Леонид Парфенов о цензуре: власть прямо управляет повесткой дня основных СМИ

Парфенов: Во-первых, хорошо, что такой спор вообще состоялся. Вспоминаются времена перестройки, программа «12 этаж», когда наконец-то стали о чем-то спорить, а то до этого было единство. И все-таки когда на федеральных каналах справоросс говорит с единороссом, смешно считать это спором. А здесь все-таки дискуссия по насущной проблеме.

Мне кажется, что, конечно, есть цензура. Главлит тоже официально назывался Комитетом по охране государственных тайн в печати, он формально не считался цензурой. Самое главное, и мы все понимаем, что власть определяет повестку дня основных СМИ. Вот и всё. Да, Владимир Владимирович, например, как руководитель, как главный редактор какого-то СМИ решил бы, что не нужно давать новость про эту узбечку с детской головой. Но ведь мы знаем, что все каналы были развернуты, просочилось через блоги, что корреспонденты туда выехали. Это было сказано из единого центра.

Если решает независимый редактор, что такова редакционная политика, понятно, что Cosmopolitan ― это другой журнал, чем Forbes, это другое дело. А когда мы знаем, что все происходит из единого центра, как это иначе назвать, как не цензурой? Первое, что приходит в голову, ― да, нельзя Навального на Первый канал. А куда можно, кроме Дождя? Навальный занимает второе место на выборах мэра Москвы, собирает больше четверти голосов. Он хоть раз появился на канале ТВ Центр? Это же четверть голосов москвичей! Какое это вообще СМИ, что это за канал, на котором 10 лет назад никогда не было ничего плохого про Лужкова, а сейчас ничего нет хорошего про Лужкова. И ничего плохого про Собянина. Это же не совпадение, это, конечно, цензура.

Государственная власть прямо управляет повесткой дня в основных СМИ, делая это несколько по-другому, чем в советские времена, но, в принципе, первый заместитель главы президентской администрации ничем не отличается от Михаила Андреевича Суслова, который, как известно, снимая  Аджубея, говорил: «Что это такое? Я, секретарь ЦК по идеологии, открываю газету „Известия“ и не знаю, что в ней написано!». Ведь невозможно представить, чтобы первый замглавы администрации президента, Володин ли, Сурков ли, был бы поражен чем-то в новостях федеральных каналов: «Боже мой, что они про нас раскопали! Мы попались! Они такое узнали, а мы это таили!».

Так что хоть горшком назови, только в печку не ставь. Да, конечно, есть редакционная политика. Но если она независима, то да, это редакционная политика, а если этой редакционной политикой просто прикрывают своего куратора из власти и говорят: «Это мы сами свободно решили, что не надо нам. Навальный совершенно не интересует москвичей, зачем ему появляться на канале ТВЦ?»… Ну пожалуйста.

Вот мое суждение. Я тоже работал в советских СМИ и даже был какое-то время целым старшим редактором областного телевидения на заре туманной юности, так что даже чужие программы, папки с этими программами относил в этот самый Главлит. Сидела бабушка в оренбургском платке и ставила штампики.

Леонид Геннадьевич, мы услышали позицию Владимира Владимировича. Если бы он был главным редактором, то не показал бы эту новость как не очень интересную. А вы бы показали этот сюжет в программе «Намедни»?

Парфенов: Наверно, да. Судя по тому, какой был резонанс, поскольку это была еженедельная программа, к концу недели мне бы было совершенно очевидно, что среди новостей недели это замолчать нельзя. Опять-таки, это вопрос моего личного вкуса.

Дальше следующая история. Показывать ли голову, делать ли какую-то реконструкцию, требовать ли психиатрического освидетельствования, замалчивать ли то, что она выкрикивает какие-то исламистские лозунги, или все-таки их как-то отфильтровать (мало ли что говорит безумный человек). Безумец будет говорить какие-то православные благоглупости, например, всякое может случиться. Это следующий вопрос: как это выбрать. Но наверняка, конечно, просто по резонансности самого события неделя без него была бы просто непредставима.

Еще один важный вопрос. Алексей Анатольевич поднял тему того, что, по сути, даже такой уважаемый человек, как Владимир Владимирович Познер, участвует в преступлении, в цензуре, которая происходит по факту. Вы согласны с этим? Вы вели с Познером программу.

Парфенов: Я всё слышал. Я согласен с Владимиром Владимировичем. Это вопрос, который каждый сам решает. Наверняка многие идут на компромисс, но ни от кого, кроме Владимира Владимировича, мы про это не слышали. Это тоже дорогого стоящее признание.

Вы бы пошли на такой компромисс? Вы дружите с Константином Эрнстом. Он вас приглашает и говорит: «Лёня, времена стали меняться, поговорил с Володиным, Громовым, вроде как разрешают вернуть „Намедни“».

Парфенов: Нет, такое не говорят и ни на кого никогда не ссылаются. Это вопрос темперамента.

Вам предлагают вернуть вашу программу. Нельзя только обсуждать пять тем.

Парфенов: Это смешно. Это фантастика, не может такого быть. Это вопрос темперамента. Лев Толстой кричал «Не могу молчать!», а остальное население страны полагало, почему бы и нет. Вот и всё. Это вопрос личного выбора. Владимир Владимирович говорит, что он идет на какие-то компромиссы ради того-то. Я уважаю этот выбор. А я на какие-то иду, на какие-то нет. По-всякому бывает.

Одно то, что Владимир Владимирович об этом говорит открыто, с ним можно это обсуждать ― это уже более чем достаточно, особенно в нынешних условиях.

За кого вы голосуете сегодня?

Парфенов: Я голосую за свободу слова. Я против цензуры.

За дружбу.

Парфенов: «Какие нежности при нашей бедности?». Вообще смешно в XXI веке со всеми этими замалчиваниями мне быть против Познера или Навального. Кстати сказать, о возможностях разных каналов. Да, Владимира Владимировича не стали показывать с Донахью на том канале, но ведь никто не запрещал на других каналах. Не существует никакого центра. Руководство этого канала ― не пресс-секретарь Белого дома сказал: «Чего себе позволяют эти либералы? Слишком вы подраспустились!». Это действительно был вопрос редакционной политики. Это может быть неприятно конкретному журналисту, когда его выставляют, говорят, что он неформатен или что-то еще.