ЦБ печатает триллионы для спасения банков, россиян обложили скрытым налогом, и к чему готовиться клиентам госбанков

Право первого вопроса оставлю за собой, и он совершенно очевиден из сегодняшней новостной повестки — это история с «Бинбанком», который сегодня обратился за помощью к Центральному банку, попросил его санировать, по-моему, это чуть ли вообще не первая и единственная история среди многих, когда прямо сам банк пошел в ЦБ и сказал: «Пожалуйста, помогите мне». Но нельзя сказать, что это прям совсем неожиданно, потому что давно очень ходят слухи на эту тему — и по поводу «Открытия», и по поводу «Бинбанка», и по поводу некоторых других банков, которые я не буду называть во избежание всевозможных набегов вкладчиков на эти отделения и все прочее, не дай Бог. Но, Сергей Маратович, у меня вопрос к вам, конечно, не столько конкретно про «Бинбанк», сколько в целом про всю ситуацию, которая, несмотря на внешнее какое-то спокойствие, но все-таки уже совсем перешла, мне кажется, все грани возможного, допустимого и какого-то здорового. Как вообще в целом вы оцениваете то, что происходит сейчас с банками, с частным банковским сектором? Может быть, вы даже читали статью Андрея Мовчана в газете РБК о том, что просто все, частного банковского сектора в нашей стране уже даже и по формальным признакам практически нет, просто по доли, которую он занимает на рынке, и как-то, собственно, нам с этим теперь жить.

Да, Лев, спасибо за вопрос. По природе своей работы я, наверное, знаю слишком много, чтобы комментировать отдельные случаи, отдельные ситуации, поэтому действительно спасибо, что вы задали вопрос вообще. Вообще ситуация действительно тревожная. Центральный банк тратит огромные деньги, сейчас уже счет пошел на триллионы и, безусловно, это означает, что мы начинаем расплачиваться за прошлые ошибки в банковском надзоре. В целом ситуация, на самом деле контролируемая, и надо отдать Центральному банку должное, он делает это без того, чтобы возникала паника, делает это вполне правильными инструментами, вновь созданным фондом консолидации банковского сектора, и в этом смысле действительно пока речь не идет о банковской панике.

С другой стороны, не нужно думать, что есть какие-то бесплатные триллионы, которые Центральный банк печатает, и никто не платит за то, что в прошлом это ли руководство Центрального банка или предыдущее руководство Центрального банка допускало просмотры, ошибки в банковском надзоре. Потому что когда вы тратите, вы печатаете триллион рублей — это составляет примерно 2,5% денежной массы, которая составляет, соответственно, триллионов 40, поэтому получается, когда вы выпускаете еще один триллион, вы де-факто обладаете всех держателей рублевых активов 2,5-процентным налогом. Людям трудно об этом думать, потому что кажется, что вроде бы нет же всплеска инфляции, вроде бы цены не растут так быстро, как они могли бы.

Но на самом деле ситуация немножко более сложная. В каком смысле? Когда Центральный банк бесплатно вкладывает деньги в капитал проблемного банка, то инфляция могла бы вырасти, и чтобы с ней бороться, Центральный банк вынужден держать высокую процентную ставку. Сейчас Центральный банк снижает процентную ставку, но по-прежнему инфляция 4%. Процентная ставка 8,5%. В реальных терминах это огромная процентная ставка, и она высокая именно потому, что большие суммы бесплатно вкладываются в капиталы проблемных банков. В этом смысле каждый российский заемщик, российские предприниматели, российские ипотечные заемщики фактически расплачиваются более высокой процентной ставкой за то, что приходится спасать напечатанными рублями проблемные банки.

Хорошо, Сергей Маратович, а в целом такой вопрос. Сегодня еще комментарий был от Федеральной антимонопольной службы. Это не звонок нашего зрителя в студию, это звонок...

Звонок, наверное, прямо из банка или Центрального банка.

Да-да, наверное. Сегодня, собственно, и Федеральная антимонопольная служба тоже дала комментарий на эту тему о том, что не видит рисков огосударствления банковской вообще системы из-за санации — такая цитата буквально, такую цитату произнес Игорь Артемьев, глава службы. ЦБ все равно будет вытаскивать эти коммерческие банки и вовсе нет такой задачи потом сделать из них госбанки. Задачи-то, может быть, и нет, но вопрос в том, а что с ними дальше делать, собственно. И вообще есть ли здесь из этой ситуации какой-то вывод, как-то можно ли будет вообще всю эту ситуацию отмотать назад, или единственный выход действительно просто какой-то совсем перезапуск и создание совсем с нуля новой частной банковской системы в России?

Лев, это же не в первый раз в мировой истории, когда у банков бывают проблемы. Лучший опыт в этой сфере — действительно создавать так называемый фонд плохих активов и чистить банки, приводить их в порядок и потом приватизировать. На самом деле с такой же проблемой сталкиваются Центральные банки и в некоторых европейских странах, и это абсолютно нормальная ситуация. В наших странах операции — это общее место, когда Центральный банк или специальным образом выделенная управляющая компания покупает банк иногда за один доллар или за один евро, приводит его в порядок и приватизирует. Другое дело, что если вы посмотрите на недавний российский проект бюджета на ближайшие три года, туда, насколько я понимаю, не заложены совсем доходы от приватизации. То есть пока приватизация, видимо, не предвидится. Но вполне возможно, что российское правительство считает, что действительно этот процесс займет более долгое время.

Но в целом правильный подход такой: действительно вкладывать деньги в капитал, рекапитализировать, снижать долю исходных акционеров иногда до нуля, в некоторых случаях Центральные банки забирают банк действительно за 1 евро, в данном случае пока речь идет о том, что акционеров остается 25%, пока, на сегодняшний день, в одном из этих проблемных банков. И потом приводить в порядок и приватизировать.

Но здесь просто вопрос в том, кто потом это купит, я это имел в виду. Найдутся ли и когда вообще, учитывая в целом, как у нас вся приватизация устроена, когда-нибудь эти банки потом передать обратно в частные руки.

Но это вопрос не ко мне, но вы правильный задаете вопрос о том, что сегодняшний президент России Владимир Путин обещал в 2012 году приватизировать до 2016 года все, кроме оборонной отрасли, естественных монополий и природных ресурсов. То есть в этом смысле уже сейчас в соответствии с этим указом №596 от 7 мая 2012 года вся банковская отрасль, видимо, должна была бы быть уже приватизирована, но пока этого не произошло. То есть, видимо, действительно российские власти разделяют вашу обеспокоенность, что приватизировать банки, видимо, не так легко. В других странах приватизация банков, естественно, проходит и, безусловно, для экономического роста, для инвестиций, для экономического развития, конечно же, нужна конкурентная банковская система, в которой нет единого собственника — государства.

Хорошо, спасибо. Здесь к нам присоединяется наш зритель. У нас есть звонок, по-моему, если я правильно понимаю, также на тему банков. Добрый вечер, вы в прямом эфире, пожалуйста, ваш вопрос.

— Здравствуйте. Меня Денис зовут. Хотел бы задать вопрос эксперту. Исключает ли эксперт наличие значительных проблем в государственных банках? Потому что в принципе уже на рынке видно, что даже «ВТБ 24» по 10% начинает вклады привлекать. Могут ли там крыться такие же проблемы, как в частном секторе?

Спасибо за вопрос. Он очень справедлив, я бы сказал, в данной ситуации.

Вы знаете, действительно это очень хороший вопрос, потому что пока мы не видели закрытий и санаций государственных банков, хотя мы видели много новостей о том, что у этих банков есть проблемные активы. И в этом смысле это, наверное, вопрос не ко мне, а к банковскому надзору. Был фактически рекапитализирован только один государственный банк — «Внешэкономбанк», который, по сути, на самом деле не банк и не является объектом регулирования Центрального банка, но такой пример был. Выяснилось, что у «Внешэкономбанка» такие проблемы с активами, что необходимо срочно вливать деньги в капитал, и в этот момент как раз и была сменена управляющая команда. Но нормальные госбанки, не госкорпорации, как ВЭБ, а именно госбанки, с ними ничего такого не происходило. Вопрос зрителя был: исключаю ли я такие проблемы. Я бы не хотел высказываться на эту тему, потому что действительно у нас не так много государственных банков, и то, что я скажу, наверное, можно интерпретировать как высказывание по поводу конкретных банков.

Понятно. Хорошо, я тогда, чтобы закрыть эту тему с банками, хотел вам такой общий вопрос об этом задать. В целом вообще можно ли говорить о каких-то дополнительных рисках, проблемах в связи с тем, что система банков государственная? Понятно, да, что когда речь идет вообще про капитализм, в нем по умолчанию частное лучше, чем государственное, мы к этому привыкли. Но что касается банков, есть ли здесь какие-то дополнительные проблемы, когда оказывается, что, в общем, в подавляющем большинстве они принадлежат государству?

Безусловно, банки — это тоже такой бизнес, в котором необходима конкуренция и частная собственность. Почему? Потому что иначе банки могут превратиться в механизм политической поддержки компаний, у которых есть связи с чиновниками или политиками. То есть, грубо говоря, условный чиновник может прийти в банки и сказать: вот есть замечательный проект, вот есть замечательная компания, дайте, пожалуйста, ему кредит. И, безусловно, это, в конце концов, приведет к тому, что государственный банк будет испытывать проблемы. В этот момент, наверное, налогоплательщики спасут его, и, в конце концов, за это все заплатит бюджет, налогоплательщики. При этом качество кредитов будет невысоким, при этом доступ к кредитам будет, в первую очередь, у тех компаний, у которых есть хорошие связи с чиновниками и политиками. Это не только российская проблема, мы видели это во многих других странах. Но в России действительно ситуация достаточно тревожная, потому что госбанки сегодня контролируют большинство банковского сектора. Поэтому, конечно, я разделяю эту обеспокоенность.

Спасибо. Давайте перейдем тогда плавно к следующей теме. Я хотел бы коснуться, собственно, одной из тем, которой непосредственно занимается Европейский банк реконструкции и развития и, как я понимаю, и вы, Сергей Маратович — по поводу глобального неравенства вообще в целом и неравенства в отдельно взятых странах и отдельно взятых обществах. Здесь я бы с такой стороны на нее зашел, потому что, мне кажется, что это тоже связано с тем неравенством, которое есть в нашей стране, просто между различными слоями населения. Такой вопрос, я бы сказал, философский по поводу вообще того, в какой стране мы живем сегодня. Собственно, один из наших зрителей у нас на сайте спрашивал: а как бы вы вообще охарактеризовали сегодняшний экономический и политический строй в целом в нашей стране? Намекает наш зритель на то, что есть мнение, что мы вообще отступили на 100 лет назад. Действительно как-то можно его с точки зрения экономический и политэкономической науки описать, то, в чем мы сейчас живем?

Вы знаете, моя работа заключается в том, чтобы анализировать экономические явления и процессы. Как гражданин и как исследователь я могу рассуждать и о политических процессах, но как главный экономист в публичном поле я рассуждаю только об экономике. Так вот, с экономической точки зрения, Россия — это, безусловно, рыночная экономика, но с важной ролью государства. Государство в России контролирует командные высоты — и транспорт, и энергетику, и финансовую сферу. И в этом смысле это действительно экономика, в которой хотя рынки и есть, но роль государства гораздо больше, чем в других экономиках. В России действительно высокий уровень неравенства, в России по сравнению со странами, находящимися на том же уровне развития, очень высокая коррупция, и в этом смысле действительно Россия — это не такая рыночная экономика, которую мы, как ЕБРР, хотели бы видеть в наших странах операций. У нас есть система критериев, по которым страны оцениваются, грубо говоря, мы оцениваем их расстояние до рыночной экономики, так вот Россия пока не полностью достигла совершенного развития рынков, которые мы бы хотели видеть.

Это, в общем, мы видим невооруженным глазом, что называется, для этого, Сергей Маратович, ЕБРР нам не нужен, мы это видим сами. Я хочу снова подключить наших зрителей, потому что, по-моему, они нас все равно возвращают к банкам. Добрый вечер, вы в прямом эфире, ваш вопрос, пожалуйста.

— Добрый вечер. Меня зовут Михаил, Ростов-на-Дону. Ведущий, у вас, конечно, образ меняется на глазах.

Давайте не обо мне.

— Хорошо. Специалисту вопрос. Посыпались банки, посыпались серьезные банки. Взаимосвязь этих событий с пенсионными фондами, которые они подтягивали в свое руководство? Спасибо.

Спасибо большое, Михаил. Я сам хотел этот вопрос задать в том смысле, в поисках виновных как всегда, очень интересно найти, кто виноват. Вы говорили о проблемах в банковском надзоре, но действительно довольно такая распространенная сегодня версия, что во многом проблема конкретных банков, у которых проблемы сейчас, связана с тем, что они хорошо и много вкладывались в негосударственные пенсионные фонды. А негосударственные пенсионные фонды, известно, что с ними случилось, собственно, они закончились на моменте заморозки этих отчислений накопительной части пенсии в эти самые негосударственные пенсионные фонды. То есть была у людей некая бизнес-модель и, в общем, государство ее просто перерезало как провод, грубо говоря, и это стало причиной. Насколько вам кажется эта версия здравой, насколько велик ее вес, как вам кажется, во всей этой истории?

Я бы сказал так, что действительно этот вопрос очень важный, и связь между негосударственными пенсионными фондами и проблемами отдельных банков существуют. Но она настолько важна для одного из проблемных банков, что действительно я бы не хотел отвечать на этот вопрос, именно потому что это конкретный случай. Но, с другой стороны, мне кажется, вы и сами можете ответить на вопрос Михаила.

Ответ в вопросе. Вот мы это показали. Ладно, тогда давайте вернемся обратно к неравенству, о чем мы начали уже говорить. Все-таки не раз уже и ЕБРР, и вы лично и в различных докладах, и в аналитических записках  говорили о том, что неравенство реально одна из главных угроз, причем не только для России, а вообще глобально. Не могли бы вы сейчас немного эту идею раскрыть, потому что кажется, что, в общем, неравенство — это такая вещь, которая абсолютно органична вообще для человеческой расы, я бы так сказал, для всей нашей цивилизации. Сколько она существует, столько есть неравенство во всех его формах и проявлениях, нравится это кому-то или нет, но как будто бы угрозой это стало действительно только сейчас.

Это действительно очень хороший вопрос. На самом деле неравенство бывает разное. Бывает справедливое неравенство, если один человек работает больше и лучше, то он получает больше денег. А бывает несправедливое неравенство, когда у вас нет возможности на равных конкурировать с другими людьми: у вас нет доступа к образованию, вы не можете переехать в тот город, где у вас была бы хорошая работа и так далее. И вот это неравенство возможностей — это как раз то, против чего и воюет мировое сообщество и наша организация, и другие международные финансовые организации, и отдельные правительства.

При этом надо сказать, что последние, скажем, 30 лет были для мира не такими плохими. Если мы рассмотрим мир как единое общество, то на самом деле уровень неравенства во всем мире снизился, в первую очередь, за счет того, что развивающиеся страны и, в первую очередь, естественно, Китай и Индия росли быстрее, чем развитые. На самом деле неравенство снизилось достаточно существенно за последние 30 лет и даже за последние 6 лет.

Но внутри стран неравенство выросло, и особенно внутри западных стран. Некоторые люди не выиграли от экономического роста за последние 20-25 лет, во многом, например, в Соединенных Штатах основной выигрыш от развития достался верхнему 1%, верхним 5%. И безусловно, те люди, которые находятся в среднем классе, в нижней части среднего класса, чувствуют себя заброшенными, покинутыми, чувствуют себя несправедливо обделенными и, действительно, голосуют за партии, за кандидатов, которые обещают сломать эту систему. 

И как ни странно, многие из этих кандидатов являются популистами, не выполняют своих обещаний, и в этом смысле это, конечно, очень тревожная ситуация. Поэтому неравенство, именно такое несправедливое неравенство, неравенство возможностей, — это огромная проблема, в первую очередь, с точки зрения роста популизма, политических последствий. С другой стороны, конечно, неравенство возможностей, оно и неэффективно. Оно не только несправедливо, но оно и неэффективно. Если есть талантливый человек, который не может реализовать свой потенциал, потому что он не может получить доступ к образованию, к рынку труда, то это потеря для всех нас, это снижение экономической эффективности. Поэтому, конечно, неравенство — это огромная проблема. 

То есть, правильно ли я вас понимаю, чтобы какой-то более краткий вывод из этого сделать, что проблема даже не столько в неравенстве, сколько в том, что оно провоцирует популизм, а популизм — уже все известные за этим проблемы? 

Да, и безответственную социально-экономическую политику в том числе. 

Понятно, да, что мы не раз видели в истории. Но что касается борьбы с этим самым неравенством, Тома Пикетти, например, известный современный экономист и, в общем, человек, который как раз исследует проблемы неравенства, говорит, что у него такой простой рецепт, что называется: единственное решение — это прогрессивная шкала налога и налог на наследство, если вкратце это описывать. Согласны ли вы с этим или, может быть, есть какие-то другие рецепты, более тонкие инструменты? 

Безусловно, я согласен с Тома в том, что налог на наследство — это справедливый налог, потому что налог на наследство как раз и выравнивает возможности для нового поколения. Хотя мы спорили с Тома о том, что если налоги на наследство будут слишком высокие, то у тех людей, которые зарабатывают много, будет меньше стимулов работать, потому что если вы знаете, что ваши деньги не достанутся вашим детям, то, может быть, это снизит стимулы для того, чтобы работать хорошо и много. Тома в это не верит, Тома считает, что людям все равно, что будет дальше, и поэтому высокий налог на наследство не снизит стимула для работы. 

Тома, на самом деле, говорит не столько даже о налоге на наследство, он считает, что налог на наследство слишком легко обойти, он говорит о налоге на богатство. И те уровни налогов, которые он обсуждает, наверное, не вписываются в картину мира большинства экономистов. И поэтому сейчас идет огромный спор, результаты Пикетти и его соавторов критикуются, но в целом, конечно, это очень важная дискуссия. 

Мы, со своей стороны, конечно, считаем, что в первую очередь необходимы рыночные инструменты, связанные с доступом к образованию, доступом к здравоохранению, необходимо повышение мобильности рабочей силы. И кроме того, безусловно, необходимо справедливое налогообложение. Это не значит, что высокое, это значит, что должно быть труднее уходить от налогов, выводить деньги в офшорные гавани, давать взятки. 

Вот на самом деле, ощущение несправедливости, того, что система работает для богатых и коррумпированных олигархов, это вполне распространенная точка зрения не только в России, но и во многих западных странах, вот это ощущение несправедливости, оно и подталкивает людей к тому, чтобы голосовать за популистов. А так, как я уже сказал, за исключением нескольких западных стран, в мире неравенство падает, и во многих странах, включая, например, ту же самую Францию, находится на приемлемом уровне. На самом деле ситуация во многом стала проблемой, в первую очередь, в Соединенных Штатах, как я уже и сказал.

Ну и результат соответствующий мы видим в результатах голосования на последних президентских выборах. В продолжении вот этого сюжета, не знаю уж, следят ли наши сограждане за экспертной дискуссией научной по поводу разного налогообложения или нет, но тем не менее, вопрос прогрессивной шкалы их волнует. И вот такой вопрос вам задали жители Москвы, вот буквально на днях. 

— Как вы считаете, эффективен ли будет прогрессивный налог или стоит его оставить в том виде, в каком он сейчас является?

Вы знаете, я думаю, действительно, если речь идет о перераспределении, то вполне возможно, что вместо того, чтобы повышать верхние ставки налогообложения, лучше ввести налог на роскошь, на сферу богатства и так далее. Это гораздо более эффективный инструмент перераспределения. В России, мне кажется, на сегодняшний момент прогрессивный налог будет крайне опасен, потому что мы видели, что российские налогоплательщики слишком хорошо умеют уходить от более высоких ставок налогообложения. Пока сегодня плоская шкала налогообложения работает и работает достаточно хорошо, и в этом смысле, мне кажется, что уходить от этого не стоит. 

Здесь я хотел с вами немного поспорить, потому что есть ощущение, что за многие годы, уже больше пятнадцати лет, существования плоской шкалы, в общем, как-то все попривыкли платить налоги, по крайней мере, подоходный налог и, может быть, в некотором смысле, потеряли, что называется, хватку и сноровку по части ухода от налогов. Вам действительно кажется, что все вспомнят очень быстро, как это надо делать? 

С вами поспорят некоторые российские чиновники, которые считают, что многие зарплаты платятся «в тени», особенно в последние годы, после того, как были повышены ставки социальных налогов. И в этом смысле не все так хорошо и не все так просто. Кроме того, конечно же это можно вспомнить достаточно легко и быстро. Есть другой разговор, о том, что если в российском бюджете не хватает денег, то можно, наверное, повышать саму ставку подоходного налога. Но в целом происходит очень странная ситуация, действительно, то, что в российском бюджете сегодня есть дефицит, еще десять лет назад невозможно было бы себе представить, что при ценах на нефть в 50 долларов за баррель в российском бюджете не хватает денег, это такая удивительная вещь, и связана она, наверное, в первую очередь не со ставками налогов. 

Да, вот как раз, собственно, о бюджете очень хочется с вами поговорить. Сергей Маратович, нам позвонил зритель, и есть к вам непосредственно про вашу текущую работу вопрос. Добрый вечер, вы в прямом эфире, пожалуйста, ваш вопрос. 

— Добрый вечер. Вопрос связан с тем, что ЕБРР входит в качестве участника в несколько российских банков. Если вы не видите никаких перспектив или у вас сомнения по поводу российского банковского бизнеса, в качестве ЕББР, что вы будете делать с вашим участием в этих банках?

Вам придется, Сергей Маратович, ответить за весь огромный ЕБРР. Что же вы будете делать? 

На самом деле, у нас есть пакеты акций не только в банках, но и в самых разных российских предприятиях, и общий портфель акционерных вложений до сих пор составляет около двух миллиардов. Я не буду обсуждать конкретные сделки, скажу так, что мы принимаем решения в каждом конкретном случае отдельно, смотрим, на каких условиях можно оставаться акционером, получать дивиденды, продавать пакет. Поэтому в целом нет такого решения, что вот у нас есть простое решение, которое покрывает весь сектор, мы смотрим на каждую сделку отдельно. 

Понятно, хорошо. Давайте все-таки перейдем к бюджету, который вы уже немного затронули. Это, с одной стороны, вот вы сказали, что приватизация не планируется в будущем году, а с другой стороны, бюджет-то все равно дефицитный, даже при 50 долларах за баррель. А здесь вот, нам здесь, в Москве, кажется наоборот, что вроде бы все уже не так плохо. То есть по крайней мере, вот эти разговоры, которые были в начале 2017 года, что все, 2017 год последний на резервах, сейчас мы доедим последнее, и что же мы будем делать в 2018 году, и что разрыв будет только расти и расти, и прочее. 

Вот ощущение, судя по последним заявлениям, которые делают в Минфине, по поводу проекта бюджета на будущий год, что дефицит будет 1,3 триллиона рублей, что много, но не очень много. И в процентах это 1,5% ВВП, что, в общем, тоже вполне терпимая цифра, и даже в рамках вот той бюджетной политики, если я ее правильно помню, которую описывал еще в свое время, давно еще, Владимир Путин, то есть бюджетный дефицит не больше 3%. Как все-таки вам кажется, действительно стало лучше или стало хуже?

Лев, смотря кому. Некоторым стало лучше. 

Бюджету, для начала бюджету. 

Бюджету стало лучше, потому что некоторые расходы сокращены, в реальном выражении, некоторые расходы не индексируются, но с точки зрения сбалансированности бюджета действительно все стало гораздо лучше, потому что начался все-таки экономический рост какой-никакой. Насколько я понимаю, правительство прогнозирует 2,5% экономического роста в следующем году.

По нынешним меркам очень неплохо, надо сказать. 

Да, рынок и мы придерживаемся точки зрения, что темпы роста выше 2% маловероятны, но в любом случае мы видим, что будет рост в диапазоне от 1 до 2%, это, по крайней мере, позитивная динамика. И действительно правительство, которое составило бюджет с дефицитом 1,5% в следующем году, а дальше дефицит будет еще меньше чем 1%, конечно, сможет избежать вот тех проблем, о которых вы говорите, что деньги совсем кончились. 

С другой стороны, когда российские чиновники говорят, что денег нет, они имеют в виду вполне конкретные вещи — для кого-то деньги есть, а для кого-то денег, действительно, нет. То есть некоторые пенсии не индексируются, не индексируются расходы на образование, здравоохранение, в реальном выражении даже снижаются. И в этом смысле, как это сказать, бюджету хорошо, а некоторым бюджетополучателям не очень. 

Ну и в этом смысле населению, наверное, не очень хорошо, которое в первую очередь и пользуется этим образованием, медициной, пенсиями и всем прочим. Но все-таки, как вам кажется, можно ли ждать в нынешней ситуации, вот по вашим прогнозам, оценкам, какого-то, видимо, уже не на следующий год, так как проект бюджета уже составлен и вот-вот будет принят, но все-таки какой-то смены вектора вот этой бюджетной политики и, может быть, увеличения расходов социальных и, наоборот, снижения расходов военных, безопасности и так далее? Есть ли у вас такие ожидания? 
Ну, это вопрос не ко мне, это вопрос к российским политикам и чиновникам. Безусловно Россия нуждается в модели роста, основанной на человеческом капитале, и, конечно, было бы неплохо, если бы Россия инвестировала бы больше в образование, здравоохранение, инфраструктуру, преодолела бы изоляцию, больше бы привлекала иностранных инвестиций и торговала со всем миром. Конечно, это было бы хорошо, но это вопрос не ко мне. 

Ну, вот об этом, подобные планы декларируют различные, так сказать, экспертные группы, которые весь этот год писали различные программы, так сказать, на некий, пока еще, кажется, не известный следующий президентский срок, не известно, кто будет президентом как будто бы, и программы эти очень живо у нас здесь обсуждались. Правда, дальше обсуждения пока дело никуда не дошло, но тем не менее наших зрителей они волнуют, и в связи с этим они звонят нам в эфир. Добрый вечер, вы в прямом эфире. Пожалуйста, ваш вопрос. 

— Здравствуйте. Меня зовут Юрий, звоню из Подмосковья. Слежу за Сергеем уже очень давно, слушаю его выступления в интернете, и, несомненно, ведущий экономист мирового масштаба. Хотелось бы услышать его мнение по следующему вопросу. На самом деле, если внимательно посмотреть на нашу экономику и те процессы, которые в ней происходят, то, что происходит со страной, честно говоря, трудно увидеть логическое завершение, к чему мы хотим прийти, что мы строим, и куда мы идем, совершенно непонятно.

На сегодняшний день предлагаются разные программы со стороны Кудрина, но, скажем так, не полностью можно понять, что он предлагает, со стороны Глазьева. Вы, как действительно экономист мирового уровня, как вы видели бы лучший путь развития для России, чтобы мы пришли в конце концов и построили замечательное государство, которым бы гордились сами, и которое бы уважал весь мир?

Спасибо большое, Юрий. Сергей Маратович, у вас есть примерно шесть минут на то, чтобы описать, что нам здесь всем делать, чтобы построить рай на Земле. В общем, наверное, это даже не так сложно. 

Это не очень сложно описать, действительно, за шесть минут. Большое спасибо Юрию за лестные слова и за вопрос. Сразу скажу, что внутри нашего банка слово «ведущий экономист» означает нечто другое. У нас очень иерархическая структура, и поэтому я как раз не ведущий экономист, а именно главный. Но если говорить серьезно, то безусловно, страны, которые построили общество, которым они гордятся, страны, в которых хочется жить гражданам других стран, — это страны, которые построили рыночную экономику, демократическую политическую систему, общество, в котором есть, по крайней мере, серьезные попытки преодолеть неравенство возможностей, то есть вне зависимости от того, богатые у вас родители или бедные, у вас есть доступ к хорошему образованию, здравоохранению. 

Это все вещи, которые не являются биномом Ньютона, это вещи, где необходимо, чтобы была частная собственность, чтобы права на частную собственность были защищены, необходимо, чтобы была независимая эффективная судебная система, независимая от политиков в том числе. Это общество, в котором нет коррупции, это общество, в котором есть экономическая и политическая конкуренция. Это те вещи, которые я, как главный экономист, действительно внутри банка определяю как sustainable market economy, устойчивая рыночная экономика. И прямо вот в нашей работе внутри банка мы действительно говорим, что если вы хотите, чтобы у вас было хорошее общество, то оно должно быть конкурентным, инклюзивным, справедливым, хорошо управляемым, без коррупции, в нем должна быть устойчивая финансовая система, в нем должна быть развитая инфраструктура, и оно должно заботиться и о будущих поколениях, не уничтожая окружающую среду. Вот все эти измерения, они хорошо понятны. 

Все эти реформы, в том числе и в России, много раз прописывались, в том числе и сегодняшними руководителями страны. И когда нам задают такие вопросы, мы говорим: «Ну давайте почитаем те рецепты, которые мы писали для России, например, в 2012 году». У нас был такой отчет «Диверсификация российской экономики», что нужно сделать. И этот отчет до сих пор абсолютно актуален, его можно взять, с любой страницы открывать и начинать реализовывать. И это вот те самые вещи: вложение в человеческий капитал, конкуренция, правильно устроенные стимулы фискального федерализма, конкуренции между регионами, защита прав собственности, борьба с коррупцией, хорошо функционирующий рынок труда — все это вещи, которые много раз обсуждались, много раз прописывались. 
Да, что называется, все уже придумано, осталось только сделать и реализовать, а для этого…
 
Это вопрос не к нам. 

Да, это вопрос не к вам. С этим мы справимся сами, без «Европейского банка реконструкции и развития». 

Нет, можно справится с «Европейским банком реконструкции и развития», и мы работаем в 37 странах, но действительно, мне кажется, в первую очередь вопрос, почему реформы не проводятся, точно не к «Европейскому банку реконструкции и развития». 

Это правда. Ну собственно, чтобы сделать, нужно, как известно, только одно — воля, в данном случае политическая воля, от соответствующих лиц, которые должны ее проявить. Спасибо вам большое, Сергей Маратович. Я безумно рад снова вас видеть в нашем эфире. Надеюсь, будете появляться снова и снова. Ну и конечно же ждем вас очень в Москве, ужасно мы тут все по вам соскучились, и мы здесь на Дожде, и наши зрители, да и вообще все. Спасибо. 

Спасибо большое, Лев.