Иван Вырыпаев: театр нужно реформировать, как и все в России

Вырыпаев: Если говорить о фильме, то это 7 коротких фильмов по 12 минут, но это только прием. На самом  деле это, конечно, один фильм, с одними и теми же героями, в одном и том же месте действия, с обычным сюжетом. Сама структура фильма – игра, позволяющая по-особому воспринимать этот фильм. Она тоже сама по себе интересна.

Кремер: Смотреть по отдельности нельзя?

Вырыпаев: Ни в коем случае, это один фильм.

Кремер: Пьесу, по которой вы сняли фильм, уже неоднократно ставили в Новосибирске, в Германии. Вам сложно смотреть спектакли, поставленные по вашей пьесе, которые ставили не вы?

Вырыпаев: Я редко это делаю. Наверное, потому что сложно. «Танец Дели» я видел в Париже в театре de la Colline, ставил мой друг Галин Стоев, болгарин, который живет в Бельгии и работает во Франции. Мне не очень понравилось. Галин мой друг, он почти все пьесы мои поставил, мне всегда нравились, а это, наверно, первый спектакль, который меньше понравился.

Кремер: Почему? Получилось не так, как вы себе представляли?

Вырыпаев: Спектакль хороший в смысле профессионального подхода. Но мне кажется, тема не до конца показана. В моих пьесах заложен сразу определенный способ их существования. Он немного отличается от того способа, который обычно в театре.

Кремер: Вы как-то сказали фразу, что современный театр – это не как, а что. Расшифруйте это.

Вырыпаев: Я так решил для себя. Это можно применить не только к современному театру, а вообще ко всему. Мне кажется, самое главное – это как. Качество. Как человек говорит, ест, пьет. Сегодня искусство концептуально, интеллектуально. Благодаря телевидению, новостям мы все время гонимся за информацией, ум вовлечен в игру, ему все время нужно что-то еще. Он никогда не может заметить, что происходит сейчас. Я думаю, неважно, что ты говоришь, важно, как ты говоришь. Можно повторять «Бог, Бог, Бог» - и никакого Бога не будет, а можно говорить «стакан, стакан, стакан» - и Бог возникает.

Кремер: Я попыталась применить это сейчас к тому, что делала я, а я рассказывала сейчас новости. Неважно, что я рассказываю, важно, как я сообщаю новости.

Вырыпаев: В новостях, конечно, важны сами новости.

Кремер: Вы живете сейчас между Москвой и Варшавой. В Варшаве вы проводите много времени, ставите спектакли. Там только что родилась дочь, с чем я вас поздравляю. Где вы собираетесь растить свою дочь?

Вырыпаев: У нее прекрасная карма в этом смысле. Например, я не могу быть гражданином Польши и России, у нас нет такого договора, а она – может. Она по умолчанию гражданка Польши, и сейчас мы сделаем ей российское. Это очень редкий случай. Мы собираемся растить и здесь, и там. Поскольку я буду руководителем театра «Практика» с 1 апреля, то я приеду сюда со всей семьей, буду здесь жить три года. Мы в семье любим Россию, моя жена полька тоже очень любит Россию. Мы хотели бы нашей дочке привить чувство российской родины. Хотя она тоже полька.

Кремер: Вы легко согласились возглавить театр «Практика»?

Вырыпаев: Мы долго об этом говорили с Эдуардом Байковым. По-разному к этому шли. В итоге, согласился, потому что почувствовал, что хочу новый этап в жизни осуществить. Немного позаниматься не собой и своим творчеством, а творчеством  других.

Кремер: Шесть лет назад вы были арт-директором, и что-то не сложилось. Почему?

Вырыпаев: По двум причинам. Главная – я совершенно был не готов к какой-то ответственности, усидчивости. Я был другим человеком. Меня больше интересовал сам я. А вторая причина -  у меня не было никаких реальных полномочий. Это была должность больше помощника Эдуарда. Поэтому я не знал, что мне там делать. Сейчас, когда мы говорим о художественном руководстве, мы имеем в виду, что я становлюсь полноправным руководителем, могу принимать важные решения.

Кремер: Вам важно принимать решения? Чтобы за вами было последнее слово?

Вырыпаев: Конечно.

Кремер: А зачем вам административная должность? В этом же есть определенная несвобода.

Вырыпаев: Должность не совсем административная. В театре выдающийся директор Эльвира Боякова, которая незаменима и тащит театр на себе. С ней мне работать комфортно. Я буду заниматься административной деятельностью, потому что хочу поменять немного свою жизнь. Хочу дописать одну пьесу, это немецкий заказ, и потом хочу ничего не писать, а заниматься постановками других авторов. В том числе крышей позанимаюсь.

Кремер: Что вы, прежде всего, хотели бы изменить в театре?

Вырыпаев: Я не собираюсь ничего менять, думаю, надо продолжать развивать. Может, что-то интегрировать.

Кремер: А в какую сторону развить?

Вырыпаев: Хотя я полностью единомышленник Эдуарда Боякова, все-таки у меня свой вкус, и поэтому, думаю, все равно репертуар немного поменяется. Думаю, мы выйдем на работы и приглашения таких известных режиссеров из Европы, совершенно точно, из Польши. Я вижу свою миссию в том, чтобы между нашими государствами налаживались контакты.

Кремер: Вы переезжаете вместе с женой, польской актрисой. Она теперь будет играть только в России?

Вырыпаев: «Только» - нет, потому что мы уже сейчас репетируем польский спектакль. У нее есть обязательства, она будет в нем играть. Она прекрасно говорит по-русски. И здесь она тоже будет играть, она уже играет в спектакле «Иллюзии» здесь на сцене. Конечно, мы так и останемся между двух городов.

Кремер: Будет ли у «Практики» какая-то постоянная труппа?

Вырыпаев: Нет, это принципиальная позиция, моя, в том числе.

Кремер: Почему? В театре не должна быть своя труппа?

Вырыпаев: Я противник театров с труппами, я вижу в этом творческий тупик. Потому что актер зависит целиком от художественного руководителя, он его раб. Когда я хочу сделать спектакль или фильм, для меня важно не столько подходит ли актер внешне, а важно, чтобы по-человечески актеру это было важно. Мне не хочется работать в ситуации, когда актера просто назначают на роль, независимо от его желания. И последнее: труппы не универсальны. Раньше был примерно один и тот же театр везде: и на Малой Бронной, и на МХАТе примерно похожий. Сегодня само существование на сцене в театрах разное, и я, например, в Польше страшно от этого страдаю. Я не смог поставить спектакль, мне нужно было еще кого-то привлечь.

Кремер: Но ведь если у театра есть труппа, команда единомышленников, то есть и тот самый подчерк.

Вырыпаев: А режиссеры приходят разные. Я хочу руководствоваться пьесой.

Кремер: Тогда театр остается просто площадкой.

Вырыпаев: Как везде в мире.

Кремер: Как вы смотрите на изменения, театральные реформы, которые пытается внедрить московское правительство?

Вырыпаев: Поддерживаю целиком.

Кремер: Получится ли что-то из этого процесса, когда молодых успешных режиссеров отправляют  в театры?

Вырыпаев: Так и надо делать.

Кремер: А как это оживить?

Вырыпаев: Вопрос сложный. Конечно, нужна глубинная реформа, но реформы нам нужны везде. Сегодня глубинная реформа невозможна, чтобы ее осуществить, должны быть привлечены другие силы. Но поскольку это невозможно, я вижу попытки московского правительства сделать хоть что-то. Я не был в театре Гоголя и не могу комментировать назначение Кирилла Серебренникова. Думаю, что художественный руководитель должен быть на посту 5-8 лет, и это не частная лавочка.

Кремер: Мне кажется, в масштабах страны тоже неплохо было бы это применить.

Вырыпаев: Конечно. Нужно нести ответственность за прожитые годы. Все годы мы делали что-то, а теперь давайте делать что-то востребованное, интересное.

Кремер: Подробнее расскажите про театральную реформу, которая, на ваш взгляд, сегодня невозможна. В чем она должна заключаться?

Вырыпаев: Уволить актеров невозможно – куда они пойдут? Нам нужно придумать, что с этим делать. Вначале нужно определить, что такое театр. На самом деле мы не понимаем, что это. Сейчас у нас коммунистическая система: неважно, играешь ты в театре, сколько играешь. Театр – учреждение дотационное, мы платим актерам, нравится нам их игра или нет. Это пагубно. Приводит к безответственности. Нет, живой творческой конкуренции. С другой стороны, театр сам заработать не может, у него должна быть государственная поддержка.

Кремер: Какой процент господдержки должен быть?

Вырыпаев: Большой. Другое дело, что актеры, которые освободились – как во Франции, где нет труппы, но актеры работают три месяца и 9 месяцев нигде не работает и получает ежемесячную зарплату, так во многих странах – то есть этот же бюджет можно распределять таким образом, как будто у нас есть единая труппа на всю страну. Сейчас кто-то из чиновников может недоумевать, что делать с провинцией? И будет прав. В Москве актер может переходить из театра в театр. А в провинции, где один театр? Мне кажется, и этот вопрос решаем. Я убежден, что нужно вообще сломать систему репертуарного театра, хоть и говорят, что это лучшее, что у нас есть. Если спектакль очень хороший, тогда Чулпан Хаматова может поехать в Иркутск на 15 представлений за хорошую зарплату. Это как пример. Могу сказать, как профессионал в своем деле: та система театра, которая сегодня существует, - ужасная. Мешает работать.

Кремер: У театра «Практика», который вы собираетесь возглавить, есть господдержка?

Вырыпаев: Конечно, это городской театр с определенным бюджетом.

Кремер: Вы как режиссер редко пользовались госденьгами.

Вырыпаев: Я как режиссер ставлю в театре, который поддерживается государством, городом. Как режиссер фильмов получал на каждые съемки какие-то минимальные суммы.