Минстерство культуры не будет оспаривать победу арт-группы "Война" на всероссийском конкурсе в области визуальных искусств "Инновация". Премию вручили накануне в центре современной культуры "Гараж". Скандальная арт-группа "Война" получила награду за акцию с нарисованным фаллосом на Литейном мосту Санкт-Петербурга.
Новосибирский художник Артем Лоскутов, организатор "Монстрации-2010" был награжден в номинации "Региональный проект современного искусства". А в родном Новосибирске Лоскутова пытались привлечь к уголовной ответственности за экстремизм.
Почему художники становятся все радикальнее — комментирует Андрей Ерофеев, член жюри премии "Инновация".
Михаил Фишман: Как вы понимаете, что произошло? Действительно нам всем надо уложить как-то это в голове - как это случилось?
Андрей Ерофеев: Во-первых, надо сказать, что премия действительно заслуженно выждана этим произведениям, этим авторам. Потому что действительно, что кается группы "Война", то конкретно эта работа - действительно выдающееся явление в рамках стрит-арта, и в рамках перфоманса, это что-то…
Фишман: В эффектности не откажешь.
Ерофеев: помимо того, что это просто эффектная вещь, она очень точна по своему времени и местоположению. То есть если для 2000-ых годов ключевым образом, как вы помните, были такие целующиеся милиционеры - заснеженное поле, тишь да гладь, все под контролем, и вот эти два персонажа сошлись, найдя только друг друга, и никого больше нету; то теперь как бы появились толпы вокруг, и эти милиционеры явно потревожены присутствием самых разных персонажей. Эта энергетика протеста, которая вдруг проснулась в русском обществе по самым разным поводам, она не имела никакого художественно-эстетического выражения.
Писпанен: Так она особо-то не имеет и уличное выражение, я имею в виду как социальный протест. То есть вот почему, потому что нет такой возможности выходить на улицу и высказывать то, что ты хочешь в любом месте, поэтому уходят в искусство люди?
Ерофеев: Ну, я не знаю. А вы хотите, чтобы сразу тысячи пошли на улицу, да? Тот факт, что они все-таки же выходят регулярно, есть люди, которые идут под дубинки, то есть, зная, что они попадут под них точно, они регулярно выходят и, надо отдать должное, их не так мало. И, в общем, есть какие неприятные вещи, которые были на манежной площади, есть какие-то подспудные брожения внутри. Я бы сказал, что ситуация эмоциональная очень сильно поменялась, и искусство на это не реагировало, и, более того, музейное искусство, которое у нас сейчас формируется внутри современного искусства, не в состоянии дать адекватный образ. А здесь это как бы метафора, визуальная метафора вот этой энергетики протеста.
Фишман: Понятно, что это где-то, наверное, на грани политического высказывания и художественного высказывания, да?
Ерофеев: Нет, не политического, потому что за этим не стоит определенная позиция какой-то партии. Это важно. Это не ангажировано, они не привязаны ни к кому. Это социальное искусство, оно выражает мнение улицы, и настроение улицы. Там же не сказано ради чего протест.
Фишман: Все-таки хочется понять, каким образом так получилась та ситуация, в которую мы попали, когда государство одной рукой награждает, другой рукой бьет по голове. В каких отношениях, поясните, пожалуйста, жюри находится с государственным Министерством Культуры… То есть как это все происходило?
Ерофеев: Вы знаете, я бы сказал так. Что вот эта апелляция к слову "государство", она какая-то очень советская, потому что внутри государства есть, например, МВД со своим пониманием искусства как хулиганства, а есть Министерство Культуры. Там какие-то проснулись здоровые силы, которые вдруг поняли, что Министерство Культуры должно выступать адвокатом искусства, а не обличителем, правда? Это уже очень существенный сдвиг и, надо сказать, большая новость, потому что совсем недавно был целый ряд процессов, где Министерство Культуры помалкивало в тряпочку, а тут вдруг – раз – отреагировали очень хорошо. И правильно сделали, надо сказать, потому что если бы они сейчас устроили скандал или стали бы закрывать Центр современного искусства или наказывать членов жюри, то это был бы просто политический провал. Что касается жюри, я, например, у меня куртуазные отношения с некоторыми членами Министерства Культуры, но я никак от них не завишу ни в коей мере, я свободный, так сказать, сам по себе куратор и критик. Другие члены жюри так или иначе каким-то образом связаны с институциями, но тот факт, что жюри проголосовало за это произведение, для меня означает победу независимости профессионального суждения над какими-то обязательствами негласными. Я считаю, что это и есть главное завоевание этой премии.