У кого щи жидкие, у кого бриллианты мелкие. Почему мужчины переносят кризис хуже женщин

Хакамада: Мы, конечно, не выпендриваемся, мы не считаем, что мы всегда первые, но все-таки вот мы четверо здесь, и мы даже долго думали, вот сейчас обсуждали, почему мы именно. Ну, наверное, девочки, потому, что мы кое-чему научились, мы кое-что в своей жизни сделали самостоятельно, без помощи прекрасных и любимых нами мужчин, и у нас есть огромный опыт. И сегодня мы будем обсуждать кризис, как он затронул всю страну, как он затронул каждого человека, как затронул нас. И поэтому в студии вот мы сегодня вчетвером, и каждая из нас, наверное, что-то интересное скажет, а может быть, мы все вместе найдем выход. Рядом со мной, вся в голубом и прекрасном, леди, находится Светлана Сорокина, известная, очень известная и не только в узких, но и в очень широких кругах, журналист. Напротив меня сидят две красавицы. Стиль у вас прямо противоположный, девочки, мне так это нравится, прямо «инь» и «ян». Ну, где у нас будет «ян», это мужское начало? Это будет Арина.

Холина: Нет, почему это Арина? Яна продюсер, Яна деловая женщина, пусть она будет «янем», «инем».

Хакамада: Нет, хорошо, «ян» это мужское начало, поэтому у нас будет «ян» это Арина Холина, очень известный блогер.

Холина: В узких кругах.

Хакамада: И тоже журналист. И «инь», такая прямо очаровательная, очаровательная Яна Рудковская.

Рудковская: Единственная блондинка.

Хакамада: Да, единственная блондинка. Тоже выдающийся, известный всем продюсер.

Рудковская: Спасибо.

Хакамада: Девочки, у нас пока что, несмотря на то, что говорят по телевидению, что все хорошо, цена на нефть пошла вверх, впереди есть перспектива роста ВВП, что-то у нас такое происходит, особенно после «Прямой линии» с Путиным, все так возбудились, что можно прямо вперед-назад. Но я получаю сведения сложные, потому что реально все непросто. Вот я, например, хотела бы вас спросить, а как вы вообще выкручиваетесь? Или вас это вообще не тронуло, может, повезло? Потому что, мне кажется, как-то, пусть даже косвенно, но это трогает всех. Вот, например, меня тронуло очень сильно. Всю жизнь я очень любила частное пространство. И тут захотелось мне, что-то я так устала от нашей мерзлотной погоды, у нас то ли зима, то ли осень, ничего не понятно, мне захотелось поехать в Эмираты. И я поняла, что средств у меня на это дело уже не хватает. И звоню своей подружке, у которой муж с ребенком куда-то укатил, мой тоже укатил, девчонка моя тоже уехала в лагерь, и я говорю: «Слушай, дорогая, давай, вот хочется тепла». Говорит: «Давай. Куда?». Я говорю: «Давай в Эмираты». — «Давай, сейчас я зайду на сайт». Зашла, говорит: «Ира, ну это беспредел. Там все дорого, Эмираты дорогие. То есть если мы хотим жить прилично, то это как-то дорого. Но у меня есть идея». — «Какая?». — «Давай пошерим номер». В общем, решила, ну что? Отдыхаем и страдаем тем, что нет частного пространства, или экономим деньги и сидим в Москве? И мы рванули. Получилось гениально. Я чувствую, тебе не терпится, мой монолог тебя достал…

Сорокина: Нет-нет.

Хакамада: Давай, как ты выживаешь в этих условиях?

Сорокина: Я просто послушала Иру, с этим «расшерить номер», Арабские Эмираты, и подумала, что сейчас большинство женщин, которые нас слушают, вспоминают старую присказку про то, что у кого-то щи жидкие, а у кого-то жемчуг мелкий.

Хакамада: А у кого-то бриллианты мелкие.

Сорокина: Или бриллианты мелкие, да. Ну, я кризис очень прочувствовала, и поняла, что он окончательно испортил мой характер. Окончательно.

Хакамада: Вот я это замечаю, Светик. Ну, давай, давай, улучшай его, быстро.

Сорокина: Просто кто-то хорошо сказал, что ужас даже не в том, что мы сейчас все в заднице, а в том, что мы в этой заднице начинаем обустраиваться.

Хакамада: Слушай, но если ты обустраиваешься в заднице, значит, ты уже на волне, у тебя есть перспектива.

Сорокина: Ничего себе волна — обустраиваться в заднице! Это сильно.

Холина: Ну ты как обустраиваешься? Что ты делаешь?

Хакамада: Конечно, если ты в заднице не обустраиваешься, ты нервничаешь.

Сорокина: Вот я нервничаю.

Хакамада: А, ты еще не обустроилась.

Сорокина: Я не обустроилась еще. Я нервничаю, потому что все время приходится думать о деньгах, о том, как где заработать, как дотянуть.

Хакамада: Это самое противное, я тебя понимаю.

Сорокина: Это противно ужасно. И кроме того, если раньше, а я ведь не в первый раз переживаю эти кризисные времена, которые переживала вместе со всеми в стране, и которые переживала лично, когда что-то случалось, но в те времена я все-таки была либо совсем молодая, либо значительно моложе. А сейчас у меня нет вот этой уверенности, что я опять выкарабкаюсь, опять поднимусь, опять что-то предприму. И от этого рождается немножко испуг и вот это постоянное думание о том, как заработать и как дожить до очередного транша, что называется. А поскольку рассчитывать мне не на кого, я в общем с дочкой самостоятельно все это дело проделываю, то у меня действительно испортился характер.

Хакамада: Яна, давайте, может быть, как-то вы выглядите...

Рудковская: Мне кажется, по моему виду видно, что кризис меня миновал. Нет, на самом деле, конечно, я чувствую кризис, наверное, как никто другой. Я вижу, что люди стали экономить деньги на всем, но, к моему большому удивлению, индустрия шоу-бизнеса, индустрия развлекательная, она не ухудшилась. Почему? Я могу сказать, что топовые артисты как зарабатывали много, и спортсмены, они так и зарабатывают. Потому что люди последние деньги тратят все равно на развлечения.

Хакамада: На развлечения? То есть хотят отвлечься?

Рудковская: Хотят отвлечься.

Хакамада: Обустроиться в заднице.

Рудковская: Люди стали больше ходить в кино, люди стали больше ходить на концерты, потому что, к сожалению, им, видимо, больше некуда выплескивать свои эмоции.

Сорокина: Интересно, извините, Яна, перебила, я как раз подумала, что стала обращать внимание на то, сколько стоят билеты в театр.

Холина: Я давно на это стала обращать внимание.

Сорокина: И какие-то хорошие билеты, в хороший театр для меня стало очень дорого.

Рудковская: Но я хочу сказать и самое главное, что цены на билеты не стали выше. То есть все артисты оставили ценник, скажем, докризисный.

Хакамада: До девальвации.

Рудковская: До девальвации, да. То есть мы остались в тех же пространствах, то есть мы остались в тех же заработках в рублях, и поэтому цена на билет не поднимается. То есть те артисты, которые подняли цены на билеты, они это очень сильно ощутили, залы были полупустые.

Хакамада: То есть если ты гонишь цены, опираешься на прошлый опыт… Яна, давай на «ты»?

Рудковская: Да, конечно.

Хакамада: Девочки, давайте все на «ты», а то мы сейчас запутаемся.

Сорокина: Хорошо.

Хакамада: То есть если ты цепляешься за прошлое, то тогда ты еще больше теряешь. Нужно сегодня идти навстречу и работать наоборот?

Рудковская: Да.

Хакамада: То есть работать побольше…

Рудковская: Мы стали работать больше, это абсолютно 100%, но если раньше были концерты, и мы зарабатывали, понятно, если это в долларах было, в 2 раза больше, то сейчас просто работаем больше, больше делаем шоу. Сейчас я делаю, запустила 120 шоу по миру, конечно, в мире я зарабатываю в долларах и в евро, поэтому понятно, что я их могу там тратить, это очень важно.

Хакамада: Вот это важно.

Рудковская: А в России, естественно, мы все зарабатываем в рублях, поэтому нам очень смачно менять доллары и евро по такому курсу. Но, я еще раз хочу сказать, я чувствую, что публика, если раньше покупала мерчандайзинг, для детей, а вот сейчас я делаю новогодние шоу Евгения «Снежный король», то сейчас люди даже программку перестали покупать.

Хакамада: Серьезно, даже программку?

Рудковская: Программку перестали покупать! Это нонсенс.

Сорокина: Лишние сто рублей это уже…

Рудковская: Это нонсенс! Ребенку подарки новогодние перестали покупать.

Хакамада: Да вы что?

Холина: В смысле вот эти, которые там конфеты…

Рудковская: Это абсолютно, 100%, вот эти подарки новогодние. Ребенок идет на шоу, это так страшно смотреть на это, говорит, мама, мама, купи подарок. Этот подарок стоит 800 рублей.

Сорокина: Ну, это серьезно, 800 рублей.

Рудковская: И мама подходит к нему и говорит, что выбирай, или подарок, или программку.

Холина: Это дорого, 800 рублей.

Хакамада: Маму понять можно, она из последних сил сделала праздник, заплатила, куда еще подарок, если человек бедный. С другой стороны, вот когда программку не покупают, мне кажется, это уже... такой рефлекс.

Рудковская: Конечно, когда программка сделана в виде такого альбома, где расписываются все фигуристы, артисты, мировые звезды, и когда у тебя раньше эту программку, ты не успевал их печатать, у тебя люди раскупали…

Сорокина: Это серьезно.

Рудковская: Я просто вижу, что это невозможно, когда эти программки лежат кипами...

Сорокина: И никто не берет?

Рудковская: Никто не берет. Это просто ну странно. Семьи из последних сил идут с детьми на эти новогодние сказки…

Холина: Но идут? Уже хорошо.

Рудковская: На новогодние сказки идут, но из последних сил, потому что я вижу, насколько…

Хакамада: Появились нюансы...

Холина: Посмотри, у тебя тоже получается, что и цены выросли, и вот этот весь сторонний бизнес вокруг выступления — программки, подарки, что-там еще, шампанское — это уже, соответственно, минус.

Сорокина: Все, это уже не нужно.

Холина: Это уже минус получается.

Хакамада: Сопровождающие услуги. Но у Яны есть большой выигрыш по сравнению со Светой, потому что есть…

Сорокина: Потому что у нее есть муж, который работает за границей.

Хакамада: Да подожди ты с мужем. Мы сейчас про мужей не будем, у нас не женская программа.

Рудковская: Я консультирую, являюсь продюсером шоу.

Хакамада: Есть поступления в валюте.

Рудковская: Да, это очень приятно, когда ты получаешь в валюте.

Хакамада: У тебя есть некая страховка от девальвации рубля. Тебе, Света, тяжело. Мне тоже, между прочим, за прошлый год я посчитала свои доходы, и получилось, я вот нагоняла, набегала почти ту же самую сумму в рублях, что и за год до этого, но…

Сорокина: Извините, это гораздо меньше, чем было.

Холина: Да, это в четыре раза меньше, чем раньше.

Хакамада: Если перевести это в валюту, это...

Сорокина: Гораздо меньше.

Рудковская: В два раза меньше.

Холина: Я сужу по тому, что вчера я посмотрела билеты, Берлин конкретно, и раньше сумма в 11-12 тысяч рублей, которая соответствовала 200 евро, некоей авиакомпании, которой я летаю, она мне казалась ничем. Я могла четыре раза полететь, не задумываясь, я могла поменять билет, несмотря на то, что мне приходилось полностью переоплатить, сделать новую покупку. И для меня это был практически несущественный расход.

Хакамада: А теперь ты экономишь?

Холина: Да, я смотрю, что билет Аэрофлота, например, стоит 16 тысяч рублей, 18, это те же 200 евро, ничего не изменилось.

Хакамада: То есть за границей ты теперь отдыхать не будешь?

Холина: Я не то что бы не буду так зарекаться...

Сорокина: Но стала обращать внимание.

Холина: Я стала обращать внимание.

Рудковская: У нас есть выход, мы теперь можем шерить на четверых.

Хакамада: Во-первых, можно на четверых. Во-вторых, что ты уперлась, есть же еще лоукосты, можно выкрутиться. Неудобное время, неудобные даты.

Холина: Во-первых, нет никаких лоукостов. Какой? EasyJet не летает маршрутами регулярными из России. Но это не так важно. Я имею в виду, что…

Хакамада: Почему, есть регулярные маршруты из Петербурга в Барселону.

Холина: Но мне сначала для этого нужно до Петербурга лететь, из Москвы.

Сорокина: Подожди, тебе Арина говорит про то, что стала обращать внимание.

Хакамада: Знаете, я всегда обращала внимание на цены на самолет, потому что Аэрофлот у нас, знаете…

Холина: Ну слушай, я покупала конкретные билеты, которые стоили всегда за 2 недели порядка 12 тысяч рублей. У них не менялась цена, они были что Air Berlin, что Аэрофлотом, это всегда было вот так. И конечно, я обращаю внимание на те вещи, на которые я раньше не реагировала, 12 тысяч стоил билет, да все равно, я их 3 куплю. Сейчас я смотрю на ту же цену и думаю, ого, я уже не полетаю так, как хотела. Я полгода где-то не путешествую, это связано с какими-то разными факторами, но с денежным, конечно, в первую очередь тоже, потому что последние 3-4 года в России все ездили как сумасшедшие.

Хакамада: Мы уже все поняли, пошли нюансы, и все теперь напрягаются, то ли выезжать, то ли как-то сэкономить.

Холина: Я была этим этими пятью процентами, поэтому меня это, безусловно, волнует.

Рудковская: Должна быть какая-то альтернатива, в кризисе, как я понимаю. Это должно быть Крым или Сочи.

Хакамада: Какая альтернатива, вот смотри, Крым или Сочи. Или ты сидишь вот, в кроссовках, это твоя экономия, или тебе просто так нравится?

Рудковская: Или тебе удобно?

Холина: Ну, кроссовки я все время ношу, просто я не покупаю сейчас каких-то новых, как я раньше покупала, например.

Хакамада: Новые?

Холина: Ну, я шла в магазин и покупала.

Хакамада: Мне кажется, у тебя дорогой Nike.

Холина: Ну как, 100 евро. Или 90. Это стандартная цена.

Хакамада: Видишь, Света, а ты меня упрекала, у кого жемчуг. 100 евро, это дорогие кроссовки!

Холина: Это совершенно не дорогие кроссовки.

Хакамада: Можно по 30, по 40 долларов купить.

Холина: Ну, это фальшивые. Я имею в виду натуральные кроссовки. Нет, естественно, все изменилось, потому что если у тебя автоматически становится в 3, в 4 раза меньше денег, конечно же ты по-другому немножко реагируешь на жизнь. Естественно, я не покупаю столько одежды, я не хожу столько по ресторанам. Я до кризиса вот этого, двухэтапного, когда до 50 подорожало, потом до 80 евро, я могла себе позволить все, что угодно. Я могла есть три раза в день в ресторанах, я могла пойти и потрать сколько-то денег, вынести полмагазина каких-то тряпок или кроссовок. Сейчас я стала думать обо всем. Я не могу сказать, что я…

Хакамада: Тебя это напрягает?

Холина: Нет. Отчасти напрягает, естественно, когда общий кризис, все люди беспокоятся. Где-то какой-то, может быть, рухнул банк, где-то ты видишь, как люди действительно стали нуждаться больше в деньгах, это несколько тревожная обстановка.

Хакамада: Но тебя напрягает это настолько, чтобы ты впала в кризис личностный?

Холина: Это для меня... Понимаешь, меня это не напрягает. Все равно, я говорю, есть общее настроение. Конечно же когда страна на подъеме экономическом, я даже не про Россию, а вообще, конечно, все становятся расслабленней, когда страна на спаде, все становятся напряженнее. Естественно, у меня тоже есть определенные переживания, но это не то совершенно, что меня это губит, мою жизнь. Я ограничила какие-то свои потребности, но я нахожу удовольствие в других вещах. Например, если я не иду в ресторан, я готовлю дома, для меня это сенсационно, я никогда не готовила, сейчас я более-менее научилась.

Хакамада: Ну как, есть можно то, что ты готовишь?

Холина: Ну, как ни странно, да.

Хакамада: Отлично.

Холина: Открылось, знаешь, открылось внезапно во мне дарование. Я пользуюсь своим гардеробом, я просто его использую, то, что я не видела многие годы в этом шкафу.

Хакамада: Я поняла. Ну вот кстати, тоже удобная вещь.

Сорокина: Когда большой шкаф?

Хакамада: Нет, просто я эту майку откопала, я ее вообще купила лет 10 назад, в Zara. Яна, вот смотри, ты выглядишь вот прямо радикально по-другому, прямо видно, что все окей. Вот скажи, пожалуйста, тебя хоть лично, на чем-то ты экономишь? Я понимаю, что ты больше работаешь, с меньшей суммой. Это мы сейчас все бегаем, крутимся…

Рудковская: Нет, у меня сумма как раз получается та же, что и до кризиса, просто если я ее перевожу в рубли, то есть получается, что я стала зарабатывать в 2 раза меньше.

Хакамада: Да, в 2 раза меньше. А вот в личном стиле жизни, вот что-нибудь у тебя поменяется?

Рудковская: Ну, мне немножко может быть чуть-чуть больше повезло, что я как-то более медийна, и мне очень много компаний всего дарят.

Хакамада: Так, тебе хорошо, тебе дарят дорогую одежду.

Рудковская: Да.

Хакамада: Уже экономить не надо. Еще что?

Рудковская: Дарят спортзалы…

Хакамада: Ага, фитнес-клубы.

Рудковская: Дарят рестораны, фитнес-клубы…

Холина: Передаривай…

Рудковская: Да-да, шерь.

Хакамада: Между прочим, если подарили абонемент в хороший фитнес-клуб, это хороший подарок. Я вот спорт не бросаю, несмотря ни на что. Вот что-нибудь у тебя поменяется?

Рудковская: Потом у нас есть система бартера. Если раньше я не рассматривала вообще бартер, то сейчас я рассматриваю какие-то бартерные истории. Более того, наверное, я какую-нибудь скажу глупость, но на самом деле мне кажется, что все-таки меня заставило больше крутиться. То есть если у меня было раньше много сотрудников, то я сейчас как-то этих всех сотрудников загрузила так, что они уходят в 12 часов ночи. Мы стали все больше работать. Я не могу сказать, что у меня просто люди поняли, что если они хотят жить так же, как они жили, они должны…

Сорокина: Крутиться.

Рудковская: Крутиться. И со мной вместе работать на моих шести бизнесах.

Хакамада: Во всяком случае, ты никого не уволила.

Рудковская: Нет. Я не уволила ни одного человека.

Хакамада: Это круто, потому что увольнения идут страшные…

Рудковская: Я наоборот, загрузила работой, более того, мне приятно, что вместе со мной растут все мои сотрудники. И когда они приходили ко мне на работу 10 или 11 лет назад, они ездили на метро, сейчас они ездят на машинах «Мерседес». Но они работают.

Хакамада: Вот это молодец, правда. Почему? Потому что уволить каждый дурак может. А оставить хорошего работника, сегодня же есть такая поговорка даже, не поговорка, а в интернете кто-нибудь пишет: «Как дела?» — «Я в загоне, у меня нет ни минуты свободного времени, я все время работаю». Боже мой, в сегодняшние времена, если ты пишешь, что ты все время работаешь, считай, что ты все время ловишь кайф. Это счастье.

Сорокина: Я все-таки хочу сказать, что это не универсальное средство для кого-то.

Хакамада: Работа?

Сорокина: Нет, я имею в виду наращивать обороты. У кого-то это получается, у кого-то не получается. Знаете, я вот опять про себя скажу. Да, у меня тоже существенным таким пополнением бюджета всегда было тоже то, что связано, например, с тренингами, проведением семинаров и так далее. Сейчас многие компании именно на образовательной этой части очень поджались.

Хакамада: Да, точно.

Сорокина: И у меня очень упало просто количество предложений по такой работе, это тоже ударило по карману.

Хакамада: MBA, например, не буду называть, очень известный вуз, я там преподаю. Он такой крутой и вообще-то бренд, и они мне сказали: «У нас катастрофа, у нас закрыли образовательные программы, которые оплачивают корпорации, даже нефтяники».

Сорокина: Вот-вот. А еще знаете, что вот лично меня именно в кризис как-то подкосило чисто настроенчески? Это то, что так сложилось все у многих моих друзей, ближайших, кто вокруг, а это люди среднего бизнеса, так скажем, и вот у них стали плохо дела идти. И получилось, что у меня какая-то, так скажем, атмосферно получилась довольно тяжелая ситуация.

Хакамада: Вся среда тяжелая у тебя. У тебя нету исключений.

Сорокина: Вся среда очень сильно просела.

Холина: У меня то же самое. У меня похожая ситуация. У меня есть друг, он занимается пиаром, в него известное агентство, которое всегда очень хорошо зарабатывало. Слетает, по самым разным причинам, несколько больших клиентов. Понятно, что если у тебя есть несколько больших клиентов, то ты живешь на них, а все остальное так, мелочь. И теперь остались только маленькие клиенты. И он без продыха, потому что каждый маленький проект это все равно занимает, это новый проект, надо все начать с начала, надо вложиться как-то в это. И конечно, все в суете, немножко меньше из-за этого общаются, но, с другой стороны, я, например, если падает какая-то работа, приходят даже какие-то заказы на, может быть, меньше денег, может быть, не взялась бы полгода назад за такие деньги что-то писать. При этом я просто радуюсь, думаю, о, хорошо, мне предлагают работу. Потому что когда-то потом, на самом деле, когда все относительно образуется, а всегда все образовывается спустя какое-то время, то у меня уже будет оборот, из всех этих людей, и плюс я натружу мозоли.

Рудковская: Я еще хочу затронуть еще одну важную вещь. Меня, например, коснулся не столько еще кризис, сколько меня коснулись санкции. Потому что у меня было очень много контрактов, у меня, у моего супруга, западных брендов. И теперь они не хотят иметь русских амбассадоров, это все бренды европейские, и особенно американские, то есть они просто не хотят иметь русских...

Холина: Ну, это уже, видимо, должно тянуться какое-то время... С Крыма...

Рудковская: Да, естественно. Они не пролонгировали контракты, ну как раз с Крыма у нас все и началось. Потом, самое главное, это то, что санкции коснулись компаний, которые раньше с нами заключали, например, голландцы хотели иметь с нами контракты, Life National, которые выкупить хотели все шоу по миру, они сказали, ребята, сорри, мы русское шоу покупать не будем, потому что наша страна с вашей страной не дружит. А я на них рассчитывала.

— Факты, которые люди приводят, они действительно имеют место, все, то есть никто никакой неправды не сказал. Вопрос же в интерпретации, а интерпретация у них у всех однозначная, потому что у них в голове кризис.

Рудковская: У меня тоже санкции коснулись моего бизнеса. Но с другой стороны, ты понимаешь прекрасно, что русские не сдаются. И мы говорим, ах, вы не сделаете, тогда мы сделаем сами.

Хакамада: Так, главный рецепт от Яны — русские не сдаются. Главный рецепт от Арины — все сдохнут в кризисе.

Холина: Почему это, с чего это ты взяла?

Хакамада: А я на мелочах оборотик накручу, а потом одна останусь на рынке, пусть даже сейчас я работаю за 3 копейки.

Рудковская: И я буду по-прежнему писать.

— И то я не уверен, что у Хакамады кризис, у Рудковской точно никакого кризиса, у Холиной нет кризиса, у Светки, надеюсь, тоже.

Хакамада: Птичка, скажи, как ты собираешься себя вывести вот из этой среды и волны? Потому что если это самому не сделать, то удача не попрет.

Сорокина: Я приду к тебе на бизнес-тренинг личностного роста.

Хакамада: Я бесплатно тебе все сделаю.

Сорокина: Вот, на это и расчет.

Хакамада: Ну, это ты шутишь.

Сорокина: Вы знаете, мы ведь все с вами так или иначе бываем не только в Москве, но и в разных других городах, приходится по разным поводам приезжать. И вот когда оказываешься именно не в Москве, а где-то еще, то в принципе понимаешь, насколько трудно живут люди, которые, кстати говоря, тоже работают во все лопатки, и стараются, и крутятся. И насколько их жизнь отличается от того, что даже мы, даже в кризис. Поэтому иногда становится просто стыдно как-то подвывать и жаловаться на что-то. Я не про сравнение даже, а просто про то, что наши трудности, может быть, даже не сопоставимы с тем, что очень многие переживают. Поэтому жаловаться как-то оно, наверное, нехорошо.

Холина: Ты знаешь, на самом деле психотерапевты всегда говорят, не надо себя ни с кем сравнивать. Когда ты говоришь, тут меня папа, не так со мной обращался, а вот я себя сравниваю с бедными детьми из Африки. Они говорят, никогда себя не сравнивайте, это бесполезно. У этих людей одни проблемы, у других людей другие проблемы. Мы боремся все за собственный образ жизни, а не за чужой.

Сорокина: Я все понимаю, но тем не менее, у меня есть какое-то качество эмпатии.

Хакамада: Во-первых, подсознательно люди все равно сравнивают.

Сорокина: Конечно, сравнивают.

Хакамада: Посмотрите, вот мы сидим все вот в этих туфельках, а вот у Яны «Луи Вуетончик» такой, вот твой Nike это прямо фу. Понимаешь?

Сорокина: Рядом проигрывает. Тем более, после того, как ты сказала про цену.

Хакамада: Тебе тоже эти ботинки подарили?

Рудковская: Нет, эти ботинки я сама себе купила.

Сорокина: Вот сейчас скажет, что подделка, и мы умрем.

Рудковская: Подождите, я вам хочу сказать, что на самом деле кризис меня научил, я именно в кризис начала думать о каких-то глубоких вещах. И мне кажется, что мои последние проекты, с «Не молчи» связанные, может быть, вы видели, с Натальей Водяновой мы сделали.

Сорокина: Конечно, видели.

Рудковская: Сейчас мы делаем еще такую серьезную историю «ДНК любви неделимо» о том, что люди должны любить друг друга, быть более человечными, слышать какие-то правильные вещи. Любовь должна быть самое такое серьезное чувство в нашем мире, и мы сейчас делаем какие-то серьезные вещи. То есть кризис заставляет меня намного больше думать. Мне не хочется делать какие-то баклажаны, седаны, хохмы, потому что, мне кажется, это все очень легко, и все это через год забудется.

Хакамада: Яна, это все профессиональное, это не имеет отношения к тебе. Ты сечешь рынок и на него реагируешь.

Рудковская: А я хочу сказать, что рынок стал более избирательным.

Хакамада: Более избирательным?

Рудковская: Очень. И рынок начал реагировать очень остро и очень неоднозначно, то есть люди начали больше думать.

— Вот это правда.

Хакамада: У мужиков другой подход. Вот он ездил всю жизнь на «Мерседесе» и BMW, а теперь у него грохнулось предприятие. И ты знаешь, вот для него пересесть на какую-нибудь там…

Холина: И он не поменял «Мерседес» после двух лет использования? О боже!

Хакамада: Да-да.

Холина: Это мужики, а у меня такие же точно подружки, которые «О, моему Volvo уже три года, боже-боже, как же жить!».

Хакамада: А я тебе и говорю, что все люди разные.

Рудковская: Очень удобно, когда у тебя контракт с «Мерседесом». Они тебе меняют каждые полгода.

Сорокина: Ой, я не могу больше это слушать.

Хакамада: У нас есть три сиротки, правда, мы так не выглядим, но Яне, понимаешь, круто везет. И работает она, но ей столько всего дарят.

Сорокина: Некоторое время назад у меня тоже был период, когда у меня не было проблемы с одеждой, потому что я работала в эфире.

Рудковская: Конечно. Стилисты.

Сорокина: И стилисты приносили мне просто эти костюмы, которые я меняла, как перчатки, они все были хорошие, фирменные, все такое. Через некоторое время, когда я перестала работать на федеральных каналах, это все ушло. Но я поняла, я вывела свою собственную формулу спокойствия на этот счет, которая очень помогает мне по жизни.

Хакамада: Вот. Давай.

Сорокина: Звучит она так. Счастье — это когда невозможность компенсируется нежеланием.

Хакамада: Правильно. Вот, я согласна с этой идеей. Потому что Яне полегче, у нее все-таки возможностей прорва, а вот нам хорошо бы сесть на волну и вообще ничего не желать.

Сорокина: Не-не-не, не так. Не так буквально, Ира, не так буквально. Просто, ну например, те же костюмы, супердорогие, просто они мне никогда, кроме как для работы, они мне по жизни не нужны были. Ну нет, и нет.

Хакамада: Давайте закончим про бабские костюмы. Фиг с ними, все равно хорошо выглядим.

Сорокина: Сам себя не похвалишь…

Хакамада: Скажите мне, у всех есть муж, знакомые, приятели, мужчины, другой все-таки пол. Ну хватит уходить только в женское, у нас же не гендерная программа.

Сорокина: А какая?

Хакамада: Никакая, мы обсуждаем общечеловеческие проблемы. Что, кризис коснулся только женщин? Как они реагируют? У меня, например, муж уперся. Он вообще говорит, все равно буду заниматься тем, чем занимался, и даже если сейчас не принесет дохода, ему, конечно, полегче, потому что я как-то приношу, но я, говорит, добьюсь. Он начал крутиться во все стороны, как бы диверсифицировался. Другой мой приятель, художник, он, извините меня, еще немножко, и с копыт слетит, потому что все. У него спрос упал, начать творческий проект у него нет вдохновения, потому что, Света, ты его понимаешь, плохое настроение. А творец не может, когда он привык к одним заказам, выставкам и так далее, и вдруг раз, и все, до свидания. У тебя вот, Арина, чего?

Холина: Понимаешь, у меня вообще не такой менталитет. Вот ты сказала про художника, мне это понятно, потому что я тоже живу, как вот написала, получила.

Хакамада: Не про себя, про мужчин.

Холина: Про мужчин, мне кажется, что все это зависит от человека. У меня, например, приятель, еще в лучшие времена потерял все свои деньги, вот все, что у него было. У него были достаточно большие накопления, и все слетело. Ему не 20, ему было за 50 лет, то есть это уже такой момент, когда ты не уверен, что вот я встану и заработаю снова.

Хакамада: Конечно, это сложно уже.

Холина: Что он сделала? Он вдохнул, выдохнул, напился, и пошел жить дальше. Он не потерял профессию, но он потерял все свои деньги. Это тоже важно, потому что если человек думает, что он обеспечен, вся его пенсия, старость, и так далее обеспечена, он заработал.

Хакамада: Сколько ему было лет? 50, да?

Холина: 55. Он зарабатывал это с 30 лет. То есть это большой срок, да. Но как люди встают и идут дальше. В смысле, что это обидно, это неприятно, это болезненно, но можно спиться, например, а можно продолжать жить. Что?

Хакамада: Мы о своем. Человек в 55 лет, мужик, решил отложить деньги на похороны, а их съел кризис.

Холина: Так тоже бывает.

Хакамада: Да, это трагедия.

Сорокина: Ужас.

Хакамада: У меня просто случай есть более сложный. Парень, очень деловой, заработал действительно огромные деньги, и в 1998 году потерял все — и деньги, и бизнес. Ему не на что было кофе купить, у него было трое детей. И он меня спрашивал, Ира, я не знаю, что делать. Он вообще не привык к этой ситуации. Он дошел просто до дна, и он стал алкоголиком, и так далее. У меня был только один совет — ну забудь свое прошлое, вычеркни его, и иди работать кем придется. Что предложат, туда и иди. Начинаешь работать, и начинается шанс.

Сорокина: Ну, это реально так. Кстати говоря, у меня ощущение, по моему окружению, что мужики, среди моих знакомых, мужики гораздо тяжелее переносят какие-то обломы и обвалы, чем женщины. Женщины, поскольку деваться некуда, дети, необходимость крутиться, они как-то держатся лучше. Это среди моих знакомых, мужчины хуже.

Холина: Ты знаешь, мне кажется тоже, что это для какого-то поколения определенная характеристика. Мужчина, может быть, там даже речь не только о средствах, а о какой-то статусности. Например, в 1998 год я видела прямо поколение мужей своих приятельниц, у которые были там фирмы, этот человек был гендиректор...

Сорокина: И вдруг обвалилось все…

Холина: Обвалилось, и он стал снова, условно говоря, никто. Потому что он до этого был кто-то там, с инженерным образованием ...

Хакамада: Это не самое страшное, когда стал никем.

Холина: Ну почему, если муж лежит десять лет на диване, это страшно…

Хакамада: Самое страшное, жить не на что, ты не можешь даже выпить чашку кофе, у тебя нету денег. У тебя были миллионы, и тут ничего нет.

— Я не согласен ни с одной вещью, о которой там говорилось.

Хакамада: Яна, а у вас вот есть клиент Дима Билан, есть муж, вообще как у них?

Рудковская: Я вложила деньги в digital и стала развивать сайт свой, который, наверное, единственный занимается лайфстайлом, поэтому за счет этого сайта я не трачу деньги ни на отдых, ни на что…

Хакамада: Нет-нет, может быть, как они, ваши, истеблишмент?

Рудковская: Я имею в виду то, что я их вложила в то, что стало развиваться. И меня окружают люди, мужчины, у которых нет проблем.

Хакамада: Вообще нет?

Рудковская: Вообще. Абсолютно.

Хакамада: Вот он рай. Слушайте, пошли все в шоу… Нет, уже поздно, нам уже бабки на похороны надо откладывать.

Рудковская: Просто когда надо мной все смеялись пять лет назад, говорили: «Да зачем тебе нужны эти сайты? Ты такие дорогие выкупаешь домены, берешь иностранную команду, у тебя работает бельгийский фотограф, ты берешь, переманиваешь лучших журналистов, стилистов и так далее. Зачем это надо? Такие вложения! Такие деньги!». И все. А сейчас капитализация, все уже в 10 раз стоит дороже.

Хакамада: Эта заслуга мужского характера в истеблишменте?

Рудковская: У меня абсолютно мужской характер, абсолютно.

Хакамада: Или ваша?

Рудковская: Моего мужского характера.

Сорокина: Да, ее мужского характера.

Рудковская: У меня абсолютно, я вот такая, у меня такой вот танк, пру, мне вообще все равно, кризис, не кризис…

Сорокина: Это здорово. Вообще, конечно, страшно важно то, что из себя сам человек представляет: один — так, другой — так, это правда.

Хакамада: И ваш муж, великий, и все ваши клиенты, очень известные звезды мирового уровня, если бы у них не было такого продюсера, как вы думаете, они бы психологически и фактически смогли бы выкрутиться из такой затяжной депрессии, которая сейчас?

Рудковская: Безусловно, мужчина нуждается, конечно, в женской поддержке. Когда рядом с ними сильная женщина, которой он говорит: «Я не могу». — «Нет, ты можешь». — «Я устал». — «Надо работать».

Сорокина: А уставать нельзя.

Рудковская: Да, уставать нельзя, сейчас не время уставать.

Хакамада: Даже истеблишмент? Даже такие звезды?

Рудковская: Я могу сказать, что никакого ведь насилия нет, ведь всегда как-то хочется, чтобы все твои, я не буду говорить какие-то «подопечные», мне не очень нравится это слово, все твои партнеры, потому что и Дима Билан, он партнер, и Женя, является моим мужем, мы с ним партнеры в бизнесе, они все мужчины, они, конечно, им хочется, чтобы их пожалели, вот у меня этого чувства нет.

Холина: А тебе не хочется самой, чтобы тебя пожалели?

Рудковская: Мне нет, мне не хочется. Мне хочется, чтобы они меня жалели, а не я их жалела.

Холина: Ну да, я говорю, что тебе хочется, чтобы они тебя жалели.

Сорокина: А хочется, чтобы тебя жалели?

Рудковская: Да, а им хочется, чтобы я им говорила: «Ну давай, зачем ты будешь тренироваться? Зачем тебе четвертая Олимпиада, или сейчас уже пятая? Проще же повесить конечки на гвоздь, сесть в министерское какое-нибудь креслице в кабинетик и заниматься какими-то, или тренировать». Ну это же проще всего. Или Диме Билану: «Зачем какие-то делать серьезные проекты? Можно запустить тебя на орбиту концертов по всем городам и весям, и деревням, и чтобы ты ездил». Это все проще всего. Но нужно же как-то что-то по-другому делать, чтобы быть на другом уровне, чтобы к тебе относились другие люди, чтобы заказывали корпоративные выступления богатые люди, чтобы эти богатые люди за корпоративные выступления платили доллары и евро, которые мы так очень любим. Понимаете?

— Ну к сожалению, ожидаемо все.

Хакамада: Девочки, а как вы думаете, есть какое-то преимущество все-таки у мужчин психологическое? А то женщины любят говорить, какие они слабые, нуждаются в поддержке. А мы же тоже нуждаемся в поддержке. Вот если тяжелая экономическая ситуация, она может быть тяжелая даже для богатых, и не в силу того, что у вас падает спрос, а в силу того, что ситуация становится непредсказуемой. В непредсказуемой ситуации вы не знаете, какой будет курс, вы не знаете, а вдруг будет еще какой-нибудь военный конфликт, а вдруг будут какие-то новые санкции, а вдруг вообще будет железный занавес, вообще никуда не уедешь, вся валюта грохнется. Вот эта непредсказуемость, она достает по полной. Вот есть у мужчин преимущество, по сравнению? Мы можем пожалеть, а что может сделать мужик, и чего не всегда получается у женщины, за исключением такой, как вы, с яйцами? Что у них может получаться лучше во время таких непредсказуемых времен?

Рудковская: У мужиков есть право, давайте называть вещи своими именами…

Хакамада: Напиться все могут.

Холина: Я могу напиться.

Сорокина: Мы что ли не можем?

Хакамада: Мы тоже можем напиться.

Рудковская: Нет-нет, ребята, мужики могут уйти в запой.

Холина: Не каждый человек может уйти в запой. Запой — это вообще отдельная история.

Хакамада: Ребята, давайте с запоем заканчивать. Это будет другая наша супер-программа.

Рудковская: Мы же русские женщины, у нас без бутылки все-таки мужчины не страдают, и не переживают кризис без бутылки. У меня например все мои друзья, у которых были сложные моменты в жизни, включая кризис, они все начинали, по-русски говоря, бухать.

Хакамада: У нас был рояль в кустах, который наблюдал за всей нашей дискуссией. Наверняка у него полно замечаний. Но самое главное — чтобы рассказал, как ко всему этому относятся мужчины, будучи представителем. Мы приглашаем мужчину, которого не видели, не знаем, для всех нас и для вас это сюрприз. Пожалуйста!

Сорокина: Выкатывайте рояль!

Сорокина: Александр Завенович. Привет.

Акопов: Здравствуйте.

Рудковская: Здравствуйте.

Холина: Здравствуйте. Ах, вы меня губите.

Акопов: Постараюсь, насколько возможно.

Хакамада: Привет.

Сорокина: Привет, дорогой.

Холина: Представьтесь для наших зрителей.

Акопов: Здравствуйте.

Сорокина: Вот хорошо, что не сказали, что скелет в шкафу. Видишь, какой упитанный-то.

Холина: Света, дай человеку представиться.

Хакамада: Вот взяла и опустила прямо мужика. Давайте, представьтесь.

Акопов: Меня зовут Александр Акопов. Я приглашен, потому что я существо другого пола, нежели собравшиеся здесь прекрасные дамы.

Хакамада: Мы это заметили.

Акопов: Я должен вам оппонировать? Я должен вами восхищаться?

Сорокина: Нет-нет.

Холина: Мы говорили про кризис.

Хакамада: Как вы ощущаете кризис? Как вы из него выходите, если он у вас есть? И что вы думаете вообще, насколько мужчины лучше или хуже приспособлены к таким ситуациям?

Акопов: Буду с вами строг, поскольку вы экономист, а я строитель по образованию. Я кризисы проходил, и для меня кризис — это картинка: 1929 год, Нью-Йорк, черно-белая фотография и…

Сорокина: Очередь.

Акопов: Полтора километра очередь на биржу труда. Или Москва, 1992 год или 1991.

Хакамада: Ну круто, у вас, конечно, в голове 1929 год, но я в то время еще не родилась.

Акопов: Нет-нет, 1990 год, Москва, очередь за хлебом, туалетной бумагой, и так далее. Это кризис. Если в стране, в так называемый кризис безработица увеличивается с 4,1% до 4,3%, это не кризис, это такое состояние экономики, это застой. Да, существует падение национальной валюты, в два раза, это правда, это отражается на людях, которые зарабатывают рубли, тратят доллары. Вот у меня есть один такой прекрасный бизнес, называется «Амедиатека», он покупает за доллары, продает за рубли. Ну, скажем, мы его вовремя начали.

Хакамада: Супер.

Акопов: Нравится?

Хакамада: Нравится. Я не отрываюсь.

Акопов: Вот он находится тем не менее в более-менее равновесном состоянии в сегодняшней ситуации. Тем не менее кризис, если вы хотите назвать этим какое-то явление, он действительно существует. Наша экономика сейчас находится в очень ответственном, очень интересном, переходном периоде, грубо говоря, от огромного количества незаработанных денег и завышенного курса национальной валюты к ситуации, когда валюта стоит почти столько же, сколько она должна стоить, может быть, она чуть-чуть сейчас недооценена, и когда надо действительно начинать пахать. И действительно, сейчас тот самый этап: или мы сейчас рванем и начнем работать, а вы сейчас много об этом говорили, о людях, которые не были готовы поднять, извиняюсь, задницу из кресла и пойти что-то сделать, пять лет назад или семь лет назад, а сегодня готовы делать маленькие проекты, как вы говорили, заниматься микроменеджментом и многими другими делами, за которые мы в наши роскошные годы просто даже не брались за эти вещи, потому что это ниже нашего достоинства. Индивидуальные политики здесь могут быть самые разные. Нормальные люди, конечно, начинают считать деньги. Но я считаю, что пока в стране нет безработицы, настоящей, мы никуда не рванули. Вопрос заключается в том, как мы относимся к вещам, которые вокруг нас происходят. Вот вы к концу разговора вроде как вырулили, потому что выяснилось, что у всех там чего-то как-то есть. Я не сомневаюсь, что вы решите ваши проблемы, если вы их воспринимаете, как проблемы. За Яну вообще не беспокоюсь, за вас тоже. Света, судя по тому, как ты выглядишь, у тебя тоже в общем решение есть, мне так кажется. Если нет, я тебе подскажу, что делать.

Сорокина: Хорошо.

Акопов: Все.

Сорокина: Уже который год обещает.

Акопов: Поэтому вопрос не в этом, а в том, с какой интонацией мы что обсуждаем. Если мы обсуждаем вопросы с интонацией «все уже умерли, и оставшиеся тоже скоро умрут», то хорошие шансы, что так и произойдет. Для меня стакан всегда наполовину полон.

Хакамада: То есть вы оптимист по натуре.

Акопов: Надеюсь, что я не идиотский оптимист, но по крайней мере я обязан видеть решения, я обязан видеть выходы, вот я так по-человечески ощущаю свою обязанность. Если вот каша такая, как хотите называйте, кризис, я обязан видеть выходы.

Сорокина: Но ведь был же и у тебя в жизни кризис, когда ты сидел просто на заднице так, что…

Акопов: У меня был не один кризис, у меня было, минимум, три кризиса.

Хакамада: Как вы выживали? И как, чисто психологически?

Акопов: Чисто психологически первое, что я делал, я шел и покупал самую крутую тачку.

Сорокина: Это не кризис.

Акопов: Самую крутую.

Хакамада: Понял.

Акопов: Вот и все. И сейчас я сделал то же самое, кстати.

Холина: А какая машина, интересно?

Сорокина: Так нет же кризиса.

Хакамада: Нет кризиса у вас, это уж точно. Какую тачку-то?

Акопов: У меня есть застой в моем бизнесе, если вы хотите, так можно выразиться.

Сорокина: А, так сознался, застой есть.

Хакамада: Наконец-то.

Акопов: Ну конечно, есть. Он остановился, понятно, но это не кризис.

Хакамада: Ну это у вас не кризис…

Акопов: Это рискованный путь, поймите, это моя личная метода.

Хакамада: То есть вы притягиваете удачу за счет еще более крутых расходов.

Холина: Мне кажется, это такое сжигание мостов такое.

Акопов: Я не оборачиваюсь никогда на свои расходы и на свои проблемы.

Рудковская: Хорошо подумайте прежде чем назвать тачку, а то так же затроллят, как мои ботинки.

Акопов: Ну ради бога.

Хакамада: Ну так, ну давайте потроллим-то.

Акопов: Это мой личный метод. На самом деле, по бизнесу, конечно, надо взять себя в руки и считать расходы. Зато по поводу ботинок, недавно у меня собака сгрызла мои любимые ботинки, я пошел в магазин и вышел оттуда с девятью парами обуви…

Хакамада: Поняла, я поняла.

Сорокина: Российского производства, вы не дослушали.

Акопов: Российского производства.

Хакамада: Ноги не стерли?

Акопов: Нет, абсолютно.

Холина: Это в смысле вот эти частные мастерские, которые сейчас?

Рудковская: Импортозамещение.

Акопов: Нет. Я назову, если телеканал «Дождь» захочет…

Сорокина: За одну импортную девять наших дают.

Акопов: Это известная русская компания Carlo Pazolini, которая выпускает шикарную обувь.

Хакамада: Да, да, я знаю, хорошая обувь. А почему вы не пошли патриотически…

Акопов: Стоимостью от четырех до девяти тысяч рублей.

Хакамада: А почему вы патриотически Ладу-то не купили, самую крутую?

Акопов: Ладу?

Хакамада: Да.

Акопов: Лада мне не нравится.

Хакамада: Почему?

Акопов: Мне не нравится, потому что это автомобиль не моего класса. Если бы они выпускали автомобиль, который мне нужен, я бы с удовольствием на нем ездил. В чем проблема?

Рудковская: Какая машина?

Хакамада: А какая вам нужна машина, на которой вы…

Сорокина: Какую купил-то сейчас?

Акопов: За рулем я езжу на автомобиле Porsche Panamera. Мне нравится этот автомобиль.

Холина: Хорошая машина, ответственно говорю.

Акопов: Да, это очень хороший автомобиль. Это лучший автомобиль, который существует в природе. Ну если Лада будет выпускать такой, я с удовольствием его куплю. Поверьте, за мной точно не заржавеет.

Хакамада: Знаете, как говорят, поговорка, когда говорят мужчине: «Ты уже купил свой Porsche?»

Сорокина: Уже купил.

Хакамада: А вот что происходит с либидо у мужчин, если кризис? Они еще больше…

Сорокина: Рожают нового ребенка.

Хакамада: Или рожают. Знаете, вот вы покупаете новую машину, а вам прямо как, хрясь, и нового ребенка. Или любовницами обрастает в диком количестве, чтобы снять кризис. Я например, это вижу просто. Я вижу, вот жил-жил человек нормально, кризис, вместо того, чтобы придумать что-нибудь, он бросается в объятия молодой девахи.

Сорокина: Называется успеть до шестидесяти.

Хакамада: Да, успеть до шестидесяти, купив свой Porsche.

Акопов: Мне кажется, что либидо — это штука такая, она должна помогать жить, а не мешать.

Хакамада: Это как вам, мы не знаем, мы в этом не разбираемся.

Акопов: Поэтому, я не знаю, если оставаться на фрейдистских позициях, то типа либидо, оно и должно вам подсказывать, что, чувак, все будет нормально, иди…

Хакамада: Вот мы хотим, чтобы вы нам подсказали. У мужчин во время дисбаланса либидо растет? Иногда, знаете, в несчастье человек наоборот…

Акопов: Ну конечно, растет.

Хакамада: Растет, да?

Акопов: Ну конечно, растет.

Хакамада: Супер!

Акопов: Ну конечно, растет.

Хакамада: Девочки.

Сорокина: Он про себя. Он армянин, это южная кровь.

Холина: Растет вместе с простатой.

Хакамада: Ребята, в кризис ловите мужиков.

Акопов: Что должны делать вы, как женщины. Как только вы видите мужчину…

Хакамада: Несчастного.

Акопов: Который на что-то жалуется, вы должны найти либидообразный или какой-то еще способ что-то с этим человеком сделать. Его можно убить. Его можно запереть где-то, чтобы он не показывался на людях, и так далее, но мужчины, которые на что-то жалуются, должны быть каким-то образом ликвидированы. Сделать это может только женщина.

Хакамада: Круто!

Акопов: Все. Поэтому пожалуйста, избавьте страну от мужчин…

Холина: А вы не жалуетесь?

Акопов: Я не жалуюсь.

Холина: Почему?

Акопов: У меня нет поводов жаловаться, я знаю решения.

Хакамада: У него все хорошо, видно.

Акопов: Нет, у меня не все хорошо, но у меня нет поводов жаловаться. Я знаю, что я буду с этим делать.

Хакамада: Вы поняли?

Акопов: Пожалуйста, поработайте над тем, чтобы хотя бы мужики перестали жаловаться на жизнь.

Хакамада: Отлично, ребята. Теперь поняли? Можно подводить итоги. Вот не зря пришел мужчина. Я могу сказать только одно…

Акопов: Согласен.

Хакамада: Согласны, правильно?

Акопов: Да.

Хакамада: Мужчина привнес свежую струю…

Акопов: Но это не все, это не все.

Хакамада: Про либидо вас разнесло, разнесло про либидо, давайте, вперед.

Холина: Мужчину, который не жалуется, не смотрит телек…

Акопов: Как только вы справитесь с мужиками, которые жалуются, займитесь собой.

Хакамада: А то мы не занимаемся. Что, не заметно что ль? Ну-ка, быстро комплименты!

Акопов: Ну занимаетесь. Вот вы сегодня вырулили, я понимаю, начало разговора было такое, что надо было чуть-чуть …, а потом все-таки выяснилось, что жизнь прекрасна.

Хакамада: Психоаналитик.

Сорокина: Женщинам тоже нельзя жаловаться, никогда.

Хакамада: Александр сегодня хочет выступить во всех сферах: строитель, эксперт, кинопродюсер, а теперь еще психотерапевт.

Сорокина: И такая страна, где ни мужчины, ни женщины не жалуются ни на что. Застрелиться!

Акопов: Ну по крайней мере одну такую страну я знаю, Соединенные Штаты Америки.

Хакамада: То есть вы предлагаете другой менталитет. Мы подумаем на эту тему. Спасибо вам, Саша, огромное, потому что это все-таки у нас не психоаналитическая программа, но совет шикарный. Я поняла, девочки, просто каждая вытаскивает меч, потому что меня реально это достало, мне жалуются теперь все мужики, все из меня сосут кровь.

Сорокина: Ты их будешь ликвидировать?

Хакамада: Да, нужно, виртуально, но Саша правильно сказал, или отойди, чтобы его не видеть, или залибидуй его.

Холина: Что бы это на самом деле ни значило.

Акопов: Лебеды объелся.

Хакамада: Лебеды объелся. Так, чтобы ему уже все не хотелось. Мы все начали, как мы поняли, в начале немножко за упокой, а потом даже наш Светик вышел все-таки на то, что все в тебе, все в человеке.

Акопов: Конечно.

Хакамада: И если человек перенастроит себя, как гитару, на новую мелодию, и поймет, что у него неисчерпаемые возможности, то в принципе есть шанс. Это по большому счету, не совсем уж действительно кризис, это такая длинная-длинная депрессия. Главный наш вывод, что шанс есть у всех, но главный страх — это страх непредсказуемости.

Акопов: Я даже знаю причину этой депрессии, у меня есть своя теория на этот счет, я вам расскажу.

Хакамада: Окей, вы мне все расскажете. Саша, спасибо большое, идите отдыхайте.

Холина: Главное — не либидуй, именем Александра.

Хакамада: Да, вы уже от нас устали, пожалуйста.

Акопов: Спасибо.

Холина: Спасибо большое.

Рудковская: У нас не все так плохо, у нас не 1929 год, не Нью-Йорк.

Хакамада: Да, мы запомнили этот оптимистический тезис, Саша.

Акопов: Спасибо.

Холина: Спасибо.

Рудковская: Спасибо.

Хакамада: Спасибо.

Холина: Мне кажется, что Александр большой бизнесмен. А какая у него может быть еще позиция? Да, он действительно держится и прекрасно развивает свою компанию, уже столько времени, что, конечно, он крепкий человек, реалистичный и оптимистичный одновременно.

Хакамада: Ну конечно, он крепкий. Мудрый уже, опытный.

Сорокина: Я хочу сказать, я знаю Александра Завеновича лет двадцать, и должна сказать, что, конечно, он проходил всякие разные периоды, и бывал в довольно-таки угнетенном состоянии. Просто это свойство не только его натуры, но может быть, действительно и менталитет более южной нации, где больше йода в крови, и поэтому он на люди всегда будет вот, понимаете, он всегда будет. Наверное, это хорошее качество, но это немножко поза, это павлинья история, мужикам свойственно.

Холина: Слушай, ну все так или иначе делаем. Понимаешь, с другой стороны, у нас у всех какие-то позы.

Хакамада: Мне тоже показалось.

Холина: Я, кстати, тоже скорее за то, чтобы вой и нытье какое-то публичное, где бы то ни было, в фейсбуке или со своими собственными друзьями, не разводить.

Хакамада: Окей, поняла. Яна.

Рудковская: Нет, мне все понравилось.

Хакамада: Ну да, у вас все по кайфу. Вы в одном бизнесе, да. А как мужчина? То, что он предложил чисто мужское поведение, что вы об этом думаете?

Рудковская: Мне не нравятся мужчины слабые, которые плачут.

Хакамада: Не нравятся. То есть тоже считаете, надо брать меч и вырубать?

Рудковская: У меня, например, нет мужчин, которые ко мне приходят и говорят: «Ой, у меня все плохо, помоги». Они ко мне даже никогда не притягиваются.

Холина: У меня просто все друзья такие. Если ко мне начнет таскаться какая-нибудь девица с соплями, и каждый раз когда мы будем встречаться, говорить: «Ой, мне так плохо, и на работе меня не любят, и бойфренд меня не любит», я ее тоже не выдержу. Я в принципе не выношу бесконечного бессмысленного нытья.

Рудковская: У меня вообще нет практически подруг, потому что мне некогда, нет времени на них.

Холина: Да.

Акопов: Ситуация с девушками не безнадежная. Такого часто встречающегося явления, типа паника, истерика, и так далее, я здесь не увидел. Это обычная светская беседа вполне себе достойных, неглупых женщин, которые понимают, чем они занимаются по жизни. И такую компанию всегда можно развернуть в правильном направлении и попросить разговаривать по делу, особенно если есть время. Так что девчонки молодцы, все получают пять баллов.

Хакамада: Давайте я скажу свое мнение, и мы закончим наконец наш этот программный продукт, посвященный то ли кризису, то ли депрессии, но в любой случае непростой ситуации. Что я могу сказать про Александра? Конечно, слегка поиграл перед нами и камерой, но это, наверное, самец есть самец, он всегда перья распушит. Что там на самом деле, одному богу известно. Мне не понравился его тезис, который вы все подхватываете, что нельзя ныть, нельзя ныть. Слушайте, есть разные…

Сорокина: Я молчу.

Хакамада: Молодец. Есть разные проблемы. Если мы будем все замалчивать и с радостными рожами выходить все время на экран и говорить: «Как прекрасен мир! Все в тебе! Ты сейчас в себя поверишь и …». Люди должны знать, что происходит, у кого какие выходы, а для этого нужно поднять тему, а чтобы поднять тему, надо показать и трудности. Мы не ноем, мы показываем, какие у простых людей, а не отдельно и без, есть проблемы. Потом у него, конечно, шикарный совет, индивидуальный, когда все хреново, купи что-нибудь дико дорогое. Плюнуть и пойти в хороший ресторан, и погулять.

Холина: Шмотку какую-то купить непозволительную, немножко себя так потрясти как будто.

Хакамада: Купить себе какую-нибудь шмотку. Я вот тоже недавно взяла туфли, за такие бабки врубила, потому что они просто офигенные. Но что больше всего мне понравилось, запомнилось в Александре? Что он сказал как мудрый, опытный мужик, да еще с армянской кровью, что оказывается, чем больше мужчина в кризисе, тем выше у него либидо. Это на самом деле дикий позитив.

Сорокина: Это он опять про себя только сказал, наверное.

Хакамада: Да ну ладно, я думаю, что в несчастье человек, мужчина, сливает лишнюю энергию. И поскольку у женщин нет проблем с либидо, оно у нас всегда в порядке, оно ничем не ограничено.

Холина: Мое не всегда в порядке, например.

Хакамада: Нет, чисто психологически. А мужчина, у него вообще есть объективное ограничение, не будем сейчас обсуждать физиологию, поэтому…

Сорокина: По-моему, ты за это и взялась.

Холина: Да.

Хакамада: Поэтому, ребята, нам повезло. Девочки, когда совсем будет все хреново, не покупайте Porsche, ищите мужчину, у которого повысилось либидо во время трудностей, и он ответит вам с благодарностью.