Рубль превращается в пирамиду: кто на ней заработает и когда из нее выходить

Всем добрый вечер. Это программа «Деньги. Прямая линия» на телеканале Дождь. Меня зовут Лев Пархоменко. И сегодня я очень рад, что у нас в гостях Яков Моисеевич Миркин, заведующий отделом международных рынков капитала Института мировой экономики и международных отношений, известный финансист и колумнист, и в общем, комментатор того, что происходит в нашей российской экономике, с разных ее сторон. Яков Моисеевич, добрый вечер.

Добрый вечер.

Спасибо, что пришли. Начну я с вопросов, которые пришли к нам перед эфиром через социальные сети. Я вас, наверное, не сильно удивлю, они все про рубль. Такое ощущение, что доллар стоит 85, и как-то никто не может спать спокойно и так далее, судя по нервозности обстановки и тревожности людей, которые пишут. Что, надо сказать, странно, потому что, в общем, казалось бы, люди наоборот должны радоваться тому, что происходит. Рубль крепнет, значит экономика крепнет, значит все налаживается, или все-таки нет?

Ну, не совсем так, потому что вот никто не ожидал, что 57-58 и так далее. Все, наверное, уже привыкли, что ну 70, ну 68, 65, может быть, все к этому привыкли, адаптировались. Мы конечно же знаем, что сильный рубль, крепкая валюта, это не всегда замечательно для экономики, может быть, наоборот, это плохо, потому что то, что называется умеренно слабая валюта, для России это где-то 70, 72, 73 — это замечательный инструмент для того, чтобы стимулировать выход экономики из кризиса, помочь всем нам.

Это запретительный барьер для импорта, для вывоза капитала, и совершенно замечательная вещь для того, что мы называем отечественная компания, производители. И конечно же это такой очень сильный стимул для того, чтобы иностранцы переносили производство, что мы очень любим, на территорию России. Вот умеренно слабый рубль мы, экономисты, на самом деле мечтаем об этом, умеренно слабый рубль — это отличная штука для выхода из кризиса.

А с другой стороны, здесь я все-таки хочу вас попросить уточнить, умеренно слабый рубль, он умеренно слабый относительно чего? То есть из чего взят уровень именно 68, 70, 72, что вот он как раз не слишком слабый, но и не слишком крепкий?

Я бы мог, конечно, отмазаться — сказать, что методом проб и ошибок. Это совсем не так. Здесь просто придется погружаться в дебри экономические.

Ну то есть это вполне…

Да, это измеримо, это так называемое соотношение между реальным, номинальным и эффективным курсом рубля, это связано с инфляцией и так далее, и тому подобное. Но мы всегда можем оценить ту точку, до которой рубль слишком силен, и он, в общем-то, по-настоящему не выгоден всем нам, кроме тех, кто любит тратить деньги за границей, хотя мы все любим это делать, но тем не менее, и, наоборот, ту точку, которая помогает расти. Вот с чем связаны эти опасения? С тем, что по ощущению 57 — это перебор.

Ну да, и люди, видимо, примерно так же это и чувствуют.

И все пугаются. И мы это очень хорошо понимаем, потому что рубль — это с одной стороны так называемая сырьевая валюта, а с другой стороны очень спекулятивная, валюта, которая как плоскодонка, ее шатает влево, вправо, взад-вперед. Когда мы говорим, что это сырьевая валюта, это значит, что валюта, курс рубля очень жестоко зависит от цен на нефть. А нет ничего более колеблемого, чем цены на нефть, потому что, например, в прошлом году они колебались от уровня 27 долларов за баррель до 55 долларов за баррель.

Ну да, и вмести с ними рубль, который за год вырос почти на 40% фантастически.

Совершенно верно, но это не значит, что эти цены встали.

Ну да.

Они будут точно так же бушевать, как и прочее. И еще, когда мы говорим, что рубль это спекулятивная валюта, мы знаем, что рубль это всегда была валюта, в которой играли так называемые кэрри трейдеры, спекулянты, нерезиденты или резиденты, да неважно. И у нас трижды повторялась история, когда рубль был излишне крепок, его держали, даже бывало, что это происходило годы, а потом раз — взрывная девальвация. 1998 год, 2008-2009 год, 2014 год.

Сначала мы радуемся, сильный рубль, потом ба-бах! И вот сейчас по ощущению и, по смутному, правда, знанию о том, что происходит на валютном рынке, там очень велика доля нерезидентов, участники рынка говорят, что идут деньги, идут эти операции кэрри трейд, по ощущению, мы запустили такой классический механизм подготовки финансово-валютного кризиса.

Вот запустили механизм подготовки намеренно, или так получилось? Или мы сами себя поставили в это? Мы, в смысле страна, и мы все вместе с Центральным банком, правительством и прочим оказались в такой ситуации, как-то сами себя в эту позицию поставили?

Ну, мы запустили — это значит, что рубль находится в свободном плавании, а это очень небольшая утлая лодочка, которая очень зависит, во-первых, конечно, от цены на нефть, от положения в экономике, и конечно же очень зависит от того, что конкретно происходит на валютном рынке. Если на валютном рынке, как мы говорим, пузырь, сверхконцентрация рисков, слишком много трейдеров, кэрри трейдеров, играет на укрепление рубля и заводит капиталы, меняют валюты на рубли, чтобы получить очень высокую доходность, чтобы затем вывести эти рубли, вот этот поток…

И чтобы на эти рубли еще купить российские активы, которые тоже довольно высокодоходные и так далее.

Да, совершенно верно. И затем вдруг при поступлении какой-то негативной новости, при каком-то колебании, как это было раньше, в ценах ли на нефть, либо при какой-то неприятной новости внутри страны, весь этот поток, мы это называем внезапной остановкой капитала, вот все это ринется обратно, вот это называется валютный кризис, взрывная девальвация рубля и так далее.

Вот Максим Серегин, один из наших зрителей, как раз об этом и спрашивает, как вы считаете, в нынешней ситуации какой из негативных поводов сброса капитала самый вероятный? Что заставит инвесторов выйти из рублевых активов и обрушить российскую валюту? В общем, действительно последнее время мы уже видели некоторое количество не самых приятных новостей, не самых приятных конкретно для инвесторов, например, объявление Минфина и ЦБ о том, что они выходят на рынок, пока в небольшой части, но тем не менее тоже сигнал, с Трампом тоже не все так прекрасно и замечательно, как казалось всем изначально, с первого же дня. В общем, какие-то такие полунегативные сигналы все-таки приходят, но, кажется, на это реакции пока никакой нет.

Да, но мы не знаем, насколько созрел мыльный пузырь, насколько, как мы говорим, высока сверхконцентрация риска. Возможно, это будет не завтра, не через месяц, не через три месяца, может быть, даже и не через год, мы знаем только то, что сколько веревочке ни виться, все равно вот в этой ситуации конец придет. Гораздо лучше знает ситуацию, наверное, Банк России, Московская биржа, которым хорошо видно положение на рынке. Мы видим, что все время растет доля спекулятивных денег, которые идут на финансовый рынок, но еще раз повторюсь, вот в какой момент это случится, мы знаем, что это случится, но в какой момент…

Да, но с другой стороны, нет ли какого-то более мягкого варианта попытаться, так сказать, не резко выпрыгнуть из этого капкана, а как-то сделать это плавно и аккуратно, так, чтобы он не успел захлопнуться? Тем более, что действительно неясно, это произойдет завтра или через год, но в общем, плавно вот этот пузырь как-то обратно сдуть. Есть ли вообще такие возможности?

Возможности всегда такие есть, хотя конечно же если он уже перезрел, то они все время ограничиваются. И поводов для того, чтобы капитал повернул обратно, их может быть сколько угодно, они, может быть, должны быть сильнее, чем новость о том, что Минфин будет производить де-факто валютные интервенции на рынке рубль-доллар или рубль-евро, но например, еще раз повторюсь, изменение цен на нефть или какие-то очень серьезные новости, которые идут от геополитики, когда Россия становится в более рискованном положении, или то, что называется финансовая инфекция, когда что-то произойдет такое на внешних рынках, например, в Бразилии.

Бразилия — это сестра России. Вот если посмотреть на финансовые кривые, мы как бы вместе качаемся на фондовом рынке, бразильский реал вместе с российским рублем, вот что-то произойдет в России, инфекция немедленно перевернется на российский рынок. Что-то может прийти изнутри России. Вот, конечно, хорошо бы предупредить, отвечая на ваш вопрос, но мы понимаем, что ослабить вот этот поток денежных средств, которые идут на российский рынок, валютных средств могло бы снижение процента.

Ключевой процентной ставки вы имеете в виду?

Да, ключевой процентной ставки Центральным банком, может быть, постепенно, осторожно, хотя с другой стороны мы не знаем, еще раз повторяю, не прошло ли время.

То есть действительно, если сейчас выходит Центральный банк и говорит, ну ладно, уговорили, действительно невозможно больше, уже рубль сейчас вот 58 ровно на Московской бирже, пусть будет 9%. Не станет ли это опять же слишком резким шагом, чтобы иностранные инвесторы немедленно развернули тренд и побежали в обратную сторону?

Это может знать только Центральный банк. Помните, была замечательная книга Волкова «Желтый туман»? Мы все ее читали. Вот мы находимся вовне, в желтом тумане, потому что мы плохо знаем, мы это называем микроструктурой валютного рынка, мы плохо знаем, вообще ничего не знаем, что происходило в момент взрывной девальвации рубля 16 декабря. Кто играл против рубля, что это за слоны, как вели себя нерезиденты, как вели себя крупнейшие банки, что при этом делал Центральный банк?

Но ЦБ знает?

ЦБ это знает. И Московская биржа это знает, конечно. Не было никакого независимого расследования, не проводилось, как это принято на развитых рынках, а что, собственно говоря, происходило. Мы не понимаем структуры валютного рынка. Есть статистика, спасибо за то, что она публикуется. Доля нерезидентов на этом рынке мы видим, что она велика.

Порядка 40%, если я не ошибаюсь.

На рынке акций — 40%, на валютных, так называемых кассовых операциях — 40%, на деривативах — примерно столько же, на облигациях порядка 18-19% и так далее. Она велика. Хотя мы не совсем понимаем, что это за нерезиденты, потому что часть из них это российские деньги.

Которые просто через офшор возвращаются обратно таким образом.

Да, вот дочки российских западных банков — это больше 20% на российском рынке, и какие приказы от них идут, мы не знаем. Мы не знаем, какие позиции на рынке валютных фьючерсов, например, занимают крупные иностранные инвестиционные институты или хедж-фонды, мы этого просто не знаем. Мы не знаем, насколько монополистичен, или точнее, олигополистичен валютный рынок.

Вот слоны, мы понимаем, что должны быть слоны, крупнейшие банки, которые стоят на этом рынке, в том числе с собственными позициями, но не только банки, потому что Центральный банк на самом деле с весны занимается так называемой дедолларизацией и ограничивает возможность собственной игры коммерческих банков, но есть другие… Вот для всех других эта игра не ограничена. Короче говоря…

Ну вот если вы говорите о том, что Центральный банк знает реальную ситуацию, но при этом, как раз таки, как мы видим, не идет на понижение ставки. Говорит ли это о том, что, может быть, он понимает, что уже поздно? Что уже этот поезд ушел, и надо придумывать какие-то другие методы.

А возможно, понимает, что еще есть впереди временные горизонты.

Или, наоборот, что можно еще подержаться.

Да, потому что понижение ключевой ставки — это страшная вещь для Центрального банка, который упорно стоит за эту высокую ставку, замораживая, подвергая как раз реальную экономику, я это называю великое финансовое замораживание, для того, чтобы… У него есть своя логика — понизим ставку, начнется утечка капиталов, утечка капиталов пойдет в валюту, будет увеличиваться инфляция и так далее. Здесь, по-моему, Центральный банк, вместе с Минфином, кстати говоря, попали в определенную ловушку. Знаете, вот как медведя, ты держишь медведя, и он тебя не отпускает, и ты его не отпускаешь. Тем более, что этот курс, 57-58, он очень выгоден для бюджета.

В прошлом году, мало кто об этом знает, огромная отрицательная курсовая разница стояла в расходах бюджета, как раз связанная с тем, что неожиданно рубль начал укрепляться. Значит, в этом году, по-моему больше 1 триллиона рублей, живые деньги, вы получите живые деньги.

Да, с одной стороны, да, а с другой стороны Минфин же сам при этом прямо говорит, что мы как раз хотели бы 65, так он обосновывал по крайней мере, когда они запускали вот эту программу продажи валюты, валютной выручки и так далее.

Мы здесь должны понимать, что мы живем в небольшой экономике, на очень мелком финансовом рынке, которые абсолютно зависят от внешних переменных — цена на нефть, курс доллара к евро, как две глобальные мировые резервные валюты, и иностранные инвесторы. Это длится уже, наверное, третье десятилетие, и вот эта ловушка и возможности финансовых властей в этой парадигме достаточно ограничены. Собственно говоря, мы их критикуем, мы говорим о том, когда и как они действуют не так, мы понимаем, что там риски накапливаются, но на самом деле, для того, чтобы вот эта маленькая экономика и этот очень мелкий финансовый рынок стали большой финансовой машиной, просто экономической машиной, наверное, нужен поворот, другая экономическая политика и другая финансовая политика, которые будут выводить в рост, в инвестиции, в повышение качества жизни, а не в ту странную модель экономики, которую четверть века мы не можем нормализовать под процент.

Выйти из этого замкнутого круга.

Да, четверть века не можем снизить инфляцию. Южная Корея в начале шестидесятых годов и Южная Корея в конце восьмидесятых — это две разные страны.

Ну нет, инфляцию-то как раз вроде удалось сейчас как-то, относительно, этот вопрос решить, все-таки она в прошлом году была самой низкой за все время, в этом году ожидается еще ниже. Или вы имеете в виду, что это пока не очень устойчивая история?

Вы знаете, вспоминая наши детские чтения, помните, бушующее море, корабль, и выливают бочку с китовым жиром, на один момент эти волны успокаиваются, так мы читали, и корабль выживает. Низкая инфляция в России — это прежде всего низкая немонетарная инфляция, то есть это ограничение цен и тарифов, регулируемое государством. Мы не можем абстрактно рассуждать об инфляции. Пункт первый — что происходило с этими ценами? В прошлом году их удалось немного придавить… Что значит удалось? Государство само себя ограничило в росте цен и тарифов, которые оно регулирует.

Если в этом году будет происходить та же самая история, то да, действительно вот эта компонента инфляции — это ее ограничение. Хотя нужно вспомнить, что если мы живем в условиях олигополии, в условиях немногих крупных слонов, то это уже само по себе не конкурентная среда, не рыночная среда, значит, заранее известно, что это рано или поздно высокая инфляция.

Второе — уровень инфляции в стране зависит от внешних переменных, от тех же самых цен на нефть, от курса доллара, импортируемая инфляция и прочее. Ну повезло, стабилизировались в прошлом году эти внешние вещи, и это действительно серьезный вклад в то, чтобы инфляция понизилась, тем более Центральный банк еще все время охлаждал экономику — ограничивает кредит, кредиты населению сократились, кредиты реальной экономики фактически сократились, они выросли за два года на 10%, а с учетом инфляции они реально снизились, кредиты среднему и малому бизнесу сократились. То есть эта инфляция — такой охладевающий механизм. Внешние переменные ничего, вроде бы не страшно.

Как снижающийся пульс, примерно, что-то вроде этого.

Примерно, да, снижающийся пульс. И на самом деле еще не известно, к чему вот это снижение инфляции ведет, потому что на самом деле за этим стоит ограничение деловой активности.

Здесь есть вопрос от нашего зрителя по этой части, но здесь я хотел бы вот что уточнить, как вы это видите. Потому что, может быть, додумываю я за Центральный банк, хотя, мне кажется, они как-то это и формулировали тоже, что да, конечно, экономика должна расти, нам нужны инвестиции и прочее, но для этого нам нужен фундамент в виде низкой стабильной инфляции. Когда все к этому привыкнут и успокоятся, и вот тогда пойдут вот в этой уже, крепко стоящей на ногах экономике, тогда мы сможем с этого фундамента куда-то пойти.

Ну, это замечательная отмазка, которая уже длится двадцать лет. И я подозреваю, что мы можем еще через четверть века говорить о том, что пора стабилизировать инфляцию, пора перейти к нормальному проценту, и как было бы хорошо ограничить волатильность рубля. На самом деле эта идеология — сначала стабилизируемся, да еще проведем структурные реформы, кто-то должен проводить эти структурные реформы, кто-то другой, не экономические школы, суды, предположим, независимость судов — а вот потом, потом будет все остальное.

На самом деле жизнь показала, двадцать лет показала, что в этой маленькой лодочке, пока мы все это пытаемся сделать, во-первых, произошли очень неприятные изменения, мы стали действительно почти монопродуктовой экономикой, потеряли экономику простых вещей, потеряли экономику сложных вещей, производим один зонтик на десять тысяч человек, по официальной статистике, один пиджак на сорок человек и триста металлорежущих станков в месяц, тоже по официальной статистике. Мы это потеряли, и мы приобрели абсолютную зависимость от импорта технологий, хотя последние два-три года делаются попытки это изменить, но эта зависимость является очень глубокой. От технологии, от средств производства, от инструмента и так далее.

И альтернатива — это все-таки попытка перейти к модели экономики роста, стимулирования роста инвестиций, потому что с такой нормой инвестиций, как сегодня, 20-22% инвестиций к ВВП, с таким налоговым бременем, как во Франции, Великобритании, как говорит Минфин, цивилизованным, экономики не растут. С такими административными издержками, которые растут по экспоненте, с таким уровнем огосударствления, 60-65%, с таким уровнем монополизации и олигополизации экономики и так далее, и тому подобное.

Да, но против этого никто вроде и не выступает, все в целом «за», но при этом этого все равно так и не происходит. Ни разгосударствления, ни роста инвестиций, все как-то чего-то ждут, вот мы это сделаем, но попозже немножко. Сейчас не время.

Ну, это другая экономическая политика, посвященная росту инвестиций и качества жизни, это другая экономическая политика.

Хорошо, давайте примем звонок нашего зрителя по телефону. Алло, добрый вечер, мы вас слушаем, пожалуйста, ваш вопрос.

— Здравствуйте, меня зовут Андрей, я из города Смоленска. Хочу выразить благодарность эксперту, очень понятно простым языком все объясняет. Но вопрос мой немножко в другом. Как относится ваш эксперт к криптовалютам, в частности, к биткоину? Что он может о нем сказать? Его дальнейшее будущее в мире и в России?

Спасибо, Андрей, за вопрос. Свежую струю внесли в наш разговор по части криптовалют. Вот действительно, если не рубль, то, может быть, биткоин?

Центральные банки будут бороться до последнего против частных денег, против криптовалют. И государство будет заниматься тем же самым, потому что это потеря очень важного инструмента управления, и кроме того, это потеря так называемого сеньоража, то есть эмиссионной прибыли, прибыли от эмиссии.

А здесь поясните все-таки, в чем она состоит, потому что важнейшая функция государства — эмиссия денег, то есть быть главным и единственным, кто эти деньги печатает, это понятно. А в чем состоит прибыль?

Ну, грубо говоря, ваша купюра, она по себестоимости стоит одну копейку, а на самом деле на ней написано сто или тысяча рублей.

Понятно.

Поэтому, например, США является крупнейшим получателем прибылей от выпуска стодолларовых валют. По-моему, 60% выпущенных стодолларовых валют обращается за рубежом, и крупнейшими потребителями являются Россия, Китай и Аргентина. Это замечательно, это великолепно и очень выгодно.

Да-да, берегут бизнес.

Поэтому судьба криптовалют, которые модно, здорово и так далее, я думаю, если прогнозировать, она будет примерно следующая. Когда финансовый инструмент появляется, он переживает расцвет, потом те, кто регулирует, закручивают гайки, и его резко приводят в порядок, приводят в уныние, но потом он все равно остается в обращении. То есть криптовалюты останутся, скорее всего, как один из инструментов, как один из, может быть, даже экзотических вещей, например, как частные деньги городов.

А в общем-то, те формы денежного обращения, которые связаны с тем, что государство является эмитентом, центром эмиссии, неважно, это наличные деньги или безналичные, до тех пор, пока не появится всемирного государства, до тех пор это будет происходить, все будет в руках государства. Государство не откажется от этого источника прибыли.

Получается, с одной стороны, центральные банки будут до конца против этого бороться, с другой стороны, даже наш ЦБ, который сначала был довольно серьезно настроен, но сейчас уже свою позицию обозначает как-то более мягко, что мы посмотрим, мы еще займемся регулированием этого сектора. Но тем не менее, о каком-то запрете пока речи нет.

Будем надеяться. Мы не знаем, что происходит в головах центральных банкиров, они могут действовать очень неожиданно. Но вот общий прием сегодня — можно, но зарегулировано таким образом, что на самом деле нельзя.

Понятно. Мы уже поговорили про рубль, про инфляцию, и про то, что инфляция очень низкая действительно, но при этом, несмотря на это, людей продолжают беспокоить цены, что удивительно, казалось бы, когда такая низкая инфляция. Вот, например, один из москвичей, которых мы спросили на улицах Москвы, какой бы он хотел вопрос задать, и вот такой вопрос он задал, давайте посмотрим.

— Цены на сельхозпродукцию абсолютно разные, разные в магазинах, разные на рынках и разные на оптовых базах. Вот скажите, пожалуйста, из чего они складываются? И почему они крайне высоко взлетают в период новогодних праздников и праздников весенних, это 23 февраля и 8 Марта? После этого они резко оседают вниз. Это что, это потому, что спрос высок или это потому, что государство… То, что государство не регулирует цены, это понятно, но почему не регулирует цены? Хотя, собственно говоря, при Минсельхозе есть такая группа, которая осуществляет регулирование цен на сельхозпродукцию. Спасибо.

Ну вот, все равно контроля цен требуют люди, хотя бы на сельхозпродукцию.

Что касается новогодних праздников или других праздников, понятно, это спрос. Вообще в декабре обычно идут основные платежи из бюджета, у нас на руках оказывается больше денег, больше наличной массы, и мы все пытаемся купить, закупить. И, конечно, это прямым образом действует на цены, в сторону повышения.

Мы понимаем, что на цены внутри России оказывают влияние мировые цены, как ни странно, на зерно, на другие сельскохозяйственные культуры. Те, кто продают свои изделия внутри страны, они конечно же это учитывают. Но мы всегда обращаем внимание на то, что если мы вдруг выезжаем за границу, и даже попадаем в одну и ту же сеть, например, Билла, и покупаем один и тот же товар, предположим, бананы, то цены там, за границей, могут казаться ниже, чем в России. Это издержки.

Прежде всего, это издержки, это налоги, которые довольно тяжелы в России, и это так называемые административные, регулятивные издержки, это издержки, связанные с коррупцией, и это конечно же норма прибыли, та прибыль, которая закладывается в цены теми, кто продает их в России, это очень плохо, это неправильно, но Россия очень рискованная страна. Очень рискованная страна, и поэтому обычно тот, кто занимается бизнесом, закладывает и прибыль для себя выше, чтобы покрыть те риски, которые произойдут, предложим, при колебаниях курса валют.

А вместе с тем еще, наверное, имеет значение еще и низкая конкуренция, которая тоже позволяет эти цены держать достаточно высокими.

Да, конечно, даже когда мы покупаем овощи, предположим, вроде бы в ларьке, всегда мы видим, что цены более-менее одинаково устроены по своему размеру. И мы всегда подозреваем, что на самом деле, несмотря на множество точек продаж, этот рынок он тоже олигополистичен. Кстати говоря, еще цены зависят от того, где вы все это покупаете, потому что в Москве, например, есть районы, где проживает более зажиточное население, или даже вокруг домов, где проживает более зажиточное население, цены выше, чем в так называемых «рабочих» районах.

Цены очень изменяются по регионам, понятно, что там, где доходы ниже, спрос ниже, там и цены ниже, и это очень хорошо заметно. Можно заниматься таким ценовым арбитражем, например, я знаю людей, которые ездят на Урал получать стоматологические услуги, потому что на Урале вроде бы то же самое, но все это дешевле, чем в Москве.

Москва это очень дорогой город, так же, как и Санкт-Петербург. Москва очень дорогой город просто потому, что, например, в 2013 году региональный валовой продукт на душу населения в Москве был где-то 33 тысячи долларов, на душу населения. Это хорошая развитая страна. Сейчас этот показатель 17-18 тысяч долларов на душу населения.

Соответственно, в два раза упал рубль, в два раза упал и этот показатель.

Ну, это Чехия, это Прага. Мы живем в Москве, мы живем в Праге, цены точно также подстраиваются под средний уровень доходов.

Если бы у нас здесь были цены, как в Праге, я думаю, мы просто не знали бы своего счастья.

Они, на самом деле, сейчас, после девальвации рубля, вполне… Раньше действительно была большая разница, они сейчас стали сопоставимы, более сопоставимы. Так что наши цены, нет, ваши цены, цены тех, кто из назначает, в первую очередь, конечно же они очень зависят от уровня доходов. Но в любом случае, мы должны понимать, что рассчитывая на низкую инфляцию, мы должны помнить о том, что вот в такой системе, как наша экономика, действительно встроена высокая инфляция.

Олигополия, влияние внешних факторов, то, что значительная часть рынка до сих пор основана на импорте продовольствия, или, если вроде бы продовольствие сделано в России, то значит там есть более глубокая зависимость, на уровне исходных компонентов, генетики и так далее, и тому подобное. То есть мы очень зависим еще от входных цен, а значит, от того самого курса рубля.

Да, это верно. Давайте перейдем, у нас есть еще один звонок в студию, от нашего зрителя. Добрый вечер, ваш вопрос Якову Миркину.

— Меня зовут Сергей, из Москвы. Я всегда внимательно слушаю различные ваши передачи, очень интересно, спасибо большое. Хотел спросить, как ваш визави относится к официальной статистике в Российской Федерации. Потому что совсем недавно, по-моему, неделю назад, я прочитал бегущая строка, то ли у вас, то ли у РБК, о том, что какое-то агентство, к сожалению, не помню его названия, заявило о том, что инфляция в России на самом деле в пять раз выше, чем та, которую официально заявляет правительство. Я, конечно, понимаю, что не в пять раз, но в 5% инфляции очень тяжело поверить.

Я понял. Это действительно вопрос, который многих волнует, люди смотрят на ценник в магазине у дома, смотрят потом на цифру Росстата, потом опять на ценник в магазине у дома, и все не могут понять, кто из них кого обманывает. Хотя ценнику действительно обмануть кого-то сложно. Как вам кажется?

Дальше начинается многолетнее обсуждение, что есть наша личная, частная, семейная инфляция и есть инфляция продуктовая, хотя Росстат соответственно публикует данные даже по росту цен по отдельным продуктам. Дальше начинаются рассуждения о несовершенствах методики Росстата, о том, что наше личное потребление и наша корзина, она отличается от корзины, которая, соответственно, входит в Росстат, или веса отличаются, и прочее.

Здесь, смотрите, я бы, может быть, вот так пояснил этот вопрос. Понятно, что это некая средняя температура по больнице, при этом больница, точнее страна наша, очень большая, в ней живут очень разные люди, в разных местах, и там совсем разные условия. Но тем не менее, этот показатель все-таки дает возможность делать какие-то оценки, от него отталкиваться для принятия каких-то решений, и действительно на его основе понимать какую-то общую картину? Или он просто ошибочен в принципе? Как вам кажется?

Нет, конечно, он не ошибочен в принципе, он очень хорошо показывает тренд, вокруг которого мы пляшем. Любой показатель является условным, потому что методика расчета она всегда что-то недоучитывает. Но в принципе, тренд того, что происходит, усиление инфляции или, наоборот, ее ослабление. Многие ведут, кстати говоря, личные расчеты, своей собственной инфляции, всегда получается, что с их карманом все гораздо хуже.

Да уж, что касается Москвы, буквально, один мой знакомый такую историю ведет. Он просто сохраняет чеки от своих покупок, продуктовых в первую очередь, конечно, и по его словам, он говорит, что у него за 2016 год было от 20 до 30%, в зависимости от разных продуктов.

Да, совершенно верно.

И, конечно, когда в этот момент Росстат объявляет, что на самом деле 5%, это вызывает некое недоумение и ощущение того, что кто-то тебя обманывает.

Инфляция по Росстату это не только продукты, это еще и непродуктовые, понятно, что это гораздо более широкий показатель.

Понятно. Что касается, и в продолжение рубля, и нет, потому что вот мы говорили о разных поводах, которые могут подтолкнуть рубль к тому, чтобы он…

Бедный рубль, несчастный рубль, он икает уже.

Это правда, но действительно невозможно как-то его обойти сегодня, в эти дни. Вот Василий Петренко га нашей страничке Вконтакте спрашивает, какие экономические последствия могут быть в связи с признанием паспортов ДНР и ЛНР? Например, увеличатся ли расходы? Я бы здесь более широко поставил вопрос. Как вообще весь этот сюжет, насколько он сейчас может внезапно вновь начать оказывать резкое какое-то влияние и на рубль, и на российскую экономику, и на наше положение? Как вам кажется, вот насколько важно за ним сейчас следить?

Мы заранее этого не знаем, потому что у нас сегодня много новостей, по поводу которых мы издаем громкие крики, мы радуемся или мы, наоборот, возмущаемся, но проходит неделя, и эти новости исчезают с горизонта. И у нас остается ощущение, что никаких последствий, остается осадок в нашем сознании.

Этот вопрос, он на самом деле связан с тем, вроде бы это внеэкономическая сфера, она не затрагивает системы экономических связей, которые существуют между этими республиками и Украиной. Там, кстати говоря, мы хорошо знаем, очень серьезные экономические связи, они по-прежнему сохранены, по поставкам угля, например. Эта новость не затрагивает любые другие связи, которые существуют между этими республиками и Российской Федерацией.

Но если вдруг эта новость породит какого-либо рода цепную реакцию, цепную реакцию рисков, цепную реакцию событий, которые выведут на экономику, тогда мы действительно сможем проследить. Ну не знаю, если бы эта новость вызвала какого-либо рода новые санкции по отношению к Российской Федерации, мы бы тогда могли говорить, что да, существует прямая зависимость между этим фактом и…

По моему прогнозу, осторожному с точки зрения экономики, именно экономики, не этой ситуации в целом, эта новость из тех, которые не окажут жесткое влияние на экономику, если только она не ляжет в накопления, первый-второй-третий-десятый, сложных новостей, которые могут привести действительно к какого-либо рода экономическим эффектам.

У нас буквально одна минута, я бы вам так вопрос сформулировал, какой бы вы здесь дали, может быть, совет нашим зрителям. Скажем так, за чем следить в этой ситуации, когда любая песчинка может обрушить всю эту конструкцию со слишком крепким рублем? Что может стать таким сигналом, грубо говоря?

Черным лебедем.

Черным лебедем, да. За чем должны следить наши зрители, чтобы понимать, что что-то действительно началось, какой-то процесс разворота или чего-то подобного?

Резкие движения в ценах на нефть, резкое движение в курсе доллар-евро, любые геополитические новости, которые связаны с войной, кризис на крупном развивающемся рынке. Например, в Бразилии начинает что-то происходить, немедленно начинает отзываться в России, прежде всего Латинская Америка для нас важна.

В качестве просто резонанса, я так понимаю?

Да, соответственно, как резонанс. Во внутренней политике какие-то жесткие, негативные новости, относящиеся к экономике, хотя, например, то, что мы находимся в инвестиционном кризисе, или в кризисе снижения доходов, реальных доходов населения, эти новости постоянно поступают, и как бы не оказывают такого движения. Но самое главное в ситуации неопределенности — не принимать на себя слишком высокие риски.

По валютным обязательствам не заниматься мелкой спекуляцией, не бегать, доллар качнется в одну сторону, соответственно, уходить только в доллар, доллар качнется в другую сторону… 16 декабря, когда произошла девальвация рубля, банкиры долго вспоминали эти очереди людей, которые возникали, то продавали доллары, то покупали доллары, всегда это делалось с огромным убытком.

Грубо говоря, вспоминая известный анекдот, не суетись под клиентом. Лучше держать рубли, и, наверное, валюту, и то, что финансисты называют «диверсифицированные портфели», и самое главное, еще раз повторюсь, не очень надеяться на новости, на стабильность. Это жизнь, она продолжается четверть века, мы к ней привыкли, наша финансовая жизнь. Собственно говоря, это хождение по ледоходу, прыгаем с одной льдины на другую, ждем деда Мазая.

Вот в этой части, я думаю, наши соотечественники довольно опытные люди, и представляют, как в этой ситуации выживать. Спасибо вам большое.