Пять книг эпохи Путина. Выбор Юрия Сапрыкина

1. «Вся Кремлевская Рать», Михаил Зыгарь, 2015
2. «Метель», Владимир Сорокин, 2010
3. «Памяти Памяти», Мария Степанова, 2017
4. «Петровы в гриппе и вокруг него», Алексей Сальников, 2016
5. «Форпост. Беслан и его заложники», Ольга Алленова, 2019

Поговорим о литературе с журналистом, культурологом, руководителем проекта «Полка» Юрием Сапрыкиным. Добрый вечер, Юра!

Миша, привет!

Ну что, пять книг. Я помню, что ты уточнял, как лучше определить эту категорию.

Да, не пять лучших, не пять любимых, не топ-файв.

Да, это книги, по которым будут следить о нашей эпохе.

По которым что-то понятно о путинской эпохе уже сейчас.

Давай начнем прямо по списку. «Вся кремлевская рать» Миши Зыгаря.

«Вся Кремлевская Рать», Михаил Зыгарь, 2015

Наверно, это лучший нон-фикшн, самый популярный, самый доступный, самый переведенный на разные языки. Я видел эту книжку в каких-то самых глухих закоулках Соединенных Штатов, когда еще туда можно было летать. Книга, которая если не оправдывает, что ли, путинское правление, то, по крайней мере, довольно убедительно психологически его объясняет, как минимум в той части, которая связана с внешней политикой, с отношениями с Западом, с определением роли России в мире и так далее, и так далее.

Понятно, что эта версия, наверно, одна из многих, одна из возможных, другие еще не написаны. Получается так, что этот сюжет, сюжет последних двадцати лет во многом связан с обидой, с личной обидой Владимира Путина за то, что его как-то не приняли в клуб мировых лидеров или недостаточно уважали в этом клубе, и с национальной обидой, которую он как бы сконцентрировал на себе, которую он воплотил в себе с ощущением того, что мы как бы хотели, мы надеялись стать нормальной страной, одной из так называемых цивилизованных стран, и в итоге Запад нас не принял, Запад нам не помог, Запад оказался к нам враждебен. И мы повернулись к нему, мы как государство, как идеология этого государства, как настроения людей, живущих в этом государстве, повернулись к резкому от него отторжению.

То есть это такая история происхождения мюнхенской речи, начала новой холодной войны и всего, что было потом.

Помнишь, это, по-моему, в «Незнайке», есть один герой, который обижается и говорит: «Не нужна никому моя музыка!». Типа «ну и не надо». И еще одна вещь, которая произвела на меня сильное впечатление по книжке Миши, ― это то, что он же вообще отвергает конспирологические теории и всякие домыслы о том, что в этих башнях вот так произошло, вот так было задумано, вот так в результате вышло, потому что он показывает, что это, в общем, как правило, происходит случайно как-то или по причине сочетания каких-то обстоятельств, вот как оно вышло, и все, а нам с этим жить.

Это очень такая жизнеподобная, что ли, книга, это похоже на кино, похоже на сериал, что, действительно, Блэр как-то невежливо поздоровался с Путиным, из-за этого рушатся миры, империи, разрушаются добрые отношения между государствами и так далее.

Мне кажется, что еще Михаил Зыгарь пишет о политике, и о внутренней, и о внешней, очень доступным языком. Это документальная книжка, но доступная, ее читаешь как беллетристику просто.

И у него, конечно, совершенно потрясающее искусство складывания истории, рассказывания истории, что проявилось и во второй его книге «Империя должна умереть», это действительно читается как увлекательный сериал. Да, это не единственно возможная версия, но окей, расскажите другую. Не просто перечень фактов или цифр, последовательность событий в хронологическом порядке, а историю, в которую ты психологически веришь.

Это первый пункт в списке Сапрыкина. Михаил Зыгарь, «Вся кремлевская рать». Вторым пунктом в извечном противостоянии между двумя выдающимися писателями, Пелевиным и Сорокиным, Юра выбирает Сорокина и книгу «Метель».

«Метель», Владимир Сорокин, 2010

Это, конечно, чистое кумовство, потому что в прошлом году вышел фильм «Сорокин трип», который я делал вместе с Антоном Желновым.

Да, все правда.

Понятно, что от этого очарования, этого героя сложно избавиться. Мне важно, что это не «День опричника» и не «Сахарный Кремль», потому что, конечно, Сорокин стал восприниматься как пророк, такой Павел Глоба от литературы, как человек, который все предвидит наперед, именно благодаря «Дню опричника». Это книга, которая появилась как реакция, видимо, на историю с движением «Идущие вместе», которое травило Сорокина, бросало его книги в картонный унитаз, пыталось сорвать премьеру оперы по его либретто в Большом театре и, в общем, доставило ему массу неприятностей, вплоть до уголовного дела. И вот Сорокин, который всегда был человеком про концепт, про идеи, про игру с литературными стилями, про буквы на бумаге, пишет очень язвительную антиутопию о том, куда оно все придет, когда и если Россия будет развиваться в том же русле.

Но мне кажется, что «День опричника» при всем своем остроумии, точности и так далее ― это действительно в огромной степени шутка, упражнение в иронии, антиутопии и так далее. А вот книга, в которой я узнаю эти двадцать лет, ― это «Метель». Здесь очень точно схвачено это настроение какого-то остановившегося времени, вечной такой русской тоски, хаоса, когда все заметает, не видно дороги, непонятно, где наши, где не наши, куда идти. Притом что это вроде бы какой-то постсовременный мир, там много разных технических хитростей, много при этом какой-то архаики.

Этот мир состоит из каких-то самых странных, уже даже не очень человеческих существ, но при этом все это накрыто таким плотным слоем снега и ощущением вечного возвращения одной и той же вечной метели, которая что при Пушкине, что при Толстом, что при Сорокине, в общем, одна и та же. Любой застой — николаевская реакция, брежневское время, путинское длящееся двадцатилетие — погружает страну в такой снежный сон. Да, это настроение поймано в «Метели».

Абсолютно согласен. Это великолепная книга, сильнейшее у меня впечатление. Следующая книжка, к сожалению, стоит у меня до сих пор на полке, причем все ближе и ближе по мере того, как я читаю, но я до сих пор ее не прочитал. Расскажи мне об этом и почему ее обязательно нужно прочитать, почему ты ее поставил в этот список.

«Памяти Памяти», Мария Степанова, 2017

Мария Степанова, «Памяти памяти». Это блистательная проза прежде всего. Мне кажется, что Степанова, наверно, человек, который лучше всего сейчас владеет русским литературным языком. Это прежде всего невероятное удовольствие от текста. Но мы сейчас не про удовольствие и не про тексты, мы про путинскую эпоху.

Это время, когда очень важной стала тема памяти, тема исторической памяти, частной семейной памяти, того, какие с этой памятью связаны ритуалы, как они направляются государством или, наоборот, вырываются из-под власти государства, кого мы помним и кого и в каких формах мы чтим. Мы выходим на «Бессмертный полк» с портретами ветеранов, не мы, а жители Томска, например, да, с портретами наших воевавших родственников, а оказывается, что вот так просто взять и выйти ― как-то это не очень хорошо, нужно если уж выходить, то всем и по велению «Первого канала» или начальства и так далее.

Если просто народ вышел, нужно возглавить, собственно, что и произошло.

Да-да, не можешь победить ― возглавь. А что-то помнить, наоборот, нельзя, надо это как можно скорее стереть из памяти. Любая попытка, например, говорить о Беслане, или о «Норд-Осте», или о чем-то таком воспринимается в штыки, как какая-то антигосударственная акция, и так далее, и так далее.

И действительно, на все это накладывается огромный интерес к истории собственной семьи, к каким-то прошлым эпохам, к попыткам найти исторические аналогии, которые позволяют понять сегодняшний день. Мы все как будто опрокинулись в прошлое, на официальном, лояльном к власти уровне и на уровне частном, личном.

Книга Марии Степановой ― это не комментарий ко всем этим процессам ни в коем мере, это скорее какое-то самое высшее, что ли, эстетическое их проявление. Это и попытка написать историю собственной семьи, и блистательное эссе о разных художниках, поэтах, абсолютно космополитическое, да, без всякой скидки на то, что знает отечественный читатель, что ему может быть интересно, просто на таком высочайшем интеллектуальном уровне разговор о том, как разные художники, поэты и писатели работали с темой памяти, и размышление о том, насколько рискованная эта затея, что попытка как бы вспомнить и реконструировать все никогда не может быть удачной, она все равно тебя подведет. Это обречено на провал, ты не сможешь это восстановить и не сможешь это понять, ты все равно будешь блуждать в потемках, зачарованный этими осколками чужих жизней и собственными блужданиями в них.

Несмотря ни на что, это роман о невозможности написать роман о собственной семье и о собственной истории, несмотря ни на что, это в итоге все-таки складывается в совершенно поразительную, потрясающую историю обычных людей, проскользнувших мимо жерновов истории и того, как эта история в их жизни отражается.

Мария Степанова, «Памяти памяти» ― это третий пункт в списке Сапрыкина. Четвертому я был несказанно рад, поскольку это мой земляк, Алексей Сальников. Книжка «Петровы в гриппе и вокруг него».

«Петровы в гриппе и вокруг него», Алексей Сальников, 2016

Мне кажется, что вообще Сальников ― это главная надежда русской литературы. Может быть, не… Нет, конечно, и сам Сальников тоже, я верю в то, что он много всего прекрасного еще напишет, но в этой книге появилось какое-то свежее дыхание, какая-то новая интонация, интонация, отличающая Сальникова от огромного массива постсоветской литературы, массовой беллетристики, которая в основном связана с какими-то бесконечными ремейками советского стиля, разговоров о советских исторических травмах, семейных хроник, погруженных в советское прошлое, и так далее, и так далее. В общем, какое-то бесконечное переписывание «Роман-газеты» на новом историческом витке.

Книга Сальникова не советская совсем. Она живая, странная, остроумная. Она вроде бы как про Россию, про двухтысячные годы, как раз про ту самую путинскую эпоху, но в ней нет какой-то обычной интонации, такого ужаса перед провинциальной жизнью, сожаления по отношению к героям и так далее, и так далее. Это книга о самых простых, что называется, людях, но книга, в которой их истории рассказаны с каким-то невероятным блеском и остроумием, все они сплетаются в какой-то очень сложный сюжет, идущий сквозь время, сквозь поколения, сквозь реальность и какую-то ее мистическую подкладку.

Я бы сказал, что если эти двадцать лет можно будет вспоминать или переживать как остановившееся время, время, в котором жизнь лишилась какой-то перспективы и смысла, то Сальников показывает, как этот смысл можно найти. Этот смысл опять же находится через невероятно изощренное рассказывание истории, вписывание каких-то простых жизненных вещей в какую-то невероятно сложную картину. Я непонятно объясняю, да?

Нет-нет, очень хорошо.

Это очень простой и очень увлекательный роман, который я почему-то объясняю очень сложным образом, да.

Очень сложными словами. Я еще хочу зрителям сообщить, что, насколько я знаю, Кирилл Серебренников снимает фильм по этой книге.

В «Гоголь-центре» вышел спектакль, Серебренников вроде бы уже снял фильм, он непременно выйдет, чуть ли не в Каннах должны его показывать были, но Канны отменились. Поэтому кто не понял, тот поймет, скоро все это узнают и окажется, что смысл был совершенно не в том, голосовал ты или не голосовал, как ты прожил эти двадцать лет, а в том, что когда-то ты взял Снегурочку за руку. Читатели книги понимают, о чем речь.

Да, как в старой притче, «просто передал соль». И последний пункт в списке Сапрыкина ― это документальная книга Ольги Алленовой «Форпост. Беслан и его заложники».

«Форпост. Беслан и его заложники», Ольга Алленова, 2019

Да, вот тут мы уже от беллетристики резко сдвигаемся к такой жесткой документалистике. Ольга Алленова ― это журналист «Коммерсанта», которая была в Беслане все три дня, когда происходил захват школы и штурм школы. Самая страшная трагедия этих двадцати лет, трагедия национального масштаба. Спустя пятнадцать лет она сложила из этих воспоминаний книгу, не из текстов, написанных тогда, а она заново написала сейчас о том, что она видела, о том, что она помнит.

Надо сказать, что 2018 год, пятнадцатилетие Беслана действительно стало некоторым прорывом после многолетних попыток как-то его замолчать, замести под ковер, забыть, книга Ольги и фильм Дудя, вышедшие практически одновременно, снова эту историю вынесли в центр общественного внимания.

За что им нужно быть очень благодарными.

И за что они, Дудь, по крайней мере, очень серьезно… Вызвали дикое недовольство всех телевизионных пропагандистов и государственных чиновников. Видно было, насколько это неудобно и насколько это не хочется вспоминать.

Беслан ― это самая страшная, но при этом, как следует из этой книги, до какой-то степени модельная история, история того, как в эти двадцать лет государство реагирует на страшные трагедии. Это история о том, как вдруг оказывается в одной истории, в одной трагедии, в одной катастрофе, и в другой, и в третьей, что человеческие жизни и спасение человеческих жизней ― это не главное. Снова и снова оказывается, что государство врет, хитрит, скрывает правду, усугубляя этим очень часто трагедию и страдания людей, близких, тех, кто внутри этой катастрофы, и тех, кто рядом с ними.

Как дальше проявление какой-то жесткости, непримиримости и демонстрация силы или неготовности идти на компромиссы ради спасения людей оказывается важнее чего бы то ни было, просто чего бы то ни было. Нужно продемонстрировать, что мы не прогнулись, и ради этого можно положить, называя вещи своими именами, сотни детей.

Это страшная книга, и страшна она еще и тем, что это одна из очень похожих историй, одна из историй, которые повторялись неоднократно в течение этих лет. На меня совершенно сильнейшее впечатление произвело послесловие к этой книге. Я бы сказал, что если есть в России политическая программа, настолько четко сформулированная, внятно, под которой я бы подписался, то это, наверно, послесловие к книге Алленовой про Беслан, где она пишет о том, как неправильно и криво расставлены у нас приоритеты, как государство, бизнес, мы все не думаем о жизни людей, о качестве жизни людей, о том, чтобы эта жизнь была интересной, полноценной, насыщенной, чтобы люди этот свой век, отпущенный на земле, проживали не то чтобы более благополучно или сыто, а более полноценно. И это им дает образование, это им дает культура, это им дает возможность ездить по миру и видеть разные страны, получать новый опыт, просто переживать много всего, не просто сидеть перед телевизором и злиться вместе с его ведущими на тех, на кого этот ведущий сегодня зол.

Я опять, наверно, недостаточно убедителен в пересказе, но и сама книга потрясающая, и послесловие это ― просто поразительной глубины текст.