«Это назидание всем, чтобы не смотрели в сторону Украины»: последнее интервью Вороненкова российскому СМИ

Вороненков: Будут искать слабое звено, шантажировать всех людей, моих близких, бывших знакомых, еще каких-то людей. Это называется назидание. Назидание всем оставшимся там, на этом Титанике, чтобы не дай бог кто-нибудь из них смог когда-нибудь посмотреть в сторону Украины. Никаких иллюзий по этому поводу у меня нет.

За нас сейчас уже придумывают, что какие-то пленки, что я кого-то подслушивал, что кого-то привезли. Это люди те, которые, понимаете, сами мыслят этими категориями сумасшедшими. Я в своей жизни никогда никого не предавал.

Лобков: Денис, скажите, вам поступали какие-то предложения от силовых структур украинских работать в них?

Вороненков: Да.

Лобков: Быть специалистом по России?

Вороненков: Да.

Лобков: В таком случае можете ли вы сказать, были российские войска на Донбассе в 2014 году?

Вороненков: Они сейчас там есть.

Лобков: Являются ли эти войска регулярными и кто является главным ответственным за них в Генштабе или в администрации президента за эту операцию?

Вороненков: Все эти сведения здесь известны, включая все фамилии действующих лиц и остальных, понимаете, людей. Они здесь, все эти сведения полностью.

Лобков: Можете ли вы их сказать?

Вороненков: А зачем? Я сейчас не считаю это необходимым.

Лобков: Но вы подтверждаете факт, что российские войска регулярные на Донбассе, в том числе и в последние годы, обострение конфликта…?

Вороненков: К сожалению, этот факт общеизвестный.

Лобков: Вы были уверены в том, что вам дадут гражданство Украины сразу? Эта договоренность была достигнута, когда вы еще были в Москве?

Вороненков: Нет. Но я был уверен.

Лобков: Участвовал ли в этом Илья Пономарев?

Вороненков: Никак. Я спустя какое-то время узнал, что он в Киеве, я даже не знал. Мы, скажем так, не были в тот период какими-то близкими. Да, у нас были хорошие отношения.

Лобков: У вас несколько общие судьбы. Обвинение, лишение мандата.

Вороненков: Да, но мы не были близкими друзьями. Я с уважением к нему относился, к его позиции, потому что не каждый может занимать такую позицию в стране. Я, к сожалению, не был таким оппозиционером. Действительно, я пытался выжить внутри системы. Я это прекрасно понимаю и не пытаюсь на себя тянуть какие-то лавры, что-то изменилось…

Я всегда говорю, что человеческая жизнь, к сожалению, имеет у каждого конкретный отрезок на своем пути, не слишком большой, понимаете. И ты стараешься прожить так, чтобы, понимаете, как-то… Ради своих близких.

Лобков: Вы заранее знали, вас кто-то предупредил о том, что против вас что-то готовится, и вы поэтому уехали на Украину?

Вороненков: Безусловно, я это знал. Это происходит на протяжении восьми лет, мое преследование. Они искали любую попытку попытаться меня незаконно привлечь к уголовной ответственности, посадить, дискредитировать. Мне делались предложения, начиная с моего избрания.

Из ФСКН я ушел в 2008 году, когда ушел генерал армии Черкесов. Соответственно, понимаете, в этой ситуации дискредитации мне было сделано предложение, что я буду уничтожен, растоптан, меня измажут грязью, превратят в уголовника. Мне было сделано предложение откупиться от этого, несколько миллионов долларов.

Лобков: Кем?

Вороненков: Понимаете, как бы эти сотрудники ФСБ сами не делают таких предложений. У них имеется масса подручных людей, которые приходят.

Лобков: Вы могли бы назвать эти фамилии?

Вороненков: Это всё происходило от господина Феоктистова, который являлся первым замначальника УСБ ФСБ, который против меня инициировал дело, забрав его по территориальности из одного округа в другой, перевернув его, ― это было дело по моему заявлению, ― создав бригаду из 25 следователей, оперативным сопровождением являлась шестая служба УСБ ФСБ.

Лобков: А почему, в чем причина?

Вороненков: Причина, во-первых, в моей службе в ФСКН в тот период расследования.

Лобков: Вы же не служили уже в ФСКН.

Вороненков: Понимаете, у людей есть такая личная месть. Они вот считают, что по каким-то причинам они не добили кого-то.

Лобков: А вы понимаете, по каким причинам?

Вороненков: Для меня это непонятно. Это происходило на уровне какого-то, понимаете, бесовства. Я пытался сам уточнить, в чем это, потому что с тем же Феоктистовым я никогда в жизни не пересекался, не встречался. Но в итоге, знаете, было сказано как, почему это происходит? Что я назвал его ничтожеством. Кто-то ему передал, что я где-то сказал, что он ничтожество.

Максакова: Я очень пессимистично была настроена в отношении противостояния, которое сложилось в результате, как раз таки, УСБ, и несмотря на то, что Феоктистов покинул службу, перешел в «Роснефть», я понимаю прекрасно, что он совершенно не утратил своих возможностей, даже, может быть, наоборот. И в связи с этим я посчитала, я не говорила в тот момент, куда мы конкретно поедем, но я понимала, что мне уже хватило неприятностей, которые были связаны с потерей беременности.

Лобков: Стреляная нога, о которой теперь генерал Львов говорит, что вы наступили на штырь.

Вороненков: Да, и сломал в двенадцати местах. Наступил на штырь. Я могу показать, знаете, у меня такая огромная…

Максакова: Там все ноги.

Лобков: Покажите.

Максакова: А давай! Там все ноги.

Вороненков: Вот, видите.

Максакова: Там все целиком ноги, вот так, все. И обе ноги.

Вороненков: Смотрите, как на штырь наступил. Вот здесь и вот, посмотрите, выходное. Вот, видите, с другой стороны кости? Операция, двенадцать швов. Каким образом можно наступить на штырь?

Лобков: А кто стрелял, вы знаете?

Вороненков: Да я знаю, уверен, потому что тогда же одновременно…

Лобков: Могли бы вы закончить?

Вороненков: Это стреляли люди Феоктистова, 100%.

Максакова: Так они бы убили его просто. Они спросили его: «Денис?». Я не знаю, каким чудом он сообразил просто сказать… Знаете, чувствует человек, вот уже интуиция, видимо. Он проходит, говорит: «Нет». И бегом, и всё, собственно. Они вслед еще стреляли, стреляли и стреляли. Сколько попали, столько попали.

Вороненков: И в это же время был другой у нас…

Лобков: То есть получается, что ваше участие в деле «Трех китов», если, например, с вашей точки зрения, было настолько важным, что спустя десять лет генерал Феоктистов ― кстати, каким образом он связан с «Тремя китами», не знаю.

Вороненков: Он громил нас, будучи начальником шестой службы.

Лобков: Генерал Феоктистов до сих пор, в течение семи лет вас преследует.

Вороненков: Да.

Лобков: Хотя вы публично о его роли до этого…

Вороненков: Никогда не говорил.

Лобков: До вашего прибытия на Украину ничего не говорили.

Вороненков: Нет, я говорил в Государственной Думе, я выходил, прямо с площадки Государственной Думы. Я называл прямо, кто является инициатором преследования. Я это говорил, начиная с 2014 года, открыто. Это есть всё, понимаете?

Знаете, есть такая личная демонизация…

Лобков: Вот мне кажется, вы лично демонизируете генерала Феоктистова.

Вороненков: Послушайте, они уничтожили МВД. Вы видели, все сидят, Сугробов, еще кто-то. Весь бизнес ― они очень смотрят, они понимают, где есть сила. Это показатель того, кто здесь, понимаете? «Мы растопчем всех, закатаем».

Я не знаю, с чем связана проекция на меня. Понимаете, возможно, произошла какая-то демонизация моей роли, я этого не исключаю. У нас человеку могут придать как несуществующие качества, так и преувеличить многие те, которые есть. Но понимаете, как работает система: если они прокричали, что я преступник, значит, меня надо сделать преступником, и в отношении меня поехал каток. Формирование вот этих фальсифицированных показателей.

Если вы арестованы и сидите в СИЗО, значит, уже виноваты. Всё, уехали. В России сейчас менее 0,5% оправдательных приговоров. Вы понимаете, что никто не будет, раз сидел в тюрьме, значит, уже виноват, всё, априори. Судьба его решена. Я знаю, как этот механизм работает, я сам был следователем, старшим следователем. Понимаете, я работал в этой системе.

Лобков: То есть вы тоже фабриковали подобные дела?

Максакова: Как раз таки нет, он молодец.

Вороненков: Нет, в 90-е годы как раз этим не занимались, понимаете. Я ушел. И никогда себе никто не мог представить, что будет огромное количество людей посаженных, понимаете, в основном все по экономическим статьям, уничтожен их бизнес, уничтожена их репутация. Они пропущены сквозь это прокрустово ложе тюрьмы, понимаете.

Вообще я не знаю, что происходит с нацией. Я говорю, практически каждый третий мужчина в возрасте от 20 до 60 лет либо сидел в тюрьме, либо привлекался к уголовной ответственности.

Лобков: Маша, скажите, а вот вы сейчас говорите и Денис говорит, что вы не голосовали по Крыму, по так называемому присоединению, или аннексии, как это называют здесь, на Украине, и вообще в мире. Но вы утверждали обратное в российской прессе.

Вороненков: В российской прессе я ничего не утверждал по этому поводу.

Максакова: Нет, он вообще не говорил.

Вороненков: Сейчас пытаются, знаете, меня замазать.

Максакова: Даже самое интересное было со мной. Как уж меня тащили, чтобы я где-нибудь хотя бы что-нибудь сказала, произнесла слово вообще это! Я вот за все эти три года даже слова не произнесла.

Вороненков: Слова «Крым наш», да.

Максакова: Да упаси бог. Я этого не говорила.

Лобков: Но вы же были на том собрании историческом 18 марта 2014 года?

Максакова: Нет, не была. За моим помощником ходили, его, я думала, убьют. Потому что сказали: «Где ее листок о нетрудоспособности? Может быть, у вас есть справка о смерти?». Но я улетела, улетела сознательно.

Лобков: А вы?

Вороненков: На каком собрании вы имеете в виду?

Лобков: 18 марта торжественное собрание, где на сцене подписывался договор о присоединении.

Вороненков: В Кремле?

Лобков: Да, в Кремле.

Вороненков: Да, все пошли, я человек дисциплинированный.

Лобков: Вы там тоже кричали «Россия! Россия!»?

Вороненков: Нет, я там ничего не кричал. Я достаточно сдержанный человек, я всегда веду себя спокойно.

Лобков: А туда тоже вас собирали добровольно-принудительно?

Вороненков: Нас много где собирали, понимаете.

Максакова: Там было сложно не прийти, я вам скажу.

Вороненков: Но если ты пришел, это не значит всеобщий «одобрямс», понимаете.

Лобков: Патриарх вот не пришел.

Максакова: Вот я как-то чувствовала, что я вдвоем с Патриархом отсутствовала.

Лобков: А сейчас возможно ваше появление в России?

Максакова: Юридических препятствий к этому никаких нет. Вопрос в том, что у нас очень перегрета вообще аудитория. Получается так, что температура повышена, все политизированы, никто не занимается тем, что у них дома творится. Я даже не знаю, откуда у людей столько времени. Никто не воспитывает детей, наверно, не общается с мужем, с подругами, я не знаю. Они все сидят и сутками пишут эти комментарии, толпы людей, толпы, понимаете.

Лобков: Кто вас позвал туда, Сурков?

Максакова: Да.

Лобков: Лично?

Максакова: В разговоре. Сначала он меня взял в партию, а потом уже, в рамках «Стратегии-2020», мы ездили по разным регионам…

Лобков: Вообще вы были знакомы с Владиславом Юрьевичем? До того?

Максакова: Конечно, я была знакома. Я дружу с Наташей с тех пор, как мне десять лет, с супругой его. Мне было десять, ей, значит, двенадцать.

Лобков: А вы тоже знали Владислава Юрьевича, да?

Вороненков: Как все. Знал, что есть такой человек.

Лобков: Он оказывал вам политическую поддержку в этой борьбе?

Максакова: Нет.

Вороненков: Нет.

Лобков: Потому что мы понимаем, что Володин давным-давно уже руководит внутренней политикой…

Вороненков: Нет-нет, мы не общались ни по этому, ни по другим поводам.

Лобков: А сейчас он высказывал как-то вам, через каких-то своих, может быть, людей, через близких к нему своё сочувствие или, наоборот, неодобрение?

Вороненков: А что это меняет?

Лобков: Или Нарышкин? Ну просто интересно. Вот кто-то из действующей политической элиты отреагировал?

Вороненков: Нет. Для того, чтобы принять решение, ты уже проходишь определенный путь, понимаете. И ты видел, что это не дает результата.

Лобков: То есть вы обращались.

Максакова: Я могу тебе сказать, что я лично сама ― у меня нет ни одного человека, ни одного моего знакомого, приятеля, который не был бы в курсе проблемы, которая существует. Я считала, что она достаточно серьезная. И я, в принципе, обращалась абсолютно ко всем за советом.

Лобков: В том числе и к Суркову.

Максакова: Я обращалась абсолютно ко всем своим знакомым, кого я знаю вообще хоть как-то. Поэтому я поняла, что связываться, несмотря на то, что абсолютно все сочувствовали и понимали, что это надуманное, неприличное, это сфальсифицировано от первой и до последней буквы, потому что я приходила с аргументацией, я показывала, что этого не может. Несмотря на это, я поняла, что связываться с вот этой «бригадой» не хочет абсолютно никто. Абсолютно никто не хочет с ними связываться.