Важнейшее событие последних двух недель — трагедия в шахте «Листвяжная», которая унесла жизни 51 человека. Расследование случившегося вышло на самый высокий властный уровень, но ни в одном официальном выступлении не слышно ни слова о настоящей, системной причине аварии. Эта причина — депрессивная экономическая ситуация в Кузбассе. Об этом молчат чиновники, но говорят люди, которые знают, что такое — не иметь выбора.
Только представьте, что было бы, если бы угольным компаниям пришлось бы буквально биться за работников с предприятиями других отраслей? Кругом современные производства, процветает сфера услуг, можно выбрать профессию по душе, а то и вовсе открыть собственное дело. Что бы тогда делали владельцы угольного бизнеса, чтобы привлечь кадры? Пришлось бы серьезно повышать зарплаты, обеспечивать хороший соцпакет, дорогостоящие страховки, вложиться в безопасность — не для галочки от проверяющего, а по-настоящему. Возможно, быстро бы выяснилось, что при таких условиях добывать уголь столь опасным способом вообще нерентабельно, и шахту надо закрывать. Но сейчас все это звучит утопически. 7 из 10 крупнейших компаний-налогоплательщиков Кузбасса — конечно же угольные. Они же очевидно и ключевые работодатели. Каждый четвертый работающий мужчина в Кемеровской области занят в добыче угля.
Не то чтобы у них был большой выбор. По данным Кемеровостата, зарплаты в отрасли самые высокие в регионе, в полтора раза выше средней. 60 с лишним тысяч против 43-х. Сопоставимые зарплаты, если ориентироваться на официальную статистику, в Кузбассе можно получить в финансах или госуправлении, но, как вы понимаете, вакансий там в разы меньше.
Сама структура экономики региона практически не оставляет людям выбора и заставляет рисковать своей жизнью, а компаниям дает возможность пренебрегать безопасностью. До тех пор, пока Кузбасс зависим от угля, принципиально, к сожалению, ничего не изменится. Трагедия могла бы стать пусть страшным, но действенным катализатором изменений, но за прошедшие две с лишним недели ни в одной официальной речи не было слышно ничего про диверсификацию экономики, создание новых рабочих мест с достойными условиями труда, программы переобучения и так далее и так далее.
Впрочем, справедливости ради, надо сказать, что план снижения зависимости Кузбасса от угля все-таки есть. Он был утвержден в июле этого года: в ближайшие пять лет в Кузбассе должны будут запуститься без малого 8 десятков инвестиционных проектов в которые частный бизнес якобы вложит почти полтриллиона рублей, баснословная сумма. Правда, значительная часть этих проектов в так называемых традиционных отраслях, все в той же добыче, в металлургии, сельском хозяйстве, а не в IT или сфере услуг, как можно было бы ожидать в 21-м веке. Но главная проблема — собственно инвестиции, которые пока существуют только на бумаге.
Чтобы частные деньги приходили в реальность, чтобы создавались новые места работы, помимо, простите за выражение, инвестиционного климата, нужны кадры, а население в трудоспособном возрасте годами сокращается, как и население региона в целом. Нужны крупные современные города, куда обычно и идет бизнес, и инфраструктура.
Но регион в долгах, с инфраструктурой вроде и взялся помочь федеральный центр, но больше всех выиграют, судя по всему, дорожностроительные компании — 20 с лишним из обещанных региону 50 млрд рублей на инфраструктуру должны пойти на один единственный участок автомобильной дороги в объезд Кемерово длиной менее 50 километров. В то время как менее половины дорожной сети региона соответствует минимальным требованиям к качеству и безопасности.
В экономике есть, на первый взгляд, циничное понятие — стоимость среднестатистической жизни. Морализаторы в этом месте обычно говорят, что человеческая жизнь бесценна и не может быть выражена в денежных знаках. Это опасное заблуждение. Как писал знаменитый экономист Сергей Гуриев: «те, кто говорит, что человеческая жизнь бесценна, хотят на самом деле сказать, что она бесплатна, — чтобы не платить за жизни, потерянные по их вине».
В развитых странах для оценки стоимости человеческой жизни делаются сложные расчеты на основании огромного количества данных. В основе таких расчетов в сущности простые вопросы: например, насколько выше зарплаты на опасных производствах? То есть свободно и сознательно выбирая работу, где есть риск погибнуть, но зато с более высокой оплатой условный гражданин США фактически дает оценку своей жизни. И в США она, кстати, довольно высока — примерно 9 млн долларов. Но самое важное здесь — даже не сумма, а сам факт свободного выбора. В России люди, вынужденные работать на опасных производствах, реального выбора зачастую не имеют. Поэтому у нас и нет объективных оценок стоимости жизни, а есть государственные компенсации в 1 млн рублей.
Оценка человеческой жизни — это, конечно, не только и не столько про государственные компенсации или про технику безопасности на опасных производствах. Государство, которое высоко ценит жизни своих граждан, делает максимум, чтобы их сохранить: ну например, больше тратит на здравоохранение или инвестирует в более безопасные автодороги. Или предпринимает реальные шаги для развития экономики, чтобы людям не приходилось выбирать между риском для жизни и заработком на пропитание.
Экономический рост нужен не для того, чтобы догнать и перегнать, а чтобы повышалось качество жизни людей. Если не заниматься развитием, никакие штрафы и проверки не помогут.