Отмена санкций и антисанкций или отмена санкций?
Санкций. Нет, не антисанкций, санкций. То есть вот этот поворот, когда, оказывается, в Россию можно инвестировать и работать с российскими компаниями, он мог бы дать огромный толчок к росту. Просто мы даже не представляем какой. Второе: это, безусловно, мобилизация низовых мотиваций, как экономисты выражаются, о чем мы все время говорим, уже который год, но не получается. Более того, в общем-то, получается по факту, когда начинают делать социологические опросы, интересоваться мнением молодых людей, оказывается, что, вообще говоря, в голове людей сформировалось такое мнение, что работать надо в госсекторе, потому что там надежно.
В силовых ведомствах даже, последние опросы говорят.
Можно и там. Там еще лучше. Там все гарантированно. Может, ты не будешь сказочно богат, ну, если честный человек, то, во всяком случае, все стабильно. Все остальное — это такое море, в котором плавать могут только либо отважные, либо мошенники, либо те, кто просто собираются утонуть. Вот эта мотивация, она очень нехорошая. В нормальной экономике все рвутся делать именно свой бизнес. Они говорят: да, госслужба — это хорошо. И, кстати, многие идут в госслужбу на короткий период времени для того, чтобы просто получить определенные знания о том, как работает отрасль, может быть, какие-то знакомства завести, понимание вообще всего механизма взаимодействия с властью. Но потом идут в бизнес, потому что именно там можно достичь своего благосостояния и своего роста. Вот эта мотивация сейчас у нас слабая. Среди молодых людей есть, слава Богу, очень многие хотят определенной свободы и делать то, что им нравится. Но в целом по социологии ситуация не очень приятная.
Мобилизация этих низовых мотиваций могла бы тоже сильно толкнуть экономику. Но пока у нас хорошо работать только либо в крупнейшей компании, которая полумонополист или олигополист на рынке — там платят, там более-менее стабильно. Либо в секторе, связанном с государством или с государственными заказами. И очень сложно работать в свободном бизнесе, который небольшой, который не защищен, не имеет, как раньше говорили, «крыши». Очень сложно работать. Есть люди, которые хотят и делают там бизнес, работают. Но все-таки общая мотивация не в пользу развития, а в пользу выживания.
Это никак не связано с экономическими какими-то причинами? То есть это больше идет от политики?
Это связано с беспрецедентным усилением государства в российской экономике. Как, может быть, реакция с беспрецедентным ослаблением государства в 90-е годы, когда реально я работал тогда в правительстве, я могу сказать, что правительство было в каком-то смысле очень слабое, потому что действительно нужно было уметь бороться с огромными частными интересами, за которыми стояли большие деньги. Казалось: ну как с этим справится?
Сейчас все перевернулось. Сейчас большие деньги стоят за государством или тем, кто вокруг него. И получается, что это беспрецедентное усиление, в том числе и силового блока, безусловно, это автоматически произошло, оно говорит, что вот где благосостояние, вот где нормальная жизнь. А здесь как бы вы должны будете очень серьезно бороться, и неизвестно, чем все это кончится. Вот так сложилось. В развитых экономиках немножко не так. Ну, достаточно почитать книжки, может быть, даже. Я не говорю, что нужно там читать научную литературу, даже художественную литературу, можно увидеть, что не так все, там, где хорошо все растет. А в Китае? Там тоже все стремятся работать в частном бизнесе.
Хотя там ведь государство не слабее, чем здесь.
Хотя там есть Компартия, да.
Спасибо вам большое за этот разговор. Было очень интересно.