«Судьи подконтрольны, на них есть компромат». Сергей Гуриев и Павел Чиков о том, почему нужна люстрация судей и как обнулить «бешеный принтер»

Есть американский суд, который является модельным в мире, и вообще англосаксонская система общего права признана лучшей. Понятно, что у нас будут большие конфликты и в том числе с теоретиками, потому что у нас традиционная континентальная модель и мы должны все-таки, ну то есть мы не можем просто взять и перечеркнуть весь опыт, который у нас был, и традиции, и так далее, и привести сюда прецедентное право по там англо-американской модели. Но, значит, нужно, по крайней мере, вот здесь вот посидеть и подумать.

Модели реформы суда, они были у нас, извините, и в 1864 году, и в 1990 году, потому что в начале 90-х годов большая группа молодых и не очень молодых ученых при Верховном суде разрабатывала как раз судебную реформу. И нужно, конечно, сдуть пыль с нее и посмотреть, что было написано там. И именно благодаря им в России вновь впервые после 1917 года появились суды присяжных, и они у нас есть до сих пор, спустя 30 лет после распада Советского Союза. То есть некоторые вещи у нас есть, некоторые вещи у нас у самих были неплохие. Например, Высший арбитражный суд  насколько он был технологичен, насколько он был прозрачен. Насколько он был коррумпирован – это вопрос отдельный, он имеет значение, но по организации работы и по удобству, скорости и, на самом деле, прецедентности, потому что в очень большой степени Высший арбитражный суд профилактировал коррупционное поведение. Каким образом? Прецедентным характером решений, потому что судья не мог решить по-другому, если уже сложилась арбитражная практика, потому что в любом случае вышестоящий суд бы отменил это решение как раз со ссылкой на единообразие судебной практики. Вот одна из вещей, которая стала догмой и была большим достижением в арбитражной системе, и после этого, а может быть, в связи с этим во многом Высший арбитражный суд перестал существовать. То есть у нас даже у самих есть успешный опыт, к которому можно вернуться, причем он не в таком далеком прошлом. 

Но, как вы правильно говорите, стимула к тому, чтобы и передать дело в суд, или заключить досудебное соглашение, зависит от того, как именно будет работать суд. Вы говорили о том, что необходимо разрушить внутрисудебную вертикаль. А как сделать так, чтобы судья все-таки был независим и от исполнительной власти, и от председателя суда? Это какие-то простые технические решения, связанные с прозрачностью судебных заседаний, случайным назначением дел, или нужны какие-то более существенные изменения? Что нужно сделать, чтобы изменить стимулы внутри судов, чтобы граждане понимали, что если они дойдут до судебного заседания, они получат на самом деле правосудие?

Хитрость заключается в том, Сергей, что российская судебная система, да и многое другое, устроена в реальности совсем иначе, чем это написано в законах и чем это нам видится в средствах массовой информации. Начинается все с того, что кандидат на должность судьи в реальности получает одобрение и предварительную проверку в органах госбезопасности. И только в случае получения соответствующей рекомендации по линии федерального инспектора, полпреда в федеральном округе и администрации президента на него представление идет о назначении на должность судьи через указ Президента Российской Федерации. Соответственно, каждый судья, который в настоящее время занимает свою должность в России, он прошел проверку в органах государственной безопасности, то есть ФСБ.

Следовательно, полный скрининг всех близких родственников, соответствующее решение и рекомендации при назначении на должность: у вас брат адвокат — нужно приостановить статус, у вас это — нужно сделать по-другому, здесь нужно вот это скрыть, а вот это изменить, а вот с этим нужно развестись, потому что на него есть негативная информация. То есть реально готовятся судьи именно таким образом. И они потом, конечно же, всю свою карьеру обязаны тем людям, которые дали «зеленый свет» на назначение на должность. Вот с чего все начинается и потом именно так и продолжается. То есть изначально люди, которые попадают на должность судьи, они обязаны и они подконтрольны, и на них есть соответствующий компромат и соответствующие крючки, за которые можно дергать.

А дальше они попадают в абсолютно жесткую самовоспроизводящуюся уже десятилетиями структуру, которую возглавляет Вячеслав Лебедев, занимающий эту должность с конца 80-х годов. То есть вот эта судейская корпоративность и эта подконтрольность службам безопасности, с нее нужно начинать, с удаления ее нужно начинать. 

А вот эти вот все рандомные распределения дел — это такие, скажем так, последние штрихи к портрету нового облика суда, который уже можно потом сделать.

Возникает тогда вполне ожидаемый вопрос. Если эта система работала в условиях таких критериев отбора и формировалась десятилетиями, как вы правильно говорите, председатель Верховного суда занимает свою должность больше, чем существует наша страна, то нужно ли менять стимулы внутри системы, или придётся менять какую-то часть людей тоже? То есть необходимо избавиться от какого-то слоя людей самых отрицательно зарекомендовавших себя, по каким критериям отбирать эти принципы ротации? Или достаточно изменить стимулы, и даже те судьи, которые были отобраны через это странное сито, заработают по-новому?

И тут мы подходим плавно к ключевому вопросу о люстрациях. Значит, на мой взгляд, одного изменения стимулов недостаточно. То есть, абсолютно очевидно, что нужно будет сочетать изменение этих подходов с тем, чтобы попрощаться с определенной частью. Абсолютно очевидно, что судьи, которые занимают должности с советского времени, а может быть, даже и с начала 90-х годов, оставаться не должны. 

Абсолютно очевидно, что архивы, на основании которых… личные дела назначенных судей нужно будет пересматривать, их нужно будет поднимать и пересматривать. И этим должна заниматься определенная временная какая-то комиссия, которая будет ставить вопрос о лишении судейских полномочий. И очевидно, прилив свежей крови с новыми стандартами и с новыми требованиями должны быть, они должны сопровождаться изменениями и новыми указаниями со стороны Верховного суда. И здесь вот уже можно привести эту заготовленную мою историческую аналогию с Эрлом Уорреном, который был назначен председателем Верховного суда Штатов Америки в 50-х годах, и ходит такая байка, что президент Дуайт Эйзенхауэр позже рассказывал, что это было самой большой ошибкой его, как президента Соединенных Штатов Америки. 

Потому что именно благодаря председателю Уоррену в Соединенных Штатах Америки началась та самая либеральная революция 70-х годов, и все самые крупные достижения с точки зрения гражданских свобод были сформулированы судьями именно под его председательством. Он был там 16 лет председателем Верховного суда. То есть от личности председателя зависит многое не только авторитарной Российской Федерации, но и в довольно демократических и либеральных Соединенных Штатах Америки.

И нам, безусловно, такой председатель нужен, который сможет изменить курс всего этого большого корабля. Параллельно, конечно, нужно делать и какие-то изменения в индикаторах и настраивать показатели работы судей, скажем так.

А как вы относитесь к расследованию преступлений, совершенных судьями? Одно дело — это лишение судебных полномочий, другое дело — это расследование решений, которые являются заведомо неправосудными. Считаете ли вы, что не просто какая-то парламентская комиссия должна заниматься вопросом лишением судейского статуса, но должна проводиться серьёзная систематическая работа по расследованию тех часто резонансных случаев, иногда не резонансных, иногда оспоренных в ЕСПЧ, но случаев, когда судьи совершили то, что по российскому уголовному кодексу является фактически преступлением — заведомо неправосудное судебное решение.  Считаете ли вы, что нужно этим заниматься, или считаете ли вы, что нужно в какой-то момент подвести черту?

Я думаю, что пересмотр судебных решений неизбежен, но делать это нужно будет аккуратно, продуманно и по разным направлениям. Ну во-первых, как вы правильно сказали, практика и решения Европейского суда по правам человека по делам из России — это просто гигантский кладезь хороших практик. То есть, грубо говоря, достаточно поднять все решения по статье 6 Конвенции «О нарушении права на справедливый суд», для того чтобы сформировать реестр тех судебных решений, которые Страсбургский суд признал неправосудными, начнем с этого. 

И это просто, для этого даже никакое законодательство не надо менять, пожалуйста, все для этого есть. Кроме того, в этих же решениях можно найти много рекомендаций о системных улучшениях, что и как нужно сделать, чтобы какие-то системные вещи изменить.

Во-вторых, я являюсь сторонником так называемой регуляторной гильотины. Что такое регуляторная гильотина? Это отмена и возвращение к определенной дате всего законодательства Российской Федерации. То есть всего или не всего — об этом тоже, конечно, нужно думать и обсуждать, но понятно, что «бешеный принтер», который у нас заработал с 2012 года и последние восемь лет напринимал просто какие-то тысячи зачастую совершенно безумных законов, и нет никакой… то есть проще и дешевле это все одним скопом отменить, откатить назад на какую-то дату. 

Правовые системы «Гарант» и «Консультант плюс» элементарная с этим справятся, они могут восстановить законодательство на любую дату. Ну я как практик, вы хотели меня как практика, вот я вам как практик говорю.

Мы можем вернуть машину времени в 2012 год.

Абсолютно. Даже интернет можно вернуть, потому что архив интернета сохраняется ежедневно, и мы можем вернуть с вами интернет на любую заданную дату. То есть мы просто можем открыть и сделать вид, что ничего после этого не происходило. То есть если мы откатываем законодательство назад, хотя бы даже на два года назад, то у нас не будет, например,десятков административных дел о неуважении к власти, где оскорбляли Путина. И все, соответственно, этот блок судебных решений просто обнуляется, модное слово в России. 

И таких решений, и таких статей, их может быть довольно много. Соответственно, это тоже будет одним из способов такой массовой отмены судебных решений определенных типов.

Еще одна вещь, у нас есть в России в 90-х годах хороший опыт реабилитации жертв политических репрессий, я вот об этом хотел сказать. Это очень интересный институт, который работал годами эффективно и перемолол просто десятки тысяч уголовных дел по заявлению родственников или участников процесса, или самого прокурора. То есть они поднимали из архива уголовное дело 30-х, 40-х, 50-х, 60-х годов и пересматривали его, отменяли судебное решение, приговор и признавали за лицом право на реабилитацию — восстанавливали его доброе имя, ну и там некоторые последствия юридические тоже могли наступить. 

Почему бы не сделать то же самое и сейчас, тем более, что у нас в анамнезе уже есть опыт работы и такой институт. Его, по большому счёту, только нужно реанимировать и настроить под новый формат. Вот, то есть это тоже может быть одним из способов, как избавиться или пересмотреть большое количество решений.

Можно такую задачу поставить новому руководству Верховного суда, которое вполне справляется с обзором судебной практики по определенным категориям дел, и он может по этим категориям дел эту судебную практику настроить заново. То есть в полномочиях Верховного суда пересмотреть ранее вынесенные решения в порядке надзора или как-то еще, и по-новому все настроить.

Очень важно, чтобы обновление шло изнутри системы, в этом случае оно будет более устойчивым, она будет встречать меньшее сопротивление со стороны судейского корпуса, оно будет выглядеть как руководство, как разъяснение начальства, и таким образом, интеграция, имплементации этих изменений будет проще и быстрее.

Из того, что вы говорите, следует, что, на самом деле, большинство сегодняшних судей могут работать при изменении системы и делать свою работу хорошо, честно и эффективно. И если есть адекватный компетентный состав Верховного суда, у которого правильные стимулы, то можно настроить судебную практику так, чтобы все работало, как это написано на бумаге и как это написано в решениях ЕСПЧ, который является сегодня даже... Какую бы вы Конституцию сегодня ни взяли, по-прежнему ЕСПЧ является высшим органом российской правовой системы. То есть в этом смысле у вас оптимистический взгляд на то, что будет происходить с российской судебной системой при наличии существенных, но тем не менее, понятных изменений, у вас нет катастрофических ожиданий.

Здесь есть две ремарки. Во-первых, я безусловно убежден в том, что они могут. Вопрос в том, будут ли они, и вопрос... Вот это вопрос, но это вопрос как раз уже к реформаторам и к новым настройкам. Но то, что они могут, мы свидетели этого, каждый день у нас встречаются судьи, которые выносят вполне себе правильные и очень аргументированные решения. Слушайте, я вам скажу, есть одна категория преступлений, по которой в 70% случаев выносятся оправдательные приговоры, и знаете, какие-то преступления?

Нет.

Вы ни за что не догадаетесь. Это дела о клевете. Дела о клевете рассматривают мировые судьи. В 70% случаев выносят оправдательный приговор.

Отлично.

То есть исключениями являются… статистику портят те случаи, когда потерпевшим является чиновник, конечно же. Но это как раз говорит о том, что судьи вполне себе могут, они умеют. И то, что они этого не делают, это та среда, в которой они обитают. То есть сложность будет не в том, чтобы их научить, сложность будет в том, чтобы сделать так, чтобы по-другому было невыгодно. Чтобы настроить их внутреннюю, скажем так, ценностную картину, да, систему ценностей, погрузить их немножко в другую систему ценностей. В этом будут основные сложности.

Кроме того, конечно, есть, стоит посмотреть на опыт соседей там условного Казахстана, которые там приглашают британских судей, и как у него это получается. То есть и что, какой эффект? 

А какие еще были успешные судебной реформы? Хорошо, грузины хорошо провели реформу полиции и это, конечно, во многом такая методичка, по которой можно реформировать полицию любой страны мира. Как у них там с судебной реформой, что им удалось, что не удалось? То есть эти вещи...

Я беседовал с грузинскими реформаторами, которые пытались заниматься судебной реформой. Они сказали, что как только они решили заниматься судебной реформой, у них кончилось время, они потеряли власть. То есть они не успели, руки не дошли. Но в странах Восточной Европы судебная реформа проведена, это вполне европейские страны. И наоборот, те лидеры в странах Восточной Европы, которым не нравится верховенство права и демократические институты, начинают свою борьбу именно с борьбы с судебными институтами, потому что они чувствуют, что есть независимые и компетентные органы правосудия, которые мешают им проводить антиевропейские политические изменения. В смысле, конечно, есть примеры успеха в центральных и восточноевропейских странах. Грузия, к сожалению, вряд ли является примером успеха с точки зрения судебной реформы.