Сергей Алексашенко: «Правительство не знает, что делать»

Лютова: Обсудим новости текущей повестки. Премьер-министр Дмитрий Медведев впервые прокомментировал нашумевшее расследование ФБК Алексея Навального и, соответственно, протесты, которые начались после этого расследования, и молчание властей. Итак, премьер-министр Дмитрий Медведев сказал, что расследование ФБК спонсируют частные инвесторы и цель их — вытащить людей на улицы. Вот и все, по его мнению. Сергей, как вы считаете, сейчас, когда мы видим, когда власти сводят все в исключительно политическую плоскость, если мы говорим все-таки с экономической точки зрения, есть ли у этих протестов те или иные экономические предпосылки, возможно, они как-то становятся катализатором общественного недовольства?

Алексашенко: Маргарита, смотрите, за последние два года, если верить Росстату, уровень потребления населения в России снизился на 15%. То есть эта борьба телевизора и холодильника складывается явно не в пользу телевизора, а холодильник то все-таки одержит какие может локальные, может быть, не очень серьезные, но тем не менее победы. И, конечно, падение уровня потребления, падение уровня жизни должно было сказаться на социальном, на политическом поведении россиян. Насколько тесно связаны эти факторы — давайте поживем, увидим, потому что все-таки как это: одна снежинка — еще не снег, а одна дождинка — еще не дождь.

Собственно, разовая акция 26 марта, безусловно, очень огромная по российским масштабам, она беспрецедентная, прямо скажем, чтобы в 90 городах сразу одновременно практически прошли акции протеста с такой социально-экономической и с экономико-политической повесткой дня, такого в России еще не было. Повторятся ли они, будут ли другие выходы на улицу, является ли этот протест разовым или он является постоянным, и тогда мы можем говорить о том, что она опирается на ухудшение экономической ситуации, нам покажут ближайшие недели, дни и месяца.

Пока мы можем сказать, что комментарий Дмитрия Медведева, он на самом деле достаточно красноречив. Он ничего не сказал о самом расследовании, он не сказал, что этого не было, что я этим никогда не пользовался, что все, что сказано в этом расследовании, — неправда. Соответственно, из этого можно делать вывод, что все, что сказано в этом расследовании ФБК — это правда. А то, что сделано расследование на деньги частных не инвесторов, конечно, у Дмитрия Медведева все, наверное, инвесторы, вообще говоря, граждан, это тоже никто не скрывает. ФБК живет на деньги, которые присылают частные граждане, граждане Российской Федерации. И, собственно говоря, то, что преследуют политические цели, борьба с коррупцией — это политические цели. Потом в этом отношении Дмитрий Медведев признался о существующем положении дел, признал, что гражданское общество России борется с коррупцией, и так косвенно сказал, что все, что сказано в расследовании ФБК — это правда.

Лютова: А вообще удивительно, вы тоже это заметили, когда Дмитрий Медведев говорит, что все это спонсируют некие частные инвесторы — это же, в общем, та самая есть гражданская инициатива, которую, казалось бы, власти должны по идее в идеальном обществе приветствовать. Как вы считаете, у нас все-таки какое-то есть избирательное такое отношение к власти, к гражданским инициативам? Если вы в ОНФ, например, то все хорошо, можно бороться с коррупцией, а если не в ОНФ, то уже нельзя. Получается, мы очерчиваем границы допустимого даже в таких общественных инициативах.

Алексашенко: Помните, у Гашека в «Солдате Швейке» Партию умеренного прогресса в рамках закона. У нас то же самое. Наше общество, вы сейчас правильно сказали, в идеальном обществе это, наверное, должно приветствоваться государством. У нас не идеальное общество и государство далеко не идеальное, я бы сказал так, по уровню развития наше общество, гражданская ответственность существенно выше, чем наше государство, а государство не хочет, чтобы граждане вмешивались в политику. То есть неслучайно и президент, и премьер говорят о том, что это попытка некоторых людей добиться своих политических целей. Да, конечно, да, конечно.

Воздействие граждан на власть с целью изменения политики — это политическая цель. Граждане хотят жить лучше, граждане хотят, чтобы те люди, которые стоят во главе государства, я не знаю, в исполнительной, законодательной власти, чтобы они были честными, чтобы они не воровали и чтобы они преследовали интересы простых россиян, защищали интересы простых россиян, а не только свои собственные. Поэтому, конечно, это движение политическое, и именно поэтому эта инициатива, в том числе антикоррупционная, раз она инициатива, она не нравится государству, ведь все, что делает ОНФ, — это хорошо, но ОНФ точно не преследует никаких политических целей. Это такой придаток администрации президента, он тоже имеет право на существование. То есть нельзя, как сказать, давайте тоже не будем отрицать, что там какие-то результаты позитивные, в конце концов, борьба с коррупцией — это общая цель, и если ОНФ в этом направлении делает что-то, то это хорошо.

Если Следственный комитет арестовывает очередного губернатора-взяточника — это тоже хорошо, потому что борьбой с коррупцией должны заниматься все, с этим в одиночку не справится ни Путин, ни Бастрыкин, ни Навальный, это задача, с которой должно бороться все общество. И хорошо, что мы, как говорится, объединили свои усилия, но цели у всех разные. Помимо цели борьбы с коррупцией, да, конечно, у существенной части россиян есть и политические цели: сделать так, чтобы политика, чтобы действия властей изменились, чтобы они были другими.

Лютова: Конечно же, есть политические цели, ведь все-таки рано или поздно в борьбе телевизора и холодильника холодильник должен как-то зазвучать громче. А сейчас, мне подсказывают, у нас есть звонок. Здравствуйте, вы в эфире, представьтесь, пожалуйста.

— Добрый вечер, уважаемая ведущая и уважаемый Александр Алексашенко, всегда приятно вас слушать и ваше мнение, всегда и слушаю, и смотрю на Дожде, и везде, где вы бываете. И у меня такой вопрос к вам: скажите, уважаемые, куда мы будем выдвигаться в связи с этим взрывом, который произошел в Санкт-Петербурге, приношу свои соболезнования санкт-петербургским жителям, и со всеми этими митингами. Куда будем двигаться, будем закручиваться или открываться? В таком примитивном аспекте вопрос задам:, куда мы будем двигаться и каковы ваши виды на то, что будет происходить?

Лютова: Спасибо. Но вопрос, который, видимо, мучает многих, действительно, куда мы двигаемся. Много событий происходит насыщенно — и митинги, и теперь теракты. Как вы думаете, Сергей, куда мы движемся и, наверное, и политически, и экономическим мы что-то на себе почувствуем, какое-то ухудшение, возможно, потому что бюджет силовиков опять увеличат?

Алексашенко: Мы можем только строить свои предположения, потому что, в конце концов, давайте так: теракт был вчера, и понятно, что еще никаких ответных решений нет, и все, что мы можем делать сегодня, — это выражать соболезнования родственникам погибших и надеяться, что повторения не будет. Дальше силовики, в конце концов, займутся тем, чем им положено, — борьбой с реальным терроризмом, а не борьбой с мирными гражданами, которые выходят протестовать против коррупции в высших эшелонах власти. К сожалению, мы можем опираться на наши исторические опыты, мы хорошо понимаем, что очень часто российская власть использует террористические акции для того, чтобы закручивать гайки внутри страны, причем закручивать гайки в отношении политических оппонентов.

К политическим оппонентам я отношу такой широкий спектр людей, это не только политические партии, которые в принципе уже практически полностью уничтожены. Это и граждане, занимающиеся деятельностью просветительской, фонд «Династия» посмотрите, фонд «Либеральная миссия», «Левада-Центр», то есть, в общем, организации совсем даже не политические. К сожалению, у наших властителей, у Кремля очень плохая история реакции на подобные случаи. Каждый раз мы сталкиваемся с тем, что в очередной раз закручиваются гражданские права и свободы. И есть у меня лично высокие достаточно опасения того, что это может повториться.

Что касается экономической, я бы разделил все-таки, теракт вряд ли всерьез повлияет на экономическую политику, мы не ощутим последствий этого в течение года, может быть, даже двух. У Минфина пока в этом году складывается положение с доходами бюджета существенно лучше, чем было запланировано, он даже позволяет себе покупать иностранную валюту, наращивая Резервный фонд. Поэтому я думаю, что если вдруг Кремль или Белый дом примут решение о дополнительном финансировании силовых структур, я думаю, что это не означает, что будут сокращены расходы по другим направлениям. Сейчас конъюнктурно у бюджета хорошее положение, и там лишние деньги, дополнительные деньги, дополнительное  финансирование будет выделено. Только мы когда читаем новости, мы видим, что в ответ на теракт Нацгвардия закупает, Росгвардия закупает бронемашины, бронированные автобусы. Мы хорошо понимаем, что это, в общем, для борьбы не с теми террористами, которые взрывают поезда и метро, а борьба с мирными гражданами, которые выходят на улицы. Поэтому давайте поживем, опять я повторю, все-таки слишком мало времени прошло, и посмотрим, что произойдет дальше.

Лютова: Конечно, поживем и посмотрим. Вы уже сейчас упомянули, что получается пока у нас ситуация с доходами бюджета благополучная, у Минфина на все хватит, Минфин начал действительно покупать иностранную валюту. Я напомню, некоторое время назад были опасения, что вследствие покупок Минфином иностранной валюты возможно ослабление рубля и, возможно, даже потому, что выгодно бюджету. Есть много вопросов, они практически в каждую программу приходят. Давайте сейчас послушаем. Мне подсказывают, у нас есть звонок. Здравствуйте, вы в эфире, задавайте ваш вопрос, представьтесь.

— Добрый день. Меня зовут Андрей, я звоню из Тюмени. Вопрос следующего характера: сейчас рубль себя чувствует достаточно уверенно по отношению к доллару и к евро. По-моему, федеральному бюджету нужна стоимость доллара, по-моему, 67 рублей. Сейчас он гораздо меньше. Выходит, что рублей в бюджете должно по идее не хватать. Это объясняется тем, что берут доллары по 2% на Западе, вкладывают в наши бумаги под 8%. Это же не может продолжаться очень долго, поэтому вопрос к Сергею Алексашенко: это август, это конец года — сколько еще все это будет продолжаться? Спасибо.

Алексашенко: Андрей, спасибо. Вопрос такой, я бы сказал, профессиональный. Я постараюсь попроще на него ответить. Есть два фактора, почему чего рубль укрепляется, или три фактора, почему рубль сейчас чувствует себя уверенно. Во-первых, цена на нефть выросла, она уверенно, цена на отметке выше 50 долларов за баррель, там чуть-чуть снизилась, ушла на 48-49, недельку постояла и опять ушла наверх. То есть, в принципе, цена нефти достаточно высока, и это делает российский платежный баланс достаточно устойчивым. Это первое.

Второе: я часто об этом говорю и считаю нужным повторить, что весна — март, апрель и май — это такой сезон в российской экономике, когда спрос на валюту существенно уступает, превышая спрос на валюту, уступает предложение. То есть предложение валюты больше. И если вы посмотрите на статистику за последние 20 лет, например, с 1994 года можно найти эту статистику, очень часто в это время, независимо от того, какая курсовая политика проводилась, Центральный банк наращивал валютные резервы. Это означает, что долларов, евро, их в экономике столько, что их никто не хочет покупать, и Центральный банк наращивал свои валютные резервы.

Лютова: Давайте уточним коротко, извините, что я перебиваю. А почему в этот период их никто не хочет покупать? Потому что там пока налоги не пора платить? С чем это связано?

Алексашенко: Знаете как? Я не видел никакого разумного объяснения, мне кажется, что это связано с циклами внешней торговли. То есть знаете как? На новый год уже все закупили, сейчас ничего нового покупать на начало года, уже все оплатили, следующие большие проплаты пойдут где-то в августе, в сентябре, и тогда август-сентябрь — это сезон, когда спрос на валюту всегда превышает предложение. Мы можем объяснить, конечно, почему у нас в июне-июле лето, в декабре, в январе зима. В экономике нужно просто принять как факт. У нас есть периоды зимы для доллара, и зима для доллара — это весна, март-апрель, и есть лето для доллара, когда доллару хорошо, — это август-сентябрь. Такая сезонность она просто имеет место быть. Соответственно, этот фактор повторяется ежегодно, и, конечно, сейчас, когда Центральный банк не покупает валюту, то есть он проводит политику плавающего курса, то весь избыток предложения давит на цену доллара, как всегда, когда долларов много, то цена на него падает. И, собственно, это второй фактор.

И третий фактор — это то, о чем Андрей говорил, это политика Центрального банка, который поддерживает очень высокие процентные ставки рублевые. То есть валютные спекулянты, в хорошем смысле спекулянты, игроки на валютном рынке занимают доллары и евро под 1% годовых, покупают российские госбумаги, которые дают 8%, или размещают деньги в депозитах Центрального банка, который дает 9% годовых при фактически стабильном курсе рубля, и на этом они неплохо зарабатывают. Собственно говоря, этот приток валюты будет продолжаться ровно до тех пор, пока Центральный банк будет держать высокую ставку, что, видимо, будет сохраняться еще долгое время, судя по последним заявлениям, по последнему пресс-релизу Центрального банка, который считает, что именно такая денежная политика должна проводиться еще несколько лет.

Лютова: А Центральный банк сейчас сохраняет такие высокие ставки из-за инфляционных опасений? В чем, как вы считаете, главная мотивация?

Алексашенко: Мне кажется, что мотивация Центрального банка, знаете, как есть такое хорошее русское выражение: лучше перебдеть, чем не добдеть. И мне кажется, что Центральный банк считает, что политика борьбы с инфляцией лучше перекрутить, лучше пережать, чем недожать. Мне кажется, что в этом большая ошибка, потому что, пережимая, Центральный банк закрывает кислород в экономике, перекрывает кислород в экономике, и экономика получает все меньше и меньше кредитов со стороны банковской системы, что тормозит развитие.

Мне кажется, что Центральный банк недооценивает важность такого элемента в политике как словесная интервенция. Борьба с инфляцией — это же не есть арифметическое уравнение. Вы знаете, если бы можно было посчитать, вы знаете, цена на нефть — 50 поставили в уравнение, процентная ставка — столько поставили в уравнение, инфляция прошлого месяца — столько, составили такое уравнение и получили: вы знаете, нужно делать так-то. То есть было бы очень легко бороться с инфляцией, все страны в мире могли бы это делать. Но инфляция — это, в конце концов, в значительной мере реакция экономики на человеческие ожидания, на инфляционные ожидания.

И мне кажется, чего не хватает Центральному банку — жесткости в денежной политике ему хватает, и спрос на кредиты продолжает снижаться, а такой адекватной словесной политики, борьбы с инфляционными ожиданиями на уровне слов Центральному банку не хватает. И мне кажется, знаете как, он видит, что инфляционные ожидания снижаются медленно, но борется не теми методами. Он борется со спросом на кредиты и не борется с инфляционными ожиданиями.

Лютова: Конечно, будем следить за тем, когда Центральный банк смягчится, а пока у нас есть вопрос. И в эфире тот, кто уже дозвонился. Здравствуйте, представьтесь, пожалуйста, задавайте ваш вопрос.

— Здравствуйте. Евгений меня зовут. У меня вопрос: состояние нашей экономики, все-таки конкретный ответ. Она в режиме стагнации или каком-то небольшом росте, или она в таком положении, о котором приличные люди вслух не говорят?

Лютова: Давайте прилично.

Алексашенко: Давайте прилично. Она в стагнации, она не падает, но она не растет. Вы знаете, экономика вообще живой организм, и очень редко бывает, если посмотреть на опыт других стран, чтобы экономика падала больше, чем два года подряд. Но если нет каких-то катастрофических потрясений, войны, восстаний или революций и так далее. Поэтому то, что там после двух лет спада российская экономика, как утверждает и Минэкономики, и Росстат, что она чуть-чуть-чуть начала подрастать — это нормально. Просто нужно понимать, что скорость роста две-три десятых процента или даже 1% в год — это уровень стагнации, когда вся мировая экономика растет на три с лишним процента, то 1% — это правильнее называть стагнация.

Лютова: Мы сейчас уже сказали, что рецессия может продлиться не больше двух лет, а стагнация сколько может длиться?

Алексашенко: Долго. Стагнация может длиться долго. Опять, экономика, которая будет расти на 1% в год, формально это рост, и поэтому уже хорошо, что мы не стоим на месте, но такое состояние может продолжаться очень долго, и десятилетие может продолжаться.

Лютова: То есть десятилетие, видимо, если нет каких-то больших внешних шоков, например, резкого падения цены на нефть.

Алексашенко: Да, резкого падения или резкого роста цены на нефть. Но ведь понятно, что если вдруг предположить так, что цена на нефть начнет на 5, предположим, долларов расти ежегодно или на 10 долларов ежегодно, сейчас 50, потом 60, 70, 80, 90, 100, то, конечно, это будет таким хорошим толчком для российской экономики, и она получит 1-1,5% дополнительного роста, несомненно.

Лютова: Как раз от российской экономики перейдем к вопросам, которые мы собирали на сайте. Вадим Лейбин спрашивает, хочет вспомнить немного нашей экономической истории. «Насколько верно утверждение, что в период 90-х годов власть не раз имела возможность выбирать разработанные для Кремля экономические программы, альтернативные тем, что были приняты?». И Вадим просит рассказать, были ли такие программные развилки, был ли шанс пойти по иному пути.

Алексашенко: Вы знаете, я бы сказал, что в 90-е, нужно все-таки 90-е разделить на непосредственно 1992 год, момент перехода. 1991-1992 год — это когда нужно было совершить решительный шаг, нельзя перескочить пропасть в два прыжка, и нужно было в какой-то момент перейти от плановой экономики, которая опиралась на решение госплана, к рыночной экономике, которая опиралась на свободные цены. И здесь, соответственно, выбор был сделан где-то в 1990 году, после того, как была обсуждена и, на самом деле, президент Горбачев одобрил программу «500 дней», которая предлагала сразу перейти к свободным ценам. Или отложить этот момент, и отложили его до начала 1992 года, и это резко повысило стоимость реформ.

Дальше была развилка — это сам непосредственно 1992 год, и здесь, все постсоциалистические страны с этим сталкивались, была развилка проводить быструю макроэкономическую стабилизацию, то есть зажать бюджет, не допускать роста дефицита бюджета, и за счет этого проводить жесткую денежную политику, за счет этого быстро в течение 3-4-5 месяцев погасить инфляцию. По этому пути пошла Чехия, по этому пути пошла Польша, по этому пути чуть позднее пошла Словакия, собственно говоря, все прибалтийские страны пошли по этому пути. Россия выбрала иной путь и, соответственно, эта макроэкономическая стабилизация и снижение инфляции заняло шесть-семь лет.

То есть на самом деле и такая устойчивая однопроцентная инфляция — это уже конец 1996-1997 год. То есть мы потеряли время. Потом в течение 90-х годов, если брать то что называется структурной политикой, институциональной политикой, по большому счету, у российского правительства всегда был выбор — либо делать, либо не делать. Вот набор мер, решений, которые нужно было сделать, он был колоссальный, его постоянно можно было обновлять, и были действительно разные программы, и в правительстве их писали, и проправительственные центры, и антиправительственные центры, и оппозиционные. У всех можно было найти какие-то здравые элементы.

И поэтому главный вопрос, главная развилка для правительства было: что делать и вообще делать что-то или не делать? И эти моменты они не чередовались. Иногда правительство предпочитало ничего не делать, иногда были такие бурные моменты такой повышенной активности. Поэтому я бы сказал так: ключевая развилка, там уже был набор из множества решений, некоторые из которых реализовывались, некоторые — нет.

Лютова: Но видимо, вопрос, что делать, вернее, делать или не делать — он до сих пор актуален для нашего правительства. И у нас уже есть звонок. Здравствуйте, вы в студии, задавайте ваш вопрос.

— Здравствуйте. Это Дмитрий, Санкт-Петербург. У меня вопрос следующего порядка: если бы в 2014 году не было бы политики, не было бы Крыма, санкций, антисанкций и прочего, каким бы, по мнению Алексашенко, был бы курс доллара сегодня?

Лютова: Спасибо, Дмитрий.

Алексашенко: Дмитрий, вы знаете, история не знает сослагательного наклонения, поэтому говорить на эти гипотезы, оценивать такие вероятности тяжело. Я думаю, смотрите, ведь если бы не было Крыма, если бы не было Донбасса, то, наверное, все-таки цена на нефть, давайте говорить, что она вещь не связанная ни с российской политикой, ни с американской политикой. Будем исходить из того, что цена на нефть вела себя так же, как она вела бы сейчас. И я думаю, что рубль был бы или доллар был бы на 10-15% дешевле, то есть где-то 47-50 рублей за доллар был бы такой курс сейчас. Но это, знаете как, пол-потолок-палец, этот такое интуитивное ощущение, я не могу его ни подтвердить никакими расчетами, ни обосновать. Это интуитивное ощущение.

Лютова: Не будем действительно гадать на прошлом, я помню и в 2014 году по-разному оценивался сиюминутный вклад политических факторов в курс, в инфляцию. Вернемся к глобальным вопросам экономической политики, которые интересуют наших зрителей. И вот от истории экономической политики, от развилок прошлого переходим к сегодняшнему дню. На сайте Вконтакте Наталья Шурудилова спрашивает: «Говорят, что у правительства нет единой экономической программы. А от кого это вообще зависит, ее принятие?».

Алексашенко: От премьер-министра. У нас во главе правительства стоит премьер-министр. И, собственно говоря, иметь или не иметь экономическую программу, зависит от него.

Лютова: Все-таки когда говорят об экономических реформах, в первую очередь эксперты, говорят, что нужна политическая воля. А политическая воля у нас на уровне правительства действительно есть, она там вообще возможна?

Алексашенко: Давайте тогда сделаем шаг назад. Смотрите, Маргарита, для политика непринятие решения — тоже решение. Нельзя сказать, что президент Путин или премьер Медведев, или вице-премьер Шувалов что-то не понимают, что происходит. Они люди грамотные, они хорошо понимают, что происходит с экономикой, и очень хорошо понимают, что главная проблема российской экономики — это низкие инвестиции, нежелание бизнеса рисковать, нежелание бизнеса вкладывать деньги, потому что в России не защищаются права собственности. Когда Дмитрий нас в предыдущем вопросе спрашивал, что было бы с ценами на нефть, я думаю, что вопрос будет: а что было бы с российской экономикой? Так вот российская экономика резко замедлилась уже в 2013 году, у нас темп роста составлял 1,3% притом, что нефть стоила 108 долларов за баррель в среднем, а Крым и Донбасс еще никому в страшном сне, наверное, и не снились. То есть на самом деле экономика начала замедляться задолго до снижения цен на нефть, и задолго до политических событий. И поэтому это и было реакцией экономики на ту политику, на незащищенность прав собственности. Если вы почитаете или послушаете выступление и президента, и премьера, они об этом говорят. Они говорят: да, в России есть такая проблема. Только они не предлагают ее решать, потому что решение этой проблемы лежит на пути проведения политических реформ. То есть нужна политическая конкуренция, нужен независимый суд, нужны независимые СМИ, нужны правоохранительные органы, которые будут защищать права собственности, а не гонять демонстрантов по Тверской улице в Москве или в Петербурге. Но об этом речи не идет. Собственно, такого выбора — делать или не делать политические реформы — он есть, но ответ на него: политических реформ в России не будет. Дальше политический вопрос: Россия прекратит войну против Украины, Россия выведет свои войска из Донбасса и добьется снятия санкций? Ответ: нет, это не является целью российской внешней политики, этого не будет, по крайней мере, скажем так, в ближайшие год-полтора-два, дальше смотреть пока бессмысленно.

Лютова: Видимо, даже если это случится, это не гарантирует того, что наши власти займутся проблемой незащищенных прав собственности.

Алексашенко: Смотрите, права собственности сами по себе, там же следующий вопрос: санкции будут отменены или не будут отменены. Ответ: санкции не будут отменены. И вот пространство для каких-то конструктивных решений у правительства все сжимается, сжимается и сжимается. Дальше: нужно ли проводить активную бюджетную политику, можно ли тратить больше денег из бюджета, чтобы стимулировать рост? Ну, например, восстановить программу субсидирования процентных ставок по ипотеке. Ответ: денег нет в бюджете. Бюджетная политика жесткая, поэтому денег давать не будем. И это вычеркнули.

И в результате у правительства остается совсем небольшой спектр возможностей, которые используются тоже плохо, потому что сегодня принимается одно решение, завтра принимается другое решение, прямо противоречащее. То есть никакого вектора в экономической политике нет. И поэтому вот у нас у всех складывается такое ощущение, что вот у правительства нет программы, потому что правительство не знает, что делать. Оно не знает. Точка А — нам примерно понятно, где находится российская экономика сегодня, а вот что такое точка Б и как туда попасть — мне кажется, что ответа на этот вопрос у правительства пока нет.

Лютова: И, видимо, программа — это, на всякий случай, ничего не делать. А у нас пока есть звонок. Здравствуйте, задавайте ваш вопрос, вы в эфире.

— У меня какой вопрос: весь мир что делает — он все цены… резко подешевели кредиты. То есть 1%, 2% — вполне возможно получить кредит для производства. А у нас они дорогие. Может быть, нам пора печатать деньги, выдавать кредиты промышленности под 0% годовых, и тогда она начнет развиваться?

Лютова: Спасибо. Мы как раз сегодня уже об этом поговорили — о том, что ЦБ пережимает, вот что, пора действительно разжать?

Алексашенко: Мы начали на эту тему говорить, и я считаю, что для той инфляции, которая сегодня в России — 4% с небольшими, которые уверенно движутся вниз, 9.75 процентной ставки Центрального банка, плюс дальше маржа за риски, и этот кредит стоимостью 12–15% годовых в рублях для российской экономики неподъемен. Вот российская экономика при такой цене кредита развиваться не может, и да, Центральному банку нужно снижать процентную ставку, я не знаю, процентов до 6–7, и это могло бы как-то подтолкнуть спрос на кредиты. Но Центральный банк этого не делает.

Я против того, чтобы выдавать бесплатные кредиты для промышленности, все-таки у нас ситуация разная, и нельзя сравнивать то, что было в американской экономике, и то, что в российской. Потому что если в России давать бесплатные рубли, то мы все очень хорошо понимаем, куда эти рубли пойдут — они пойдут на покупку валюты, потому что в долгосрочные перспективы российской экономики никто не верит, наши права собственности не защищаются. И вкладывать в развитие экономики никто не будет. А вот в устойчивость доллара в долгосрочной перспективе все верят, поэтому если дать бесплатные деньги, тот все тут же побегут покупать доллары.

В Америке, в Европе такой проблемы не существует. Ведь когда в Америке проводилась политика почти дешевых денег, почти бесплатных, или в еврозоне, никто в Америке не бежал и не покупал евро, и никто в еврозоне не бежал и не покупал доллары или там английские фунты стерлингов. Там все работали в национальной валюте. Вот в России пока такого доверия к национальной экономике нет. Соответственно, политика таких нулевых процентных ставок при…  давайте так говорить, инфляция в России — четыре с лишним процента, а Еврозона и Америка думают о том, как бы у них не было дефляции, как бы инфляция не стала отрицательной, как бы цены не начали снижаться. Поэтому все-таки экономическая политика, она немножечко разная.

Лютова: То есть получается при нынешней инфляции в 4% с небольшим, вы говорите, что вполне могла бы быть ключевая 6–7, получается, мы могли бы рассчитывать теоретически на стоимость кредита где-нибудь в районе десяти, даже ниже?

Алексашенко: Ну я считаю, что 8–9% была бы нормальная стоимость кредита в экономике.

Лютова: Может быть, будем надеяться, мы когда-нибудь это увидим, и сейчас у нас еще есть звонок. Здравствуйте, говорите, пожалуйста.

— Здравствуйте, меня зовут Ефим, и я хотел задать, может быть, примитивный вопрос такого плана. Уважаемый Сергей Алексашенко говорит про экономическую политику, про экономические законы. А вообще действуют ли они в России, где узкая группа лиц контролирует доходы, прибыль, имеет ли значение повышение цены на нефть, если доходы этого под вопросом, видит ли эти доходы бюджет?

Лютова: То есть подчиняется ли российская экономика единым экономическим законам?

Алексашенко: Подчиняется. Вы знаете, как это ни печально звучит, российская экономика подчиняется законам — и законы всемирного тяготения в России работают так же, как и в других странах мира. Российская экономика, мы сегодня немножко об этом говорили, она все-таки рыночная по природе. Для любой экономической системы самое главное — это состояние равновесия. И в плановой экономике состояние равновесия обеспечивается большим количеством компьютеров, большим количеством людей, которые в Госплане, Госнабе, Госкомцен, Госкомтруде и дальше-дальше по списку, считают, что произвести, по какой цене, кому продать и так далее. А в рыночной экономике это все решают свободные цены.

Так вот в России в основном свободные цены. И за счет движения цен на товары экономика находит равновесие, и за счет свободного движения курса рубля экономика находит равновесие. Ведь посмотрите, там у нас было в 2008 году падение цен на нефть и в 2014–2015 падение цен на нефть. Так вот в 2014–2015 падение цен на нефть оказалось и длиннее, ну и вообще говоря, по масштабам не менее сильным, а экономика легче отреагировала — потому что правительство, Центральный банк, точнее говоря, перестал держать курс доллара, они сказали: все, давайте отпустим. И экономика приспособилась к новым условиям.

Поэтому экономические законы работают. И мы вот сегодня говорили в предыдущем вопросе, что был опять эпизод, если смотреть историю и в 2008 году, и в 2014 году, то есть Центральный банк давал банкам в момент падения цен на нефть, Центральный банк давал кредиты банкам, условно, по 8 или 10 процентов годовых в то время, когда доллар дорожал на 8 или 10 процентов в неделю. Ну как вы думаете, вот экономический закон, куда нужно вкладывать в этом случае рубли? Ну конечно, в покупку валюты. И российские банки, предприятия, население достаточно быстро это делали. То есть экономические стимулы — они вполне очевидны, и они работают и в России, и в других странах мира. Поэтому от этого не избавиться, закон всемирного тяготения един.

Лютова: Да, я помню несколько лет назад Герман Греф на одном из инвестиционных форумов тоже пытался, правда, чиновникам напоминать, что законы экономики — они как законы физики, в общем, везде едины и избегать их не получится. Сейчас вернемся к вопросам, которые мы собирали заранее на сайте, и в том числе, у нас есть видеовопросы, которые мы снимали. Прежде, чем мы к ним перейдем, вот хочется опять вернуться немного к теме митингов и реакции, в основном, молодых людей на антикоррупционные расследования, вот многие социологи говорят, что часть мотиваций молодых людей в том, что они не видят, как себя найти в будущем, если есть одни госкомпании, куда, в общем, не попадешь, где все проверенные дети каких-нибудь еще чиновников или топ-менеджеров, а куда еще идти, как начинать свой бизнес — непонятно. Давайте послушаем видеовопрос как раз о будущих профессиях.

— Какие профессии будут востребованы на рынке труда в 2023 году?

Алексашенко: А в 2024 — другие.

Лютова: Ну давайте возьмем среднесрочную перспективу, перефразируем немного.

Алексашенко: Да. Я не знаю, конечно, какие профессии будут востребованы в 2023 или 2024 году, но я очень хорошо могу, уверенно, заявить, что через 20 лет, например, в 2035 и 2040 году существенная часть профессий, которые будут востребованы, — это те профессии, которых мы сегодня даже не знаем. Вот их просто не существует. Ну даже если вы посмотрите там 20 лет назад, то условно говоря, какая-нибудь профессия веб-дизайнера отсутствовала как класс. Ну просто никто не знал. А сейчас вот… Или онлайн-магазины и все, что связано с онлайн-торговлей — это, собственно, профессии, которые появились в последние пару десятилетий. Поэтому жизнь быстро меняется, профессии появляются новые.

Я готов сказать, какие требования будут к рабочей силе. Вот требования к рабочей силе, что вы должны быть готовы к тому, что вам не удастся всю жизнь — 40 лет — проработать по одной профессии. В течение своей трудовой жизни вам нужно будет два, а то и три раза поменять профессию, которую вы занимаете, поменять вид деятельности. А для этого вы должны в течение всей своей трудовой деятельности учиться. Соответственно, первое — должна быть гибкость в том, чем вы занимаетесь, второе — у вас должна быть постоянная система обучения, вы должны уметь обучаться, третье — безусловно, важнейшим требованием профессии будущего является владение компьютером, ну, скажем так, минимум, это то что называется офисные приложения. А вообще говоря, я считаю, что для будущего какой-то минимальный курс программирования нужно знать, нужно уметь очень хорошо пользоваться поисковыми системами, искать информацию в интернете, нужно уметь ее анализировать и излагать внятно. Я считаю, что обязательным требованием к профессии будущего является знание иностранных языков, в первую очередь, английского. Ну вот такой набор, я точно понимаю, если у вас все это будет, то вы точно найдете место, где вам найдется хорошая интересная работа.

Лютова: То есть скорее надо работать над навыками, а не над конкретной профессией.

Алексашенко: Да, конечно.

Лютова: Мы посмотрим еще один видеовопрос, который сняли наши корреспонденты.

— Я — учитель информатики, я бы хотела спросить о том, какие мероприятия планируются в отрасли IT, чтобы она развивалась и становилась основной в российской экономике?

Лютова: Да, доживем ли мы до момента, когда у нас IT будет основной отраслью российской экономики?

Алексашенко: Не доживем. Думаю, такого на нашей жизни не случится. Ну просто у нас слишком большой удельный вес сырьевых отраслей, слишком большой вес инфраструктурных отраслей — энергетика, транспорт и бюджетная сфера, и, конечно, IT не будет у нас такой ведущей или крупной сферой. Будет или не будет она расти — вы знаете, ведь это же зависит от того, как в целом, какой будет становиться российская экономика. То есть вот если правительство будет толкать ее в сторону конкуренции, что, ребята, давайте конкурировать с мировым рынком, давайте завоевывать свои ниши, то без развития IT конкурировать на мировом рынке невозможно. Вы не можете стать современной компанией с отсталыми IT-системами или без них — на счетах считать сегодня уже, наверное, ни у кого ничего не получится.

Если правительство будет говорить: нет, слушайте, у нас, знаете, вот у нас импортозамещение, у нас национальный производитель, покупай отечественное, и там для всего отечественного будут скидки, то, конечно, здесь говорить о том, что сфера IT будет как-то сильно востребована или будет передовой, или будет конкурентоспособной, тоже невозможно. Поэтому вот сфера IT, она так же, как и банковская система, и многие другие — это такой обслуживающий сектор. То есть вот если у экономики есть требования на современное или прогрессивное, или решение завтрашнего дня, то, соответственно, этот сектор может развиваться. А если вот, как в банковской системе, главное, что она должна делать — отмыть деньги в одну или другую сторону и взять чемоданчик денег здесь и выдать чемоданчик денег там, то вряд ли такую банковскую систему можно назвать передовой.

Лютова: А теперь тогда перейдем к вопросам о личных финансах, и вопросом сегодняшнего дня, я думаю, все сейчас следят за будущим нашей налоговой системы, в том числе, наши зрители, и вот Айдар у нас на сайте спрашивает: «В чем разница между налогом на добавленную стоимость и налогом с продаж для конечного потребителя?». Я напомню, все-таки иногда звучат какие-то робкие такие идеи ввести у нас и налог с продаж или заменить вообще налог с продаж, он одновременно с НДС редко работает. Итак, вот все-таки для конечного потребителя на что обращать внимание, когда идут все эти дискуссии — то ли про повышение НДС, то ли про налог с продаж?

Алексашенко: Для обычного потребителя, для рядового, если ставка НДС равняется ставке налога с продаж, то разницы нет никакой. Ну просто если ставка НДС — 18%, а ставка налога с продаж — 7%, то замена одного на другой приводит к падению доходов бюджета и к снижению налогового давления, к снижению доли налога в цене. Поэтому ответ очень простой. Все остальное — это касается технологии, как собирать налоги, это касается распределения налогового бремени между различными секторами экономики — вот должно, наверное, быть более равномерным, как в случае НДС, где оно должно концентрироваться исключительно на сфере потребления и перекладываться только на физических лиц — это уже вопрос настройки, чего хочет добиться, не знаю, правительство, Дума, чего хочет добиться налоговое ведомство, как им проще работать. Но при равенстве ставок для потребителя нет никакой разницы.

Лютова: А в целом по тому, как сейчас складывается обсуждение будущей налоговой реформы, вы как считаете, чего хочет добиться наше правительство будущей налоговой реформой?

Алексашенко: Ответ: не знаю.

Лютова: Вот настолько неясны их цели, получается, что даже вы не знаете?

Алексашенко: Нет, ну у нас же как вот: президент дал команду обсуждать все это в закрытом режиме и не выступать ни с какими заявлениями, и уж тем более не выступать с целями — а чего мы хотим добиться. Поэтому в отрывочных заявлениях можно слышать разную аргументацию: кто-то хочет добиться одного, кто-то — другого. Минфин говорит: а мне, говорит, вообще все равно, самое главное, чтобы доходов в бюджете стало чуть-чуть больше. Поэтому у каждого свои цели, наверное.

Лютова: А какие следовало бы ставить цели? При реформировании налоговой системы.

Алексашенко: Справедливость между различными секторами, справедливость между населением и экономикой, и корпоративным сектором, справедливость в правах региональных, федеральных, местных органов власти. То есть если Россия — федерация, значит, у региональных органов должно быть больше налоговых полномочий. Видимо, Россия должна сохранять… У России есть нерешенная проблема — будущее пенсионной системы, и не решив, каким будет будущее пенсионной системы, нельзя построить налоговую систему, потому что, либо у нас пенсионная система живет за счет своих налогов, и тогда вопрос о снижении 30-процентной ставки вообще стоять не может, либо мы говорим: нет, вы знаете, пенсионная система будет все время дотироваться бюджетом, и тогда мы можем говорить, что давайте мы вам снизим здесь налоги и повысим в другом месте. Ну вот такой набор вопросов.

Лютова: Справедливость — вот чего нам нужно, видимо, когда-нибудь ждать от налоговой системы. Сергей, спасибо большое.

Фото: Сергей Пятаков / РИА Новости