«Мы знали, что все тянется от Пригожина, „повара Путина“»: полная версия интервью с экс-сотрудником «фабрики троллей»

«Спрашивали, как отношусь к России и Путину»

— В вашей трудовой книжке написано, что вы работали в ООО «Агентство интернет исследований» и ООО «Интернет-исследования». Это так?

— Да. По факту, это одна и та же организация. Но после выхода статьи «Ольгинские тролли», ребята решили немного зашифроваться, и был сделан такой ход: одно юридическое лицо закрыли, а открыли другое, и сотрудников стали массово переоформлять.

— Как вы начинали работать?

— Вначале я работал удаленно. Но когда я попал туда, то увидел огромное здание (улица Савушкина, 55 — прим. Дождь), в котором кажется 4 или 5 этажей, и оно полностью забито, в каждом кабинете сидят люди, делают свою работу… Тогда я понял масштабы. Я думаю, что там под тысячу человек сидело, может быть больше.  Нужно понимать, что работа шла практически круглосуточно.

— Вы общались с теми, кто там работал? Как выстраивались эти отношения?

— Лично я особо не общался, потому что старался не связывать себя какими-то лишними узами. Меня волновал исключительно финансовый вопрос. Но там были хорошие ребята, с которыми я общался только на работе. Большинство объединялось в какие-то группы, которые вместе ходили курить, есть, о чём-то говорили. Не знаю, были ли у них какие-то связи вне работы, но потом уже стало известно, что такое очень не приветствуется.

Работали там, в основном, либо молодые, первокурсники-второкурсники, либо школьники старших классов. Или те, кто учился в каких-то колледжах или академиях. Были и взрослые люди, но их очень мало.

Много было адекватных людей, но многие мне казались действительно «промытыми», или со временем такими становились. Они откровенно оскорбляли Дождь, Навального, Меркель, Обаму. А на того, кто был с другой точкой зрения, массово накидывались, начинали переубеждать и на повышенных тонах общаться. Рукоприкладства никогда не видел, и чтобы из-за этого уволили тоже никогда не слышал.

— Расскажите подробнее про «иностранный отдел».

— Нужно было писать максимально живым английским языком. Норма была порядка 30 комментариев в начале, может, даже меньше, затем постепенно увеличивали. Но эти комментарии должны быть более развернутыми, живыми, какими-то интересными, там должна была быть прописана стратегия более четко.

— О чем вас спрашивали на собеседовании?

—  Кто ты, откуда, что думаешь про Навального? Подписан ли на Дождь? Я всегда старался быть нейтральным, чтобы меня нельзя было вписать в их круг, но и нельзя было выписать оттуда. Я старался говорить, что читаю, но на митинги не хожу, деньги Навальному не «доначу», читаю Путина и Соловьева. Спрашивали, как отношусь к России и Путину. Какие-то банальные вопросы, на которые заведомо неловко было отвечать.

Когда я попал в английский отдел, то увидел, что там работают исключительно качественно, чтобы убедить людей. И в иностранном была особая подотчетность: там нужно было замерять реакцию. Реакция – это сколько тебе лайков поставили на твой комментарий. И должна была быть дискуссия.

— На каких сайтах вы оставляли комментарии?

— Был список СМИ, на которых можно было писать: The New York Times, Washington Post, региональные СМИ. Но CNN, например, не было. Там ты должен был находить политические статьи и те, которые считаешь интересными, на которые у тебя было что сказать. При этом мы должны были знать ники друг друга. То есть нельзя было подписываться, комментировать сообщения других людей из твоего отдела, и нельзя было, допустим, писать только на Washington Post и ничего не писать на The New York Times. Нужно было везде по чуть-чуть и выдерживать достаточно высокую планку.

— Сколько у вас человек работало в одну смену? Около 15?

— Да, там было несколько смен, в том числе ночная. В ночную смену работало очень мало людей. Поначалу, мне кажется, в иностранном отделе не гнались за количеством постов, старались качественно работать. Там было такое пренебрежительное отношение к русскому отделу — там сидят боты, тролли, а мы формируем повестку у иностранцев, мы на это влияем. Была цель — повлиять на мнения, вывести на дискуссию. Аргументирование не только: Обама — обезьяна, а Путин — молодец. Такого не принимали, за это штрафовали даже.

— Что обсуждалось в комментариях? Какие были задачи?

— Была общая идея. Эта стратегия включала в себя набор из самых острых проблем США — разрешение на ношение оружия, проблемы сексуальных меньшинств, республиканцы/демократы. Основная идея была в том, что у нас есть общее видение каких-то взглядов, но нужно было не всегда писать, допустим, о том, что республиканцы — молодцы, а демократы — фуфло. Надо было всегда стараться раскачать лодку. То есть вызвать какое-то брожение, недовольство, вывести на негатив. Если под статьей про республиканцев писали, что республиканцы молодцы, нужно было как-то выйти на демократов и сказать, что они лучше, а республиканцы нехорошие. И наоборот. Здесь именно нужно было вызвать спор и негатив. В The New York Times, Washington Post иногда доходило до нескольких десятков тысяч комментариев, нужно было все это просмотреть и понять общую тенденцию. Проблема еще в часовых поясах. Когда ты комментируешь по российскому времени, американцы уже все спят, и там никакого брожения нет. Поэтому большая прерогатива была ночным сменам. Я работал какое-то время в ночную смену, мне так было с учебой проще совмещать. 

— А что про сексуальные меньшинства надо было писать?

— Практически все о том, что геи — это плохо, неестественно, и посмотрите, во что это выродится. Но были некоторые противоречивые темы, на которые либо говорили не писать, либо запрещали. Например, про Немцова нельзя было писать, когда его убили. Видимо, было непонятно, что писать, и какое-то время запрещалось. А потом сказали, нужно «лайтово» это делать, выводить на то, что российскому правительству это невыгодно. Да, плохо, что его убили, но, по-любому, это не Путин и не администрация президента.

«У нас была цель настроить американцев против своего же правительства»

— Что-то про кандидатов в президенты вы писали? Например, про Хиллари Клинтон.

— Да, про нее почти всегда плохо, ее гасили. Все эти слитые мейлы, то, что она богатая. Основной посыл был: не устали ли вы, братья мои американцы, от Клинтонов, сколько их уже было.

— Вы писали это как американцы. А какие-то занятия по этим темам проводились?

— Заставляли добровольно-принудительно смотреть «Карточный домик» на английском. Были занятия по английскому языку: разбирали комментарии друг друга, какие-то ошибки, как не надо писать. То есть там именно друг с другом разбирали. Большинство были умные ребята. В основном СПБГУшники, филфаковцы, ФМОшники, востоковеды, много было ребят, которые журфак заканчивали.

—  Если возвращаться к выборам, то вы застали начало президентской гонки. Что еще писали про них?

— Ни Россию, ни Путина нельзя было упоминать, потому что американцы об этом не говорят. Им, по сути, наплевать на Россию и на Путина. У нас не было цели повернуть американцев к России. У нас была цель настроить американцев против своего же правительства. Вызвать беспорядки, вызвать недовольство, понизить рейтинг Обамы, республиканцев или на каких-то выборах очередных, или на праймериз. Всегда говорили, что простые рядовые американцы, по сути, и так достаточно спокойно относятся к русским и к России. Это и понималось, и проговаривалось.

Иногда были какие-то спецзадания. Например, публиковал отдел, который занимался Youtube, смешной ролик, где, допустим, на компьютере сгенерированное лицо Обамы клеилось на какого-то человечка, и этот человечек нелепо танцевал или падал. Какой-то ролик, унижающий честь или достоинство американского политика. И нужно было там оставлять комментарии в духе: все правильно и ха-ха-ха. Прямо заставляли всё бросить, и срочно написать столько-то комментариев.

«У нас была цель... вызвать беспорядки»: интервью с экс-сотрудником «фабрики троллей» в Санкт-Петербурге

— Требования со временем усложнялись?

— В какой-то момент «Карточный домик» отменили, увеличили норму многократно. Просто не было времени смотреть, люди и так не успевали писать по 50 или 70 комментариев. Это объяснили тем, что просто надо писать больше. Со временем иностранный отдел стал превращаться в русский. Стали писать больше, стали нанимать людей, которые все подряд пишут. Началась текучка, стали набирать ребят в ночную смену, полностью ее укомплектовывать. Такие кардинальные изменения начались после Крыма.

То есть сначала все было хорошо, потом со временем встал вопрос, зачем мы вообще нужны. Или стало не хватать денег, и стали задержки появляться с водой для кулера, стали не привозить бумажные полотенца, начали штрафовать: 500 рублей за 1 минуту опоздания на работу. Кого-то штрафовали чуть ли не на ползарплаты, ребята приходили по выходным и дописывали комментарии, чтобы добраться до нормы.

— А у вас было какое-то общее собрание по этому поводу или что-то подобное?

— Да, периодически проводились общие собрания, где был разбор полетов: где кто накосячил, что нужно сделать. Говорили, почему такая у вас фиговая реакция: вы там сидите, болтаете, музыку слушаете, ничего не делаете, нужно активнее.

Потом встал очень жестко вопрос со стратегией — нам проводили занятия люди из отдела аналитики. Они мониторили статьи в интересующих нас СМИ, присылали excel-файл и там было по пунктам: ссылка на статью, о чем она коротко и тезисы, что об этом нужно написать, чтобы взорвать дискуссию. Это было сделано для того, чтобы при увеличенной норме люди успевали писать больше. А затем стали настоящие занятия проводить по системе налогообложения в США: в каком Штате лучше, в каком хуже; почему там у них налоговая система хуже или чем она лучше, чем в России.

— Это были пропагандистского типа занятия?

— На самом деле более-менее объективные. То есть не пытались запутать голову: надо как у нас, не надо как у них.

— Что конкретно говорили, например, про республиканцев?

— Я уже совсем этого не помню, это было под конец [моей работы там]. И было очень тяжело: учеба, работа. Когда ты во все это вникал, чувствовал какое-то отторжение к самому себе. И поэтому я старался все время максимально абстрагироваться. Выходишь и стараешься забыть. В общем, тех [политиков, кандидатов], кто говорил, что «если я стану президентом, и поставлю Россию на место» — таких нужно было «топить». Такое было золотое правило.

— В ночную смену тоже занятия были?

— Конечно, в 11 вечера примерно. Люди, видимо, со временем понимали, что большинство не может написать ничего умнее, кроме как «Обама – обезьяна». Действительно так писали, и что он мусульманин, не американец, что он свое гражданство подделал и так далее. И по ощущениям, определенный круг американцев к этому тоже склонялся в то время. То есть отклик какой-то был.

— Вы не помните, какие комментарии получали больше всего поддержки?

— Самыми распространенными темами были ношение оружия и геи. Когда говорили про геев, то почти всегда нужно было выводить на религиозные темы. Американцы ведь очень религиозны, по крайней мере, те, которые сидят на форумах, новостных сайтах и пишут комментарии. Они казались очень религиозными. И приходилось писать о том, что содомия — это грех, такое всегда пару десятков лайков могло тебе принести. Ну или написать что-то в стиле «дайте геям быть геями, и они сами со временем вымрут». Это тоже было популярно, могло прокатить.

Другая популярная тема – оружие. Про то, что белые полицейские постоянно убивают афроамериканцев без причины. Это была очень огнеопасная тема. Как-то было в Нью-Йорке убийство полицейских, и мэр не поддержал полицейских. И нужно было его за это принижать.

В иностранном отделе ты мог любую статью открыть и написать комментарий. Тебя могли потом спросить: зачем ты комментировал статью про что-то абсолютно нейтральное. Тогда ведь было падение цен на нефть, падение рубля, госдолг США. Постоянно крутились темы про сланцевый газ, нефть, сжиженный газ. И мы писали про сланцевый газ, что это рентабельно/нерентабельно, экологично/неэкологично.

Цукерберг рассказал, как Facebook будет бороться с «российским вмешательством» в выборы

— Сколько вас было в иностранном отделе?

— Я думаю, человек 200, еще отдел Facebook, потом еще какой-то отдел новый открыли. То есть в здании на Савушкина, 55 в иностранном отделе было порядка 200 человек (По данным РБК, к лету 2016 года число сотрудников иностранного отдела на Савушкина составляло 80-90 человек – примерно одна десятая общего штата людей, связанных с «фабрикой». — прим. Дождь). У каждого было 5-10, иногда 20 аккаунтов. У меня их не особо много было, потому что не часто банили. Может, аккаунтов 5-10 за все время.

Допустим, в The New York Times у меня, по-моему, был всего один аккаунт, на Washington Post тоже. В основном я писал на этих сайтах, потому что там было много людей, все было живо. На самом деле, их интересно было читать. Плюс этой работы был в том, что ты постоянно начитанный, образованный, читал такие топовые американские СМИ. Иногда ты просто мог прочитать статью и написать то, что ты сам думаешь, это и в повестку входило, и вроде бы все окей. Это доставляло удовольствие и за это еще и платили. Но иногда было откровенно противно.

«И тут – раз, администрация Facebook блочила и говорила: вы – тролли»

— Вы что-нибудь слышали про другие отделы?

— Да, напротив нас сидел отдел Facebook. Они «топили» по сотне комментариев за смену на английском. Создавали группы, сообщества, в которых свою повестку формировали. Они часто ругались с Facebook, что их банят. Они чуть ли не волосы на себе рвали, когда блокировали какой-то аккаунт, который был «разработан», где много друзей, много записей.

— Вам в этот отдел не предлагали перейти?

— Я в фейсбуке что-то писал по мелочи совсем, но мне перейти не предлагали. На некоторых СМИ ты можешь залогиниться из-под фейсбучного аккаунта. Поэтому я тоже этим пользовался. Нужно было аккаунт развивать, друзей приглашать, фотки подгрузить, имя придумать, историю. За пару недель это можно сделать очень хорошо.

В фейсбук-отделе они по несколько месяцев развивали группу, раскручивали. И тут – раз, администрация Facebook блочила и говорила: вы – тролли. Они писали в Facebook, говорили, что «мы правда в это верим, как же свобода слова». На американскую Конституцию ссылались, спорили с ними. Иногда даже выигрывали.

— Несмотря на блокировки, в фейсбуке до сих пор много ботов. Вы не думали, это одни и те же люди, те, с которыми вы работали?

— Ребята, с которыми я работал, могли, естественно, это делать, заводить аккаунты. И, наверное, там и один из моих аккаунтов есть. То есть я тоже занимался тем, что создавал фейковых людей. Иногда нужно было делать вид, что ты живой человек, то есть написать что-то не в тему и так далее. 

— Вы верите в то, что России через Facebook повлияла на выборы в США?

— Думаю, что не могли повлиять.

— Но Facebook заявлял, что охват политической рекламы – около  10 миллионов человек…

— Вообще не тот уровень. Только если на уровне полных маргиналов, которым можно было ничего и так не говорить. Потому что в мое время отдел Facebook был: «Обама плохой», «надо запретить оружие, потому что мы все друг друга перестреляем». То есть абсолютно никакой логики, никаких фактов, ничего.

«Знали, что все тянется от Пригожина, „повара Путина“»

— Ночью было выгоднее работать, чем днем?

— Нет, одинаково. Но плюс ночи был в том, что реакция всегда была выше, потому что совпадало с американским часовым поясом. И все время шли разговоры, что дневной отдел упразднят, и всех переведут в ночь. Ночью ребята очень сильно запаривались, не могли работать, не успевали. Потом начали очень жестко все мониторить: кто, где сидит, кто с чего пишет. Помимо того, что камеры, еще и монитор у каждого компьютера, по-видимому, писал. В свои соцсети заходить в какой-то момент стало запрещено. Изначально люди заходили в свои аккаунты во «ВКонтакте», в фейсбуке, слушали музыку. Потом им прямым текстом сказали: ребята, этого нельзя делать, ничего, что могло бы связать вас с тем местом, где вы работаете, с тем, что вы делаете, не должно быть. При мне неоднократно штрафовали людей за то, что они в инстаграме на одной и той же фотке были отмечены.

Как работает «фабрика троллей». Впервые на русском — расследование New York Times Одна из крупнейших американских газет — New York Times — опубликовала русский перевод расследования, посвященного деят...

Кого-то очень сильно ругали за то, что они сделали фотку в здании, потому что фотография, как известно, содержит метаданные, и по геолокации их можно отследить. То есть буквально на фоне белой стены сделана фотка и выложена, и эту фотку, судя по всему, служба безопасности находила в соцсетях. Получается, соцсети каждого человека мониторились. При всех говорили, что не смейте, не вздумайте [выкладывать фотографии].  Но из-за этого не увольняли.

— А из-за чего могли уволить?

— Из-за каких-то жестких нарушений. Одного парня, насколько мне известно, уволили за то, что он много смотрел роликов на YouTube, порнографию еще, какие-то сторонние материалы на рабочем месте. Сначала можно было заниматься чем-то, кроме работы, а потом запретили. И кто-то на свой страх и риск это продолжал делать, и прокатывало. Меня никогда не ловили. Естественно я тоже занимался какими-то своими делами.

Общались мы через Skype, сидели в общем чатике. Когда нужно было, создавали «левые аккаунты», на Facebook, например. Это все заносилось в общую ведомость: твой номер телефона, твои реальные данные, аккаунт на Washington Post, The New York Times. И могли в любой момент зайти в этот аккаунт и посмотреть, что там. Потом общаться в Skype запретили. Следили за всем ребята явно из каких-то силовых структур, но из каких точно – не знаю. Но они всегда так себя надменно вели, и с ними практически невозможно было разговаривать.

—  У вас обсуждались сливы в СМИ? То есть, когда про вас статьи писали.

— На моей памяти произошел один слив, и «шухер» начался очень сильный. Начали искать людей: кто? что? Быстро их вычислили по камерам. Человек дал кому-то интервью и опубликовал фотографии из здания внутри. И они просто по камерам просмотрели, кто ходил и доставал телефон. Нашли этих людей. И я не уверен, что это правда, но, как поговаривали, им очень сильно потом досталось. Их держали в подвале и допрашивали: что? как? кому? Я не знаю, что с ними потом произошло, но всем стало очень страшно от этого. И руководство говорило: не дай бог вам оказаться на их месте.

— Вы понимали, что то, что вы пишете, имеет какой-то эффект? Цель ведь в любом случае была вызвать агрессию?

— Частично, да, это как бы себя оправдывало. Частично. Но, мне кажется, это настолько капля в море в масштабах всего, что происходит… Но главный аргумент был, что не нужно стыдиться того, чем мы занимаемся, надо гордиться. Потому что у каждой страны есть своя какая-то организация, которая защищает ее интересы. Все знали, что мы занимаемся информационной войной, информационным воздействием на потенциального противника.

— Вы не замечали, приходили ли люди специально к вам после всех этих сливов?

— Были слухи, что пришло несколько человек, которые хотели устроиться на работу, но их не взяли, потому что они были журналистами. Но потом что-то случилось, и несколько дней за парадной здания жгли, видимо, документы. И нам тоже сказали, чтобы мы все поудаляли. Это было начало 2015 года. Запах чувствовался в кабинете. Начались какие-то чистки, перестановки, становилось все хуже и хуже.

— А ваши кураторы менялись?

— Нет, мой босс не менялся, но над боссом люди менялись. Их имен я не знаю, и никогда не видел. Естественно, мы читали «сливы», знали, что все тянется от Пригожина, «повара Путина» (представители Пригожина и сам бизнесмен отказываются комментировать СМИ эту информацию. - Дождь). Все понимали, где они работают, но никогда никто его не видел.

— Почему вы решили уйти из компании?
— Просто уже понял, что мне эта работа не подходит, тяжело два через два, учеба. Постоянно была какая-то внутренняя борьба. И ты все время с этим живешь, было неприятно. Ну и потом, когда немного поработал, понял, что к чему. Там всегда была текучка, в отделе фейсбука, например. Потому что фейсбук был более приближенный к тому, что в русском отделе делали, только на английском языке. В отделе СМИ, например, не было большой текучки.

— У вас там друзей не осталось? С которыми вы общались после ухода. Может быть, они рассказывали, как там все стало.

— Постоянно становилось все хуже, больше штрафовали, больше требовали, все больше это казалось бредом. Гнались за количеством, а не за качеством. А потом однажды произошла смена власти, и всех, с кем я работал, уволили, насколько я знаю. Смена власти именно в «верхах». Было такое, что кто-то с кем-то поцапался, и его убирали или «съедали». Но это в верхах уже происходило, таких людей было по пальцам пересчитать. 

«У нас была цель... вызвать беспорядки»: интервью с экс-сотрудником «фабрики троллей» в Санкт-Петербурге

Бремя новостей

01:42