Сергей Алексашенко о том, когда бензин будет по 90 руб., Сечин пожалуется на Медведева, а ФСО займется экономикой

Здравствуйте. В эфире программа «Деньги. Прямая линия», как всегда по понедельникам, в 17.00. Меня зовут Маргарита Лютова, ближайшие 45 минут я в вместе с вами в этой студии буду беседовать с гостем, к сожалению, не нашей студии, но нашим гостем по скайпу. К нас сегодня присоединяется Сергей Алексашенко, экономист, который, наверное, уже не нуждается в дополнительном представлении. Сергей Владимирович, здравствуйте, спасибо, что вы к нам присоединились сегодня.

Добрый день, Маргарита.

Начнем, наверное, со свежей сегодняшней новости, которая, казалось бы, другое государство, а у нас в красных строчках, под пометкой «срочно». Это заявление, пока еще на источниках, о том, что Ангела Меркель после 2021 года покинет свой пост канцлера. В этой связи, понятно, почему в России такое внимание к этой новости, это все-таки наш газ, это наши «Северные потоки». Вот как, на ваш взгляд, есть ли у этой новости такие геоэкономические последствия? Стоит ли нам опасаться мало того, что проблем с газовыми проектами, так еще, может быть, усиление европейских санкций, если вместо Ангелы Меркель придет кто-то более, скажем, «ястребино» настроенный по отношению к России.

Давайте так говорить, что непосредственно к нашим деньгам это, конечно, никакого отношения не имеет, и ни в этом году, ни в следующем году, мы, наверное, ничего и не ощутим. Но, с другой стороны, мне кажется, что решение Ангелы Меркель, оно было, знаете, достаточно очевидным, если не сказать, что запоздалым. В принципе на последних парламентских выборах в ФРГ, ее партия, выступила неудачно, она с большим-большим трудом, при огромных ограничениях, смогла сформировать правящую коалицию, и в общем, было очевидно, что она уже утратила и харизму, утратила энергию, не смогла найти противостояние альянсу «За Германию» AfD, новой такой националистической партии. С другой стороны ее поджимают левые и «зеленые», и по-хорошему, ей, конечно, надо было уходить раньше и вообще, не только с поста лидера партии, но и с поста канцлера.

Сейчас, мне кажется, что ее такое, знаете, как с одной стороны и с другой стороны, как всегда у экономистов, которые почему-то не бывают однорукими, вот она, с одной стороны, говорит, что я уже не буду биться за пост канцлера в 2021 году, но с другой стороны, буду сидеть на этом месте и никому его не отдам еще три года. Мне кажется, что это такая большая неудача для ее партии, потому что в принципе вот эти три года можно было использовать для того, чтобы появился какой-то новый лидер, который бы проявил, показал свою политику, продемонстрировал и как-то к новым выборам подошел с новой энергией. А так получается, что партию к выборам поведет вот такое старое правительство, еще больше ограничений, потому что практически во всех землях, Федеральная Республика Германия состоит из земель, вот во всех землях ее партия терпит поражение, коалиция теряет места, и, конечно, это не будет говорить об усилении ее позиции.

Германия будет ослабевать политически. То есть экономически, конечно, Германия останется мощной державой, безусловно, лидером европейского континента, но, мне кажется, что политически и в Еврозоне, и во взаимоотношениях с Америкой, и во взаимоотношениях с Россией, Ангела Меркель становится, знаете, выражение американское, «хромая утка», то есть уже все понимают, что ее дни сочтены, даже если это еще целых три года, и в общем, с ней долгосрочно договариваться ни о чем не имеет смысла. И у нее не будет, конечно, такой поддержки среди германских политиков.

Насчет «Северного потока» я бы не стал давать какие-то негативные прогнозы. Мне кажется, с точки зрения, знаете, как business as usual и real politic, вот эти два термина, они определяют отношение Германии к «Северному потоку». Дружба дружбой, а табачок врозь, а здесь наоборот, санкции санкциями, но выгода для экономики должна стоять на первом месте. Для германской экономики «Северный поток-2» выгоден, потому что он приносит дешевый российский газ в стабильных объемах в Германию, в Германии ни банки, ни компании не берут на себя никаких рисков, связанных со строительством газопровода, все риски лежат на «Газпроме», поэтому, знаете, почему надо отказываться от такого лакомого пирожка. И мне кажется, что здесь кто бы ни стал канцлером Германии, он, в общем, будет придерживаться той же самой точки зрения, потому что все-таки бизнес-поддержка будет очень велика у этого решения.

«Сделала все, чтобы сохранить покерфейс». Что пишут западные СМИ об уходе Меркель с поста канцлера 29 октября Ангела Меркель объявила, что покидает пост главы «Христианско-демократического союза Германии» (ХДС) и не б...

То есть «Газпрому» за будущее, за политическое будущее Германии можно пока не беспокоиться? Останемся в топливно-энергетическом секторе, но плавно перейдем куда ближе, к нашим деньгам и к России. Это вопрос цен на бензин, который снова встает в связи со всяческими заявлениями, вот буквально сегодня премьер грозит уже заградительными пошлинами. У нас есть вопрос на нашей странице «ВКонтакте» от Мария Есько, которая где-то встретила такие полуанонимные прогнозы независимых заправок о том, что к концу следующего года бензин может достигать в цене 90 с лишним рублей за литр. И вот Мария спрашивает, насколько это реально, или это какая-то страшилка от нефтяников или продавцов бензина? И что вообще сейчас происходит с регулированием на рынке бензина?

Ну, 90 рублей за литр это из области ненаучной фантастики. Мария может успокоиться, и наши все зрители могут успокоиться, конечно, сегодня об этом никто не говорит, это практически двукратное повышение цен на бензин, даже больше. Но вместе с тем нужно вспомнить, как бы открутить немножко ситуацию назад, что в мае-июне этого года, когда цены на бензин пошли вверх в связи с тем, что мировые цены пошли вверх, а Минфин в это время поднимал акцизы, была достигнута такая временная договоренность Минфина и нефтяников, что Минфин снижает акцизы на бензин на полгода, а нефтяники замораживают цены. Собственно говоря, в конце года эти полгода истекают, и Минфин сказал, ну как, я вам обещал акцизы снизить на полгода, вот я их снизил. С 1 января акцизы возвращаются на прежний уровень и еще больше увеличиваются.

Вот просто если повышение акцизов, которое Минфин хочет провести с начала года, переложить на цену на бензин, то, по оценкам экспертов, это получается по 3-4 рубля за литр. И понятно, что нефтяники не могут в один, что называется, день поднять цены на бензин сразу на 3 или на 4 рубля, и они начинают давить постепенно. Первыми страдают независимые автозаправки, у которых нет поддержки в лице добывающих компаний, таких вертикально интегрированных. Они говорят, что мы уже сейчас вынуждены покупать бензин по оптовым ценам, которые выше, чем розничные. Их поддерживают, конечно, и все наши крупные монстры типа «Роснефти», «Газпром нефти», «ЛУКОЙЛа» и так далее.

Все хотят от Минфина добиться новых каких-то денег, и, что называется, загоняют Минфин в угол, такой шантаж, что если не дашь нам денег в той или иной форме — либо откажешься от повышения акцизов, либо дашь нам какую-то еще дотацию, субсидию — то мы будем повышать цены на бензин. Надо сказать, что вот здесь хорошая вторая часть вопроса, как у нас регулируются цены на бензин. По большому счету, они никак не должны регулироваться, потому что в России цены на все товары свободные, почти на все, на услуги регулируется, и бензин…

Но мы знаем, что реальность немного мрачнее, и что все-таки они регулируются.

А реальность, конечно, сложнее, да. Реальность немножечко сложнее, и вместо того, чтобы пойти… Правительству хочется, я понимаю, популистское желание неким образом сдерживать цены на бензин. Есть достаточно прямой способ, вы берете, как тарифы железных дорог, и индексируете на темпы инфляции минус 0,1%. И вот говорите, ребята, инфляция выросла на столько, цены на бензин вырастают вот на столько, и пожалуйста, вот мы вам регулируем цены на бензин. С одной стороны, вроде как они растут, с другой стороны, они растут в меру общей динамики цен.

Правительство наше пытается провести одновременно, как они называют хитро, налоговых маневров, субсидировать добычу, субсидировать нефтеперерабатывающие заводы. Там уже, вот когда вы начинаете читать все эти слова, налоговые маневры, отрицательные акцизы, логистическая добавка, и я слушаю выступления чиновников на всевозможных заседаниях, то складывается полное ощущение, что никто не понимает, как это работает. Просто там все настолько запутано, а еще индивидуальные характеристики по разным месторождениям, для них разные ставки отдельных налогов, на добычу полезных ископаемых, вот здесь сам черт голову и ногу сломит. И в результате никто не понимает, а на бензине-то как это будет сказываться?

И получается, что на бензин реагируют по факту, то есть как случилось весной, когда цены начали расти, и это никто не ожидал, для всех это оказалось большим-большим сюрпризом. И все разводили руки, ну как же так, мы же хотели лишь в бюджет денег собрать, акцизы повысили, а тут еще мировые цены выросли, и как-то вот одно на другое наложилось, и цены на бензин пошли вверх. И вот правительство не очень понимает… Правительство хорошо понимает, чего оно хочет, но боится использовать прямой инструмент, и поэтому звучат такие угрозы. Сегодняшняя угроза премьер-министра Медведева, она вообще говоря, она достаточно, если ее всерьез прочитать, что правительство введет заградительные пошлины на экспорт нефти и нефтепродуктов, это по большому счету Медведев объявляет войну всему нефтяному лобби.

У нас ведь такое уже было, заградительные пошлины. К чему это привело в прошлый раз? Если мне не изменяет память, в 2009 году, по-моему, вводили, и дальше они действовали несколько лет.

Нет, этого еще никогда не было. Заградительные пошлины, это повышаются пошлины на нефть и нефтепродукты так, чтобы внутренние цены оказались выше внешних мировых цен за вычетом вот этих пошлин. То есть сделать для нефтяников, забрать в бюджет столько денег, министру финансов Силуанову, чтобы он мог сложить в кубышку дополнительно несколько сотен миллиардов рублей, чтобы нефтяникам было выгодно продавать бензин внутри страны, а не экспортировать его, бензин, мазут, дизель, нефть сырую. Вот что такое заградительные пошлины.

Потому что сегодня у нас правительство пытается вдогонку играть как бы наоборот, есть мировая цена, есть транспортная составляющая, и вот правительство какую-то часть от мировой цены забирает, называя это экспортной пошлиной, и говорит — окей, вот примерно такими должны быть цены внутри страны. Но после этого мировая цена растет, пошлина не растет, и соответственно внутренняя цена потихонечку начинает расти вверх, подтягиваться. Вот правительство хочет сделать все наоборот, то есть если верить словам Медведева, мы сделаем пошлину такой, что у вас доходы от продажи нефти за границей будут меньше, чем доходы от продажи бензина внутри страны по нынешним ценам. Это такое очень жесткое заявление, и я предвижу, что нефтяники, во главе с Игорем Сечиным, таким клином пойдут в Кремль и будут доказывать президенту Путину, что, похоже, Дмитрий Анатольевич как-то заигрался немножечко, он не понимает, что является основой российской экономики.

А вот с точки зрения состояния бюджета, есть ли у Минфина вариант не повышать акцизы опять?

Есть, конечно. Есть, конечно, потому что повышение акцизов на бензин даст Минфину 200-250 миллиардов рублей в расчете на год. Но просто чтобы мы понимали, что в этом году, в 2018 году, Минфин в Фонд национального благосостояния отложит примерно 5 триллионов рублей сверхплановых доходов от цены на нефть, то есть в 20-25 раз больше. По большому счету, это такие копейки с точки зрения нашего бюджетного благополучия, при нынешних мировых ценах на нефть. Но если цены на нефть упадут, то эта проблема как раз исчезнет, поэтому, я считаю, что, конечно, с точки зрения государственной политики взгляда на ситуацию, конечно, Минфин должен отказаться от повышения акцизов на бензин, на нефтепродукты, потому что по большому счету это, кроме социального недовольства и еще большего усложнения системы регулирования внутреннего рынка, ничего не дает.

С одной стороны, кажется, вот сейчас нефтяники тем самым клином, как вы сказали, пойдут к Путину требовать прекратить все эти игры с налогообложением нефтяной отрасли. Но ведь здесь всегда возникает какое опасение? Что хоть акцизы не повысят, а бензин все равно дорожать продолжит, как у нас часто бывает. Вот насколько такой вариант возможен? Или все-таки вот здесь ручное регулирование включится, например, дорогие нефтяники, если мы сейчас не трогаем, не вводим заградительные пошлины, вы уж, будьте любезны, придержите ценники на заправках.

Смотрите, полгода это работало, да? То есть где-то в самом, в самом конце мая правительство с нефтяниками договорилось о такой схеме, и вот пять месяцев это работало. И собственного говоря, и сейчас это работает, просто нефтяники играют на опережение, говоря, что вот если мы еще дождемся повышения акцизов, то вот тогда начнется катастрофа, мы предупреждаем вас. То есть, пожалуйста, вертикально интегрированные компании крупные, опять повторяюсь, «ЛУКОЙЛ», «Сургутнефтегаз», «Газпром нефть», «Роснефть», вот эти компании, они в состоянии удерживать цены на бензин на нынешнем уровне. Но с Нового года они этого делать не смогут, и они предупреждают правительство заранее. Если какой-то компромисс будет достигнут между Минфином, правительством и нефтяниками, то, я считаю, нефтяники будут заинтересованы в том, чтобы выполнять это соглашение.

Получается, что интересы нефтяников в кои веки совпадут с интересами простых потребителей их бензина, что бывает нечасто.

Понимаете, какие парадоксы в российской жизни бывают, кто бы мог подумать об этом.

Да, обычно все наоборот. Ну что, от парадоксов, к сожалению, далеко не отойдем российской экономической политики. На прошлой неделе прошло, казалось бы, дежурное событие под названием совещание по национальным проектам, под председательством президента Путина. По-моему, все уже толком забыли, что это за такие национальные проекты, какой-то громкий термин, который должен выполнить вроде как майский указ Путина. И в связи с этим два заявления, вы у себя, по-моему, в твиттере обращали внимание, что Путин начал говорить, что надо подсчитать, чуть ли не сколько станков нужно для того, чтобы все эти нацпроекты достигли своей цели в виде экономического роста или/и выполнения его указа. Вот насколько вероятно, что это действительно выродится в какое-то современное подобие Госплана?

Давайте так, мне кажется, что это совещание было совсем не дежурным, оно было содержательным в том плане, что президент Путин достаточно четко обозначил, рассказал, что такое нацпроекты. Нацпроекты — это как потратить 28 триллионов рублей в течение шести лет. То есть сам Путин поперхнулся, когда эту цифру произносил, сказав «Да, это астрономическая сумма», то есть даже на него эти масштабы вот этого дележа бюджетных денег произвели сильное впечатление. Поэтому давайте к этому относиться как-то с уважением, серьезно, это огромные деньги, и количество интересантов в том, чтобы поучаствовать в их использовании, оно, конечно, велико.

Проблема состоит в том, что эти национальные проекты, и вообще весь майский указ Путина, мая 2018 года, явились полной неожиданностью для всех. Мне кажется, что над ним работала очень узкая группа людей в президентской администрации, и никто не был готов, ни Минфин, ни отраслевые ведомства, и никаких самих, собственно говоря, ни нацпроектов, ни содержания, ни подпроектов, ни планов, ни программ, ничего не было.

И даже, может быть, те самые интересанты, которые готовятся осваивать астрономические суммы, не были готовы к такому празднику.

Никто не был готов. Никто не был готов, ни у кого не было готовых предложений. Собственно говоря, еще месяц назад, когда Минфин вносил бюджет в Государственную Думу, правительство вносило бюджет в Государственную Думу, было написано, что содержание национальных проектов будет уточняться по мере их утверждения. То есть в бюджете зарезервированы деньги на эти национальные проекты, но никто не знал, чем они будут наполняться.

Там разберемся.

Да. И вот в ходе этого совещания четко выразились, как-то проявились две позиции. С одной стороны, позиция, которую озвучил президент Путин, и которую вы, я сказал, такая госплановская, что нужно узнать, нужно поставить цели, нужно понять, какое оборудование (о количестве станков не было, но какие станки, точно звучало), какое оборудование мы должны произвести, кто его будет производить, кто будет финансировать, то есть чисто госплановский подход. Как будто можно взять, не знаю, продолжительность жизни, вот для того, чтобы продолжительность жизни россиян выросла, нужно сделать два прорыва в генной инженерии, нужно завоевать пару Нобелевских премий, нужно разработать 25 видов новых лекарств, которые будут конкурентоспособны на мировой арене, финансировать все это дело будут Внешэкономбанк, Внешторгбанк, Газпромбанк и дальше по списку, производить это будет вот этот, вот этот и вот этот, а еще нужно подготовить кадры к этому делу, вот примерно звучало это таким образом.

И очевидно, что все эти планы, которые рисовались в Кремле, они опираются на песок, потому что Госплан это была огромная структура, которая работала с отраслевыми министерствами, которая, вообще говоря, знала про каждое отдельно взятое предприятие, что оно производит, кому оно продает, по каким ценам у кого что покупает. Сейчас, конечно, такого ничего нет, и вот эта фраза, которая мне очень нравится, когда говорится — мы должна чего-то такое сделать. И когда у чиновника спрашиваешь, а мы, скажите, это кто? Вот мы, это вы, как члены правительства? Нет, ну зачем вы так, мы это вот российская экономика. То есть некое такое пожелание в воздух. И, собственно говоря, Путин озвучил эту позицию, позиция президентской администрации, которую Путину в уши закладывает помощник президента по экономике Андрей Белоусов.

А есть другой подход, бизнес-подход, который интересантов, которые говорят — окей, вы собираетесь поделить 28 триллионов рублей, мы в этом хотим поучаствовать. И они начинают предлагать свои идеи, давайте мы сюда вложим, не знаю, правительство вложит триллион, ну и мы миллиардов 50 вложим, правительство сюда вложит полтриллиона, ну и мы сюда там что-то такое вложим. И получается такая, совершенно не сходящиеся, не пересекающиеся плоскости, одно дело это кремлевские хотелки, которые нарисованы из каких-то таких побуждений, не опирающихся на реальность, а с другой стороны конкретные интересанты, которые хотят денег. И вот на этом совещании, которое прошло на прошлой неделе, вот Путин пытался понять, как дело-то обстоит, в конце концов, кому деньги-то давать, то ли президентской администрации доверить делить деньги, то ли бизнесу отдать, чтобы они распилили.

Вот здесь попробую быть адвокатом, не то чтобы дьявола, но в общем, президентской администрации и помощника президента по экономике Андрея Белоусова. Может быть, он как раз хочет, как лучше? Не чтобы интересанты несли какие-то непонятные, выгодные только им проекты, и только осваивали, а, может, он считает, ну ладно, мы тут разберемся, с чиновниками, сейчас вот напишем все как надо, сделаем нацпроекты, сделаем достижение всех показателей майского указа без этих всех известных фамилий и кланов, которые год за годом на подрядах все это осваивают.

Сильно сомневаюсь, что президентская администрация думает в таких терминах, потому что как это, у наиболее сильных лоббистов, которыми являются госкомпании, госкорпорации, у них есть возможности воздействия на администрацию. И все сводится к тому, что дайте деньги нам, госкомпаниям и госкорпорациям, а мы дальше разберемся. Это первое. Второе, опять я повторю сравнение с советским Госпланом, президентская администрация не в состоянии проследить, не то что там люди глупые, я думаю, никто в современном мире не может написать технологическую цепочку, что нужно сделать для того, чтобы…

Ну, например, хорошо бы победить рак, вообще, в принципе хорошо бы. Не знаю, хорошо бы победить рассеянный склероз, чтобы эта болезнь, с ней хотя бы что-то можно было сделать, чтобы как-то людям помогать. Вот это замечательная цель, но оттого, что в майском указе президента прописать, что нужно этого добиться, но дальше что делать президентской администрации, можно все расписать, кроме того, что пока наука не знает, как это сделать. И оттого, что поручить каким-то научным учреждениям, в Академии наук или в Курчатовском институте, или еще кому-то другому, ребята, у вас есть 36 месяцев, чтобы разработать лекарство от рака. Ну, дальше? Они скажут, ну хорошо, давайте нам триллионов десять, мы сделаем. В смысле, десять триллионов освоим, а дальше лекарство получится — хорошо, не получится, знаете, как, тоже бывает, отрицательный результат в науке тоже результат.

Понятно. Будем следить за тем, как эти недостижимые цели будут превращаться в конкретные задачи, проекты, и кто за ними пойдет первым в Кремль. Я бы еще коротко, чтобы завершить эту тему, обсудила бы вот какую новость. Тут агентство РБК сообщило, что, оказывается, следить за тем, как выполняются проекты, и главное, как к ним люди относятся, будет, ни много ни мало, Федеральная служба охраны. Меня эта новость удивила. Это что получается, все эти национальные проекты, которые нам кажутся вопросами какого-то большого бизнеса и вот таких пышных совещаний, они становятся абсолютно политическим вопросом, которые должен к каждому добраться в опросник. А как вот вы, Василий Иванович или Иван Иванович, относитесь к достижению целей, поставленных в майском указе?

Чуть-чуть по-другому, Маргарита. На самом деле это поручение предложение того же самого Андрея Белоусова.

Да-да, вот удивительно, все успевает.

Он отвечает за выполнение майского указа, то есть он стоит во главе всей этой бюрократической машины, которая должна доложить президенту, что все хорошо. Но ведь уже все хорошо поняли, особенно Путин, по своим майским указам 2012 года, что правительство научилось отчитываться об их выполнении, только народ этого не видит. И неблагодарный народ, он говорит: «Слушайте, ваши указы, конечно, может быть, и выполнены, но вот как-то мы этого всего не ощущаем». Соответственно, Андрей Белоусов предложил ввести такие социологические опросы, чтобы спрашивать у людей — вам жить лучше стало или не стало после того, как майские указы выполнили, вы там ощутили облегчение или не ощутили? Для наших слушателей, наверное, надо сказать, что Федеральная служба охраны — это специализированное подразделение, такая спецслужба российская, которая занимается охраной, физической охраной президента и высших должностных лиц Российской Федерации.

В том-то все и дело, вроде не их работа, если непосредственно смотреть.

Понимаете, у нас вот это, вроде как не их работа, и они должны заниматься чем-то другим, но в общем, давно уже было известно, что Федеральная служба охраны, ФСО, проводит социологические опросы в регионах на политическую тематику. Они этим занимаются уже несколько лет. И это, на мой взгляд, даже письмо Белоусова, предложение Белоусова поручить это, проведение опросов, ФСО, говорит о том, что Кремль не доверяет вот тем самым государственным центрам, опросным центрам, центрам опросов общественного мнения, это и ВЦИОМ, и Фонд общественного мнения, потому что они уже настолько хорошо понимают ответ, который должно получить правительство, что само правительство и Кремль уже не верят этим центрам общественного мнения. А поручать «Левада-центру», как иностранному агенту, тоже вроде как невозможно.

И мне кажется, что это говорит о том, что социологическая служба, социологические исследования в масштабах России, они, вообще говоря, уничтожены напрочь, вот этим постоянным давлением Кремля и желанием получить тот ответ, который уже заранее всем хорошо известен. Или, знаете как, сначала вы социологам даете ответ, потом говорите, сформулируйте вопрос так, чтобы получить вот такой ответ. Касается ли это рейтингов поддержки президента, касается ли это рейтингов губернаторов, которые с треском проигрывают выборы, ведь, собственно говоря, это и есть результаты деятельности российских социологических служб.

Поэтому, мне кажется, к вопросу о том, что занимаются не тем, знаете как, у нас ведь не только ФСО, Федеральная служба безопасности, она должна, по большому счету, бороться с террором, бороться с наркотрафиком, с организованной преступностью, с киберпреступлениями, а она у нас борется с бизнесменами. Вот основная деятельность Федеральной службы безопасности — это борьба с экономическими преступлениями. Но там деньги, понимаете, что там шпионов ловить или террористов, а вот бизнес отжимать, «кошмарить», как сказал премьер-министр Медведев, это святое дело. Поэтому меня не сильно удивляет то, что российские спецслужбы занимаются непрофильным делом, но для меня очень важно то, что Кремль признал, что он не доверяет официальным социологическим службам.

Ну, что ж, вряд ли мы, конечно, узнаем результаты этих социологических опросов, но может быть, как-то просочится. Будет тоже любопытно.

Почему? Мы результаты этих опросов знаем уже сегодня. Послушайте, вот вы сидите дома, вам на домашний телефон, ведь опросы проводят только по домашнему телефону, на мобильные телефоны почему-то нельзя звонить, хотя на самом деле люди зачастую уже не пользуются домашними телефонами, особенно молодое поколение. Вам звонят и говорят: «Здравствуйте, Маргарита. Вам звонит полковник Федеральной службы охраны Пупкин. У нас к вам вопрос». Вы грамотный человек, знаете, что такое Федеральная служба охраны. Любой ответ, какой вам надо ответ, я вам скажу. Правда? Ведь это же смешно даже.

Мне проще, у меня домашнего телефона тоже нет, до меня тоже не доберутся и до моих неправильных ответов.

Видите, как вам хорошо, у вас домашнего телефона нет. Значит, будут звонить тем, у кого он есть, и запугать, полковник ФСО, тут же человек скажет, да-да, люблю, все хорошо, жизнь стала лучше, знаете, жрать нечего, но в принципе жизнь замечательная, майские указы на меня воздействуют благотворно.

Да, есть нечего, но майские указы и нацпроекты замечательные.

Одобряю и поддерживаю. Линию партии одобряю и поддерживаю. Или как, не одобряю, но поддерживаю.

Ну что ж, от социологии, разочаровывающей совершенно, перейдем к статистике, которая пока все-таки, может быть, не до конца в таком удручающем состоянии. Есть данные о доле убыточных предприятий в нашей экономике. По итогам восьми месяцев она перевалила за 30%, и это самый большой показатель с 2014 года. В этой связи у меня вот какой вопрос, это действительно такое плачевное состояние, или в этом есть какой-то вклад попытки, назовем это, налоговой оптимизации, когда показываешь убыток, чтобы не платить лишнего. Чего здесь больше? Как правильно интерпретировать такие данные?

Маргарита, я больше склонен верить второй гипотезе, тем более, что Росстат, к сожалению, кроме вот этой общей цифры, количества убыточных предприятий, не дает их разбивку ни по секторам, ни по количеству занятых, ни по объему производства. То есть понять, грубо говоря, мы же понимаем, что благополучие российского федерального бюджета держится на 20 или 30 компаниях, но ни одна из них не является убыточной. Значит, с бюджетом будет все хорошо, и значит, российское государство будет стоять уверенно на своих, пусть и глиняных, но ногах.

А от того, что, не знаю, там 100 тысяч или 200 тысяч малых предприятий или малых предпринимателей показывают убытки, для того, чтобы уйти от налога, в принципе, бюджету от этого ни жарко, ни холодно, а люди играют в игру «попробуй, догони» с государством. Потому что они очень хорошо понимают, что если на них давят, с одной стороны, местный полицейский или местный прокурор, или санитарный инспектор, или пожарный инспектор, или еще какой-то другой инспектор, и говорит — ты мне денег, пожалуйста, дай, за то, чтобы я тебя не закрыл, вот если он со всеми расплатится, со всеми требованиями, то у него на налоги денег не останется. И он разными правдами-неправдами все эти взятки розданные показывает на свои расходы, и у него остаются убытки. Извините, на налоги денег не остается.

Поэтому, мне кажется, что всерьез не надо придавать этому значения. Этот фактор, знаете, давно кто-то сказал хорошую фразу, что баланс российского предприятия — это отражение состояния души главного бухгалтера. Вот он может там вам нарисовать все что угодно, и если баланс, отчет по прибыли у крупных компаний налоговая служба проверяет, то, конечно, у сотен тысяч мелких предпринимателей никакая налоговая служба проверить ничего не в состоянии. А если вдруг на налоговиков спустят план и скажут, знаете, нужно срочно собрать денег, то налоговая служба просто выезжает такими организованными поездками, приезжает на какое-нибудь предприятие, на самое ближайшее к ним, желательно, там садятся, говорят, выделите нам быстро помещение, и мы начинаем копировать у вас все документы.

После того, как на протяжении трех дней работа предприятия блокируется, генеральный директор приходит и спрашивает: «Ребята, объясните, в чем дело?». Ему говорят: «Слушай, нам надо налоги собирать, вот мы не понимаем, где у тебя что искать, ну вот либо ты сам заплатишь вот такую сумму, мы с тобой давай сейчас акт напишем, где мы чего у тебя нашли, и ты нам заплатишь эту сумму. Либо мы тебе дальше будем блокировать твою работу, и тебе небо покажется с копеечку». Умный директор всегда соглашается и сам пишет на себя акт, донос, что я недоплатил налоги в таком-то объеме и готов их доплатить. Поэтому, я считаю, что вот эта цифра, которую дает Росстат, она ничего не отражает и ничего не показывает.

Ну что ж, иначе она выглядит совершенно удручающей, хотя непонятно, что из этого грустнее.

Да, если ей верить, выглядит ужасно, но это же неправда.

От такой текущей статистики я бы перешла к глобальному вопросу нашего зрителя. На сайте наш подписчик Сергей оставил вопрос. Он, ссылаясь на опыт, в его представлении, Южной Кореи, пишет, что там переворот в экономике, по его данным, занял 20-25 лет, и в среднем по каким-то странам, которые этот переход проходили. И пишет, что ему печально осознавать, что он обречен видеть нынешний уровень жизни, как в Южной Корее, вокруг себя только в глубокой старости. И спрашивает, есть ли, на ваш взгляд, вариант, при котором на это потребуется в России все-таки меньше, чем 20-25 лет?

Найдите 5 отличий: сравнение бюджетов России и Южной Кореи от Андрея Мовчана

Давайте начнем сначала с Южной Кореи. Там на самом деле, за два последних года… 25 лет это примерно срок жизни человеческого поколения, так считается, то есть наши дети рождают в возрасте 25 лет, поэтому примерно такой срок. Вот за последние годы, начиная с 1950 года, я бы сказал, что в Южной Корее прошло уже две такие масштабные, как сказать, перестройки экономики. Сразу по завершении корейской войны, в 1953 году война закончилась, с 1960 года Корея начала, как это называется, мирное строительство, и первый заход Кореи, первая модернизация Кореи, — это был переход от аграрной страны к индустриальной.

Собственно говоря, вот он занял примерно 25-30 лет, соответственно, возникли огромные чиболи, такой конгломерат, всеядный, где есть банки, компании, все это принадлежит каким-то крупным семьям, связанным с государством. Соответственно, они начали создавать крупные предприятия, как правило, требующие большой рабочей силы и не очень высокой производительности труда: сталелитейные, судостроительные и прочие, и прочие. И вот на этом деле Южная Корея быстро поднялась, и за эти 25 лет сельское население быстро уменьшилось, население переместилось в города, соответственно, возник вот этот спрос населения, и южнокорейская экономика стала уже такой, что называется, экономика среднего уровня развития.

Но корейцы на этом не остановились, они в середине восьмидесятых годов сказали, хватит нам этих чиболи, хватит нам государственного монополистического капитализма, начинаем с ними бороться, начинаем бороться с коррупцией в правительстве. Посадили четырех подряд президентов, одного за другим, знаете, то ли действующего президента посадят, то ли президент только уйдет в отставку, его там за коррупцию посадят после этого. И вот начинается модернизация Кореи следующая, она привела к тому, что Корея стала одним из лидеров технологического развития, то есть Корея ушла от трудозатратной модели экономики, где нужно большое количество рабочей силы, Корея стала производителем продукции высокой технологи. И то, что мы видим, это и компьютеры, и мобильные телефоны, и абсолютно современные автомобили, электроника, много-много чего другого, и вот это стало второй модернизацией Кореи.

Есть ли у России такой шанс? Знаете, как сказать, я считаю, что у каждой страны есть шанс модернизироваться, и сказать, что это можно быстрее, чем за 25 лет, радикально, наверное, это все-таки было бы обманом. Мне кажется, что чудес не бывает, и особенно в экономике с большими, громадными, огромными расстояниями, как российская, рассчитывать на то, что срок беременности можно сократить с девяти месяцев до четырех, наверное, не очень правда. Но самое главное, для того, чтобы модернизация случилась, ее нужно в какой-то момент начать. Вот если по этому пути не пойти, если не создавать независимый суд, не защищать права собственности, не развивать политическую конкуренцию, то есть не построить прочный фундамент экономики, то все разговоры о модернизации будут превращаться в то, что мы видели, о чем мы говорили уже — в совещания по нацпроектам, когда бюджет будет выделять огромные деньги, а все собирающиеся у президента за столом будут обсуждать, как бы их потратить.

То есть пока получается, даже те самые 25 лет отсчитывать просто рано, потому что ничего, кроме этого совещания, мы не видим. Да, грустная на самом деле получается картина совершенно.

Грустная.

Хочется на какой-то оптимистической мысли заканчивать программу. Вот разве что, но и то тут есть свои подводные камни, нас спрашивают «ВКонтакте», наша подписчица Ольга, вопрос вечный, волнующий любого потребителя, как ни странно. Ну, почему странно, все мы смотрим постоянно за курсом иностранных валют, а здесь как не подумать о нефти. Вот Ольга спрашивает, снизятся ли цены на нефть, и насколько резко это будет происходить? Есть ли какая-то, я продолжу ее вопрос, опасность нефтяного шока, отрицательного для российской экономики, судя по тому, что сейчас есть на рынке нефти?

Ольга, должен вас успокоить, что никакой угрозы рынку нефти в настоящее время… Мы понимаем, что горизонт такой, не очень длинный у нас у всех. Более того, я бы сказал, что есть некие ожидания того, что на рынке нефти произойдет новый всплеск и новое повышение цены, связанное с тем, что с 4 ноября, уже на самом деле через неделю, Соединенные Штаты Америки вводят санкции против Ирана, и частью этих санкций является запрет на покупку иранской нефти.

И по всем оценкам, примерно полтора миллиона баррелей в сутки иранской нефти перестанет попадать на мировые рынки, притом что мировое потребление нефти где-то 95-97 миллионов баррелей в сутки. В общем, примерно 1,5% нефти исчезнет с рынка, и понятно, что в такой ситуации это приведет к тому, что цены на нефть, скорее всего, будут расти. Никаких источников пока восполнения этого дефицита нефти не видно, Иран не готов идти на компромиссы, поэтому, мне кажется, я не люблю предсказывать цены на нефть, так же как и курс доллара, но мне кажется, что в Новый год мы войдем с хорошим настроением, цена на нефть точно не должна упасть до Нового года.

Вот, видимо, и Минфин уже к этому готовится, с хорошим настроением. Другое дело, что у нас в последнее время курс, даже если его не прогнозировать, но он уже не так, скажем, линейно следует за нефтью, не так сильно укрепляется, как сильно дорожает нефть, что в этом смысле может нас немного расстраивать.

Маргарита, я только хотел закончить на хорошем, а вы меня опять толкаете в какой-то негатив. Просто сегодня на курс рубля, помимо цены на нефть, вы абсолютно правильно говорите, что зависимость прямая такая исчезла, очень сильное влияние оказывают санкции американские. Даже не столько сами санкции, сколько постоянные разговоры о них. И не надо забывать, что 4 ноября ожидаются санкции против Ирана, а в районе 22 ноября ожидается вторая волна санкций против России за применение химического оружия на территории Великобритании. И вот какими будут эти санкции, сильными или не очень жесткими, какие заявления со стороны американской администрации последуют, будут ли там новые угрозы новых санкций в ближайшие месяцы, конечно, это сильно влияет на курс рубля.

И еще один фактор, который влияет, это вот политика Минфина и Центрального банка, которые постоянно путаются, Минфин должен покупать валюту на рынке или покупать валюту у Центрального банка. Потому что, напомню, в тот момент в августе, когда курс доллара начала быстро расти, Минфин заявил о том, что он не будет покупать валюту на рынке, будет покупать ее напрямую у ЦБ. Естественно, спрос ушел с рынка, доллар немножечко ослаб, рубль укрепился.

Вот это обещание Минфина истекает в конце года, с Нового года Минфин собирается повышать акцизы на бензин и заодно снова выйти на рынок покупать доллары. Понятно, что если Минфин начнет интенсивно покупать доллары на рынке, это доллар будет укреплять, а рубль ослабевать. В общем, два фактора — это позиция российского Минфина и позиция американского Минфина, которое является ведомством, которое вводит санкции, вот они тоже, конечно, сильно влияют на курс рубля.

На этом открытом вопросе сегодня, к сожалению, прервемся. Естественно, будем следить на Дожде и за американскими санкциями, и за действиями Минфина. Спасибо большое Сергею Алексашенко. Оставайтесь на Дожде. С вами была программа «Деньги. Прямая линия».