«Произошло нечто необычайное»: стэнфордский профессор из фильма Дудя — о том, как студенты стали получать миллионы на стартапы, и ошибках властей в инновациях

Здравствуйте! Вы смотрите Дождь. Это программа «Деньги. Прямая линия». Меня зовут Маргарита Лютова, и, как всегда по понедельникам, в ближайшие сорок пять минут мы с вами разбираем экономические новости, отделяем информационный шум от действительно важных долгосрочных трендов и главное ― делаем это в компании с гостем нашей студии. И сегодня у нас особенный гость, впервые в программе «Деньги. Прямая линия», но не впервые на Дожде Илья Стребулаев. Илья, рада приветствовать вас в нашей студии.

Илья Стребулаев ― профессор финансов и венчурного капитала Стэнфордской высшей школы бизнеса. Сейчас редкий случай, когда Илья в Москве, поэтому мы можем с ним поговорить. И поэтому у нас немножечко особенный будет выпуск, как правило, мы обсуждаем самые разные экономические новости, но сегодня мы сосредоточимся на инновациях, на стартапах. Об этом много говорится и в последние дни на том же самом Петербургском международном экономическом форуме, и часто в заявлениях официальных лиц, и в исследованиях по российской экономике. Будем сегодня говорить и с исследователем, и с практиком.

И начну я с довольно общего вопроса, потому что часто мы слышим о том, что для ускорения экономического роста России очень нужны инновации, поэтому вопрос такой: какие, как следует из международной практики, необходимы предпосылки для того, чтобы в экономике с развивающимся рынком могли формироваться, могли создаваться инновации, инновационные компании?

Спасибо большое за приглашение, очень приятно здесь быть. Давайте начнем с нескольких простых фактов исходя из последних исследований моей группы в Стэнфордском университете. Если мы посмотрим на Америку и посмотрим на триста компаний, самых крупных американских компаний по рыночным капитализациям, из этих трехсот компаний сто компаний были созданы за последние пятьдесят лет, это новые компании. Из этих ста компаний, которые были созданы за последние пятьдесят лет, восемьдесят компаний были созданы при поддержке венчурного капитала.

И что самое интересное, мы показали, мы сравнили Америку с другими странами развитыми, с Францией, Великобританией, Италией, Японией, Канадой, Германией, и в этих странах очень мало новых компаний, которые стали очень крупными и очень удачными. И в этих странах также нет венчурного капитала. Таким образом, первая предпосылка, которая очень важна, ― это специальный финансовый капитал, который должен существовать у страны, и это венчурный капитал.

Давайте сразу определим особенности этого специального капитала, венчурного капитала.

Прежде всего венчурный капитал ― это капитал терпеливый, потому что если посмотреть на стартапы, то средний выход стартапа, его выхлоп, средняя продолжительность занимает пять или восемь, от пяти до восьми лет.

Это с момента появления идеи?

Это с момента получения первого финансирования. Давайте я вам приведу живой пример.

Давайте.

Все, наверно, слышали про SpaceX, конечно же, Илона Маска, и многие считают, что это очень-очень удачная компания. Она пока мной не включена в триста компаний, которые я только что привел. Почему? Потому что компания эта ― до сих пор частная компания. Естественно, что это венчурная компания, то есть компания SpaceX, которая получила финансирование от венчурного капитала, ей уже почти двадцать лет. Если вы были первым венчурным инвестором в SpaceX в 2003, 2004, 2005 годах, то на бумаге вы сделали очень много денег, но вы этих денег пока еще вживую не видите, потому что это частная компания. То есть прежде всего капитал должен быть терпеливым, и большая часть финансового капитала в мире не в состоянии обладать таким терпением. Это самое первое.

Терпение с какой точки зрения? Это же наверняка все-таки мы говорим не об эмоциональной стороне, мы все-таки говорим о возможности так долго ждать выхлопа.

Совершенно верно, это капитал, который терпеливый, который не ожидает выхлопа очень-очень быстро. И интересно, что если мы посмотрим на многие рынки, американские рынки, то такого капитала много. Например, пенсионные фонды или эндаументы университетов. Например, у Стэнфордского университета, где я работаю, есть свой собственный эндаумент. Эндаумент ― это деньги, которые закладываются на много-много десятилетий вперед, капитал, который позволяет университету развиваться в будущем. Но это капитала на много-много лет, и такого типа капиталы идеальны для вложения в долгосрочные инновации.

Если кто-то хочет получить выхлоп, возврат своих денег через год, через два, через три года и не готов вкладывать на много лет, то вкладывать в стартапы неправильно. Но тогда и долгосрочного роста тоже не будет. То есть кто-то должен обладать возможностью вкладывать на много лет.

Что звучит довольно проблемно для России, потому что в России дефицит не то чтобы даже длинных денег, вообще проблема с горизонтом планирования даже не у венчурных компаний стоит достаточно остро.

А вот такой слегка, может быть, наивный вопрос, но с учетом огромной роли государства в российской экономике сложно его не задать. Такой капитал может быть государственным? Это вообще жизнеспособная идея?

Ответ: может. Во-первых, роль государства очень большая. Я привел пример, что за последние пятьдесят лет Америка создала восемьдесят новых венчурных компаний, которые стали топовыми компаниями мира.

Потрясающе.

Но раньше этого не было. Почему пятьдесят лет, что произошло? На самом деле роль государства была очень важна, потому что в семидесятые годы американское государство ввело некие изменения в законодательстве, которое позволило впервые капиталы типа пенсионного капитала вложить в венчурные фонды. И это положило начало венчурной индустрии, и поэтому эти компании, те, которые мы знаем, например, от Microsoft и Apple до Google и Facebook, они все появились после этих изменений в законодательстве.

То есть государство создало хорошие правила игры.

Совершенно правильно.

Если мы посмотрим на другой пример ― Израиль, где государство не просто создало правила игры, которые позволили войти на рынок иностранному венчурному капиталу, но и вложило свои очень большие деньги. Но есть одна проблема, потому что я говорил про финансовый капитал, но этого недостаточно. Существует еще много-много дополнительных компонентов, нужно, чтобы все они сошлись вместе, чтобы появились инновации и появился долгосрочный рост. Дополнение к финансовому капиталу ― это кто принимает решения.

Какие именно решения?

Инновационные решения, конкретные решения, например, вложить в этот стартап или не вкладывать в этот стартап. Стартапы поднимают деньги много-много раз, например, тот же SpaceX уже поднял больше двадцати раундов. Средний удачный стартап Долины поднимает пять-шесть раундов венчурного капитала, и каждый раз надо принимать решение, нужно ли вкладывать деньги опять, кто вкладывает деньги.

Поэтому государство играет большую роль в установлении правил игры, в подаче правильного капитала, например, а также в изменении культуры в обществе. Но государство не должно принимать решений по каждому конкретному стартапу.

И третий компонент, который тоже очень важно понимать, ― это культура понимания, что инновации и стартапы ― это совершенно другая история, чем традиционные инвестиции.

А в чем главное отличие, в чем эта культура должна заключаться?

Я уже упомянул одно, естественно, это терпение, нужно долго ждать. Есть второе отличие, которое принципиально важно. Большее количество стартапов проваливается. Моя статистика по Кремниевой долине, у моей группы в Стэнфорде очень интересно, много данных, мы собираем по десяткам тысяч венчурных компаний, и статистика такая, что примерно 85% всех стартапов, которые получили первое, раннее венчурное финансирование, проваливается.

Это даже мы не считаем тех, кто не получил и первого финансирования.

Это мы не считаем тех, кто не получил. Если они получили только ангельское финансирование, то у них еще больше вероятность провалиться.

Вы можете спросить: как такое может быть, что вы вкладываете в сто компаний, из которых 85 компаний проваливается? Это потому что вы не вкладываете деньги случайно, это потому что вы вкладываете, зная, что много у вас компаний провалится, но те компании, которые не провалятся, позволят вам проинвестировать опять. То есть надо понимать, что это очень рискованные инвестиции, но инвестиции, где если вы вложили удачно в один стартап, потом в этот стартап вложили еще и еще раз, то хороший возврат может полностью перекрыть все ваши потери.

Пока все звучит максимально далеко от того, что реалистично в российской практике на сегодняшний день, потому что и длинные деньги, и специальные правила игры, и терпение, и готовность… То есть мало того, что это сама по себе рискованная отрасль, на это накладываются и другие специфические риски российской экономики. Поэтому я чуть вернусь в начало: а есть примеры успешного хотя бы создания базовых условий в странах, скажем так, с не самым высоким качеством институтов?

Вы знаете, прежде всего я не могу полностью с вами согласиться по поводу российской практики.

Так.

Я приведу вам собственный пример. Во время пандемии у нас родилась идея с моими друзьями, коллегами, это Виктор Орловский, который удачный венчурный капиталист в Долине, это Анна Дворникова, которая возглавляет очень крупную ассоциацию российских профессионалов в Долине, в Америке, в основном в Долине, и я. Мы втроем создали некую программу, которая называется «Курс и клуб инвесторов в новую экономику на русском языке». Основано это на моем курсе по венчурному капиталу в Стэнфордском университете, в Высшей школе бизнеса, который очень популярен, потому что все студенты Стэнфордской бизнес-школы хотят либо создать стартап, либо стать Илонами Масками, либо же хотят проинвестировать в Илона Маска. Но такого курса не было на русском языке.

Мы не знали, что у нас получится, мы создали первый курс, у нас уже две когорты, два потока, и мне это дало возможность встретиться впервые, у Виктора и у Анны было гораздо больше возможностей до этого, но мне более-менее впервые удалось встретиться с немалым количеством людей, которые хотят стать либо венчурными капиталистами, либо ангел-инвесторами в России. И у меня очень положительные впечатления.

То есть не стартаперами, а теми, кто хочет вкладывать в стартапы, что очень важно.

Совершенно правильно. На мой взгляд, надо начинать не со стартаперов, хотя, естественно, стартаперы тоже очень важны. Не надо умалять важность, естественно, людей, которые придумывают идеи и потом их воплощают в жизнь. Но надо начать с людей, которые финансируют эти идеи и финансируют их правильно.

У нас уже почти сто человек либо прошло, либо проходит эти курсы, вступили в клуб, и это люди, которые прежде всего объединены в некое сообщество, у которых определенные ценности, но главное ― это образование, образовательный процесс, потому что с помощью этого курса они поняли точно тонкости инвестирования, какие есть риски, какие есть возможности, как правильно отбирать стартапы, как правильно искать соинвесторов, как правильно решать, стоит ли опять в этот стартап инвестировать. Это культура, но также это учеба, это некие знания, некие навыки, которые вам необходимы.

Мне кажется, это очень важно, потому что часто когда люди говорят, особенно несведущие, об этой отрасли, то они считают, что образование ― это все лишнее, главное ― практика, главное ― знакомства. То есть все-таки это заблуждение?

Это не заблуждение, просто многие люди считают, что достаточно одного параметра, чтобы вы стали удачным.

Необходимо, но недостаточно.

Да, в мире инноваций это не так. Много-много параметров должно сойтись вместе, и образовательный процесс ― это принципиально важно. Почему? Потому что инновации, особенно прорывные инновации, по-английски есть слово disrupt, которое на самом деле на русский четко не переводится, я знаю, потому что мы потратили много времени, чтобы попытаться это перевести. Обычно это переводят как прорывные или разрывные, но это не полностью передает суть. Поэтому очень часто я говорю «disrupt-инновация». Disrupt-инновации очень сильно отличаются не просто от обычных инвестиций, но так же сильно отличаются от обычных инноваций, традиционных инноваций.

А мы можем привести какой-нибудь пример, хотя бы виртуальный, инновации и disrupt, то есть прорывной, инновации?

Пожалуйста, например, рассмотрим бритвы Gillette. Вы знаете, что у Gillette или у компании Procter & Gamble, которая сейчас владеет Gillette, больше сотрудников с PhD, со званием доктора наук в области инжиниринга и похожих областей, больше таких людей, чем в Стэнфордском университете?

Потрясающе.

Почему? Потому что они занимаются НИОКР, научными исследованиями и разработками, чтобы улучшить бритву Gillette. Но это традиционные инновации. Когда я говорю слово «традиционные», это инкрементальные, маржинальные инновации, которые поэлементно, постепенно улучшают что-то. Такие инновации тоже очень важны.

Пять лезвий, еще меньше порезов, но это, по сути, та же бритва.

Совершенно верно. Если вы сравните бритву Gillette 1920-х годов и через сто лет, то, вообще говоря, вы узнаете, что это.

Disrupt-инновации ― это инновации, которые либо придумывают новую индустрию, то есть придумывают нечто, у чего не было раньше спроса, потому что просто у людей не было возможности понять, что это такое, либо же они уже в существующей индустрии полностью меняют бизнес-модель, полностью меняют экономическую основу индустрии. Я привел пример SpaceX, можно еще много, естественно, привести примеров.

Uber сразу приходит в голову.

Конечно. Что происходит сейчас? Если раньше disrupt-инновации происходили отдельно, в отдельных индустриях, то сейчас одновременно disrupt-инновации происходят везде. Мне сложно назвать индустрию, где сейчас либо уже не происходит, либо мы не на подступах к процессу disrupt-инновации. Disrupt-инновации требуют совершенно другого подхода как с точки зрения людей, которые это инкрементируют, воплощают, так и с точки зрения инвесторов, и поэтому образовательный процесс здесь очень-очень важен.

Второе, что очень важно, ― это критическая масса этих людей, потому что если я знаю, как инвестировать, например, но у меня нет сообщества инвесторов, которые это тоже понимают, с которыми я могу вместе инвестировать, ― это большая проблема.

Потому что мало кто инвестирует в одиночку, да, в один стартап?

Совершенно верно. Если мы посмотрим, например, на все практически без исключения удачные стартапы Кремниевой долины, то там много-много инвесторов. Я уже сказал, что они поднимают деньги много раз, но в каждом раунде инвестиций у них может быть десять-пятнадцать инвесторов. Да, есть один инвестор, который лидирует, но у каждого раунда есть синдикат инвестиционный, когда люди объединяются, и это не случайно, потому что чем интереснее, разнообразнее синдикат, тем с большей вероятностью стартап будет успешным.

Второй момент, который очень важный, возвращаюсь к вашему первоначальному вопросу, мы говорили с вами про венчурных капиталистов, про ангел-инвесторов. Это индивидуальные деньги. Есть еще одна очень важная компонента, почему у меня есть надежда на российскую практику, на будущее российских инноваций, ― это корпоративные инновации, потому что у многих корпораций есть возможность инвестировать деньги долгосрочно. И в последнее время очень много корпораций в мире этим сильно озаботились.

Я постоянно работаю с лидерами крупных мировых корпораций именно по вопросам корпоративных disrupt-инноваций, или как корпорация может измениться, чтобы встретить, скажем так, disrupt-инновации в лицо.

А корпорация должна измениться целиком? Или, знаете, как часто в российской практике раньше делалось, есть отдел по инновациям, все туда?

Если у вас есть отдел по инновациям и все туда, то, скорее всего, этой корпорации скоро не будет. Это точно я могу вам сказать. На самом деле сказать тоже, что вся-вся корпорация должна работать только на инновации, тоже неправильно.

Когда происходят disrupt-инновации в индустрии, к которой корпорация принадлежит, то чтобы правильно подготовиться к инновациям, нужно прежде всего заняться опять же образованием, но образованием в данном случае топ-менеджмента, и изменить свою оргструктуру, чтобы у людей, которые занимаются инновациями, была правильная мотивация. Потому что в мире инноваций ― мы продолжаем вводить разные параметры ― мотивация очень важна, потому что я уже вам привел пример, что disrupt-инновации ― это у вас из ста попыток 85, скажем, даже больше, будут неудачными.

Представим себе, что я менеджер, вы менеджер в крупной компании и у вас родилась интересная идея, но вы знаете, что она, скорее всего, провалится. Как вы думаете, будет ли у вас мотивация эту идею предложить, за нее отвечать? Это зависит от мотивации.

Конечно.

Традиционно большая часть корпораций была построена так, что такие идеи убивались на корню. Есть очень много известных примеров из Долины пятидесятилетней давности, когда идеи потрясающие убивались на корню. Самый классический пример ― это персональные компьютеры, что, естественно, классический пример disrupt-инновации. Персональный компьютер родился в недрах компании IBM и похожих компаний, но компании IBM не был интересен персональный компьютер тогда, это семидесятые годы, потому что IBM продавала то, что… Я не уверен, что я знаю русский даже термин, mainframes, такие компьютеры размером с футбольное поле. Если мы сравним этот компьютер огромного размера с маленьким персональным компьютером, то это совершенно другая бизнес-модель, совершенно другая экономическая основа.

Поэтому когда вы приходите к менеджеру по продажам IBM и говорите: «Смотрите, вы продаете такую махину за десять миллионов долларов, а теперь вам нужно продать маленький компьютер за тысячу долларов, где совершенно другая маржа, где вы не знаете своих клиентов в лицо, где вы не приглашаете их в дорогие французские рестораны за счет IBM и так далее», то менеджеры по продажам сказали бы: «Мы не можем это продать, у нас нет рынка».

И поэтому что случилось? Были созданы многие конкуренты, в том числе, например, и Apple, которые воплотили идею персонального компьютера. И сейчас крупные компании Долины это понимают. Поэтому крупные компании Долины, а теперь уже многие крупные компании мира понимают, что нужно менять полностью процесс внутренних инноваций. Не случайно я упомянул слово «процесс», то есть это не отдельные удачные инвестиции или отдельные удачные идеи, нужно поменять корпоративный процесс, который меняет подход к disrupt-инновациям.

Давайте я приведу конкретный пример, который сейчас, в последнее время, в мире очень популярен, и я этим очень активно занимаюсь как в своих исследованиях, так и когда я работаю с топ-менеджментом, акционерами крупных мировых компаний. Это корпоративный венчурный капитал. Я уже упомянул про…

Это звучит как какое-то внутреннее противоречие, корпоративный венчурный капитал.

Совершенно верно. Я говорил про венчурный капитал, это частные деньги, венчурные фонды ― это частные деньги, которые инвестируют в стартапы. Корпоративный венчурный капитал ― это деньги корпораций, которые инвестируются во внешние стартапы, причем корпорации не покупают стартапы, потому что первая идея, когда корпорации инвестируют, ― это слияние и поглощение.

Да, мы довольно часто это видим в российской практике.

Совершенно верно, они становятся мажоритарными владельцами. Нет, корпоративный венчурный капитал ― это когда корпорации инвестируют, становятся миноритарными владельцами. Может, они владеют 10–20% компании. Они это делают, чтобы заработать деньги, но также они это делают со стратегическими целями. В мире уже существует более тысячи корпоративных венчурных фондов.

А почему это лучше, чем просто взять и купить себе этот стартап?

Это хороший вопрос. Прежде всего потому, что если вы просто купите стартап, то вы можете купить гораздо меньше стартапов, чем в них проинвестировать за те же самые деньги. Второе ― я упомянул примеры мотивации. Я не упомянул еще один, вернее, упомянул, но в другом контексте, культура, корпоративная культура. У корпорации в десять тысяч человек и у стартапа в десять человек разная культура. Поэтому когда вы покупаете стартап и вы точно не знаете, что с ним делать, то, скорее всего, это будет не очень удачно. Большее количество сделок слияния и поглощения в мире проваливается, особенно в мире disrupt-инноваций, просто потому что компании покупают, звучит интересно, но мы не знаем, что с этим делать.

Действительно, я почему и спросила, потому что довольно часто мы видим в российской практике, как крупные компании, в первую очередь банки, покупают технологические маленькие стартапы. Из последней практики ― стартап, который придумал, как удобно оставлять чаевые при помощи карт, и был куплен сразу же целиком крупными банками, там два разных стартапа.

То есть лучше оставить эту культуру и оставить у себя миноритарную долю, а не вливать маленькую команду с прорывным мышлением в свою большую организацию, так?

Не все так просто. Если было бы все так просто, то все инновации такого типа были бы успешны. Иногда поглощение стартапа тоже может быть оптимально, надо просто понимать для корпорации, что традиционное поглощение, когда у нас либо вертикальное, либо горизонтальное поглощение в индустрии, очень сильно отличается от поглощения небольших стартапов.

Но корпоративный венчурный капитал ― это совершенно другая история, когда вы даете стартапу возможность развиваться независимо от корпорации, но при этом корпорация активным образом помогает этому стартапу. Цели у корпораций могут быть разные. Давайте я вам приведу интересные примеры. Я вижу очень много крупных мировых компаний, находящихся не только не в Долине, не в Калифорнии, но и не в США, много тысяч километров от США. Они создают свои корпоративные венчурные фонды и открывают представительства, а иногда полностью релоцируют эти фонды в Долину.

Почему? Потому что они прекрасно понимают, что будущие конкуренты их индустрии, то есть те, которые могут их сместить, могут их уничтожить, сейчас рождаются в Долине. И когда они инвестируют в стартапы на самом раннем этапе, а также присоединяются к инвестиционным синдикатам, про которые я только что упоминал, то у них есть возможность узнать про эти стартапы, узнать про эти новые disrupt-инновации на три-четыре года раньше.

То есть просто потому что они там, они там общаются, там с людьми встречаются.

Совершенно правильно. Естественно, если они это правильно делают. Опять же для этого нужен определенный процесс. Если правильно устроен корпоративный венчурный фонд, если правильно устроена коммуникация между корпоративными венчурными фондами и штаб-квартирой компании (и такие очень удачные примеры есть), то тогда такого типа инвестиции могут быть стратегически, не только финансово, но и стратегически очень полезны для компании.

К сожалению, когда мы смотрим на статистику и на исследования венчурных фондов, то мы видим, что немало корпоративных венчурных фондов создается просто потому, что это фешенебельно, да, это модно, это лозунг дня, но при этом они построены изначально неправильно. Они построены как любая другая традиционная корпоративная единица, какой-то департамент. Скорее всего, это приведет к провалу.

Поэтому если вы топ-менеджмент или акционер крупной компании и хотите заняться disrupt-инновациями, то либо вы поглощаете, либо вы хотите создать корпоративный венчурный фонд, либо ― то, о чем мы с вами еще не говорили ― вы занимаетесь внутренними долгосрочными disrupt-инновациями, то вам нужно прежде всего понять, как это делать и как вам нужно изменить внутреннюю оргструктуру и систему мотивации для того, чтобы это было успешно.

А я верно понимаю, что если компания, которая, ― вы приводили пример, не называя стран, ― в общем, находится во многих тысячах километров от США, хочет правильно построить такой инновационный процесс, то без, говоря очень грубо, говоря таким старым языком, представительства в Долине ей не обойтись?

Давайте я приведу конкретный пример, чтобы была и компания, и страна.

Давайте.

Все мы знаем про прекрасную компанию BMW, она находится в Германии, один из самых крупных производителей автомобилей в мире. У BMW есть корпоративный венчурный фонд, и этот фонд находится в Долине, буквально несколько километров от кампуса Стэнфордского университета. Вопрос: почему? Потому что инновации, которые могут уничтожить BMW, но также инновации, которые могут очень сильно помочь автомобильной индустрии, происходят не в Детройте теперь и не в Германии, а в Долине.

То есть, грубо говоря, российской компании тоже следует подумать о том, где начинать инновации, которые могут стереть ее с лица земли.

Я с этим абсолютно согласен, нужно обязательно об этом подумать.

Потрясающе, потому что в нашем представлении в лучшем случае компания создаст что-нибудь в «Сколково», да, а о том, чтобы обязательно оказаться в Долине, мне кажется, думают единицы.

Конечно, не нужно обязательно оказываться в Долине, я не говорю, что это нужно обязательно сделать, но это один из интересных ракурсов, на которые стоит обратить внимание. В Долине сотни не просто представительств, представительство ― это имеются в виду несколько человек, которые бегают и пытаются знакомиться, да, но фонды сотен компаний, которые инвестируют каждый сотни миллионов долларов в стартапы и соинвестируют с крупными инвесторами. Я думаю, что это очень интересная тема.

Действительно. Чуть возвращаюсь назад. Вы уже упомянули, что вы видите в вашей практике, в общем-то, своими глазами, что в России формируется некоторое свое сообщество венчурных инвесторов. Такой, может быть, простой вопрос: а насколько оно велико и достаточно? Или все равно неминуемо российскому стартапу на каком-то этапе необходимо искать финансирование в Долине и все-таки смотреть вовне, а не только на внутренний рынок?

Да, это очень правильный вопрос, потому что для удачных инноваций ― и возвращаюсь к вашему предыдущему вопросу про развивающиеся страны ― необходима критическая масса, как критическая масса финансирования, чтобы у нас была возможность стартапу пройти весь путь финансирования, от самого начала, когда семья инвестирует, друзья, ангел-инвесторы, до последнего, когда стартапы выходят на публичные рынки. И каждый-каждый элемент этой цепочки должен быть представлен.

Пока в России, на мой взгляд, нет такой полной критической массы. Именно поэтому мы и начали эту идею этого курса-клуба. Естественно, это очень маленькая частичка этого, но, на мой взгляд, вектор правильный, в правильном движутся направлении, потому что все больше и больше людей интересуется стартапами и инвестициями в такого рода идее, в disrupt-инновации.

Здесь задам короткий уточняющий вопрос. Когда вы об этом говорите, это почему-то очень радостно отдельно слышать, потому что это звучит как некоторая частная инициатива, которой очень часто у нас не хватает, которую хочется видеть. А если мы посмотрим на последние экономические новости, мы будем очень много видеть и в заголовках, и в цитатах те или иные государственные, как они называются, институты развития, которые должны заниматься венчурным финансированием, инновациями.

Это параллельные истории или все-таки частная инициатива должна быть сильнее? Как здесь быть с этими многочисленными государственными институтами развития, на которые тратятся деньги налогоплательщиков и к результативности которых, учитывая, что все-таки нужна терпеливость, с которой мы начали, часто есть вопросы?

Госинституты развития ― это очень, конечно, хорошо. Вопрос, как они устроены, да, потому что всегда нужно смотреть под капот автомобиля. Например, другие страны рассмотрим. Израиль я уже приводил в пример, Тайвань, Сингапур, Южная Корея. Там тоже есть очень правильные, интересно функционирующие, добивающиеся успеха госинституты развития.

Но во всех этих точках госинституты развития занимаются определенными вещами. Более того, важно, чем они не занимаются. Я уже упомянул одно, чем они не занимаются, правильно, они не принимают конкретные решения. Как только какой-то госинститут принимает решение вложить или не вложить в конкретный стартап, то меня это начинает пугать.

Почему?

Потому что идеально, чтобы инвестировали те люди, у которых правильная долгосрочная мотивация. Венчурный инвестор в Долине, когда инвестирует, инвестирует свои деньги или же деньги своих инвесторов, и он может добиться успеха, как репутационного, так и финансового, если стартап, в который он вложился, этот инвестор, через много лет добьется успеха. Если же все стартапы провалятся, то он не добьется успеха и также не станет богатым. Это репутационная мотивация. И финансовая мотивация очень важна.

Если мы с вами рассмотрим госчиновника, то у чиновника тоже есть и финансовая, и репутационная мотивация, но сложно ее воплотить в таком долгосрочном аспекте.

Потому что она куда короче. Его контракт, скорее всего…

Она короче, и, скорее всего, очень сложно мотивировать, чтобы, например, вы получали, скажем, 20% от прибыли всех стартапов, к примеру.

Да, сложно каким-нибудь абстрактным проверяющим органам, не говоря о силовых, объяснить, что 85% инвестиций должны быть провалены, иначе никак.

Да, в реальности ― правильное очень слово ― «должны», не могут, а должны, потому что если вы инвестируете в сотни стартапов или в сотни предприятий и потом докладываете, что у вас все это успешно, то, скорее всего, disrupt-инноваций там нет.

То есть вы инвестируете во что-то проверенное, надежное, где не страшно.

Совершенно правильно. Я приводил пример бритвы Gillette, инкрементальной инновации. Опять очень важно понять, что я не критикую такого типа инновации, они просто другие, они по-другому устроены, там вероятность провала гораздо меньше, там неопределенность гораздо меньше, там мы знаем, примерно сколько мы проинвестируем, что мы хотим получить, мы там знаем наших клиентов и тому подобное. Если там вероятность провала 85% или даже 20%, то это должно настораживать.

Но в disrupt-инновациях все ровно наоборот. Поэтому в реальности, если мы говорим с вами про госинституты развития, то опять надо начинать с обучения, чтобы люди, которые принимали вопросы, от людей, которые работают в этих госинститутах развития, до органов, которые проверяет эти госинституты развития, которые закладывают стратегии им, чтобы они понимали, какие параметры успеха, а также неуспеха у инноваций и долгосрочного экономического роста.

Если чуть в сторону, так сказать, вынести пока за скобки госинституты развития, потому что пока всего перечисленного мы, на мой взгляд, в наших институтах развития не наблюдаем, возвращаюсь к тому самому сообществу, которое должно как-то скопиться в критическую массу. Сейчас это происходит в России? Накопление этой критической массы, на ваш взгляд.

Я вижу, что это на глазах происходит. Я вижу, что прежде всего на глазах появляется ― я уже упомянул ― немало частных людей, обеспеченных людей, которые заинтересованы вкладываться в стартапы. Их пока не очень много, но это начало пути, его необходимо пройти. Пока, на мой взгляд, большой критической массы еще нет, но это все еще впереди.

Второе ― я вижу все больше и больше российских корпораций, частных корпораций, которые заинтересованы в инновациях в своих индустриях. На мой взгляд, тут тоже пока мы находимся в начале пути, но его тоже необходимо пройти. Я вижу заинтересованность топ-менеджмента российских корпораций, заинтересованность в понимании процессов, заинтересованность в понимании, а что это такое, что такое disrupt-инновации, как это правильно делать. Это очень важно, потому что мотивационный посыл в данном случае ― это самое важное.

То есть если вы меня спросите, где мы находимся, создали ли мы эту критическую массу, я думаю, пока нет. Но, на мой взгляд, у людей правильные задумки.

Задумки ― да, это уже очень хорошо. Сейчас сидела, думала о мотивации еще и внутренней. Наверно, все-таки многим хочется взгляда в будущее, многим хочется тоже видеть свой если не SpaceX, да, то что-то, что будет давать такую надежду на будущее.

Переходим к чуть другому вопросу. Много было разговоров в начале пандемии о том, как она может повлиять на предпринимателей, на тех, кто должен быть готов и долго терпеть, и рисковать в моменте. Как стартапы пережили пандемию, как инвесторы венчурные пережили пандемию? Это скорее плюс в том смысле, что мы увидели, как важны новые технологии, как много новых процессов появляется, или это минус, потому что страшно, потом другая пандемия, к чему мы готовы, к чему нет?

Это прекрасный, очень важный вопрос. Когда пандемия началась, то Кремниевая долина на два месяца полностью замерла, все прекратилось. Почему? Потому что венчурный бизнес ― это бизнес личных контактов, потому что венчурные инвесторы встречаются и аккуратно, долго, подробно изучают эти стартаперские команды, прежде чем решить, вкладывать в них или не вкладывать, потому что очень часто успех зависит от менеджмента, от интрапренера. И, конечно же, все это делать на дистанции очень сложно.

Но когда мы проводили исследование в июне прошлого года, уже прошло несколько месяцев с начала пандемии, исследование тысячи венчурных капиталистов, в основном в Америке, то отношение полностью поменялось. Оказалось, что венчурные капиталисты уже привыкли.

К риску?

К риску они всегда готовы.

К тому, что все может рухнуть.

Они всегда готовы к риску, они всегда готовы к тому, что их конкретный стартап может рухнуть. Поскольку их бизнес устроен на гибкости, потому что, вообще говоря, мне кажется, что всем нам, менеджменту корпораций, но и также вообще всем вашим слушателям полезно много чему научиться у венчурных капиталистов, потому что они инвестируют не просто в рисковые стартапы, но они инвестируют в ситуации, которая может постоянно меняться. Поэтому все их процессы принятия решений построены на гибкости.

И действительно, вначале, когда случилась пандемия, наша бизнес-модель полностью разрушена, наш уклад жизни, но буквально через два-три месяца они полностью перестроились, и оказалось, что можно принимать решения по зуму, оказалось, что можно встречаться с интрапренером по «виртуальному кофе» и так далее. То есть в июне прошлого года уже мы наблюдали поднятие венчурных капиталистов.

Но с июня прошлого года до сегодняшнего момента произошло нечто необычайное за последние двенадцать месяцев. Такого всплеска, такого подъема в Кремниевой долине не наблюдалось никогда, включая даже горячие моменты конца девяностых.

Интересно. А с чем вы это связываете, какая гипотеза?

Давайте я вам прежде всего приведу, чтобы это было на пальцах понятно, как это происходит. Я очень много лет преподаю курс по венчурному капиталу в Стэнфордской бизнес-школе. Я уже упомянул, что многие мои студенты, когда они заканчивают бизнес-школу, поднимают деньги и становятся основателями стартапов, да. И обычно вы заканчиваете бизнес-школу, вы уходите из Стэнфорда, потом вы поднимаете деньги, это у вас занимает достаточно длительный промежуток времени, вы поднимаете миллионы долларов, если, естественно, вам это удается, и становитесь стартапером.

В этом году ситуация резко поменялась. Студенты, не выпускники, а студенты второго года Стэнфорда, которые прошли мой курс осенью, сейчас активнейшим образом уже многие из них подняли деньги, будучи студентами. Я в жизни не видел столько студентов одного курса, которые уже подняли деньги на совершенно разные сумасшедшие идеи. Я никогда не видел столько инвесторов, которые были готовы вложиться.

Несколько моментов. Первое ― это макроэкономический момент, который, наверно, никакого отношения не имеет к Долине напрямую, но очень важно понимать, потому что мы все под этим макроэкономическим моментом. Долгосрочные процентные ставки очень низкие. Это означает, что если вы, например, Пенсионный фонд или вы долгосрочный инвестор, то вам надо вкладывать во что-то, что вам дает больше, чем, скажем, 1% годовой, если вы вкладываете двадцать лет.

Поэтому вы смотрите на наиболее рискованное, потому что…

Поэтому инвестиции в долгосрочные стартапы стали более интересны.

Второй момент, который уже имеет отношение к технологиям. Очень много технологий появилось, которые позволяют за гораздо меньшее количество денег и за гораздо более короткий промежуток времени достичь определенных результатов, потому что традиционная бизнес-модель Долины очень простая: у вас идея, вы поднимаете деньги, вы экспериментируете. Скорее всего, у вас ничего не получается, и тогда вы закрываетесь. Либо у вас получается, тогда вы поднимаете деньги опять, и так продолжается много-много раз, и количество денег на каждом этапе все уменьшается, уменьшается и уменьшается.

Начало пандемии привело к тому, что люди поняли, что это относится не только к софтверным историям, но и также ко всему остальному. Это относится к области биотехнологий, где вам не надо поднимать сотни миллионов долларов, а достаточно поднимать единицы миллионов долларов. Например, один из моих студентов только что закрыл сделку, студент второго курса обучения в Стэнфордской высшей школе бизнеса, со своим сооснователем только что поднял пять миллионов долларов, что кажется очень большой суммой, но для его стартапа, для их стартапа в биотехнологиях это не такие большие деньги. И подняли… Это невозможно было себе представить два года, три года тому назад.

Другой пример ― моя студентка создает социальную сеть нового поколения, будущий конкурент Facebook и так далее. И она подняла 250 тысяч долларов. Это деньги, на которые еще семь-восемь лет назад было сложно что-то сделать. Теперь не только она за четыре недели уже достигла десятков тысяч пользователей, но, ко всему прочему, у нее еще, по-моему, 200 тысяч осталось на то, чтобы достичь сотен тысяч пользователей.

Очень вдохновляющие истории. У нас, к сожалению, остается мало времени, а мне очень хочется задать этот вопрос, потому что, мне кажется, любой наш зритель, слушатель, тем более если это сейчас студент или кто-то, у кого есть идея, наверняка с огромным удовольствием такие истории слышит. Но хочется спросить: если вы в России, студент или выпускник, неважно, или просто человек, у которого есть идея, вам неминуемо надо оказаться в Долине? Или у нас есть надежды и на российский рынок?

Нет, в жизни нет ничего неминуемого. Естественно, что я всех приглашаю в Долину, это уникальное место, но вам не обязательно туда ехать. Я думаю, что и в России, и в других странах так же сейчас происходит подъем, я везде наблюдаю огромную заинтересованность в долгосрочных инвестициях в стартапы.

Если вы студент, если вы выпускник института и у вас появилась какая-то интересная идея, то вам нужно понимать, что самое важное ― это найти команду, потому что один человек сейчас не в состоянии ничего сделать. Второе ― это, наверно, более сложно ― найти умных, разумных ангел-инвесторов на раннем этапе. Но опять же во многих точках я это наблюдаю, их появляется все больше и больше. Пока это, наверно, не так просто, конечно, в Долине это гораздо проще, но это стало возможно.

Что ж, это дает надежду. У нас, наверно, все-таки еще есть пара минут, я все-таки потрачу время на короткий вопрос. яЯ напомню зрителям, вы могли уже видеть Илью Стребулаева в фильме Юрия Дудя о Долине. После этого фильма был скандал в социальных сетях, связанный с тем, что в фильме совершенно не было девушек, женщин, которые бы занимались инновациями.

Совсем недавно, буквально на прошлой неделе, было опубликовано исследование по российским стартапам, где в том числе есть портрет российского стартапера, и это, в общем-то, тоже мужчина. А насколько это справедливо на самом деле для Долины и насколько эта отрасль, скажем, стартапов, инноваций отличается от традиционных отраслей, где чаще всего мы видим гендерные разрывы, но они сокращаются в той или иной мере, тренд положительный есть? Что можно сказать о женщинах в стартапах, в инновациях?

Да, прежде всего это тема очень важная. В Долине тоже есть гендерный разрыв, но он достаточно быстро в последнее время закрывается. Интересно, что моя группа в Стэнфорде тоже изучает научно подробно эту интересную историю.

Надо понимать, что гендерный разрыв закрывается в Долине по очень простой причине ― все больше и больше идей стартаповских, которые появляются, прежде всего женщины там играют просто более интересную и более важную роль, но второе ― люди все больше и больше понимают, что разнообразие подходов внутри коллектива ― это очень важно.

Есть очень много интересных исследований, что когда у нас, например, пять человек принимает решения и все они одни и те же, то, с одной стороны, преимущественно они принимают решения очень быстро.

Да, им проще договориться, они хорошо друг друга понимают.

Совершенно правильно, у них один и тот же, как мы говорим по-английски, background, слово, которое на самом деле непросто перевести на русский язык. Бэкграунд, то есть у нас все общее, да. Это плюс, мы можем быстро принять решение. Но, с другой стороны, это решение очень часто оказывается неэффективным.

И что интересно, мы говорили с вами про disrupt-инновации. Именно в disrupt-инновациях стереотипные решения, скорее всего, будут неэффективными. Поэтому мы больше и больше наблюдаем в Долине как инвесторов-женщин, причем не только… Вы задали вопрос про гендерный разрыв, но здесь не только гендерный разрыв, здесь на самом деле разрыв по многим факторам, по многим параметрам. Мы в Долине все больше и больше наблюдаем как инвесторов, которые приходят из, скажем так, менее традиционных слоев, так и интрапренеров.

И я это вижу также и на моих студентах в Стэнфорде. За последние пятнадцать лет, если мы посмотрим на мою последнюю когорту студенческую, те из них, которые идут как инвестировать, так и создавать стартапы, то это гораздо более разнородная масса. И я думаю, что это правильно.

Вот так мы видим, что разнообразие ― это не просто правильно, морально и так дальше, это эффективнее.

Абсолютно.

Это позволяет принимать более качественные решения. Мне кажется, это замечательная нота для завершения. Большое спасибо, я бы этот разговор не заканчивала, но, к сожалению, у нас есть наша эфирная сетки, вас уже ждут вечерние новости.

Фото: Максим Зарецкий / Казанский федеральный университет