«Мой герой расстреливает Нотр-Дам из пальца»: режиссер «Синонимов» о том, как убить в себе израильтянина и стать французом

Мы начинаем интервью на следующий день после трагедии во Франции с Нотр-Дамом. Действие вашего фильма как раз разворачивается в Париже, он очень французский. Какие чувства у вас вызвало произошедшее?

Дело не только в том, что фильм очень французский. Это один из последних фильмов, может быть, самый последний, я не знаю, где в кадре появляется Нотр-Дам. Там есть две сцены с его участием. В первой — главный герой как будто не обращает внимание на эту красоту Нотр-Дама, намеренно проходит мимо него, как настоящий француз. А во второй сцене он и вовсе как будто расстреливает Нотр-Дам из пальца. Не знаю даже, несу ли я теперь ответственность за то, что произошло. Но это точно похоже на что-то зловеще пророческое. Я вижу, как люди пишут об этом соцсетях сегодня. Конечно, я тоже испытываю горечь и боль. Мне кажется, что не так много в мире осталось красоты. Поэтому нужно особо тщательно защищать то, что осталось, следить за наследием, чтобы оно окончательно не исчезло. 

В основе сюжета лежит ваш личный опыт. Так ли это? Это можно назвать автобиографией?

Да, можно так сказать. Я отслужил три с половиной года в израильской армии. И, к сожалению, я был хорошим солдатом. Я был такой храбрый, смелый и глупый. Я не боялся смерти, я не боялся убивать, я не боялся не задаваться вопросами. Однажды все это закончилось. Я вернулся к себе, в нормальную жизнь, ходил с друзьями выпить пиво в бар, и все это быстро забылось. Как будто бы ничего этого со мной и не было. Я как-то начал потихоньку жить заново, я начал учиться, поступил в университет, начал писать в журналы. Но в один день резко все изменилось, ко мне пришло божественное проведение, как будто Жанна д’Арк, которая услышала голос свыше, я тоже услышал голоса, которые мне сказали — уезжай отсюда быстрее, беги из Израиля, сохрани свою душу и больше никогда сюда не возвращайся. И уже через несколько дней я прилетел в Шарль Де Голль с одной целью — стать кем-то другим, убить в себе израильтянина и переродиться во француза.

А почему Франция? Я читал, что вы были фанатом Наполеона, Годара и Зидана. Поэтому?

Да! Это для меня такая святая троица. Конечно же, Наполеон, Годдар и Зидан повлияли. Но все-таки, мне кажется, что это такой в первую очередь бессознательный момент. Я искал что-то особенное. Ведь есть много стран, которые фактически определяются только своими географическими границами. Но есть такие специальные государства, такие как Израиль, Франция, возможно, Россия, особенно в советские времена, которые намного больше, чем просто территория. Эти страны несут нечто более важное, у них есть очень четкий и узнаваемый интеллектуальный, чувственный, экзистенциальный посыл. Именно это мне и было нужно. Израиль и Франция поэтому для меня в чем-то похожи, это два предложения миру, но два диаметрально противоположных взгляда на мир. И мне нужен был этот полный контраст, я искал именно его. И вот почему в итоге я оказался во Франции.

И вы также, как и ваш герой, учили французский? Заучивали синонимы?

Да, именно так я все и делал. Когда я переехал во Францию, то сразу же принял решение не говорить больше на иврите. С одной стороны, это, конечно, радикальное решение. Но для это меня это был логичный поступок. Потому что я хотел с корнем вырвать вот эту израильскую болезнь из себя, ведь для меня любое слово на иврите приносило вот эту боль, от которой и пытался убежать. И я пообещал себе, что не единого слова на иврите у меня больше не вырвется. То есть я стал таким бессловесным человеком фактически, поэтому возникла необходимость научиться новым словам. И я сразу же начал этим заниматься, как только прилетел, бросил сумку в квартире, пошел в книжный и купил толковый словарь и начал учить синонимы. 

В соцсетях только и делают, что обсуждают ваш фильм с тех позиций, что он антиизраильский или, наоборот, произраильский. Что вы можете ответить на это?

Послушайте, ну для начала я никогда ничего хорошего про Израиль не говорил. Но я уверен, что кинематографист должен говорить только правду. Правда об Израиле, конечно, неоднозначно, состоит из множества вещей, но для меня по большей части все-таки негативных. Мне кажется, что эта страна двигается не в ту сторону. Дела там все хуже и хуже. Но в данном случае нельзя говорить о ненависти, это что-то очень личное, не черно-белое, глубокое. Это как в жизни, мы не можем просто любить или просто ненавидеть, правда всегда где-то посередине. И у меня, конечно, тоже особые отношения с Израилем, свои с ним счеты. Не могу сказать, что я люблю или ненавижу эту страну. Но, с другой стороны, если спросить зрителя, с кем ты себя хотел бы ассоциировать в этом фильме, наверняка ответ будет — с главным героем, израильтянином, со всеми его проблемами. Посмотрите как его любит камера, он обожаем всеми. Вот почему фильм нельзя считать антиизраильским.

Тогда его уж точно можно назвать прежде всего антивоенным.

Да, это, безусловно, в первую очередь антивоенное кино. Его также можно назвать антинационалистическим, в этом фильме высмеиваются все националистические культы, показывается, как это все глупо выглядит. Мы задаем вопросы, почему мы должны слепо любить свою страну, почему государство так требует нашей любви, разбираемся со всеми этими патриотическими клише. Но в тоже время в фильме очень много эмоций, нежности и какой-то чувственности и понимания к тем людям, которые оказались в этой ситуации, не самым счастливым в мире, к тому, что нам постоянно необходимо принадлежать кому-то или чему-то.

Этот фильм немного легенда и сказка. Смотрите, есть персонаж, который приезжает из худшей страны мира, по его мнению, в поисках счастья в лучшую страну в мире — во Францию, в рай. Это, конечно, реализация его многолетних фантазий, в том числе сексуальных. Когда будто бы он заключил какую-то удачную сделку с богом. Все получилось. Ведь в начале фильма он практически умер от обморожения, то есть умер как израильтянин, а потом очнулся уже в кровати самой настоящей французской семьи, которую только можно себе представить. Это пара как будто бы из французских фильмов. И тут можно вспомнить знаменитую фразу Оскара Уайльда: «Бойся своих желаний». И, конечно, после иллюзий наступает отрезвление.

Потерянный рай?

Точно. Потерянный рай.

Вот почему в конце фильма появляется закрытая дверь. Это такой символ?

Йоав — это такой вечный борец, он ежесекундно борется против внешних обстоятельств. Он постоянно в движении, он просто не может стоять на месте. Мне кажется, что он такой вечный бездомный в этой жизни, вечный странник и изгнанник, он никогда не найдет лучшую страну, никогда не найдет близкую себе идентичность. Он вечно будет стучаться в закрытые двери. Но, с другой стороны, это намного лучше, чем закрыться и упиваться своей депрессией. Если ты стучишься в закрытые двери значит, что ты живой. Это точно.