Серьезная музыка – это попса: «Полюби меня такой, кака я есть»

Лиманова: У нас в студии Михаил Семенович Казиник, музыкант, музыковед, культуролог, писатель, режиссер, актер, драматург, профессор Драматического института Стокгольма, ведущий эксперт Нобелевского концерта. Спасибо большое, что пришли к нам. Я знаю, у вас впереди серия концертов в Москве в Доме музыки в субботу. «Петя и волк» - мировая премьера. Вот объясните мне, пожалуйста, почему это мировая премьера? И почему это вы покусились на текст, написанный самим Сергеем Прокофьевым, и решили его переписать?

Казиник: Покусился, потому что я дерзкий человек, а без дерзости, без дерзания ничего не будет. А покусился, потому что был вынужден. Потому что уже 80-е годы прошлого века, выступая с «Петей и волком» перед детьми, я понял, что дети уже другие. В 90-е совсем другие, в 2000-е другие, и теперь совсем не такие, как были в 1936-м году, когда Сергей Сергеевич писал текст для тех детей.

Лиманова: Так вы что, там сленговые выражение вставили?

Казиник: Нет. Дети 36-го года, когда они садились в зал, им говорили: «Рано утром пионер Петя открыл калитку и вышел на большую зеленую лужайку». После этого начиналась музыка и дети 36-го года сидели и долго слушали. Дети года 2012-го от Рождества Христова…

Лиманова: С клиповым мышлением долго сидеть не будут.

Казиник: Да. Они сказали: «Открыл уже. Ну, вышел, а теперь что?». А ведь там дальше продолжается музыка, там лужайка, там листочки, там цветочки, там созерцание, там медитация, там мышление. А современный ребенок… Должно что-то свершиться, экшен. То ли волк на него должен напасть, на этого Петю, то ли бандиты должны его разрезать или схватить его в заложники, он сын «нового русского» дедушки. То есть должно что-то произойти в первые три секунды. И вот дети сейчас, я их называю «дети, больные эффектом Тома и Джерри», потому что когда папа и мама хотят побыть в тишине, они сажают ребенка, ставят ему все серии «Тома и Джерри» и тогда они могут удалиться надолго. А ребенок, если бы они за ним понаблюдали, сидит вот так. Все - рождается болезнь. Ребенок так не может сосредоточиться. Он уже не Сократ, он уже не будет слушать Баха.

Лиманова: Ну и что же вы тогда идете на поводу времени? Зачем же?..

Казиник: Я не иду на поводу, наоборот. Вот я теперь сделаю все, чтобы дети услышали музыку, но, через вербальное восприятие. Пионер Петя уже не пионер, а просто мальчик Петя.

Лиманова: Уже не пионер, действительно.

Казиник: Он выйдет, он пойдет, он увидит, он будет каждую секунду дышать, чувствовать, видеть, испытывать состояние. Скажем, Прокофьев написал, что птичка сидела на одной ветке, кошка на другой, а птичка сидела подальше от кошки, а волк смотрел на них жадными глазами. Но пишет Прокофьев как гениальный композитор. Тема волка: смотрел то на птичку, то на кошку. То есть, пишет правильно в музыке, как гений. Он гениальный композитор. А текстовой он не гениальный. А в тексте он пишет: «А волк ходил и смотрел на них жадными глазами». Как он мог смотреть на них, если одна там, а другая там? Он не мог смотреть на них. То есть он не косой, понимаете? Или в конце чем заканчивается, помните? Волк так торопился, что проглотил утку живьем. Так заканчивается великая сказка для детей. Что дети думают? Теперь - где уточка? Уточка где? Я помню…

Лиманова: Да, я помню, я переживала по поводу уточки.

Казиник: Я помню, я своему сыну, когда закончилась сказка, он смотрит глазами полными слез, я говорю: «Что с тобой?». Он говорит: «А где уточка?». Я говорю: «Уточку съел волк». Он: «А где уточка?». Я говорю: «Она там». – «Но она живая?». Я говорю: «Живая». И я подумал: боже, садист какой, живая уточка в животе у волка. И знаете, что я сделал? Я выпустил уточку, а закончил: «Вот и ворота зоопарка - прекрасней волка нет подарка. Не забывайте сказку, дети, сильнее волка - птичка с Петей и с уточкой».

Лиманова: Отлично.

Казиник: Там все, там я сделал аллитерации. Я показал, что делала русская поэзия Серебряного века. То, что делал Пушкин – аллитерация: «Жил был поп, Толоконный лоб. Пошел поп на базар». Понимаете? Посмотреть. Я сделал то же самое: «Это кто закрякал рядом? Это утка».

Лиманова: То есть, вы в стихотворной форме сделали?

Казиник: В стихотворной форме. Я сделал там аллитерации такие, что я подражаю дедушке. Дедушка не просто говорит «Какой ты, Петя, нехороший мальчик. Ведь ты большой уже, большой уже. Места опасные. Если из лесу выйдет волк, ой-ей-ей. Что тогда?». То есть я все это сделал. Дети хохочат как сумасшедшие. Они реагируют. Они слышат музыку и слышат симфонистов. Например, охотники убили волка, там тема: охотник – парам-пам-пам. Тара-ра - волк. Второй охотник – тарам. То есть рисунок - охотник ведет волка. С одной стороны охотник, и с другой. В зоопарк ведут, чтобы не убежал, с двух сторон подстраховывают. Написал в музыке. А в тексте написал: «Охотники вели волка». Да не вели они волка, они шли с двух сторон, защищались.

Лиманова: Теперь я понимаю, почему мировая премьера, действительно.

Казиник: А потому что дети услышат по-другому музыку. А перед этим мы с ними будем очень здорово шутить. Мы будем пытаться выбрать другие инструменты на роли. Они же будут кричать: «Кто лучше всего, дедушка?». Они скажут: «Контрабас». – «Ой, контрабас, идите сюда, вам предлагают быть дедушкой». И контрабас начинает нежно-нежно, высоко-высоко. Контрабас и так умеет. Я скажу: «Это вы что, решили таким плаксивым дедушку?». Или трамбон. Вон трамбон. Я говорю: «Трамбон давайте». И вдруг трамбон - тара-рам-пара-ра. То есть все инструменты начнут фокусничать, баловаться. И они начнут. То есть, понимаете, классическая музыка, на самом деле, не серьезная музыка, а легкая музыка. Серьезная музыка - это попса: «Полюби меня, какая я есть». Вот там, где предлагают есть каку - это серьезно. А классическая музыка - это игра с богами. Это игра за бессмертие, игра человека планеты Земля с вечностью. Вот это мне нужно показать, убедить бывший гулаговский, бывший советский народ, убедить, что кроме культуры и искусства ничего нет. Все остальное - политика.

Лиманова: Вот о политике. Не могу не задать вам этот вопрос. Вот сегодня Владимир Путин выступает в Госдуме (до сих пор еще, по-моему, там находится) с отчетом о деятельности правительства за прошлый год. Я нашла вот такую цитату: «Телеэкран все извергал сказочную статистику. По сравнению с прошлым годом стало больше еды, стало больше одежды, больше домов, больше мебели, больше кастрюль, больше топлива, больше кораблей, больше вертолетов, больше книг, больше новорожденных - все больше, кроме болезни, преступлений и сумасшествия. С каждым годом, с каждой минутой все и вся стремительно поднималось к новым, и новым высотам». Джордж Оруэлл, 1984-й.

Как вы думаете, с музыкальной точки зрения как можно проиллюстрировать сегодняшние события в политике в Госдуме сегодня, где скандал был и справедливороссы покинули зал заседаний? Вот эти вот победные слова Владимира Путина о том, как мы движемся вперед, и не оглядываемся назад?

Казиник: Вы знаете, все опять по Булгакову. Помните, там маэстро: «Урежьте марш». Вот «урежьте марш». Этот урезанный булгаковский марш и речь Преображенского профессора из «Собачьего сердца», а урезанный марш - из «Мастера и Маргариты». Это единственное, что я, не гражданин России. Если бы я был гражданином России, я бы сейчас вам наговорил, но поскольку все-таки…

Лиманова: А у вас шведское гражданство?

Казиник: У меня шведское гражданство, и еще одно более экзотическое – белорусское. И все равно не имею права. Как белорус тоже не имею права. Не трогаю я никого, чтобы можно было выступать перед людьми. Не хочу трогать, боюсь. Потому что Берия не сумел взять власть, до Берии был Ежов - не сумел, Дзержинский не сумел взять власть. Никогда тайная полиция не могла взять власть. Взяла. А теперь вы говорите «справедливые выборы». Какие справедливые? Кого выбирать? Вы говорите «демократия». Какая демократия, когда Гулаг, «Время Зеро», те дети, которые не рождены, не воспитаны, не сформированы, их нет. Нет 37-го года, нет 48-го года, нет 41-45-го, нет 60-х годов, нет 70-х, они под Вашингтоном живут. Что вы хотите? Кто остается?

Лиманова: Михаил Семенович, все это трагическое прошлое, прошлое нашей страны, но мы-то живем настоящим. Вот мы с этой данностью к этому моменту историческому подошли и что?

Казиник: Послушайте, тогда все просто. Нужно понять одну вещь: сейчас нужно ставить на культуру. Все это идет от дикого бескультурья. Потому что элита выжжена, культурный слой вырезан, вырезано несколько поколений подряд. Почитайте форумы Интернета. Такое впечатление, что все из тюрьмы вышли на день и заполнили форум. Один пишет умную статью, я думаю: «Наконец-то». Вдруг читаю первый же отзыв - дурак дураком, ничего не понял. Ругает того, кто написал статью. Второй ругает первого, третий ругает второго, а четвертый пишет, что во всем виноваты евреи. И на этом кончается форум. То есть, понимаете, то есть шизофрения вялотекущая, иногда взрывающаяся. Когда продовольственная программа в Советском Союзе была, принимали без коров вырезку из продовольственной программы - это был взрыв шизофренический. То вдруг Перестройка, на ускорение у Горбачева, помните? - тоже шизофрения. Ученые сказали, что нельзя ускорять и перестраиваться: остановитесь, перестройтесь, потом ускоряйте. Нет, ускорение Перестройки было - это шизофренические взрывы постгулаговского состояния.

Лиманова: Но вот, может быть, мы сейчас стоим, перестраиваемся, потом двинемся вперед?

Казиник: Татьяна, пока не будет зримого настоящего культурного действия, пока не будет приоритетом культура в бюджете, пока не начнет и Путин, и оппозиция говорить о том, что культура в приоритете, потому что мы строим мост. Вопрос у нас сразу: куда ехать? Потому что там может жить бандит. И когда построили мост, люди побегут по мосту, чтобы быстрей прийти туда, а там бандит с топором их зарубит. Поэтому каждый день строительство моста, если в конце нет эстетической доброй цели, он является реакционным. А мы кричим «Давай мосты! Увеличивай количество мостов!». А там увеличивается количество разбойников. Значит, чем больше мостов, тем больше убийств. Неужели непонятно, что у человека в конце каждого пути, каждого маршрута, эстетическая цель. В конце каждой дороги концертный зал, Моцарт или картинная галерея, Рембрандт. Если там этого нет, то мы нелюди.

Лиманова: Михаил Семенович, у вас в субботу будет еще и концерт в Доме музыки и «Безумные грани Таланта или Цена Гармонии». Шуберт. Мендельсон.

Казиник: Да.

Лиманова: Я сегодня посмотрела, к своему глубочайшему сожалению, видео избиения школьницы под Калининградом. И до сих пор не могу отойти от этого и ругаю себя за то, что посмотрела это. Вот в чем цена гармонии? Как ее можно достичь в этом мире? Возможно ли это?

Казиник: Возможно. Я уже предлагаю совершенно другую школу. Я предлагаю воспитать учителей, я предлагаю дать мне время в прайм-тайм и рассказать о той школе, которую я пробую делать в Иксе сейчас, Нижегородской области, которую я пытаюсь сделать в Болгарии, которая начинается в Литве, которую очень трудно начать, потому что нужно перестроить мозги. Вот это должна быть другая школа, начиная с культуры и со школы, другая форма восприятия действительности, иная форма идей, иное мышление, иное наполнение и слова, и смысла. Я приведу простейший пример. Помните басню Крылова про ларчик? Крылов написал: «А ларчик просто открывался». Там не было замка, крышку надо было поднять. Вот так вокруг нас все - мы все знаем неточно. Или писали сочинение «Татьяна, русская душою». Писали? Там этого нет у Пушкина. Там написано: «Татьяна (русская душою, Сама не зная почему) любила русскую зиму». Есть разница между «Татьяна, русская душою», и «Татьяна (русская душою, Сама не зная почему)»? Есть разница или нет, я вас спрашиваю? Мы читать когда-нибудь будем то, что написано, а не то, что нам хочется? Мы когда-нибудь перестанем читать ахинею и понимать все на первом уровне? Вот есть первый уровень – это попсятина. Есть второй уровень – это уже углубление. Есть три уровня - там уже люди. Вот этих людей вырезали в Гулаге, третий уровень. Второй остался. Надо второй вести на третий, первый на второй. Культура, чтение, музыка, поэзия, литература, речь, дух… Времени нет, не хватает сказать.