В новом проекте «Околоперестройка» на Дожде экс-глава СПЧ Михаил Федотов вспоминает основные вехи сопротивления на баррикадах у Белого дома и настроения москвичей в решающие дни.
Когда я первый раз увидел баррикады, честно говоря, я подумал, что это очень хлипкие баррикады. Ощущалось это, конечно, очень, я бы сказал, парадоксально, потому что у Белого дома вы видели революцию. Вы видели надписи на домах, на стеклах. Я помню надпись «Забил заряд я в тушку Пуго». Пуго ― это был министр внутренних дел, один из членов ГКЧП.
Но это было вот там, рядом с Белым домом, а вы проезжали буквально полкилометра, и там шла обычная жизнь. Там люди стояли в очередях, там люди ехали в автобусе по своим делам. Ничего не происходило. А если бы вы отъехали не на полкилометра, а на пять километров, там вообще как будто ничего не происходило. Но все об этом говорили. Я видел огромное количество людей, которые ходили с маленькими радиоприемниками и слушали, что происходит, потому что все понимали, что решается судьба страны.
А где вы были, когда вы узнали о том, что происходит в Москве в 1991 году?
Я был на рыбалке. Я был в Эстонии. Это же было лето, я уехал в отпуск к жене, к детям, и мы отдыхали в маленьком эстонском поселке Вызу. 18 августа ― это было воскресенье ― я позвонил своим сотрудникам в министерство, спросил, что там у них происходит. Они мне сказали, что никого нет, что в Москве жарко, мухи дохнут от тоски, ничего не происходит. Так что, Михаил Александрович, отдыхайте спокойно.
И мы там ловили рыбу до вечера, ничего не подозревая. Сотовых телефонов не было, радио не было. Мы же на рыбалку поехали! И вечером возвращаемся домой, открываются ворота, и мне навстречу бросается моя жена с криком: «В Москве переворот, в Москве танки!». Я говорю: «Какие танки? Ты посмотри, сколько мы рыбы поймали».
После этого пришлось экстренно ехать в Москву. Я понимал, что лететь на самолете нельзя, потому что в аэропорту надо будет предъявить паспорт. Тогда на железной дороге паспорт не требовался для того, чтобы приобрести билет, и я понимал, что как только я предъявлю паспорт, то меня могут тут же и задержать.
Основная моя работа была не в Белом доме, а непосредственно в министерстве, потому что надо было налаживать работу средств массовой информации и прежде всего вот этих новых, независимых средств массовой информации, потому что их всюду блокировали. Когда происходили эти трагические и драматические события в Москве, тогда ГКЧП, Государственный комитет по чрезвычайному положению, фактически сместил Горбачева, заявив, что по состоянию здоровья он не может сейчас исполнять обязанности президента СССР, и тогда была введена цензура, что противоречило закону о средствах массовой информации.
И немедленно, естественно, Ельцин этим воспользовался и сказал: «Ребята, вы нарушаете и Конституцию СССР, и закон о печати и других средствах массовой информации, вы вводите цензуру. Это незаконно». Это был один из его тезисов, не главный, конечно, но для меня-то он как раз был главный, потому что я же работал заместителем министра печати и массовой информации.
И тогда министерство занималось тем, что, во-первых, оно помогало выпускать «Общую газету», потому что во всех газетах, которые выходили тогда в Москве и не только в Москве, появились цензоры. Газеты выходили с большими белыми пятнами, то есть материалы снимали просто за милую душу. И тогда журналисты сказали: «Мы будем выпускать новую газету, она будет называться „Общая газета“». Ее выпускали журналисты «Московских новостей», «Московского комсомольца», «Коммерсанта», то есть всех тех газет, которые уже появились. Это то, что называлось «новая пресса» тогда, сейчас это уже совсем не новая пресса, сейчас она уже очень даже известная и вполне солидная.
Для меня это было особо ценно, особо важно, я на это как раз делал особый упор, потому что это моя тема, это мой участок фронта. Наша задача, задача министерства заключалась в том, чтобы срочно зарегистрировать эту газету как средство массовой информации, выдать им соответствующие документы, чтобы они могли печататься в типографии совершенно законно. А дальше пришлось к этим документам добавить еще некоторую охрану.
Вооруженных людей, которые сопровождали эти документы?
Они сопровождали не документы, они сопровождали сотрудников «Общей газеты», когда нужно было печатать газету. В общем, решили этот вопрос. Все это сработало. Одновременно с этим работала, конечно, и радиостанция «Эхо Москвы», которая вела свои передачи в прямом эфире, и в том числе из Белого дома была прямая трансляция. В общем, СМИ работали, надо сказать, отлично.
Даже на федеральных каналах так называемого центрального телевидения, как тогда это называлось, тоже можно было много чего увидеть, если просто внимательно смотреть. Та же самая пресс-конференция членов ГКЧП, конечно, очень многое людям показала, что есть, чего нет. Эти дрожащие руки Янаева, эти острые вопросы журналистов и совершенно бездарные ответы ― все было людям понятно.
В событиях 1991 года свобода СМИ сыграла принципиальную роль. Я вам скажу, больше того, между законом о СМИ и тем, что произошло в августе, была органическая связь. Известно, что в 1968 году был подготовлен проект закона о печати, советского закона. Вполне такой кондовый законопроект. Но это был 1968 год, год, когда была Пражская весна, год, когда в Прагу входили советские танки.
Так вот, осенью этого года, 1968-го, Политбюро ЦК КПСС обсуждало вопрос о проекте закона о печати, и на этом заседании главный советский идеолог Михаил Андреевич Суслов сказал: «Известно, что между отменой цензуры в Чехословакии и вводом советских танков прошло всего несколько месяцев. Я хочу знать, если мы примем этот закон о печати, кто будет вводить танки в Москву?». Это называется как в воду глядел, потому что закон о печати и других средствах массовой информации был принят 12 июня и вступил в силу 1 августа 1990 года и ровно через год, 19 августа 1991 года, в Москву вошли танки. Приверженцы старых порядков прекрасно понимали, что вот эта свобода слова, свобода массовой информации их просто уничтожит. Она уничтожает их власть.
Как флаг 1991 года оказался у меня? Это было очень просто. В какой-то момент в Белом доме кто-то из защитников Белого дома просто подошел ко мне и сказал: «Мы вас знаем, мы хотим вам отдать наш флаг. Он у вас будет при деле». Я сказал: «Спасибо». Защитники Белого дома ― это герои. Например, у меня нет медали «Защитник Белого дома», и я считаю, что я и не имею права на это претендовать. Вот те, кто там был на баррикадах, ― да, они действительно защитники Белого дома, и к ним надо относиться так же, как в советское время относились к участникам штурма Зимнего дворца, старым большевикам, героям Гражданской войны. Вот так к ним надо относиться.
Не бойся быть свободным. Оформи донейт.
