Почему Кремлю больше не нужны слишком лояльные граждане. Объясняет Александр Баунов

Россия в основном, включая даже большую часть ельцинского десятилетия (граница ведь проходит и внутри демократий тоже), принадлежит к статической разновидности. Провластные митинги в честь взятия Крыма или переизбрания Путина выглядят жалко не потому, что в России авторитаризм, – авторитарные, даже тоталитарные режимы имеют обширную традицию самых искренних проявлений уличной поддержки. А потому, что в России консервативный статический авторитаризм с верхушкой изолированного типа и даже митинги поддержки не могут нарушить нашей важнейшей традиции слушать молебен, зевая, то есть поддерживать власть в форме согласия и послушания. Сурковские «Наши» провалились как проект уличного отпора протестам не только потому, что там все украли или организовали как-то особенно бездарно, а потому, что искренняя провластная активность противоречит традиции российского управления даже больше, чем протестная.

Однако сами эти провластные митинги, начавшиеся с первого на площади Революции, для которого из Брюсселя вернули Рогозина, потом на Поклонной и так далее, были явным признаком того, что власть в трудные для себя минуты попыталась ощутить или создать восходящий поток кипучей народной поддержки, сделать российский авторитаризм более динамичным и открытым.

Затем народная инициатива оказалась востребована в борьбе с ЛГБТ и послом Макфоллом, которых выбрали на роль главных врагов до киевского Евромайдана. Наконец, война в Донбассе стала временем, когда российский режим максимально приблизился к несвойственному ему динамическому состоянию.

Для гибридной войны понадобились добровольцы, рекрутеры, неформальные группы по интересам, организации, занятые логистикой и прочими надобностями войны, в которой государство не хотело участвовать напрямую. А для того чтобы закрепить впечатление именно добровольческого характера войны, понадобилось широко освещать и расхваливать их деятельность.

Россия 2014–2015 годов – это Россия независимых героев в камуфляже, которые в глазах многих простых людей выгодно отличаются от чиновников в костюмах и галстуках хотя бы тем, что решаются говорить вслух то, что не позволяют себе представители власти (эти вечно мямлят). Это год расцвета военно-патриотических и прочих бойцовско-исторических клубов, блогеров, локальных сетевых ресурсов, многочисленных негосударственных силовиков (добровольцы, казаки, ополченцы), притягательных альтернативных символов и ритуалов (имперские флаги патриотов, добровольческая и казацкая символика; изображения, напрямую сочетающие советские, националистические и православные элементы), радикальных лозунгов. Пропагандируя героев Крыма (Чалый в свитере) и народных республик (Стрелков и Захарченко в форме), власть узаконивала автономность и независимость. Сепаратист – человек, по определению не подчиняющийся власти, автономный, неформальный. Со всем этим «инициатива в обмен на поддержку».

Сквозь консервативную элитарную диктатуру вдруг ненадолго прорвался мир намного более радикальный и громкоголосый: показал голову тот самый тигр, на котором едет вроде бы уверенный в себе седок.

Другим очагом нарушения статичной российской традиции оказалась Чечня Рамзана Кадырова. Миллионные митинги в защиту Пророка от богохульной Европы, потом в защиту чести лидера от либеральных СМИ и предателей, народные кампании «Рамзан, не уходи», развернутые перед федеральным центром, угрозы не только самого чеченского главы, но «простых сторонников» Рамзана федеральным политикам и журналистам, убийство Немцова, избиение неизвестными патриотами правозащитников, связанных с Президентским советом, – все это не только нарушение монополии центра на насилие, но и все основные признаки динамической диктатуры в одном подарочном наборе.

Кадыров, кстати, предложил заплатить штраф за футболиста Тарасова и позвал его играть в грозненский «Терек», в очередной раз косвенно указав центральной власти на ее недостаточную решительность. Ведь с точки зрения главы динамического режима, его сторонники должны вести себя именно так, как Тарасов.   

Довольно быстро политическое руководство России почувствовало, что этот тип поддержки расходится с национальной традицией управления, и распознало угрозу.

Читайте статью полностью на сайте Московского центра Карнеги