Гостем нового выпуска программы «Нюансы» стал политик, общественный деятель Евгений Ройзман. Он прокомментировал ситуацию, когда врачи отказали в назначении мальчику из Краснодара самого дорогого в мире препарата, деньги на который собрал «Фонд Ройзмана», и рассказал, как созданный Путиным фонд «Круг добра» мешает лечению детей с СМА. Также обсудили, почему Ройзман отказался от выдвижения в партийных списках «Яблока», как Путин должен отреагировать на слова Рамзана Кадырова и как жители Екатеринбурга относятся к репрессиям федерального центра.
А теперь я хочу представить своего сегодняшнего гостя. Это политик, общественный деятель Евгений Ройзман. Добрый день!
Всем привет!
Спасибо огромное, что согласились поговорить со мной на всякие общественные и политические темы. Я начну с информационного повода. Последнюю неделю мы обсуждали не только политику, но и такую совершенно социальную историю. Это история про лекарства, про их доступность. Всех потрясла история с Марком Угрехелидзе. Я напомню для зрителей фабулу этой истории.
Ваш фонд собрал очень большую сумму денег на жизненно необходимое лекарство для этого ребенка, это самое дорогое лекарство в России, «Золгенсма». Фонд-распорядитель, оператор лекарственных средств, который занимается этим в каком-то смысле монопольно, президентский фонд «Круг добра», ссылаясь на мнение врачебного консилиума, отказался закупать лекарство на эти деньги, собранные вашим фондом, и осуществлять помощь этому ребенку.
Давайте вы меня поправите во всех местах, где я могла ошибиться, потому что история страшно сложная, экспертная и запутанная. Скажите, кто здесь прав, кто виноват, по-вашему.
Ситуация на самом деле примитивная. «Круг добра» не должен иметь к этому никакого отношения. Для нас Марк ― это уже шестой ребенок, которому мы собираем деньги, и, пока не был создан «Круг добра», очень легко проводили консилиум, была рекомендация, мы закупали лекарство и детей ставили на ноги. С появлением «Круга добра» они попытались эту историю монополизировать и вдруг стали такой прокладкой между Минздравом и родителями.
На самом деле в этом консилиуме нет ничего страшного. Проводите вы консилиум, никаких проблем. Противопоказаний нет, все к этому сходятся, что противопоказаний нет. Почему вы не рекомендуете? Дайте протокол, и никаких проблем, с этим протоколом можно идти в суд и в суде оспаривать каждый пункт, приглашать независимых экспертов. Что делают они? Они на свой консилиум не приглашают, по видеосвязи, не пускают родителей, отца не пустили, потому что отец не врач, а знаменитого доктора Курмышкина не пустили, потому что он не отец.
Мало того, прошла неделя, за неделю нет протокола. И становится совершенно ясно: они не готовились к этому консилиуму, они думали, что пролезет. Но надо понимать: такой сбор, как был на Марка, когда собирали 121 миллион, в этом сборе участвовали, без преувеличения, десятки тысяч людей со всей страны, и каждый из них следит за этим мальчиком, каждый внес свою долю, люди последнее отдавали. И всех это настолько возмутило, что взорвались все соцсети, и люди реально возмущены, люди готовы хоть на улицу выходить.
Но документов нет, и ситуация такая, как будто ничего не произошло. А без решения консилиума мы не можем закупить. Это не государственные деньги, это деньги самых простых людей. Мы не можем закупить. Еще раз: до появления «Круга добра» не было ни единой подобной ситуации. Марк просто на слуху, кроме Марка, еще шестеро детей находятся в такой же ситуации, точно так же через «Круг добра» не могут пробиться, хотя знать никто не знал, кто такой «Круг добра», и всю жизнь это вопросы решались с медиками легко.
Но вы должны понимать, что медицину в России встроили в вертикаль власти. Врачи на консилиуме будут говорить: «Нельзя, не рекомендуется», ― а потом шепотом говорить родителям: «Бегом, вывозите, закупайте, здесь не спасут. Есть шансы». Но вслух этого не скажет никто, будут на ухо родителям говорить.
Евгений, объясните мне, в чем конкретно мы обвиняем «Круг добра». Я, и вы подтвердили слово, мною названное, монополия на определение, кому помогать, кому нет. То есть как бы если у тебя есть верховная печать и виза, то ты можешь принимать судьбоносные решения. Но вас спросят и спрашивают: «Какой интерес президентскому фонду не помогать ребенку на собранные деньги? В чем смысл?».
Никакого смысла нет, кроме как, я полагаю, одного, и к этому сводится уже ряд достаточно серьезных мнений. Судя по всему, лоббируют какое-то другое лекарство. И «Рисдиплам», и «Спинраза» ― это лекарства невероятно дорогие, и сейчас их закупают на бюджетные деньги. Но один укол «Золгенсмы» делает эти лекарства ненужными. И так ребенок будет пожизненно это получать, сначала это вообще по 32 миллиона в год, потом немножко меньше, образно вот так, где-то такие цифры плюс-минус. И это в конце концов получаются сумасшедшие бюджетные деньги. А если ставить один раз «Золгенсму», то ребенок больше в этом не нуждается, и люди, которые с этого зарабатывали, остаются ни при чем, а таких детей очень много.
Я думаю, что это как-то связано с этим, может быть, не собственно «Круг добра», а кто-то из учредителей, у кого-то есть свой интерес в этой ситуации. У нас нет других мыслей, потому что у нас претензия к «Кругу добра» единственная: если вы проводите консилиум, расскажите, как он проходил, пустите специалистов, сделайте публичным и хотя бы распишите по пунктам, почему вы отказали.
То есть верно ли я понимаю, что, по сути, главное обвинение «Круга добра» в предположении, что это фармацевтическая война и что есть заинтересованная сторона, которая пытается вытеснить революционную «Золгенсму» и оставить менее революционные лекарства для того, чтобы, собственно, продолжать на них зарабатывать?
Это первое, что приходит в голову всем. Но у меня претензия своя. Пока их не было, мы не встречали ни одного препятствия. Мы упирались, собирали деньги, потом связывались с клиниками, получали рекомендацию, связывались с клиниками, подписывали договор с родителями, фондом и клиникой, человеку ставили укол. Двое первых у нас уже встали на ноги, двое первых встали на ноги, остальные в процессе реабилитации. С появлением «Круга добра» вдруг оказалось множество препятствий, никто не объясняет, почему, и просто начали тормозить работу.
Вы знаете, я читала и аргументы противоположной стороны, например, о том, что довольно сложно… С одной стороны, понятна история, что для того, чтобы собрать такую гигантскую сумму денег, как 120 миллионов, нужно начинать сильно заранее. С другой стороны, вам ваши оппоненты скажут, что деньги собираются до момента принятия решения, нужно эти деньги тратить или нет, и врачи оказываются в ситуации привязанных рук.
Нет, это прямая ложь. Это прямая ложь и лукавство. Все предыдущие сборы, в которых мы принимали участие, где нам удалось спасти детей, мы тогда собирали по 160 миллионов, все сборы начинались так: звонят родители, ты связываешься с лечащим врачом, разговариваешь с лечащим врачом, разговариваешь с консультантами, они тебе подтверждают, после чего ты начинаешь сбор. Когда сбор подходит к концу и когда уже ясно, что справишься с этим сбором, ты связываешься с Novartis, связываешься с клиникой, где будут ставить, связываешься с лечащим врачом. Лечащие врачи сами проводили этот консилиум 15–20 минут по видеосвязи. Ты получаешь документ, что назначение есть, связываешься с Novartis, связываешься с клиникой, подписываешь трехсторонний договор, ребенок ложится, и ему ставят. Первые случаи вообще у нас в Америке были, первые случаи, потом уже у нас научились это делать.
Все, пока не было «Круга добра», эти вопросы решались вот так. И вдруг…
Я хочу это слово «и вдруг» расшифровать расследованием, которое я прочитала. Самое подробное на эту тему исследование у сайта «Медузы», признанного нашим Минюстом, естественно, иноагентом, которое разобралось в том, что, по крайней мере, судя по словам источников, они утверждают, что дистрибьюторы, которые оказываются в кругу интересов «Круга добра», оказываются там не совсем прозрачным способом, что обычно конкурсов нет, что обычно каким-то случайным выбором чисел та или иная компания оказывается поставщиком того или иного лекарства.
Более того, там всплывают интересные имена, как всегда в таких случаях бывает, и «Медуза» говорит о том, что к одной из компаний-дистрибьюторов имеет отношение семья Алексея Дюмина, тульского губернатора, которого связывают очень близкие и теплые отношения с президентом России, он был его телохранителем, важным, близким человеком.
Послушайте, мы все простые люди, нас много тысяч людей, кто пытается спасти Марка, Костю Каткова, Вову Сологуба и многих-многих других детей. Значит, по детям: семь человек, у которых собраны деньги и которым не дают добро, и двенадцать детей в процессе сбора, но они прибывают еще. И мы все простые люди, мы заинтересованы в судьбах этих детей, ни один из нас не зарабатывает ни копейки на этом сборе. Наш фонд включился в полную силу, мы не зарабатываем ни одной копейки, нам не остается ни одной копейки с этого сбора. Курмышкин, доктор, работает точно так же бесплатно, и многие другие фонды. Мы заинтересованы только в том, чтобы им поставили укол и в конце концов эти дети встали на ноги, кому мы успеем поставить укол. Все, мне даже не интересно, кто за этим стоит, что им надо.
Как не интересно? Интересно.
Подождите, не путайтесь в ногах, не мешайте работать. Мы не просим ни копейки у государства, дайте нам возможность вытащить этих детей, а дальше разбирайтесь сами. Пусть они там сами разбираются, мне даже в этом копаться неохота. Дайте нам возможность спасать детей.
Что касается Марка Угрехелидзе, ему сначала на федеральном уровне прописали «Спинразу». Он вернулся из Москвы, оказалось, что «Спинразы» нет. Курмышкин там начал судиться с Минздравом, чтобы ему выписали, но в это время была ситуация с «Рисдипламом», бесплатно компания Roche предоставляла на двести человек, и решили пойти так. Но получили этот «Рисдиплам» только через полгода. Вот эти полгода у маленького двухлетнего Марка отмирали мотонейроны и отнимались ноги, полгода паузу они держали. У меня слов нет, мы сейчас пытаемся это все исправить и его спасти, и они снова путаются в ногах.
Я последний вопрос по этой теме. У вас была очень забавная история про то, как вы заставили родителей одного из ваших, не знаю, как сказать, пациентов фонда написать письмо в Америку, значит, американской администрации, Дональду Трампу тогда, да, для того, чтобы российской власти стало стыдно и каким-то образом двинулось… И пришел Владимир Лисин, да? Верно я понимаю?
Да. Я не знал, что делать вообще. Я не понимал, что делать. Она уходит, она пришла ко мне и рыдает, плачет. А у нас идет сбор в это время по Ане Новожиловой, идет сбор, сорок миллионов уже собрали, весь город на ушах. А надо понимать, что эти сборы очень тяжелые, потому что у любого нормального русского человека есть квартира, если все нормально. Они продают квартиру, это четыре миллиона. Продают гараж, еще пятьсот тысяч. Продают машину, еще пятьсот тысяч. Продают садовый домик, занимают деньги и набирают десять миллионов. После этого им остается собрать еще 150.
И вот представьте себе ситуацию. Они набрали уже по Новожиловым сорок миллионов, и ко мне приходит мама Лизы Краюхиной, директор фонда нашего говорит: «Нет шансов, ну нет шансов». А я сижу, с кем-то разговариваю. Она выходит, у нее плечи трясутся, она рыдает. А я не могу, чтобы человек рыдающий от меня вышел. Я говорю: «Стоп, стоп. Остановитесь, сядьте рядом». И посадил ее рядом. Думал, думал, а потом говорю: «Если вы будете меня слушаться, мы соберем, но слушайтесь меня». Она говорит: «Да». Я говорю: «Прямо сейчас вот вам бумага, сидите, пишите письмо Дональду Трампу. Прямо так: „Дорогой Дональд Трамп, у меня ситуация, умирает мой ребенок, а в это время в клинике в Колумбии ставят этот укол. Я вас прошу, это два миллиона, для Америки это никакие не деньги“». Я говорю: «Я сегодня же договорюсь с генконсулом, и это письмо точно будет у Трампа».
Все, она написала письмо, я это письмо скинул всем, вообще во все СМИ, озвучивал на «Эхе», с Олей Журавлевой мы вели эфир, и мне Журавлева говорит: «Знаешь, Лисин слушал передачу, его очень сильно задело. Дам контакты?». Я говорю: «Давай». Все, позвонили от Лисина, говорят: «Такая ситуация, мы закроем». Я говорю: «Слушайте, вы закроете, это очень сильно. Но у нас две девочки, это будет несправедливо». Они взяли час паузы и закрыли по двум детям. То есть я, конечно, Лисину вообще очень благодарен, сильный поступок. И вот так первых двух, так они обе на ногах, обеим девчонкам поставили «Золгенсму», они обе на ногах. Вот такая история.
А вот следующий сбор с Мишей Бахтиным, 161 миллион собирали, слушайте, это-то вообще принимали участие все, по сто, по двести, по триста рублей. С сентября мы вели сбор до Нового года, мы уложились и просто показали, что это возможно. Там с большими деньгами никто не участвовал, чисто народный сбор. Поэтому у меня этот опыт-то есть.
Евгений, если я верно понимаю, ваша фондовая деятельность, вообще такая общественная деятельность ― это ваше главное на сегодня дело, да, вы прямо сегодня не занимаетесь прикладной политикой в прямом смысле этого слова. Последний раз мы говорили о вашем выдвижении, задвижении, когда вы отказались от выдвижения в партийных списках «Яблока».
Я не только в партийных списках «Яблока», я и так отказался, потому что если бы я не отказался, я бы сейчас сидел. Поэтому мне есть чем заняться. И когда меня спрашивают: «В качестве кого вы все это делаете? Ведете приемы, вытаскиваете детей, меняете что-то», ― в качестве самого себя.
А расшифруйте эти слова про «сидел». Если бы вы поучаствовали, не поучаствовали, с этого места очень интересно.
Послушайте, что интересного? Если бы я заявился, меня бы посадили, то есть мне бы никто не дал дойти до выборов. И если бы у меня был шанс зарегистрироваться на выборах, я бы их выиграл, но шансов зарегистрироваться у меня не было.
Вы имеете в виду, что у вас нет шансов в принципе, то есть мы дошли до той точки, где у вас нет шансов даже теоретически заявить о какой-нибудь политической деятельности прикладного типа, вы сядете надолго, вы считаете.
При первой возможности, при первой попытке зайти в официальную политику меня закроют. Причем если бы у меня был шанс зарегистрироваться, если бы я шел уже зарегистрированный, это одна история. А тебе не дадут зарегистрироваться, просто не дадут зарегистрироваться. Тебя закроют за заплывание за буйки, за переход улицы в неположенном месте. У меня нет иллюзий. Вот этому орангутангу в Новосибирске просто проперло, что он орангутанг, потому что если бы он был человеком, он бы сидел уже.
Я хотела уточнить, если можно, верно ли я понимаю, что эта причина не единственная, что у вас были еще и идеологические разночтения с партией «Яблоко»? Или вы так просто описывали, что вам не нравилось, как они выступали против Навального?
Слушайте, это не касается вообще. Даже нет такой партии, обсуждать я ее не буду. Это в принципе касается политической ситуации.
Нет такой партии ― в том смысле, что партия, которая так вела себя на выборах и так выступала против команды Навального, дискредитировала себя как партия, верно? Я за вас договорю.
Слушайте, это единственный в моей жизни случай, когда я видел своими глазами и слышал своими ушами, когда партия отчаянно призывала за себя не голосовать. То есть я такого в природе не встречал. Поэтому нет такой партии, все, давайте забудем и о чем-нибудь другом поговорим.
Извините, мне просто как-то интересно, вы человек опытный, в политике давно, в Думе были, рядом с этими людьми. А чем вызвана, собственно, такая позиция и такая темпераментность в риторике? Это личное отношение основателя партии к Алексею Навальному, это действительно подозрения в коррупции, которые вам кажутся реальными?
Нет, во-первых, это ревность, это очень сильная ревность. Это как я вижу. Кроме этого, думаю, есть определенные договоренности, я думаю, и, конечно же, кроме всего прочего, когда вдруг увидели, что «Яблоко» через «Умное голосование» может вообще в Думу пройти, я думаю, что были разговоры, я думаю, что были объяснения, сказали, что ни в коем случае, поэтому они в отношении себя «Умное голосование» поспешили обнулить. То есть коммунисты как-то продержались, они не призывали не голосовать за себя, а «Яблоко» поспешило призвать за себя не голосовать. Поэтому коммунисты прошли, много набрали, несмотря ни на что, а «Яблоко» там, где им положено быть, плюс-минус статистическая погрешность. Но мне неохота об этом говорить, серьезно.
Давайте я поговорю о стороннике Алексея Навального Илье Яшине и его петиции за отставку Рамзана Кадырова. Вы только что сказали о том, что вы оценили политические риски со своим выдвижением в депутаты, да, и понимали, что вы в этой ситуации сядете. Поступок Ильи Яшина беспрецедентный и бесстрашный, по-моему, это очень смелая вещь, но как вы его оцениваете политически и что вы думаете о безопасности этого политика теперь?
Слушайте, первое: Яшин вообще в принципе не трус. Я на него в свое время обратил внимание не по его активности, потому что видел много молодых активных, я на него обратил внимание именно потому, что он не трус. Ведет он себя очень достойно. Единственное, что то, что сказал Яшин, обязан был сказать президент России. Просто это обязан был сказать президент России, а не политик Илья Яшин. Но тем не менее Яшин на себя это взял, сделал он это очень достойно, сдержанно, внятно, и, конечно, наши симпатии на его стороне.
Как вам кажется, что происходило на встрече Путина и Кадырова за закрытыми дверьми? Если вы следили за этой ситуацией наверняка, как и вся страна.
Послушайте, Кадыров ― это человек Путина. Без всяких совершенно, это человек Путина, и понятно, что у них свои какие-то отношения. Но я думаю, что сам прилет в Москву, этот быстрый прилет в Москву, судя по всему, из-за очень серьезного резонанса, потому что история некрасивая, история получила очень широкую огласку, резонанс очень сильный. И я думаю, что, конечно, в первую очередь это связано именно с этим. То есть так, встретились сверить часы, посмотреть, где границы дозволенного. Мы не знаем, что говорил Путин, скорее всего, он ему сказал: «Рамзан, давай потише, как-то поаккуратнее, чтобы шума такого не было». Я думаю, но я не знаю и никто не знает.
Говорят, что Путина как-то должна была впечатлить история с большим митингом в центре города, с народным сходом, который организовал Рамзан Кадыров, это такой сигнал к тому, чтобы встреча между главой республики и президентом состоялась.
Там есть еще один нюанс, который надо понимать. Любая личная инициатива и любая активность любого из глав регионов всегда вызывает пристальное внимание, и здесь, я думаю, ровно тот же самый случай.
Я хочу переместиться в Екатеринбург. Скажите, пожалуйста, как вы оцениваете настроение людей в Екатеринбурге? Насколько оно идентично настроению, о котором мы слышим среди близких нам людей в Москве? Настолько ли важно для жителей Екатеринбурга то, что называется репрессиями федерального центра в последнее время? Ситуация с иноагентами, ситуация с зачисткой штабов Навального* и прочим.
Слушайте, нас это касается ровно так же, как и всех, но очень много людей, я посмотрел последние опросы, очень много людей заняты просто собственным выживанием. Я думаю, что эта апатия, то, что выглядит как апатия, связано именно с этим, потому что когда вдруг выясняется, что 68% населения, нет, по-моему, 53% населения имеет сбережения около ста тысяч рублей, это 13 тысяч евро, представьте себе, что это такое. 1,5% людей… А, я неправильно сказал, сто тысяч рублей ― это чуть больше чем тысяча евро. А 1,5% людей имеют запас миллион и больше, миллион ― это 13 тысяч евро. 1,5% в 140-миллионной стране имеют запас в один миллион рублей, представьте себе, это 13 тысяч евро. Любая европейская страна, любые жители любой европейской страны значительно богаче. Поэтому люди заняты просто выживанием.
И я хочу сказать одну очень простую вещь: не бывает такого, что страна богатая, а люди бедные. Ну не бывает такого. Скажем так, не бывает такого, что люди бедные, а страна богатая. Так не бывает в природе. Страна откровенно бедная, и в то время, когда страна бедная, когда многим просто нечего есть, гонять вот так железки из одного конца страны в другой, тратить деньги на вооружение, на размахивание ядерной елдой ― это антинародное такое поведение совершенно.
По вашим ощущениям, люди глубоко не приветствуют ситуацию, поведение власти в отношении Украины.
Мы не знаем. Те, кто смотрит телевизор, на одной волне. Уличные опросы говорят о том, что многие люди даже не понимают, что происходит, они хотят всех победить, но они не понимают, что для того, чтобы всех победить, их детей кинут в эту мясорубку. Там тоже так никто не ждет, там готовы сопротивляться, и когда пойдут гробы… С Афганистаном же было то же самое, с какой легкостью ввели в Афганистан, один человек голосовал против во всем Политбюро. Ввели в Афганистан, махали руками, такой патриотизм был, а когда гробы пошли, 15 тысяч человек погибло в Афганистане, кто сейчас может матерям объяснить, за что погибли 15 тысяч парней? Вообще ни за что.
Мало того, сейчас скажу очень серьезную вещь. Вот это вторжение в Афганистан привело к введению санкций, очень серьезных санкций, уронили нефть, уронили сознательно, бойкотировали Олимпиаду, никто не поехал, мы бойкотировали следующую. Нарушили отношения со всеми. И вот это вторжение в Афганистан привело, это было самое серьезное звено в цепи тех событий, которые привели к развалу Советского Союза. И здесь сейчас ситуация подобная. Если вдруг мы решимся на подобное, мало того, что мы поссоримся навсегда по-настоящему со своими соседями и братьями, это приведет тоже к развалу.
И вот это письмо Ивашова от Общероссийского союза офицеров об этом говорит. Я впервые увидел, что настолько высокопоставленные военные отставники ситуацию… Там всего один пункт, который надо в этом письме понять: когда тебе бывшие военные, «ястребы» говорят вслух: «Нет внешней угрозы, вы ее придумываете, чтобы оставаться у власти. Никакой внешней угрозы нет, а есть внутренняя угроза, к которой привела именно деградация власти». Я впервые такое вижу.
* Деятельность штабов Навального признана экстремистской и запрещена на территории России
Минюст внес «Медуза» в реестр СМИ-«иноагентов»
Фото: Вячеслав Прокофьев/ТАСС