«Ты бременский музыкант, ты не забудешь свое призвание!» Большое интервью с самой светлой группой на Земле Brainstorm

У меня в гостях группа «Брейнсторм».

Здравствуйте. Привет всем.

Для начала, как ощущения, после прошедших, после полутора лет, наконец концертов в Москве и в Питере?

Кауперс: Большое счастье, Миша. Это большое счастье. Когда стоишь на сцене, понимаешь, это то, что дано, что надо дать дальше. Правда, музыкантам это такая, это так важно. Так важно делать то, что мы умеем, и кажется, хоть чуточку получается, и мы видим, что люди довольны.

Я часто задаю этот вопрос музыкантам, что есть три составляющих вашей профессии: первая — это сочинить песню, вторая — это сесть в студию и записать песню, и третья — эту песню послать глаза в глаза, уши в уши зрителям. И надо сказать, что есть самые разные ответы. Есть люди, которые, например, я поражен был тем, что Земфира больше всего любит студию, она не любит, меньше гораздо любит вот этот вот посыл со сцены.

Вы провели этот год, как я понимаю, частично вместе в студии, а частично каждый в своем доме. Но вы же тоже получали удовольствие от студийной части работы?

Юбалтс, «Мэджик»: Это интересный вопрос, кстати, потому что в жизни так не было до сих пор. То, что ты говорил про Земфиру, у меня вообще противоположность, я люблю сцену, я люблю играть концерты. Но в студии мне нравится находиться, малую часть, но с ребятами вместе, потому что энергия, объем энергии, которая тоже в студии происходит, мне нравится, что он такой… Ты, например, гитарные какие-то вещи ты играешь, и есть мимолетная и сразу такая реакция, когда ребята говорят: о, это супер, давай, это оставляем.

Но в данный момент, вот когда сидишь дома, и ты пишешь какие-то партии, и не с кем общаться даже, ты можешь семье показать, но они до конца, они хотят же увидеть готовое.

Рога: Тебя не понимают.

Юбалтс: Не понимают и готовое…

Опять…

Юбалтс: И ты в конце концов, работаешь, и в какое-то время, ладно, одна песня, вторая, проходит один месяц, второй, но через полгода для меня это начинается уже мучение, и кажется, что-то неправильно, ты не можешь принять решение, ты начинаешь сомневаться.

И если мы уже, отвечая на твой вопрос, первое — сочинить песню и записать ее, мне нравилось, как мы делали это до сих пор. Я понимаю, что такие времена уже не будут, как бы они поменялись, они будут в других форматах, что это происходит быстро, ты записал что-то, переслал, как мы делали, в Швецию продюсеру, он дает тебе обратную связь, допиши или сделай еще то и то, микс. И ты в конце концов уже получаешь какой-то продукт, который составлялся вместе, как пазл, но в других местах. Такого, как раньше, такого не было, что мы сразу эту реакцию мгновенно…

Обмен энергией моментальный.

Юбалтс «Мэджик»: Да, обмен был мгновенный. Но это для меня такой процесс. Как для вас?

Кауперс: Я люблю концерт. Я человек, который не любит конфликтов, а когда ты создаешь что-то, там всегда, хоть он и очень дипломатичный, но все же какое-то, знаешь, мнения разные… Иногда на какой-то брейнсторм приходится выйти, сойтись на одном, но это компромисс. Студия это большой компромисс в группе, правда.

Рога: Обязательно.

Кауперс: Обязательно. А в концерте, там не надо никакого компромисса, там каждый отдает и льется море любви.

Но вы вот после этих шоу в Питере и в Москве внутри себя ощутили, что что-то изменилось за эти полтора года? Может быть, вдруг что-то исчезло, вдруг что-то добавилось, или в принципе это просто было долгожданное ощущение счастья? Я смотрел, как ты вчера говорил с залом о том, что ты…

Юбалтс «Мэджик»: О том, что надо меняться любви и энергии?

Да, возьмите столько любви с этой сцены, сколько можете, и дайте немножко нам.

Юбалтс «Мэджик»: Это чистая правда. Но, знаешь, для меня было реально, в Питере я прочувствовал это. Мне казалось, прошел этот год и три месяца, но когда ты играешь, это чувство, что мы буквально неделю назад здесь были, ну не на этой сцене, то есть состояние такое было. Так что интересно оно меняется, когда ты сидишь дома, ты думаешь другие вещи, когда ты на сцене обратно, для меня это было, ты прочувствовал, что как бы кто-то закрыл что-то. Но в принципе я неделю назад выступал тоже на сцене…

Был здесь, да. Никто после концерта не сказал друг другу — ты разучился играть?

Михельсонс: Нет, как раз наоборот. Это разбежка была. Я думал тоже, что вот через полтора года, мы играли в 2000, начало 2000, потом не играли, онлайн-концерт сыграли, и все. А сейчас вот думал, как это будет, эта разбежка перед концертом, я не помню часть партий. Мы когда вот у нас репетиции в Риге, и до этого почувствовал, что я не помню то, и то, и то.

И когда ты с первой репетиции уже начинаешь, и разбежка была настолько короткой до первого концерта, и сразу все было, как Мэджик говорит, ощущение, что вообще этой паузы не было. И есть такое вот, знаешь, ощущение большой радости и счастья, что ты находишься наконец-то вот там, где ты как бы и должен стоять.

Очень уверенный рэп в партии вчера был, очень уверенный прямо.

Михельсонс: Ну вот видите.

Где-то Каста делал вчера…

Михельсонс: Заикалось.

Рога: Я хотел добавить, справедливости ради, все-таки мы должны сказать, что, наверное, тоже помогло то, что мы как раз встретились перед этим еще недели две до репетицией для этих концертов, мы записывали наш новый видеоальбом вживую. А для этого мы уже репетировали и очень серьезно где-то две недели, а потом еще неделю это все снимали. Так что, я думаю, что это очень помогло, потому что мы все, как я люблю говорить, группа должна синхронизироваться. Вот синхронизироваться, это случилось, по-моему, тогда, потому вот эти репетиции, которые были перед концертом, и потом уже, когда мы вышли на сцену в Петербурге, очень странное ощущение, как будто последний концерт был буквально за неделю до вот этого. Очень странное.

Я обнаружил, одна из новых вещей для меня в книжке, это то, что вы не только из одной школы, но и родились в одном роддоме?

Юбалтс «Мэджик»: Верно.

Рога: Но он один, в нашем городе он один.

Юбалтс «Мэджик»: Он один просто.

Кауперс: Как говорится, без выбора.

От безысходности, других вариантов не было.

Рога: С разницей в пару месяцев каждый оттуда вышел. Нас вынесли оттуда.

Юбалтс «Мэджик»: Мало того, наши мамы, гуляя по городу, тогда еще не зная друг друга, с животами, они где-то тоже пересекались уже.

Рога: Верно.

Михельсонс: А потом с колясками.

Джемовали.

Кауперс: Так же, как и мы. Иногда сознательно, например, я с Каспарсом, мы учились в одном детском саду, но с Мэджиком так сознательно мы познакомились в школе, там пятый, шестой, седьмой класс. Но когда нам было шесть лет, мы были на одном мероприятии в Доме культуры елгавском.

Юбалтс «Мэджик» : В ДК.

Кауперс: В ДК, это было для детей. И Мэджик мне показывает фотографию, где он сидит, и там много детей. А рядом с ним сидит кто? Ренарс Изидорович.

Юбалтс «Мэджик»: Правильно, знакомы.

Кауперс: И мы уже бессознательно встречались.

Слушайте, я уточнял и не гуглил, но я абсолютно уверен, что вы единственная группа в мире, которая родилась в одном роддоме. То есть со школой много есть историй — U2 , группа «Чайф», но в роддоме… Я думаю, что прямо надо подать на книгу рекордов Гиннеса.

Кауперс: Вот он, уникальный момент!

Расскажите друг о друге, какими вы были в школе. Ваше первое воспоминание о ком-то из ваших соратников по группе.

Рога: Я думаю, что там просто все было — если ты не смог кого-то прибить, то должен как-то другой путь искать, как выжить.

Кауперс: Рассмешить.

Рога: Вот я выбрал рассмешить всех, кт-то… Или бегать нужно быстро. Такие времена были. Это, конечно, в шутку, но отчасти в шутку. Но это формирует тебя вот как личность, потому что ты учишься выживать.

Елгава вообще был, тогда он был такой город, где очень было популярно — вот у вас банда, у нас банда, вот пойдем на тот район, будем бить тех, вот туда не идем, тут мы получим по морде, всякое такое. Металлисты против Depeсhе Mode, все это присутствовало.

Юбалтс «Мэджик»: Надо напомнить, потому что Каспарс когда рассказывает, может, есть такая молодежь, которой, например, сейчас 20 лет только, это было окончание восьмидесятых и начало девяностых. Я скажу, это для нас неосознанно, мы покидали одну систему, из которой мы выбрались, это Советский Союз, и начался как бы капитализм.

Но это все в таком бардаке было в то время, что как Каспарс говорит, у нас было открытое поле для любых как бы начинаний, потому что никто не знал, как будет правильно, как будет правильно играть там музыку, или как будет правильно заниматься бизнесом, или то, или другое дело.

В книге это интересно описано, как первая глава, не первая глава, как первое выступление в школе, что мы и тогда думали тоже как бы о бизнесе, мы начали продавать пепси-колу, мне кажется…

Рога: Фанту.

Юбалтс «Мэджик»: Фанту на концертах, на первом уже или на втором концерте. Понимаешь, это было как бы возможности неосознанные как бы вступить типа в большой мир, но не осознавая, что это вообще такое.

И я думаю, для нас, как группы, до сих пор многие вещи, которые происходили с нами, они, слава богу, были неосознанные, но с таким рвением завоевать мир, как говорится, и колесить по всему миру, играя. Мы из-за этого многое достигли только потому, что мы не осознавали вообще, куда и как мы идем, и почему мы идем.

Но я еще прочитал, что у вас, вы были в разных кланах с точки зрения музыкальных пристрастий, потому что кому-то нравился Depeсhе Mode, а кому-то Nirvana. Расскажите.

Рога: Вообще начало еще по-разнее было, потому что кому-то нравился Modern Talking, потом его познакомили с Depeсhе Mode, он перешел в фронт депешмодцев, а оказывается, у нас был эйсидишник…

Кауперс: Я нежно извинился в команде Modern Talking и вступил, одел кожаную куртку, и вступил в депешмодовцы.

Рога: И в оппозиции у нас был AC/DC.

Юбалтс «Мэджик»: Да, Nirvana, AC/DC, Nazareth… Мы рисовали даже в школе, я не знаю, есть ли такие аппараты сейчас, когда ставится картиночка, и она проявляется на стену, как называется…

Слайд-проектор, это делает кадр…

Юбалтс «Мэджик»: Диапозитив какой-то.

Который крутить надо, переворачивать, диапозитивы… Нет?

Юбалтс «Мэджик»: Нет, там ставится свет снизу, и ставится такое…

А, проектор просто.

Юбалтс «Мэджик»: Короче, мы с одноклассниками мы достали фотку группы Nazareth. И нам надо было, мы такой плакат делали, мы ставили, чтобы это было на стене, и там крепили бумагу. Потому что плакатов купить трудно было, негде просто, на рынке продавали маленькие фотографии только. И мы писали тушью специальной, сначала эти плакаты делали карандашом, а потом тушью.

До сих пор, мне кажется, сейчас это трудно кому-то рассказать, почему, сейчас плакат сканируешь там, делаешь копию и все. Но для нас это было что-то, мы хотели, чтобы это висело у нас дома. И мы такие грозные хотели быть, и мы вот слушали такую музыку.

Вообще удивительная, конечно, история, которая меня поразила, это то, что ты был скромным мальчиком, который не любил играть во дворе, ты сидел у окна.

Кауперс: Да, я в принципе до сих пор тот самый мальчик скромный. Но как-то жизнь мне все время бросает вызовы, и как-то я умудряюсь следовать этим вызовам.

Ты там сказал, что Каспарс тебя вытащил.

Кауперс: Да-да, Каспарс реально меня вытащил. Но я вам скажу так, мне кажется, вообще всевышний как-то чувствовал, что может быть, этот мальчик может что-то больше, чем просто сидеть у окна. Но должен быть кто-то, кто его все время дергает. И говорит, давайте, пошлю-ка я Каспарса…

Посланник бога.

Кауперс: Посланник. Но действительно, мы же с детского сада знакомы. Потом мы жили в одном дворе, и действительно Каспарс ко мне пришел, стукнул в дверь и говорил: давай выйдем на улицу. Что мне в то время было… Как же так можно сказать — давай выйдем на улицу? Это можно, это реально? Потому что я смотрел на это, как знаешь, как по телевизору, смотришь и прямо вот, ты знаешь всех героев, они играют в футбол, а сейчас в прятки будут играть, потом в казаки-разбойники, и прямо ты… И вдруг ты можешь зайти вот в этот фильм, в эту реальность. И это случилось, да. И потом…

Марис, ты тоже скромным был, да?

Михельсонс: Я был очень скромным. Но я был классом младше их, и знаешь, в школе они как бы разные возрасты, они не пересекаются, то есть они были 1974 года, я 1975. Мы вместе пели в хоре, и Ренарс позвал меня на репетицию, мы дружили в Ренарсом в то время.

Кауперс: В оркестре мы играли.

Михельсонс: И в оркестре тоже. Но этот возраст, разные возрасты, они как-то не дают вот очень-очень дружить. Ну, по крайней мере в то время…
Кроме того, ты всегда смотришь на старших вот так… Они как боги.

Михельсонс: Да. И до сих пор смотрю на них… Боги для меня они, постоянные боги.

Юбалтс «Мэджик»: В школе ты когда учишься в восьмом классе, приходит чувак с такой бородой, а он только в одиннадцатом. И тебе кажется — такой старик уже…

Познал жизнь.

Михельсонс: Познал жизнь, да.

Слушайте, еще там в разных главах каждый из вас так или иначе вспоминает какую-то театральную карьеру, какую-то роль, какой-то образ.

Я хотел бы, чтобы вы рассказали, каким театральным образом каждый из вас гордится, что вы участвовали в каком-то спектакле или что-то сделали на сцене. Это до Brainstorm еще или уже когда был Brainstorm, кто что играл в школьном театре или в каком-то кружке?

Юбалтс «Мэджик»: Я помню, наш хороший друг, актер Артурс Скрастыньш, сейчас тоже великий актер Латвии…

Кауперс: Знаменитый актер Латвии.

Юбалтс «Мэджик»: Он наш одноклассник, получается, да? Параллельный класс учился. Он сделал театр, студию театра, и надо было играть там «Незнайку на Месяц».

Кауперс: На Луне.

Юбалтс «Мэджик»: На Луне, извини. На Месяц, смешно.

Теперь ты Незнайка на этот месяц, а ты Незнайка на следующий.

Юбалтс «Мэджик»: Он мне дал очень интересную роль, о которой я задумался. Он мне дал первую роль вообще в моей жизни, я был доктор… Таблетиньч?

Пилюлькин.

Юбалтс «Мэджик»: Я был Пилюлькин. Почему я об этом задумался…

А Пилюлькин по-латышски Таблетиньч?

Юбалтс «Мэджик»: Таблетиньч. Таблеткин.

Кстати, отлично, тоже можно было бы, доктор Таблетиньч.

Юбалтс «Мэджик»: И эта роль не сознательно мне прошла потом в одном полнометражном фильме, через лет тридцать, где я сыграл тоже доктора, но пульмонолога, уже в полнометражном фильме. И у меня как-то это сложилось, ты сейчас спросил, и у меня так — о, первая роль была, где я был Пилюлькин, а там я пульмонолог, на другие роли меня не зовут. Это моя карьера в театре и в кино.

Кауперс: Отличный образ.

Юбалтс «Мэджик»: Да, доктор — это мое.

Так, ты кого играл?

Кауперс: Я кого играл? Приходит на ум, конечно, «Бравый солдат Швейк», в котором мы все играли. Три года мы играли, сыграли 130 пьес. И там у нас было очень много ролей, начиная с тюремщиков, проводников…

Рога: Девушек легкого поведения.

Кауперс: Девушек легкого поведения и так далее. Мне как-то запомнилась роль, когда я проводник, я проверяю, мы начинаем с песни, поем на сцене песню, и вдруг я превращаюсь в проводника, захожу в зал и говорю: «Здравствуйте. Ваш билетик, пожалуйста? Есть у вас билетик? Если у вас нет билетика, вы должны покинуть наш поезд».

Отлично. И так постепенно очищаешь зал от зрителей.

Кауперс: И я постепенно очищаю зал. Что-то мне очень нравилось в этом.

Разрушение стены между артистом и зрителем, вот это вот красиво.

Кауперс: Кстати, да, возможно. Символично. Потому что это то, что мы хотим сразу, с первой песни, вот эту границу сцены и публики вот разрушить, и мы единое целое, которое enjoy the show.

Сначала было, когда я был на сцене, якобы проверяя зал, а потом я решил, ну почему так, давайте заходить в зал.

Юбалтс «Мэджик»: И собирать цветы.

Кауперс: Тоже.

Михельсонс: Как вот такая вещь, как вот, например, этот спектакль, как он развивается, помнишь? Поначалу тоже не были те шутки, которые уже к какой-то тридцатой отшлифуются.

Кауперс: Конечно, отшлифуются.

Михельсонс: Потом кто-то из актеров улавливает, что публика смеется над этим и вот начинает больше импровизации.

Я вам скажу как человек, который 20 лет играет спектакль «День радио»… 20 лет!

Кауперс: Конечно, скажи нам.

Это очень опасный процесс.

Михельсонс: Развитие?

Потому что тогда у каждого начинает накапливаться какое-то количество этих импровизаций, и в конце концов спектакль из двух часов дорастает до четырех. И дальше в какой-то момент должен все-таки прийти режиссер и сказать так: вот это все, давайте вернемся…

А ты кого играл?

Михельсонс: Мой тоже первый такой опыт, сразу на большой сцене, тот же «Швейк», 130 раз сыграли, но…

Михельсонс: Я был и то, и другое, как и ты.

Рога: Как и я.

Михельсонс: Но мы вместе, наша роль была играть на сцене, не знаю, сколько мы песен играли в течение всего спектакля…

Кауперс: Десять.

Михельсонс: Но там мы научились очень важную штуку, в том…

Кауперс: Три сезона.

Михельсонс: За три сезона. Вот начинается спектакль с песен, потом тишина, то есть мы спели песню, а люди сидят и не аплодируют. Это впервые у нас было, в нашей карьере, что ты сыграл что-то, а нет вообще никакой эмоции.

Рога: И сидячий зал.

Михельсонс: Это нормально, это как-то спектакль, там он переходит плавно к следующей сцене уже. И там мы научились за вот эти три сезона, что можно играть сидячие концерты, мы спокойно себя чувствуем сейчас на сидячих концертах, куда мы только ни едем.

Рога: Кстати, в Петербурге только что.

Тоже был сидячий?

Рога: Да-да.

Я правильно тебя понимаю, что вы приучились к тому, что вот в рамках, в системе драматического спектакля вы можете исполнить песню и оставить зал в тишине, это нормально?

Кауперс: Да, но это очень важно.

Михельсонс: Это ломать себя надо.

Кауперс: Да, в принципе вначале очень депрессивно ты себя чувствуешь, прямо ты понимаешь — всем очень не нравится. Все мимо, все не нравится. Но когда приходит конец спектакля, люди аплодируют, встают, аплодируют, кричат «Браво»…

Значит, мы все-таки не безнадежны.

Кауперс: Да, не такие безнадежные. И потом с каждым разом все плавнее и плавнее идет этот процесс.

Хочу перенестись во времени в вашу поездку на фестиваль в Вентспилс, когда у вас был легендарный автомобиль по прозвищу «Лось». Расскажите, пожалуйста. Это прекрасно описано в книжке, но я хотел, чтобы вы вспомнили, потому что, как я понимаю, всё, что могло сломаться — всё сломалось.

Юбалтс «Мэджик»: Самое интересное вообще, как мы купили эту машину, потому что мы долго ездили поездами куда-то, и там надо было инструменты, поездом едешь туда-сюда, автобусом, барабаны куда-то надо было заталкивать.

И у нас был один концерт, я так помню, гонорар мы получили, еще старые деньги…

Рога: Двести рублей где-то.

Юбалтс «Мэджик»: Двести рублей примерно. Я не помню эту цифру, но я помню, что мы взяли газету и смотрели, что мы за эти деньги, потому то раньше в газетах на последней странице продавали что-то, покупали и продавали.

Да, это объявления были.

Юбалтс «Мэджик»: И там объявления, и там были машины, и мы шли — денег столько, что у нас получается. Нам через две недели надо в Вентспилс ехать, мы не хотим ехать на автобусе больше. И мы смотрим - «Победа», та-та, да, денег всё совпадает. Мы звоним, оказалось, эта машина в нашей Елгаве, в городе была, и мы договорились с этим мастером, если что-то будет ломаться, он сам это будет чинить. Мы эту машину когда увидели, это было, конечно, чудо. Во-первых, первый ряд, он не так что два сидения, там одно большое сидение.

Это марка «Победа»?

Юбалтс «Мэджик»: «Победа», да. Она перекрыта скатертью… Не скатертью…

Рога: Ковром.

Юбалтс «Мэджик»: Ковром. Сзади тоже самое, ну вообще. Прав у нас ни у кого не было. Я брал у среднего брата моего права, когда надо было ехать, мы типа похожи, но он постарше на шесть лет был. И так мы катались.

И когда первый выезд был в Вентспилс, это двести километров от нашего родного города, мы проехали буквально 20 километров, как закипел мотор и трубы полетели. Ну и все началось.

Михельсонс: Единственным техническим человек в группе, и до сих пор, это вот он, сидит. Но мы-то не понимаем вообще ничего, а он за рулем, он понимает, он ответственный, в конце концов. Он открывает капот…

Юбалтс «Мэджик»: Да, я уже чистил все зеркала…

Кауперс: Мы тебя любим, Мэджик. Ты лучший.

Михельсонс: Мы берем мячик, в него там играем, а Мэджик где-то там под машиной, что-то там чинит.

Кауперс: Да, заливает воду, которая через полчаса уже опять уйдет. Шесть часов мы ехали эти двести километров, причем ехали очень целеустремленно, у нас же была цель, это был фестиваль.

Вам надо было успеть.

Кауперс: Нам надо было успеть.

Юбалтс «Мэджик»: Фестиваль, в котором нам платили, расплачивались с нами курами, которые коптили…

Рога: Копченые.

Юбалтс «Мэджик»: Там не было денег, у нас был бартер. Это девяностые года, когда денег тоже много не было. Там как в нормальном хуторе. У тебя что, рыба? А у меня хлеб, зерно. Давай меняться. Ты музыкант? Да. А у меня куры. Ну, давай. Сыграешь? Ну, сыграю.

То есть вы сыграли за копченых цыплят?

Юбалтс «Мэджик»: Очень много их было.

Рога: Да-да, я потом еще проснулся и под подушкой обнаружил эту вещь.

Парочку.

Рога: Парочку. Потому что так много их было, что скушать нельзя было. А тут еще присутствовал еще немножко алкоголь, вот и…

Кауперс: Причем алкоголь был наполнен…

Михельсонс: В чайнике, который, знаете, когда закипит, он свистит, вот такой, полукруглый такой.

Кауперс: И как же удобно пиво именно вот с этого маленького…

Хобота.

Кауперс: Хобота.

Потрясающе.

Юбалтс «Мэджик»: Но главное, этим все не кончилось. На обратную дорогу Муминьш, наш басист, ему тоже было очень хорошо, он не выспался просто, он хотел еще поспать в «Победе». И у нас в машине не открывалась одна дверь, и мы так думали, что надо его посадить в эту сторону, где дверь не открывается, чтобы все в порядке было.

И когда уже на обратной дороге мотор закипел, нам-то казалось, густая пена с таким горячим запахом в машине была, что мы поняли — все, мы горим. Мы горим! Короче, все открываем двери, куда-то выбегаем. Стараемся ногой выбить эту дверь, а Муминьш просто спит, там ему хорошо всё. Короче, мы его вытаскиваем, и сами просто ложимся на землю в канаве…

Потому что как в фильмах — сейчас должно рвануть.

Юбалтс «Мэджик»: Реально, и мы, короче, в канаве, потому что это же время видеосалонов, мы видели боевики тогда, и там все взрывалось. Короче, мы все в этой, лежа сидим, смотрим, что дальше. Эта пена начинает расходиться. И главное, я не помню кто, говорит: «Блин, там же инструменты в багажнике, что мы будем делать?». А у нас же одни инструменты, там одна гитара каждому и всё, и барабанные палочки.

Короче, эта пена рассосалась, мы подходим, а эти говорят: «Да, Мэджик, давай ты иди, смотри…».

Настоящие друзья.

Юбалтс «Мэджик»: Короче, я медленно подхожу… Удивительная вещь, что происходило, мы когда выезжали, у нас не было магнитолы в машине, в «Победе» не было. А у меня была магнитола «Рига-310», с кассетами, где можно ставить. А я думал, ну где ее положить, и я взял от конструктора, где раньше собирались, там такие проводки маленькие были, синий и красный проводок. Я подключил к аккумулятору его, провел через всю машину, и поставил эту «Ригу-310» на заднее окошко, и там кто-то менял кассеты все время, короче, мы…

Но с музыкой, да.

Юбалтс «Мэджик»: Сейчас-то я понимаю, что надо нормальные провода, а тогда я не знал, что если долго ток проходит через это, он нагревается. Так что там был…

Кауперс: Не забудем про ковер.

Юбалтс «Мэджик»: Ковер был, он начал гореть, понимаешь, этот ковер, и из-за этого вот это пламя, этот дым всё и начался. И никакого пожара в конце концов не было.

Зато вечеринка запомнилась.

Юбалтс «Мэджик»: Да.

Я, конечно, с комком в горле читал главу, посвященную Муминьшу. Я только помню, что мы встретились в очередной раз после того, по-моему, через пару месяцев после того, как эта трагедия произошла, и вы были все как бы серого цвета просто. Но подробностей я не знал.

Как я понимаю, вы его искали в течение суток, это было после вашей поездки на концерт «Мумий Тролля», и он решил обратно возвращаться просто сам на машине. Как я понимаю, ты первым узнал о том, что произошло. Это как?

Юбалтс «Мэджик»: Просто мы жили тогда еще в Елгаве, я жил с Мумуньшем, а ребята уже в Риге были. Да, мы искали. В тот вечер мы не искали, потому что мы разъехались, как всегда. Мы, кстати, приехали с тура тоже и хотели отдохнуть. Но утром кто-то позвонил и говорил, что Муминьш где-то пропал, не был дома. И так странно было, мы там начали обзваниваться.

И только через какое-то время, когда я потом уже на следующий день ехал обратно в Ригу, на шоссе уже машины стояли, и «Скорая помощь», и все, суета была. Я понял, что-то не в порядке, остановился, и тогда тоже подходил ко мне доктор, который оказался братом одноклассника нашего, и он сказал, что это был Муминьш, и его уже отвезли. И так я ребятам тоже передал это.

Как я понимаю, вы до сих пор не понимаете, что произошло?

Рога: Нет, непонятно. Потому что рейсы были абсолютно прямыми, очень долго машина идет так. Есть версии, что он уснул вообще, есть версии, что кто-то на дорогу выбежал и так далее. Очень трудно сказать, что случилось.

Кауперс: Но одно ясно, я думаю, для зрителей, может, которые думают, о чем мы говорим, — мы потеряли нашего друга, басиста, в 2003 году. Муминьш ехал с концерта в Юрмале домой в Елгаву и случилась трагедия, авария. То есть он с машиной съехал с дороги, и причем так неудачно машина залетела за молодые деревья, что очень долго не могли найти машину. След был, но машину не видно было с дороги. Да, и он погиб. Но мы не знаем, действительно, что именно произошло в то время.

Какое вы решение приняли после этой трагедии?

Кауперс: Ты знаешь, было какое-то время, ясное дело, мы не понимали, что делать, как будет, что будет. И пару месяцев в принципе мы ничего не делали, не репетировали, даже не обсуждали, как что будет.

Но тогда был один случай, в Риге большой фестиваль проходил, и вдруг там было такое ЧП, что не могла приехать одна группа. И организатор говорит: ребята, выручайте, не может приехать группа, сыграйте, пожалуйста. И мы, с одной стороны, как бы говорим: а как же мы сыграем так, но с другой стороны, мне кажется, мы все поняли, что это возможность прийти обратно. И нам было ясно, что Муминьш несомненно…

Юбалтс «Мэджик»: Одобрил бы.

Кауперс: Одобрил бы это решение, мы уверены в этом и сейчас. И слава богу, все так сошлось, мы пригласили одного друга нашего, басиста, который присоединился, мы быстро отрепетировали, там не надо было играть целую концертную программу. И мы сыграли, и мне кажется, вот в тот момент мы как-то поняли…

Юбалтс «Мэджик»: Это было правильно.

Кауперс: Да, что нам надо продолжать.

Юбалтс «Мэджик»: И родители тоже говорили, когда уже были похороны, об этом, мы просто с ними общались…

Его родители?

Юбалтс «Мэджик»: И наши тоже, вместе мы все, что ребята, давайте, не бросайте, главное, это дело, жизнь продолжается, и в жизни надо идти вперед.

Очень трогательно, что каждый из вас написал от руки к нему обращение в книжке.

Есть еще одна история, в которую невозможно было поверить. Я сейчас смотрю на вас и тоже не могу представить, что у вас были такие бурные рок-н-ролльные времена, это история, которую ты рассказываешь про дебош в Швеции.

Рога: Да, не один вечер это было, это на протяжении…

На славу оторвались, да?

Рога: Это было на протяжении, по-моему, целой недели или сколько мы там пробыли.

Мне просто казалось, что ты пересказываешь какую-то историю из биографии Акселя Роуза или Оззи Осборна, но уж точно не из интеллигентной группы из Латвии.

Рога: Опять ради правды мы должны сказать, что не все мы могли писать в книге, но почувствовать вот вообще с краюшка, что и как то было, это то, что можно прочитать в книге. Речь, наверное, идет про «Евровидение», да? Или нет?

Рога: Ой!

Про гостиницу.

Юбалтс «Мэджик»: Да-да, …

Рога: Которая эта история?

Михельсонс: Маленькие, большие…

Рога: А, эта история! Их так много, извините.

Я чувствую, да.

Рога: Да-да, это было в мой день рождения.

Там, где вы купались в маленьком бассейне, где вы приносили какую-то мебель…Что это?

Рога: Ой, там очень много, чего мы сделали. То есть история такова, что мы приехали на фестиваль, фестиваль был конкурсным, и мы выиграли его. Соответственно, на следующее утро еще совпало, что мой день рождения.

Началось все в лобби, мы начали праздновать победу. Потом ребята решили в 12 часов меня поздравить, нашли у шведского стола была такая лодка, знаете, где лед наполняется, и там кладется пища. Меня там уложили и катали по лобби и поздравления и песни писали.

Потом мы сделали соревнование, потому что лифт был посередине, и вокруг лифта был бассейн, глубиной вот примерно такой. И мы сделали плавательные соревнования.

Юбалтс «Мэджик»: Заплывы.

На подходящую глубину.

Рога: То есть со всей одеждой нужно было плыть вокруг бассейна и там участвовали одновременно двое, поскольку четыре все не поместились. А остальные — давай, давай, кто первый.

Михельсонс: Поддерживали.

Рога: Все это было залито водой, стояло очень дорогое фортепиано. То, что очень дорогое, мы на следующее утро узнали, не будем спешить. Там еще был такой господин, который скульптура из металла, господин, который держит меню обычно. Этого мы посадили в лифт, он катался один. И еще был продюсер наш, Record Company A&M, Гунтарс Рачс, прекрасный человек, который жил в номере, но мы достали его…

На свою беду.

Рога: Да, на свою беду. Гостиница была очень такая прекрасная, и в фойе были картины на стенах. Значит, мы все картины занесли в его номер, оставили. И еще помню, был тренажерный зал, вот как бы мы… Куда мы тренажеры тащили?

Кауперс: Мы тоже принесли ему, причем там принесли еще и все цветы, пальмы тоже, что там были…

Рога: Все, что на этом этаже…

Кауперс: Все лучшее мы хотели ему.

Рога: Он проснулся, когда зашел в номер, я думаю, он просто думал, что он в лесу…

Кауперс: Он проснулся в лесу, с картинами…

Рога: С утра все просыпаемся, и конечно, нас ожидает шведская полиция. У нас в то время с нами ехал аранжировщик струн, который, кстати, за ночь потерял штаны, и он был единственным музыкантом, который был академически очень высокого ранга, образование.

Юбалтс «Мэджик»: Образование, он консерваторию закончил.

Рога: Да. И шведская полиция уже составила акт, за бешеные деньги, сколько мы должны платить за это фортепиано. И тут вот наш менеджер говорит: «Извините, мы сейчас позовем нашего специалиста, который специалист по фортепиано».

Кауперс: Который без штанов остался.

Рога: Мы, конечно, не говорили, что он без штанов остался. Он спускается, он тоже еще тепленький.

Это ваше секретное оружие.

Рога: Да. И он говорит: «Так, в чем проблема?». И тут со шведами это все происходит, полиция стоит, «Вот фортепиано попортили». Представляете, это утро, да? Он открывает эту крышку, делает вот так и вдруг Баха… «Тут все в порядке», закрывает крышку и уходит. И мы ничего не заплатили, вообще ни гроша.

Кауперс: Но на следующий год нас не позвали.

Рога: Да. А тут традиция у фестиваля, тот, который получает Гран-При, на следующий год выступает в качестве гостя. Нас как-то не позвали.

Нет?

Рога: Но, возможно, причина тому была, что мы в детской комнате смотрели порнографию на большом экране.

Маленькая деталь, да.

Михельсонс: Потому что в наших номерах все было платное, а в детской комнате оно работало.

Рога: И мы нашли, вот оно, счастье.

Не скучаете по этим временам?

Рога: Скучаем.

Юбалтс «Мэджик»: Скучаем, да.

Рога: Там много историй, очень много таких историй.

Михельсонс: Вспомнил Таллин, помните?

Рога: Ой, инсталляции?

Михельсонс: Инсталляции на три-четыре метра из всех стульев, которые в коридоре стояли и маленький скелет…

Рога: Поставили так, что вокруг балконы, очень много мебели, мы за ночь, поскольку это был Residential Hotel, на ночь никто не остается из персонала, то есть он пустой. Что мы сделали, всю мебель сделали такой пирамидой на три этажа, и на самый верх поставили кресло. Мы перед этим купили такой маленький фосфорный скелетик, знаете, такая резиновая кукла. Мы посадили его в это кресло, это все отфоткали и оставили на ночь.

Представляете наше удивление, мы просыпаемся, открываем двери и ничего нету, вся мебель по местам. Вот эстонцы какой народ!

Кауперс: И без шведской полиции.

Рога: Да, и вообще никто ничего не сказал нам с утра. Спасибо, что побывали в нашем отеле, до свидания.

А мы вас не побеспокоили этой ночью?

Рога: Вот примерно.

Михельсонс: Скелет-то был мой, я на следующее утро думал, а где мой скелет, я прихожу в рецепцию, спрашиваю, дурак я, «Извините, а вы не видели скелет? Может, где-то… ».

Рога: И она так…

Михельсонс: Она берет, такими глазами смотрит, ничего не говоря, «Вот ваш скелет».

Такое ощущение, что у нее было под столом шесть-семь скелетов, «Вот это ваш?».

Михельсонс: Да.

Слушайте, это конечно, я сейчас чувствую, что зрители, наблюдая за вами сегодня, могут подумать о том, что было раньше, это как бы из двух разных галактик просто. Такое ощущение, что там была одна жизнь, а сегодня другая совсем.

Там есть несколько моментов в книжке по поводу того, как вы сочетаетесь темпераментами, о том, что у кого-то из вас взрывной темперамент, и он как бы такой огненный, а кто-то консервативный и спокойный. Расскажите, пожалуйста, об этом пару слов, как вы…

Кауперс: С пребольшим удовольствием. Ну, Миш, ты же нас так хорошо знаешь. Вот этот огненный, который взрывается, ну где он?

Вот он!

Кауперс: Да. Но и…

И этот. Это как раз два знака Огня.

Кауперс: Взрывчатых таких вещества.

Но как вы с ними ладите, с этими двумя парнями?

Михельсонс: Прекрасно. Знаешь, как и в жизни, все на весах, то есть на балансе, качели. Так мы и живем.

Кауперс: Так мы, интеллигенты, и ладим.

Михельсонс: Да-да.

Часто бывает так, что Мэджик и Каспарс рвутся в бой, предлагают какое-то решение, или стратегическое, связанное с судьбой группы, или выступать-или не выступать, или в студии какое-то, и вы такие — нет, нет, а потом проходит какое-то время, и вы говорите — ну, попробуем?

Юбалтс «Мэджик»: Это Каспарс, я бы больше сказал, он это все делает, извини, что Ренарс не дал тебе, но остальные уже прислушиваются, потому что в течение таких много лет его идеи сначала с бумажки, которая начинается в кафе или ресторане, салфетки, зарисовки каких-то идей, они все время реализуются. И поэтому его это огненная идея всегда присутствует, и мы с ним соглашаемся.

Кауперс: Его авторитет вырос в наших глазах.

Юбалтс «Мэджик»: Да, вырос. Его огонь вырос.

Рога: Но все-таки очень хорошо, что есть команда, есть все-таки дух команды, потому что я действительно очень вспыльчивый, и идей много иногда бывает, они очень иногда радикальные и так далее. Ну вот как ты говоришь, через некоторое время соглашаются, такое бывало, но и бывало, что не соглашаются через некоторое время, а я потом, еще через некоторое время, думаю, что хорошо как, что они не согласились. И такие вещи тоже бывают.

Вот, например, очень яркий пример, из последнего тура. Мы делали очень много, там где 60 тысяч людей пришло, мы делали очень много, в целом где-то 11 съемок для песен, визуализации на экраны. И вот на одну песню мы сделали такое немножко конфронтирующее видео, оно такое веселое, но немножко все-таки на грани. И там было…

Кауперс: Песня называется «Шоколадное мороженое», и там были девушки обнаженные…

Рога: С голой грудью.

Кауперс: Да. С шоколадным мороженым, якобы прикрывающим чуточку, но все-таки в нем присутствует какое-то…

Провокация.

Рога: Там действительно были большие споры, на тот момент.

Михельсонс: Но ты был уверен, что надо.

Рога: Мы были режиссеры, Papa Chi тоже делал несколько видео, для нас клипов делал, мы с ним друзья, очень долгое время, и я. То есть мы, конечно, были за конфронтацию, нужно там всех тут дергать, а тут наш менеджер говорит, понимаешь, что там дети тоже придут и так далее. И, в конце концов, мы это канцелировали это видео. И потом проходит это время, я делаю дизайн сцены, а понимаете, это Межапаркс, это там, где 60 тысяч, то есть сцена, она огромная, как у The Rolling Stones. И когда я впервые ее увидел, это было в Елгаве, то есть в полном масштабе, и я увидел сам этот большой экран который, и вдруг я увидел своими глазами весь этот экран, вот такие две груди, а тут маленькие дети… Я даже не знаю, масштаб настолько большой у экрана, что это смотрелось бы совсем по-другому. И я думаю, что мы бы получили очень много проблем из-за этого, потому что да, вот это…

Кауперс: У нас была фраза, что ребята, слушайте, тур слишком хорош, чтобы о нем говорили только потому, что вот это видео…

Рога: Да-да.

Кауперс: Это было бы неправильно.

Рога: Это очень хорошая фраза. Разве это того стоит, чтобы все это затмило вот этой грудью? И вот мне нельзя это…

Хороший пример.

Рога: Да. Вот такой пример отрицательный. Но и есть очень много позитивных примеров.

Смотрите, столько лет быть вместе в одной команде неизменного состава, это все равно что брак, это как каждый из нас выносит какие-то уроки, придумывает, как правильно работать над тем, чтобы с любимым человеком оставаться долго вместе.

Какие правила вы сформулировали для себя, как вести себя друг с другом, чтобы просто не взбеситься в какой-то момент, чтобы вы не надоедали друг другу, чтобы не устать друг от друга? У вас же наверняка есть какие-то секреты или просто рецепты этого.

Кауперс: Маленькие хитрости.

Да, маленькие хитрости, как правильно ты сказал.

Кауперс: Не знаю. Всегда выслушать. Выслушать. Я вижу, ко мне подходит Мэджик, например, чуточку стремный, у него какая-то идея, он очень загорелся этим. Я вижу, что ему это суперважно. А я на совсем другой волне, я такой чил, но я понимаю, ему это важно, и я выслушаю, он выговорится, и мы в какой-то момент сойдемся на общую…

Юбалтс «Мэджик»: Волну.

Кауперс: Да.

Юбалтс «Мэджик»: Мы умеем реально, добавлю, говорить. Мы друг друга уже так хорошо знаем, что иногда знаем, в какое время к друг другу подходить. Я было сказал слово, мы больше как семья, потому что есть родители, есть дети, мы иногда меняемся этими ролями. Иногда кто-то там этот неугомонный юноша, кто-то там папа, та-та говорит, кто-то мама…

Кауперс: Неугомонный юноша.

Юбалтс «Мэджик»: И мы уже знаем друг друга. Я знаю, когда с Каспарсом переговорить лучше, когда он на хорошей ноте, или с Марисом, и это общение, оно происходит. Слава богу, оно не происходит часто, если честно.

Вот особенность, мне кажется, долгожития, что иногда надо уметь правильно не только послушать друг друга, но и помолчать. И помолчать иногда надо, может, даже дольше, чем если мы с вами думаем, чтобы разговор развился потом уже лучше, и он был конструктивнее.

Рога: Знаете, на таком бытовом уровне, я думаю, то, что мы сделали, сколько, лет десять назад, перед этим, когда были на гастролях, всегда жили по двое в одном номере. И я думаю, что ключ к долгожительству, если, конечно, вы можете как группа себе это позволить, то чем раньше вы станете жить по одному в номере, тем долголетнее я вам предугадываю ваше будущее.

Потому что Марис первым делом открывает окно…

Рога: Вот именно.

А Ренарс начинает в семь часов утра распевать гаммы.

Кауперс: Факт.

Рога: Понимаешь, если это одна ночь, это вообще не проблема, если это две ночи, наверное, тоже не проблема, но если это 70, ладно, преувеличиваю, 60% в году в твоей жизни, то очень…

Вероятность сойти с ума возрастает.

Рога: Вот именно. Потому что у каждого есть свой биологический какой-то ритм, что он любит, как он любит, и это очень важная вещь. И конечно, это так называемый private space, то есть после многократных промо-интервью и бывания много в людных местах, очень важно, что ты получаешь какое-то очень тихое место, где ты можешь скрыться, спрятаться. И там 15 минут достаточно, но это важно, чтобы это было.

Я хотел бы вспомнить неприятный момент, это то, что произошло на «Нашествии» в 2015 году, и то, какую реакцию вы получили у себя на родине. Честно говоря, отсюда это вообще не было видно, я слышал только, кто-то мне говорил, что у вас есть какой-то очень сильный негатив от того, как показано было то, что происходило на фестивале.

Я напомню зрителям, что это был тот фестиваль, на котором был парк военной техники, который был расположен где-то далеко от сцены. Несколько российских групп отказались выступать принципиально, от того, что типа милитаризм и рок-н-ролл несовместимы, некоторые сделали пацифистские выступления со сцены, а некоторые вообще не знали о том, что там это где-то есть.

И вот в результате, что произошло, и какие уроки вы для себя извлекли из этого кризиса? Можно же это назвать кризисом, у вас на родине? Ну, пиар-кризис точно был.

Рога: Да, пиар-кризис был. Знаете, самое обидное, наверное, если говорить так по отношению к журналистике, что все-таки это было тенденциозно сделано, потому что вообще, если ты журналист, стоит же быть на месте, понять, что произошло, снять ролик. Подходи к нам, бери интервью, спрашивай.

А тут весь ролик на центральные новости был сделан просто из чего-то, которое мы берем в интернете, показываем эти кадры, потом показываем нашу группу, и все это склеивается вместе и показывается, как вот мы выступаем на танке. Знаете, это некорректно, вот это, наверное, самое обидное.

Кауперс: Знаете, в это время было одно большое, как бы говорить, утешение и надежда, и это было в одном человеке, в одном журналисте.

Рога: Да, верно.

Кауперс: Его зовут Улдис, и я ему очень признателен, потому что мне лично, я думаю, нам всем это было как такой остров надежды, что есть справедливость. Улдис был единственный, в принципе, он даже не журналист, он фотограф, который реально присутствовал на этом «Нашествии». Он был на этом концерте, он был вместе с людьми, мы были вместе, мы вышли со словами, что мы приходим с любовью и радостью.  

Он там был, и он написал прекрасную статью, насколько важно, что мы там были. И вообще, как группа, которая ездит между странами, может иногда на информативном уровне конфликтующим государством, даже не государством, даже таким союзом, и что есть же культура, есть спорт, есть музыка, которая объединяет людей. Потому что в той толпе стояли люди разных национальностей, разных профессий, политических убеждений, религиозных взглядов и так далее, но мы там были вместе, и это было настолько здорово. Как в принципе, в каждом концерте.

И Улдис обо всем этом написал, и это было такое большое утешение, что все правильно, мы делаем то, что мы делаем, мы группа, мы играем музыку. Как Каспарс любит говорить, гимн мировой вселенной, это песня Джона Леннона Imagine, что нет границ, нет там, нет тут, все мы вместе.

Все мы люди, все мы родились, все мы состоим из 59 элементов химических, которые, кстати, можно приобрести в магазине. Но чтобы мы, никакой ученый в мире не сможет нас сделать людьми, вот такими существами, и мы тут живем. И как-то исторически произошло, что там такие границы, и те думают так, и приносят, как говорится, на информативное поле вот такие новости, а там другие. И я не говорю — нет, этот факт вот такой.

И ты, как человек, посередине. Как, кто это был, Вицин… И не хочется бояться, потому что ты же не делаешь ничего плохого, ты играешь музыку. Ты бременский музыкант, ты не забудешь про свое призвание — приносить смех и радость людям. Это же важно. И это мы чувствуем в каждом концерте.

Скажите, что изменилось с момента того, как вы ощутили, что Brainstorm, Prata Vetra в Латвии, это бренд? Огромный, важный, на который люди обращают внимание. Это наверняка ведь внутри вас привело к каким-то изменениям, к каким-то коррективам. Вам сейчас нельзя вести себя так, как в той гостинице в Швеции.

Рога: Да, но нужно было бы. Это очень-очень хороший вопрос. Кстати, в книге мы чуть-чуть затрагиваем и это, я думаю, что это очень важный момент — не потерять себя, когда народ считает, что ты принадлежишь ему. Поскольку бренд настолько большой, что он становится неким национальным достоинством, понимаете.

Достоянием.

Рога: И в тот момент каждый начинает уже думать, как ты должен себя вести, что ты должен петь, где ты должен петь, с кем ты должен дружить и с кем ты не должен дружить. И это очень опасная штука, потому что я никому ничего не должен. Я люблю свою страну и буду ее любить, но это не означает, что я должен любить вот конкретную власть или что-то другое.

Это моя земля, это моя родина, я ее никогда не предам, но есть очень разные вещи. И еще очень важная вещь — лояльность самому себе и вот этим пацанам. Мы, когда начинали играть музыку, первое, что мы говорили — давайте от сердца это будем делать, а не так, как кто-то скажет делать и где кто-то скажет, мы можем это или не можем делать.

И это очень важный момент, не потеряться в этом большом, английское слово pressure, давлении, которое происходит извне только потому, что мы стали настолько большими, что каждый считает, что мы принадлежим, частичка нас принадлежит, извините за мой русский, принадлежит и ему. Нельзя сказать, что это проблема…

Фактор.

Рога: Да, вот с этим сейчас сталкиваемся и вот учимся жить. Вот как-то так, наверное, это можно сказать.

Кауперс: Я бы добавил, что в нашем случае хорошая штука в том, что вообще наша дорога к популярности, она очень долгая, то есть группа вместе 32 года, мы начали играть в 1989. То есть это признание и какой-то успех, он приходил очень медленно: в школе кто-то узнавал нас, в городе потом, в Елгаве, потом мы поехали в Ригу первый раз выступать и так далее. И очень медленно, в принципе, первые десять лет мы как бы разгонялись. И потом, скажем так, какой-то 1998-1999, там был один альбом, который называется Starp divam sauem «Между двух солнц», который так…

Юбалтс «Мэджик»: Выстрелил.

Кауперс: Выстрелил, да. Перед этим еще «Lidmašīnas» были, но вот «Между двух солнц», мне кажется, это было такой — оп, вот с этими ребятами уже можно считаться. А потом «Евровидение», потом Maybe, потом «Скользкие улицы», «Выходные» и…

То есть первый клуб, вы помните, в котором я вас увидел, это был… Да, и там было человек 15.

Рога: А что мы тогда играли, в то время?

Юбалтс «Мэджик»: Мы играли «Lidmašīnas».

Кауперс: А знаешь, что было? Там была музыкальная конференция.

«Машина» точно была, это была какая-то музыкальная конференция.

Кауперс: Да. И мы там что-то по чуточку… Это был уже 2000 с копейками, «Евровидение» было уже.

Я не уверен. Я не помню.

Кауперс: Ты думаешь, еще перед этим?

Я помню только, что вот эту «Lidmašīnas» паулсовскую вы играли, и ты вскочил на бар. Ты песню уже на барной стойке играл, и просто вот эти 15 человек, там, правда, были важные 15 человек, это были все из индустрии, они все стали фанатами вообще под конец.

Но это вот всегда так — ты собираешь клуб на десять человек, потом на сто, потом каждый приводит друга, потом тысячу, и это гораздо более какой-то, мне кажется, здоровый путь популярности, чем когда ты пишешь один хит и вдруг — раз, и на тебя падают стадионы. И тут у тебя «башню» неизбежно сносит.

Кауперс: Золотые слова, Миша. Вспомни The Rolling Stones, сколько людей было в первом концерте The Rolling Stones? Их было трое. Менеджер подошел к каждому и говорил: ребята, если вы на следующий концерт приведете каждый еще трое, вы бесплатно зайдете.

Рога: Это пирамида.

Кауперс: Это пирамида, друзья. В конце концов, все очень просто.

Михельсонс: Мы очень много раз говорили об этом, слава богу, что наше развитие вот так медленно-медленно, девяностые, вот двухтысячные. Потому что несколько групп было же в Латвии, очень ярких групп, которые стильные, они рождались, сразу популярными стали, и как-то они… А мы так медленно, своим паравозиком идем, а они так разгонялись на «Формуле». А потом их не стало.

Давайте пригласим сюда автора книжки, потому что мы для этого собрались здесь.

Рога: Конечно. Аплодисменты.

Алина Катран-Шиллинг: Здравствуйте.

Я просто зрителям хочу объяснить, что вот эту книжку написала Алина, это титаническая работа, поскольку здесь не только монологи и исповеди участников группы, но здесь еще есть воспоминания о группе и впечатления о группе от нескольких замечательных людей, с которыми им приходилось пересекаться, начиная от Раймонда Паулса и кончая Сашей Петровым, ну и конечно, Лёва и Шура «Би-2».

Кауперс: И конечно, Миша…

Я скромно написал. Но еще я уже сказал только что Алине, что меня порадовало то, что я ни одну рок-биографию не читал с таким интересом. То есть с самым большим интересом, конечно, я читаю книжки про U2, но это прямо вот практически там, потому что она очень интересно структурирована, она по каким-то жизненным принципам и философским темам. Ты читаешь ее, и там нет этого постоянного хронологического принципа, о том что в этом году совершилось то-то, а там есть человеческие мысли и чувства вне времени. И поэтому, мне кажется, что она гарантированно должна доставить удовольствие каждому из вас, уважаемые зрители Дождя. Хочешь что-то добавить?

Юбалтс «Мэджик»: Расскажи идею про главы, как ты «Любовь», «Жизнь», как ты придумала.

Алина Катран-Шиллинг: Во-первых, я очень благодарна вам, ребята, все-таки за доверие, за ту степень искренности, потому что я могла бы использовать любые инструменты, но если бы вы не поддавались, этого бы не произошло.

А что касается глав, да, мы же выбирали вместе ценности, я спрашивала каждого из ребят. Во-первых, я всех допрашивала индивидуально, понимаешь, да, чтобы они не…

Нельзя вместе.

Алина Катран-Шиллинг: Потому что как сказал, по-моему, Антон Корбайн, они вместе превращаются в четырехголового монстра, который вот сам… А когда по одному, это совсем другое дело. И к каждому я сначала обратилась с вопросом, что для него самое важное в жизни. И каждый написал мне список, и мы вот из этого уже формировали ценности жизни, которые в общем-то для других людей примерно те же самые.

Спикеры волшебным образом легли, сели каждый на свой стул, потому что прямо вот идеально там пылкий Саша Петров, который говорит, что он ни дня не был не влюблен, лег в «Любовь», Антон Корбайн, который хватает характеры в фотографиях, конечно же, «Характер», и Раймонд Паулс, который рассказывает про детство на войне, это «Начало», это вся вот эта связь ребят, когда они детьми выступали в хоре с ним, потом поднялись вот на сцену, когда собрали 60 тысяч человек, и тоже пели с тем же самым Раймондом Паулсом.

Я могу зрителям просто намек сделать. Могу я назвать тебя своей ученицей?

Алина: Да.

Алина работала со мной на радиостанциях, которые я делал, и я тобой так горжусь.

Алина: Спасибо.

Ну все, мы на этом заканчиваем. Я надеюсь, что вы найдете эту книжку, она вам доставит удовольствие.

Спасибо за то, что смотрите телеканал Дождь. Спасибо вам большое, ребята. Пока