«Я бы хотел умереть, как Борис Немцов». Белковский о том, чем Путин обязан Немцову

Лобков: Сегодня мы обсуждаем самое главное событие недели — гибель Бориса Немцова. Мы не будем заниматься конспирологическими версиями насчет того, перегородил ли снегоуборщик специально видеокамеру — это дело криминалистов.

Белковский: Как минимум мы ничего не можем конструктивного привнести в этот процесс, и мы должны в этом честно признаться себе и телезрителям.

Лобков: Единственное, что мы можем сказать — что это было хорошо организованное убийство, демонстративное.

Белковский: Конечно. Потому что четыре раза попасть из шести — это профессионал.

Лобков: Не задев при этом девушку.

Белковский: Я абсолютно убежден, что когда один человек направляет пистолет на другого — это очень волнующая ситуация, и попасть довольно сложно, хотя кажется, что жертва близко. Нет, это были профессионалы.

Лобков: Там есть много странных совпадений. Почему-то машины до убийства шли, во время убийства и минуту после этого не шли по мосту, потом опять пошли. Может быть, это совпадение — была красная волна светофоров. Здесь есть много вопросов, на каком уровне и с привлечением каких сил это убийство было организованно. Понятно, что это не Квачков и Чубайс. Это совершенно другой уровень интеллекта. Там работал штаб, я думаю.

Белковский: Это не значит, что это был кремлевский штаб, потому что силовые структуры давно приватизированы, и у них есть много штабов. Но да — это серьезный уровень.

Лобков: Когда только произошло, 28-го числа, пресс-секретарь президента Дмитрий Песков произнес сначала на «Коммерсант-FM» фразу, потом он очень много интервью давал, но эту фразу больше не повторял.

Белковский: О том, что поскольку Немцов был не слишком популярен, нам не было смысла его убивать. Эта фраза гениальная, потому что фактически она означает следующее: «Если кто-то популярен — мы его убьем». Когда люди перестают слышать, что они говорят, а он именно это и сказал, что если какой-нибудь оппозиционер станет действительно популярен — конечно, мы его убьем.

Лобков: Фактически это была повторена формулировка, произнесенная Путиным у гроба Политковской о том, что ее смерть нанесла Российской Федерации больший ущерб, чем ее деятельность. Фактически перекочевала эта формулировка с 2006 по 2015 — 9 лет прошло, ничего не изменилось в способе мышления. Только наоборот, укрепилось.

Белковский: Люди объясняют простую вещь, что убить для них не является проблемой. Проблема только: зачем, надо ли убить человека?

Лобков: У него был рейтинг как у среднестатистического гражданина, сказал Песков. Сегодняшние 50 тысяч человек в Москве показали, что у него был рейтинг как не у среднестатистического гражданина, потому что так выходили, когда умер академик Сахаров.

Белковский: Конечно, когда умер Сахаров, выходили не так, я был сам на похоронах Андрея Дмитриевича, будучи рядовым россиянином, не имеющим никакого отношения к Андрею Дмитриевичу. Там было в десять раз человек больше. Но и сам статус явления был гораздо выше. На тех похоронах выступали все заметные фигуры тогдашней российской политической оппозиционной жизни и вообще все знаковые и ключевые фигуры тогдашней российской элиты. Открывал митинг Дмитрий Сергеевич Лихачев. Так что ситуация была совсем другой.

И я думаю, что даже вышли не те люди, которые придают большое значение лично Боре Немцову, по которому я очень скорблю. Мы не были друзьями, но мы были хорошо знакомы, и поэтому у меня очень личное отношение к тому, что случилось. И то, что случилось — это запредельный ужас и беспредел. Тут дело не в самом Боре, а в том, что это могло случиться с человеком такого формата, масштаба, уровня в центре Москвы напротив Кремля.

Лобков: Стас, согласись, что 50 тысяч демонстрировали, что люди крайне озабоченны этим.

Белковский: Учитывая, что на демонстрацию за «Новороссию» выходило тысяча-полторы, если говорить не о проплаченных людях, а даже все эти организованные проплаченные антимайданщики набрали 35 — конечно. Это еще раз говорит о том, что есть активная часть общества, которая против.

Лобков: И в этом смысле марш 1 марта, конечно, состоялся.

Белковский: Да. Может быть, он стал слишком дорогой ценой, но он показал, что есть те, кто против.

Лобков: Я видел еще ключевое различие между Москвой и провинциями. 10-20 человек, единственная, где была более-менее массовая демонстрация — это в Питере, но в Питере своя история политических убийств. Михаил Маневич в 1997 году был расстрелян практически так же, с высокой степенью подготовки — через крышку люка прострелили, и никто больше не пострадал. В 1997 году с крыши дома стрелял снайпер — так же потом была расстреляна Галина Старовойтова. Года не прошло после Маневича. У Питера своя история политических убийств, поэтому много народу вышло в Питере. Но пассивность России не может не внушать оптимизма.

Белковский: Она и внушает.

Лобков: Самая трогательная картина была в Самаре (Саратове — Дождь), где запретили митинг. Там вышел один пикетчик к памятнику Радищеву, что символично, и его пытались повязать, но проходящие мимо люди все-таки отбили этого пожилого человека от руки написанным плакатиком.

Белковский: Когда Радищев уезжал в ссылку, он написал стихи: «Ты хочешь знать, кто я? Что я? Куда я еду? Я тот же, что и был и буду весь свой век. Не скот, не дерево, не раб, но человек. Дорогу проложить, где не бывало следу для борзых смельчаков и в прозе и стихах, чувствительным сердцам и истине я в острог Илимский еду».

Лобков: И этот контраст меня очень поразил. Это показало, что есть два города, и есть то, что, к сожалению, есть.

Белковский: Это печально, но это не фатально. Помнишь 19 августа 1991 года? Я это очень хорошо помню, потому что тогда, как и сегодня, я работал главным специалистом. Только сегодня — в канале Дождь, а тогда — в конструкторском бюро Госкомнефтепродукта РСФСР. Только тогда мне было 20 лет, а не 45 как сегодня. Я пришел на работу и увидел, как мои друзья, с которыми мы в курилке перетирали вопрос о том, как ужасна советская власть и плох Горбачев, неожиданно встали на сторону ГКЧП. Этот генетический страх, вбитый в нас монголами, Иваном Грозным, царями и Сталиным, он вылез на поверхность. А поскольку мне было 20 лет, я не понял, что происходит. Я был идиот полнейший. Я и сейчас не слишком умен. Но тогда у меня не было никакого жизненного опыта, я не мог понять, как так можно, ведь вчера обсуждалось совсем другое.

Поэтому я пошел к Белому дому. Я понял, что выбора нет, я не могу это слышать и видеть, это приходит в абсолютное противоречие со всем. Но тогда весь советский народ был за ГКЧП. Я абсолютно уверен, что если бы тогда была традиционная для сегодняшнего дня социология, а не будем забывать, что социологический факультет МГУ основан в 1989 году, до 1989 года никакой социологии формально не было, то 70% граждан СССР поддержали бы ГКЧП, и нам бы объяснили, что весь народ поддерживает ГКЧП.

Но нашелся Борис Николаевич Ельцин, который вылез на танк, кого-то призвал его поддержать — то есть, человек с явно пониженным чувством опасности, потому что объективно не было ни малейших шансов победить. И мы все пришли, и победили. Но победило меньшинство. И сейчас победит меньшинство. Большинство пусть целует в (...) Владимира Владимировича Путина, и мы ему сообщим по телевизору, когда придем к власти, что ему надо делать. Мы ему покажем новую (...).

Лобков: «Они любить умеют только мертвых», — гениальная фраза Пушкина. Федеральные каналы сейчас делают вид, что источают слезы. Мы не будем их осуждать.

Белковский: То есть те же люди, которые год подряд призывают уничтожать, убивать, топтать ногами «пятую колонну», теперь они, оказываются, оплакивают Немцова, убитого во исполнение их призыва.

Лобков: Надо сказать, что Борис Ефимович в последнее время стал предсказуемый, его абсолютно затмил Навальный с этими разоблачениями.

Белковский: Навальный затмил всех, он стал, безусловно, главным оппозиционером.

Лобков: Хотя, расследование, которое начинал Немцов, я имею в виду, которое он делал еще в 2007 году — тогда еще никакого Навального не было, а был Немцов, были расследования.

Белковский: Можно сказать, что Немцов был губернатором, когда Навальный еще был студентом.

Лобков: Я говорю об оппозиционном весе. И сегодня приобретает совершенно другой вес фигура Немцова.

Белковский: Человек полностью раскрывается в смерти. Я бы хотел перейти с обсуждения политики на обсуждение вопросов жизни и смерти. В смерти человек полностью равен себе. При жизни это непонятно: то ли он герой, то ли он клоун, то ли он Король Лир, то ли шут. Возьмем Валерию Ильиничну Новодворскую, которая умерла в прошлом году. Сколько над ней иронизировали, смеялись, и я в том числе. А когда она умерла — стало совершенно очевидно, что это очень серьезная фигура. И в день ее смерти ни иронизировать, ни смеяться не хотелось совсем.

И Борис Немцов раскрылся в день смерти, потому что высвобождается полная энергия смерти, та самая: е=mc². Масса человека, умноженная на квадрат скорости света, а свет — это Господь Бог. Именно поэтому скорость света есть предельная. Мы не были друзьями с Немцовым, но я его неплохо знал, мы многократно общались. У меня была возможность составить мнение об этом человеке. Я бы выделил три принципиальных достоинства Бориса Немцова.

Первое — это человек, который воспринимал информацию. В мире вообще очень мало людей, которые воспринимают информацию. Очень часто ты говоришь такому человеку, а видишь, что он не хочет тебя слушать. У него есть своя законченная картина мира, и ему пофигу, что ты говоришь. Когда ты сообщал Борису что-то, что могло поменять его точку зрения, было видно, что он начинает это обдумывать. Он мог с тобой согласиться или не согласиться, но относился к этому серьезно. Это не только редкость в человечестве вообще, но особенно редкость в политических элитах, где люди абсолютно забронзовевшие, закостеневшие ментально, которым на все наплевать кроме начальства, которое они могут слушать, а никакой рациональной аргументации они слушать не могут.

Второе достоинство — Немцов не был мотивирован деньгами, что большая редкость для представителя такой элиты, к которой он принадлежал. Он ничего не украл. Он был состоятельным человеком, но совершенно небогатым по российским меркам в стране, где заместители министров становились миллиардерами, Боря умер нищим по большому счету. Он не использовал и 1% воровских возможностей, которые у него были. Он не хотел воровать, и не был вором. Это очень важно, это вторая причина, по которой его надо очень уважать.

И в-третьих, Борис был порядочным человеком. Он был рефлексирующий, метущийся. Его образ — такой мальчик красивый, влюбленный, порхающий. Как говорил мой учитель Андрей Донатович Синявский про Пушкина, что Пушкин вбежал в русскую поэзию на тонких эротических ножках. Это было все наносно.

Лобков: А мне кажется, это было главным, потому что посмотри хотя бы на лица нынешнего политбюро, когда они даже аплодируют присоединению Крыма. На этих лицах не отражается ничего — ни одной эмоции. У них даже манера смеяться — вот здесь что-то втягивается, и смеются они как кенгуру, какой-то трубочкой. Это же целое племя. Их огромное количество, я не хочу называть их по именам, но ты их знаешь, я их знаю. У Бориса с ними был совершенно разительный контраст, потому что он улыбался полным ртом.

Белковский: Он был совершенно честный и открытый человек, который даже комплексовал из-за своей честности. У него иногда на лице было написано — а не слишком ли я честен? Потому что он был окружен подлецами, а сам был честным. В Борисе жила глубокая внутренняя драма. Он очень комплексовал по поводу возраста, по поводу того, что упускаются возможности. Таким легким он был на экране телевизора, он шел на встречу со СМИ абсолютно подтянутым во всех смыслах этого слова настроении.

Но когда он оставался один на один с собеседником, у которого нет телекамеры, типа меня, он открывался по-другому. Было понятно, что его главная проблема — он в очень молодом возрасте сделал блестящую карьеру. Он стал генерал-полковником, если метафорически это расценивать. А потом его разжаловали в полковники. Это была для него колоссальная личная драма. И я завидую Борису Немцову, потому что его смерть идеальна. Он умер идеальной смертью.

Лобков: Стас, не бывает идеальной смерти.

Белковский: Нет, с точки зрения христианских позиций смерть ничуть не хуже жизни, ибо жизнь — это страдания. Борис умер героически и одномоментно. А нет ничего более прекрасного, чем одномоментная героическая смерть, особенно для публичного человека, который был обречен стать героем в самой своей биографии, а мог им и не стать. Он мог превратиться в бесконечного персонажа фильма «Анатомия протеста».

Лобков: Мне кажется, есть еще одна очень важная вещь. Когда я жил в Америке, я примерно начал понимать, может быть, месяце во втором, насколько культивируются американские СМИ и у американской политической культуры долгая историческая память. Например, когда какой-то сенатор или конгрессмен куда-то переизбирается, или человек идет в президенты, абсолютно все его голосования от того, как он голосовал в школьном наблюдательном совете до сегодняшнего дня — все суммируется. Эта культура анализа — его свершения. Если спросить у людей сейчас: что сделал Борис Немцов? Нам никто ничего не скажет. Мало кто вспомнит, что он был одним из успешных губернаторов, равный Собчаку.

Белковский: Может быть, даже больше. Я могу сказать, что когда я приезжал в нулевые годы в Нижний Новгород несколько раз и встречался с представителями местных элит, то я всегда был очень тронут тем, что после некоторых колебаний и пауз мои собеседники говорили, что все-таки лучшим нашим губернатором был Немцов. Это было уже через много лет после его ухода от власти.

Лобков: Для меня очень важны три вещи. Первое — это что Владимир Путин построил свою вертикаль власти во многом на достижениях Немцова. Во-первых, когда в 1997 году 36-тилетний Борис Немцов с опытом губернатора, который имел доступ к Ельцину — любил его дедушка.

Белковский: Это был субъективный доступ. Ельцин ценил ярких людей.

Лобков: Они похожи: высокие, харизматичные, их любили женщины. Он как сына его воспринимал. История в том, что он получил мандат переделать «Газпром» из рук Рема Вяхирева, который был абсолютно непоколебим. Я был хорошо знаком с Рем Ивановичем — это был невысокого роста человек, очень умный, настоящий советский управленец, который привык водить большие корабли, к которому приходит мальчик, которого он воспринимал как комиссара, присланного неизвестно какой партией и который в самолете у Ельцина вырвал у него этот трастовый договор, госпакет, которым Рем Вяхирев управлял. Этот пакет в результате 2-3 комбинаций через фирму Andava, которая была тогда Борисом Березовским зарегистрирована в Швейцарии, он бы ушел Борису Березовскому. Борис Березовский стал если бы не председателем «Газпрома», то, по крайней мере, одним из главных бенефициаров.

И когда Путин поставил Миллера во главе «Газпрома», по сути дела, только завершил то, что начинал делать Борис Немцов — вернул «Газпром» государству. Вернул «Газпром» государству Борис Ефимович Немцов. По-моему, в 1996-1997 году «Газпром» был чуть ли не убыточной компанией. Второе — Борис Немцов заставил Ельцина похоронить царя. У Ельцина было два конфидента по этому поводу — это Борис Немцов и патриарх, который уговаривал не ехать на похороны, который сам не поехал и велел священникам произносить панихиду: «Господи, ты иже из меня, ты знаешь, а мы хороним кости непонятные». Используя все свое влияние и административные ресурсы провести все эти экспертизы, доказать всему международному сообществу, привлечь этих капризных наследников Романовых к тому, чтобы они сдавали кровь для генетической экспертизы — всю эту машину завернуть.

Ходили слухи, что Борис Ефимович то ли придумал, то ли не придумал, что после Ельцина должна быть конституционная монархия и якобы велись переговоры с Майклом Кентским. Сам он это отрицал. Но царя он похоронил. Заставил Ельцина приехать туда, чем поставил жирнющую точку в российской истории, потому что до сих пор бы сейчас эти кости при том, что Путин — прокрастинатор, он не любит принимать важные решения, эти кости до сих пор бы пылились сейчас в Екатеринбургском морге.

Белковский: С точки зрения Путина, это было бы дестабилизирующим фактором.

Лобков: Поэтому всех националистов, которые стоят сегодня в «адидасах» и говорят про Немцова, как про «пятую колонну», нужно понимать, что один основных столпов своей веры, а именно обретение мощей новомучеников и их захоронение в Петропавловском соборе, националисты со своими имперками, которыми они сейчас размахивают, они были благодаря еврею Борису Ефимовичу Немцову, потому что если бы не он, то важнейшего статусного символа, никакого бы единства церквей, никакого бы примирения церквей зарубежной и РПЦ Московского патриарха бы не было, если бы царь и его семья не были бы захоронены, а лежали бы в Екатеринбургском морге. И никто бы после Бориса Немцова не решился бы это сделать. И третье — он сумел объяснить в какой-то момент семье президента, что с Березовским нужно дружить дозированно, потому что иначе — это политическая смерть Ельцина при жизни.

Белковский: Этого я не знаю, но неважно. Мы помним, как увольнял Ельцин Березовского с поста замсекретаря Совета безопасности в присутствии Немцова и Чубайса. Это еще раз подтверждает мою мысль, что Борис был гораздо более тяжеловесным человеком, гораздо более серьезным, чем казался и хотел казаться. А хотел он казаться таким легковесным только в силу комплекса возраста. Ему казалось, что образ плейбоя избавляет его от груза прожитых лет. Мы с ним выпивали неоднократно, а человек всегда открывается тем, с кем выпивает. Борис Немцов был окружен трезвенниками, к которым я не отношусь. А когда Немцов выпивал, он превращался в самого себя, из него исчезали все наносные элементы, категории. Он становился гораздо умнее и серьезнее, чем в трезвом виде.

Из этого общения я сделал следующие выводы: есть конвергенция человеческая, согласно которой муж и жена, прожившие много лет вместе, становятся похожи внешне, хозяева становятся похожи на своих собак и кошек внешне. Можно стать похожим на дерево, растущее в твоем саду: кто-то — на дуб, кто-то — на клен, кто-то — на березу. А Борис Ефимович Немцов был абсолютно похож на то время, которое вывело его на авансцену публичной политики в начале 90-х годов. Это время смелое, искреннее, бесшабашное, когда деньги не имели никакого значения, и когда люди были мотивированы собственными идеями и идеалами. И он остался представителем того времени, поэтому он не мог стать преемником Ельцина, потому что олигархический капитализм, сложившийся в России в середине 90-х годов и закрепленный вторыми выборами Ельцина в 1996, он не предполагал такого типа лидера абсолютно.

Лобков: Борис Немцов все эти три примера, потому что тогда РПЦ тоже стало превращаться в часть государственной машины, сначала она была гонимой…

Белковский: РПЦ стало превращаться в часть государственной машины еще при Сталине, когда он воссоздал патриаршество.

Лобков: Но по сути дела, эти монополии, с которыми боролся Немцов — это были те самые монополии, которые потом добились его свержения.

Белковский: Да, это абсолютный портрет моей молодости. Я еще и поэтому скорблю о Немцове.

Лобков: Памятника ведь не будет? Скорее всего, будет табличка на месте убийства?

Белковский: Я считаю, что если бы вообще Владимир Путин относился к этому ответственно и глубоко, он мог бы хотя бы на день объявить траур по поводу убийства одного из ведущих российских политиков.

Лобков: Вообще по поводу политического убийства.

Белковский: Этого не случилось. Кремль сознательно продемонстрировал, что это никто, человек, который не имел никакой ценности. И мы все не имеем никакой ценности.

Лобков: Я думаю, что Путин понимал, что он имеет гораздо большую ценность, чем другие оппозиционные политики, которые сейчас на слуху, потому что Путин был преемником, и Немцов был в свое время преемником. И некую разновеликость он все-таки понимал, поэтому после очень оскорбительных слов Пескова Путин его поправил и послал довольно проникновенную телеграмму с соболезнованиями его маме.

Белковский: Путин послал проникновенную телеграмму и родственникам Валерии Ильиничны Новодворской, о которых мы, кстати, ничего не знаем, она была абсолютно одинока. Это формальность. Путин давал понять, что он распрощался с той эпохой окончательно, и смерть Немцова подводит под этой эпохой двойную сплошную черту. Я согласен, что Путин не хотел смерти Немцова, и я не подозреваю российского президента в том, что он может быть как-то к этому причастен. Это что-то другое. А что именно — мы скоро узнаем.

Нет смысла изучать конспирологические версии, есть смысл подождать. Гораздо интереснее оценить исторический масштаб личности покойного и реальные последствия случившегося. А реальные последствия еще и в том, что смерть Немцова — это отражение той атмосферы ненависти и агрессии, которая культивировалась в России несколько лет подряд, особенно в последний год, и это прямое следствие «крымнашизма».

Лобков: Во-первых, культивировалась не просто ненависть, а культивировалась организация. И со времен БОРНа, «Русского образа», мы знаем, что за каждой такой организацией был куратор, который давал людям определенные возможности, прикрывал их от преследования не знавших, возможно, об этом структур МВД или ФСБ, которые были не посвящены в детали общего плана, давал им возможность развернуться, построить какие-то базы, вооружиться, тренироваться.

Сейчас мы видим, что это происходит открыто, мы видим, кто вербует наемников на восток Украины. Это вполне себе состоявшиеся структуры с квазивоенным руководством, с вполне профессиональным обучением. Им вполне под силу взять на себя функции такого штаба, который может четыре машины (трех — убийц и одну снегоуборочную машину) задействовать, и это для них не бином Ньютона. Таких структур полно, они в каждом дворе, они называются военно-патриотическими. Они стали появляться, когда я в университете учился курсе на третьем. Это был 1987 год. С одной стороны, были демократические организации — где читали самиздаты, обсуждали будущее, социализм-не социализм с человеческим лицом или капитализм, или приватизация. А с другой стороны — это афганветы, они тоже формировались в каждом районе параллельно. И году к 1991 их не стало, они ушли в подполье, они рассосались, потому что пришел Ельцин.

Но они не умерли. И эти зачатки выросли сейчас в антимайданы, в залдостаны, которые прорастают своими корнями со своей чудовищной эстетикой черных мотоциклов, летающих крыльев, Бэтменов с имперками. И параллельно шла история Немцова, Чубайса, приватизации, Ельцина, и параллельно подводный мир вот этот развивался. Потом он вырос в организацию БОРН, потом он вырос в весь этот Антимайдан. Это были две линии, которые шли все время в нашей истории 90-х годов. Сейчас откровенно победили они. И они в каждом районе, и скоро детей будут туда насильно записывать, уже записывают.

Белковский: Это значит, что они проиграли. Я — тактический пессимист, как и ты, но я — стратегический оптимист. Этого не будет, они слишком карикатурны. Можно верить Гитлеру или  Геббельсу, но верить Залдостанову или Вике Цыгановой невозможно. И то, что сегодня абсолютно добровольно вышло 50 тысяч человек, то есть больше, чем было созвано на Антимайдан, не говоря уже об этих несчастных акциях в поддержку «Новороссии», говорит о том, что это все предсмертные конвульсии. И смерть Немцова — тоже показатель того, что недолго осталось всем им.

Лобков: Я сегодня смотрел трансляцию, я вспомнил то, что происходило в Италии и Испании — странах, которые пережили диктатуры и имели огромный опыт политических убийств: убийство Альдо Моро в Италии, убийство судий.

Белковский: Это не совсем правильный пример, потому что Альдо Моро был похищен и убит при демократическом режиме. Это не Муссолини.

Лобков: Нет, я вообще о большой истории политических убийств. И каждый раз политическое убийство, особенно в 70-е годы, выводило миллионы людей. И в этом смысле сегодня Россия — это Европа.

Белковский: Россия — цивилизационно, сущностно, культурно — Европа.

Лобков: И вот мы видим картинку. Вот недавняя история — что Альдо Моро, что «Шарли Эбдо» — но там было 4 миллиона по стране, там другая политическая культура. Но все равно мы видим вот это — что реакция европейская.

Белковский: Я сам был на этом марше, прошел его от начала до конца, подтверждая, что это было очень серьезное мероприятие.

Лобков: Сейчас весь русский мир после этого тот, который говорит, что все должны сидеть и смотреть мерцающий экран, запивая это джин-тоником из ближайшего ларька, они глубоко неправы, потому что вот.

Белковский: Никакого русского мира не существует. Те, кто думает, что Путину присущи какие-то идеи русского мира, глубоко заблуждаются. Путин по психотипу является прагматиком. А прагматик, в отличие от теоретика, не руководствуется какими-то концепциями, он решает свои практические задачи и удовлетворяет свои прагматические интересы, иногда надергивая цитат из тех авторов, которые ему полезны.

Лобков: В том числе из Бориса Немцова. Если вспомнить недолгое премьерство Путина в 1999-2000 год и первые полтора-два года до посадки Ходорковского, то фактически Немцов, СПС написали львиную долю законов: 13% налог и т.д., которыми мы до сих пор пользуемся. У них была такая идея. Я просто общался с этими людьми, среди которых был Чубайс и Дуня Смирнова, и Александр Тимофеевский. И боролись с Лужковым тогда, впервые расчехлили Николая Батурина в то время — это тоже в определенной степени заслуга Бориса Ефимовича Немцова.

Тогда они все думали как: у нас есть идеи и есть таран — КГБшник, преемник, мы сейчас зарядим его идеями, нафаршируем нашим либеральным содержанием, и потом эта ракета поведет Россию, выведет ее на орбиту светлого будущего.

Белковский: Да, это была колоссальная ошибка, потому что человек прагматического психотипа не может быть заряжен ничьими идеями вообще, а чужими — тем более.

Лобков: Это было где-то год-полтора.

Белковский: Нет, это время продолжается по сей день. По сей день Анатолий Борисович Чубайс в правлении Роснано, а Герман Греф — Сбербанка, а  Эльвира Сахипзадовна Набиуллина — Центробанка. Системные либералы до сих пор считают, что Путин — это меньшее зло. Может быть, они на похоронах Немцова подтвердят этот тезис, придут к могиле Бориса Ефимовича и скажут: «Да, Путин — это меньшее зло». Им так удобно. Это соответствует их интересам. И Путин по своим взглядам на экономику очень близок к Чубайсу и Грефу, он никакой не дирижист. Ведь не Глазьев вице-премьер и председатель «Газпромбанка». Глазьев используется как клоун для пугания Украины и Запада, но к принятию реальных решений в экономике он непричастен. И системные либералы очень во многом легитимированы Путиным.

Лобков: И это было в эпоху, когда самым главным вопросом мировых лет был «Who is mister Putin?» И в Давос поехала огромная делегация — там был Касьянов, Хакамада, Чубайс и другие. И они доказывали, что мистер Путин — это такой КГБшник, который…но мы за ним и мы сейчас его вам приведем.

Белковский: Они абсолютно искренне так считали, и считают так и по сей день.

Лобков: А убийство Немцова — это рубеж, после которого системные либералы перестанут считать Путина своим воспитуемым?

Белковский: Совершенно нет. Поведение Анатолия Чубайса в эти дни это доказывает. Что сказал Чубайс?

Лобков: «Мы должны все остановиться: и национал-патриоты, и либералы, и коммунисты. Должны остановиться, задуматься, что произошло».

Белковский: То есть мы должны уйти в астрал. Мне кажется, что Немцов тяготил системных либералов, он тяготил своих старых друзей. Альфред Кох написал сегодня в Фейсбуке, что Чубайс больше года не общался с Немцовым. Нет, Немцов был абсолютным балластом для группы системных либералов. Как бы было неудобно отвечать на звонки Немцова, было невыгодно на них отвечать, поэтому на них отвечать перестали. И что бы они ни говорили, я думаю, что они вздохнули с облегчением, что они избавились от такого неудобного друга. Но не своими руками. А какими — уже неважно. И опять — меньшее зло. Да, погиб Немцов, но страна-то не погибла, сейчас мы нанотехнологии разовьем в полном объеме, и все будет хорошо.