Одна из главных оперных постановок последнего времени — это «Электра» в версии легендарного французского режиссера Патриса Шеро, который ушел из жизни три года назад. Сейчас ее показывают в берлинской Штатсопер с аншлагами. Денису Катаеву удалось посмотреть оперу, и в новом выпуске «Искусственного отбора» он рассказывает, почему эта «Электра» на голову выше остальных.
Сама опера Рихарда Штрауса располагает к чему‑то откровенному, надрывному и остро психологическому. Поэтому такой витальный и чувственный режиссер, как Патрис Шеро, смог оголить нерв этого произведения как никто другой. Шеро и Штраус подошли друг другу. Вы можете быть знакомы с творчеством этого режиссера по фильмам «Королева Марго» и «Интим», их не раз показывали по российским федеральным телеканалам. Это все тоже такие физиологичные картины нараспашку, как и все искусство Шеро, на экране и на сцене. Вроде бы ничего революционного и авангардного в них нет, но действует это так, что ни одно радикальное произведение искусства по эффекту с этим не сравнится. Шеро как будто забирается зрителю под кожу. Здесь он это делает с помощью невообразимого голоса главной исполнительницы — Эвелин Херлициус.
Премьера этой «Электры» прошла еще три года назад, незадолго до смерти режиссера, на фестивале в Экс‑ан‑Провансе. Теперь она продолжает свой путь по миру. В Берлине же все сошлось наиболее удачно. Произведение немецкого композитора сыграли на родине с лучшими немецкими оперными исполнительницами современности — Эвелин Херлициус и Вальтрауд Майер. Последняя — вообще великая немецкая певица, звезда, да еще и с оркестром под управлением легендарного дирижера Даниэля Баренбойма. Только поэтому это уже событие. Ну а сама постановка — это феерия музыки и страсти. Хотя на сцене за полтора часа практически не меняются декорации, все довольно аскетично и минималистично, ты не можешь оторвать глаз, каждую секунду на острие, как будто смотришь какой‑то остросюжетный триллер. Древнегреческие страсти Электры, которая не может пережить смерть отца, царя Агамемнона, и мечтает отомстить за нее своей матери и отчиму, все эти переживания переданы в голосе и движения актеров очень точно и тонко. Вот вам — получайте настоящий психологический театр. И, казалось бы, ничего больше и не нужно. Быть или не быть, убить или не убить. Вечные вопросы, потому эту «Электру» Шеро все чаще сравнивают с шекспировскими произведениями, с «Гамлетом» преимущественно, где возникают те же самые вопросы. И потому выходит такой мультипликативный эффект, Шеро создает какую‑ту надкультурную конструкцию, коллаж, портрет вечно сомневающегося европейского человека, с его конфликтом долга и веры, с его дилеммой о зле и мести. В том‑то и дело, что эта Электра как раз таки очень современная. Она теряет веру, потому на сцене отсутствуют древнегреческие боги, а она делает брата Ореста орудием убийства. В таком мире тотального отчаяния возможно все, а потому рассудок сохранить никак не получается. Оттого Электра выглядит на сцене как пациентка психиатрической больницы, дерганная и с глазами на выкате. А все окружение — это ее родственники, которые ее туда отправили. Шеро создает что‑то неистовое и инфернальное, и поэтому из уст исполнительницы в один момент, параллельно с пением, буквально извергаются какие‑то ужасающие внутриутробные звуки. Боль и потерю контроля не озвучишь даже самым хорошим голосом и оркестром, тут уже требуется что‑то животное, опять же физиологическое, чего и любит Шеро добиваться в своих произведениях. Ведь ее в этом страшном произведении, о необратимости мести и последующего саморазрушения, страсти разрушают изнутри. Этот внутренний излом и пытался передать режиссер.
Все очень болезненно: диалоги с мамой и сестрой, ее агрессия и прыжки в затравленного зверя, — все это передает тотальное одиночество. Все чаще Электра где‑то в углу, иногда поет куда‑то вообще в сторону, за занавес, а все чаще и вовсе сидит в какой‑то яме. Она тоже тот самый личный человек, правда тот, который уже на грани, и трагедия где‑то рядом, а совсем не там, далеко, в Древней Греции. А вокруг — холодный мир и холодные несменяемые декорации, которые могут быть чем угодно. Хоть Микенами, хоть Эльсинором, хоть Кремлем. Ведь такое падение, такое страдание — оно вечно, как и все произведения Софокла, Еврипида, или того же Шекспира. Как и и искусство Шеро, которое, конечно, в данном случае соответствует всем замыслам этих великих авторов. В данном случае, его мотивы сплетаются с античной страстью, а выходит что‑то новое и снова глобальное, уже с неизменным философско‑психологическим заземлением. Это смертельный танец. И, конечно, лучшее исполнение Электры в истории, по признании многих уважаемых критиков. Эвелин Херлициус делает что‑то невозможное на сцене, на пределе возможностей. Кажется, что она вслед за своей героиней закружится окончательно и сойдет с ума.
Так что, если вы на днях вдруг окажитесь в Берлине, или живете там, то не пропустите эту знаковую постановку, которая обязательно что‑то внутри вас перевернет. Так случилось со мной.
Фото: Staatsoper im Schiller Theater Berlin
