«Такого опыта я никому не пожелаю». Последнее слово Варвары Карауловой

Первым делом я бы хотела сказать, что я не террористка.

<…> Я прекрасно это понимаю — осознала это уже после того, как нас остановили на границе, когда <…> оказалась в миграционном центре — все это было большой ошибкой и поэтому я вернулась домой, сама вернулась домой. Даже несмотря на то, что я год провела в СИЗО, все равно рада, что обстоятельства сложились именно так. По крайней мере, я жива-здорова, и у меня в любом случае есть будущее. Я бы, конечно, хотела поблагодарить своих родителей и спецслужбы, и Бога, и судьбу, и я даже не знаю, <…>, что все сложилось именно так, даже больше, чем поблагодарить.

Я действительно понимаю, насколько я виновата, ну просто не перед законом, а перед родителями, перед <…>, перед самой собой.

Я понимаю, что родители меня простили, потому что они меня любят, какой бы я не была. <…>. Я не знаю сколько раз мне нужно будет извиниться, и что мне надо сделать, чтобы <…> прошло. Все это было ошибкой, глупейшим необдуманным детским поступком, побегом из дома, который обычно у всех происходит лет в семнадцать, четырнадцать, а у меня вот так вот — в девятнадцать.

Видимо я всю жизнь была слишком отличницей, слишком правильной, меня просто видимо прорвало на какой-то подростковый такой бунт. Сейчас я пытаюсь все это воспринимать просто как опыт, чтобы не совсем себя «кидать» что ли, не знаю. Опыт такой мне много дал, я успела многое переосмыслить, такого опыта я никому не пожелаю. Как мне однажды сказали, обычно люди слишком поздно понимают, насколько они любят своих родителей. Я поняла это достаточно рано, это правда. Вдруг меня сейчас кто-то услышит, кто-то задумается. Это я так, не в тему.

На самом деле я сейчас удивляюсь, что в мае 2015 мои проблемы мне казались настолько тупиковыми, я была настолько беспросветной и пустой, что мне не пришло в голову, что можно так сломать себе жизнь.

Ну я к тому, что в августе какая-то моя депрессия была настолько для меня жуткой и одиночество — таким непроходимым. Лечение от всего этого я искала не в родных, а в абсолютно чужом для меня человеке, который мне врал на протяжении трех лет, который откровенно меня унижал.

Мягко говоря, человек не самый достойный. Я хочу отдельно подчеркнуть, что все это общение, было не как с участником какой-то организации, а как с человеком которого я любила. Эта организация была для меня чем-то второстепенным и незначимым, хотя действительно я думаю, надо было относиться серьезнее и смотреть правде в глаза. Я абсолютно согласна, что любовь эта была абсолютно банальной и неадекватной. Я понимала это уже тогда, уже летом, что с этим надо как-то справляться, с этим надо бороться. <…>

В сентябре я поняла, что с этим надо бороться, сама бы я не справилась, поэтому обратилась к своим родителям. Мы обсуждали разные варианты, мы решили все мои средства убрать в сейф, это мне помогло. Сейф для меня стал искусственным барьером для общения, он снял у меня гирю с шеи, которая душила меня последние два года точно.

Я просто, я хотела бы перевернуть страницу — взять и все это закончить. Я не общалась с ним с конца сентября. Для меня это важно: тогда не было никаких терактов. По крайней мере о таких, которых я слышала. Ну в Европе точно никаких событий не было. Вот первое произошло — это какая-то странная ирония судьбы, этим ситуациям можно такие аналогии проводить — но первая трагедия произошла, когда я уже была в Лефортово. Это был египетский самолет, который разбился. В тех же числах моя мама должна была лететь в Египет. Как я могу одобрять такое, как вообще можно одобрять что-то такое?

Люди, которые совершают такие вещи, — в них нет ничего святого.

Это абсолютно не поддается пониманию человеческому, и это не имеет отношения к исламу. Эти люди не имеют отношения к исламу. Религии не проповедуют жестокость и насилие. Они, прикрываясь религией, совершают абсолютно страшные вещи. У людей создаются стереотипы, и в мире существуют такие стереотипы, что мусульмане и террористы — это слова-синонимы. Это абсолютная неправда. И я, естественно, не могу точно говорить, но я предполагаю, что миллионы остальных мусульман во всем мире ненавидят их, скорее всего, еще больше, чем все остальные. Потому что этих игиловских трусов, их все воспринимают, все их преступления приписывают им, и я очень хорошо понимаю, что все это на самом деле несправедливо.

На самом деле, надеюсь, что люди, которые имеют хоть какое-то отношение к ИГИЛу (организация признана террористической и запрещена в РФ) или люди, которые даже там воюют, которые перешли какой-то моральный Рубикон, которые переступили через себя, через свои ценности, через честность перед Богом, в конце концов одумаются и от этого от всего откажутся. Чем больше будет таких людей, тем скорее закончится этот кошмар, и жители Сирии увидят мирное небо над головой, смогут нормально жить, и весь остальной мир вздохнет с облегчением, что это, наконец, закончилось.  

За этот год у меня было много времени подумать. Очень много, даже слишком. И, естественно, проанализировать причину вот такого отчаяния, этого состояния. В первую очередь, я виню свой эгоцентризм, потому что я настолько зациклилась на себе, на своих проблемах, на своих переживаниях.

У меня в голове все крутилось только вокруг этого. Я понимаю, это было неправильно. Надо вылезать из какой-то своей раковины и смотреть реально на жизнь, а не видеть ее такой, какой хотелось бы. Надо жить, в первую очередь, ради других, а не себя. Даже хотя бы ради своих близких.

Я очень хочу оставить всю эту историю в прошлом, чтобы меня со всем этим не сравнивали, чтобы меня не называли за глаза «шахидкой» и «террористкой», потому что все это будет обиднее, чем просто какие-то оскорбления. И я знаю, что это неправда и от этого на душе обидно, но людей достаточно сложно переубедить.

Я осознала все свои ошибки, всю свою глупость, и, мне кажется, я уже достаточно за все это наказана.

И я действительно хотела вот просто жить — учиться, работать, помогать людям, помогать своей семье, в идеале даже — своей стране, России. Если бы я могла быть на пользу людям мира — вообще было бы замечательно. Я просто мечтаю искупить свою вину за все это, потому что пока я здесь, мой долг, на мой взгляд, только растет. Пока я здесь, в неволе, я что-то делать здесь не могу. 

И в конце я бы хотела поблагодарить суд за внимательное отношение к делу и за то, что дали высказаться.

Вот что сказали родители Варвары Карауловой, после того, как суд удалился на совещание:

Фото: Максим Блинов/РИА «Новости»