По данным Ассоциации европейского бизнеса о рынке автомобилей, в России по сравнению с октябрем прошлого года продажа автомобилей упала на 18%. Это связано не только с уменьшением спроса, но и с дефицитом автомобилей на рынке, вызванном сокращением производства и нехваткой полупроводников. Директор центра исследований экономической политики МГУ Олег Буклемишев в новом выпуске программы «Деньги. Прямая линия» рассказал, как сокращение предложения сказывается на инфляции, как долго в России она будет оставаться вдвое выше официальной цели и каким образом на рост цен повлияли выплаты во время пандемии. Также обсудили, правда ли, что Россия применяет советскую политику контроля цен и почему это негативно сказывается на экономике.
Хочу вернуться к инфляции и той ситуации, о которой я уже упомянула, что мы оказываемся, в общем, реально в некотором дефиците, чего давно не было, что есть вещи, которые невозможно купить просто физически, да, начиная, не знаю, с каких-то излишеств. Уже сейчас есть сообщения, что россияне не смогут купить новый айфон на Новый год, потому что их нет. То же самое касается автомобилей. Тут я увидела свежие данные Ассоциации европейского бизнеса о рынке автомобилей, на 18% по сравнению с октябрем прошлого года у нас упала продажа автомобилей. Отчасти это, видимо, да, падение спроса, но отчасти это просто невозможность купить то, что ты хочешь.
Как вы думаете, насколько это сказывается у нас на инфляции? И вообще в целом насколько с нами надолго та высокая инфляция, которая вдвое выше нашей официальной цели, как долго это может продолжаться?
Вы задаете очень сложный вопрос. На эту тему уже написаны тонны научной литературы. Есть такая позиция, что демографический перелом происходит во всем мире и тот период, когда… Приход Китая в мировую экономику, приход всей Восточной Европы, которая, по сути, стала частью мировой фабрики и добавила миллионы пар рабочих рук на всемирную фабрику, всемирный рынок труда.
На сегодняшний день происходит ровно обратный процесс. На сегодняшний день люди начинают стареть, этой прибавки уже больше не будет, особенно быстро стареет Китай, который, как известно, проводил долгие годы ту политику, которую мы знаем под названием «политика одного ребенка». И все это приводит к тому, что рабочих рук становится меньше, а производство примерно то же самое. И рабочие начинают чувствовать себя по отношению к капиталу если не более сильными, то, по крайней мере, они уже требуют более высоких заработков, и это видно на примере, например, российской стройки, да, когда там по официальным только данным на 60%, даже больше, поднялись заработки в строительном секторе и так далее. И вот это один из факторов, который разгоняет всемирную инфляцию, возможно, даже больше, чем факторы, связанные с простоями портов, всякими неувязками в международных цепочках создания стоимости.
То есть увеличиваются издержки на труд.
Увеличиваются и, судя по всему, будут дальше увеличиваться издержки на труд, что создает такую систему, уже навес будущего роста цен вполне может быть, потому что если вы посмотрите на американскую денежно-кредитную политику, она вся построена на этой игре между инфляцией и безработицей.
Да, потому что у них двойная цель, это у нас цель у Центробанка только инфляция.
Но это же действительно дилемма, да, что если у вас есть свободные руки на рынке, то вам есть с кем разговаривать по поводу будущего найма на работу без сильного повышения зарплат. А тут оказывается, что во всемирном масштабе рабочих рук становится меньше. И пока мы не вошли ни в роботизацию, ни в искусственный интеллект, это, судя по всему, грозит быть проблемой, эта проблема может стать все более острой.
Возвращаюсь к центральным банкам. У меня такое ощущение, что центральные банки к этому не были готовы. И то, что они сегодня все провозглашают, что это временная проблема, что она сейчас вот-вот рассосется, что мы вернемся к своей излюбленной политике таргетирования нулевой инфляции, когда она и так сама нулевая, мы никак инфляцию поднять не можем даже до 2%, они продолжают в это верить. А мне кажется, что этот момент уже прошел.
Это мы с вами при этом говорим про сторону предложения. А если говорить про спрос? Я правильно понимаю, что сейчас спрос таков отчасти, это мы больше здесь про развитые страны, хотя, может быть, отчасти это и нас касается, что люди, отчасти вынужденно накопив что-то, потому что они не тратили, опасались, у них такая покупательная способность, что производитель, видя свои растущие издержки, может себе позволить это перенести в конечную цену?
Во-первых, это действительно так. Были действительно выданы значительные деньги в развитых в первую очередь странах людям, люди лишь часть этих денег сберегли, а остальную часть они понесли на рынок. Неслучайно в Соединенных Штатах ценовая вспышка началась с цен на подержанные автомобили, то есть те люди, которые раньше себе не могли позволить, пошли и купили этот самый желаемый дорогой потребительский товар для людей, которые находятся ниже среднего класса. Эти люди наконец позволили себе пусть старенький, пусть подержанный, но автомобиль.
Это произошло в массовом порядке, наверно, со многими категориями потребителей развитых стран, что, естественно, могло и запустить эту самую цепочку, потому что деньги, которые входили в экономику путем количественного смягчения, раздавались финансовым структурам, они гуляли по финансовому сектору и не находили очень часто… До товарной ценности они иногда дотекали, а до низового потребительского звена они практически не доходили, а сейчас дошли, и вот это низовое потребительское звено передало импульс тем дефицитам, которые у населения были. Слава богу, это другие дефициты. Вы говорите, что как в советское время. В советское время не хватало…
Нет, я не говорила, кстати, про советское время умышленно, я просто говорила, что мы в ситуации дефицита.
В советское время не хватало огурцов и колбасы, а тут не хватает айфонов. Я думаю, проживут без новых айфонов те, кто их хочет получить.
А в целом, не говоря только про айфоны, если мы эту картинку, которую мы только что описывали о развитых экономиках, посмотрим на нашу экономику, в этом смысле у нас спрос… Вряд ли можно сказать, что он повысился, учитывая статистику реальных доходов, да, что они подросли, в общем, благодаря разовым выплатам, при этом не так уж сильно. Как у нас изменился спрос за вот эти два года пандемии? И предложение, соответственно.
Предложение ― понятно, что предложение… Опять же у нас отсекли достаточно большой сектор спроса, который шел на зарубежный туризм. Страна в год порядка 25 миллиардов долларов тратила на зарубежные поездки. Все, эти деньги остались внутри, вот вам дополнительный спрос, который возник из-за того, что предложения не было, не появилось предложение на рынке по объективным показателям. Такого большого явления, наверно, больше не было с этой точки зрения.
Что касается доходов, известно, что у нас в последние годы доходы населения стагнировали, большая часть доходов у нас все-таки приходится на верхушку, которой тратить ничего не надо, которая как раз и расходовала на все эти роскошества типа зарубежного туризма и так далее. Но для внутренней экономики это, как правило, не приносило никакого… Внутренняя экономика, возможно, получила от этого перераспределения спроса на внутренний туризм, на какие-то другие развлечения, которые, кстати, опять же периодически сейчас отсекаются благодаря вновь и вновь возникающим локдауном, в секторе услуг опять возникает ступор и предложение не может быть предложено, спрос, соответственно, не может быть удовлетворен, опять куда-то перераспределяется, что опять же ведет к росту цен где-то там в другом месте, а не там, где этот спрос мог бы быть нормально удовлетворен.
То есть, возвращаясь к вопросу про нашу высокую инфляцию, судя по всему, она все-таки с нами надолго? Эти 8%.
Не хочется пророчить, да, но, понимаете, повышением процентной ставки мы можем с ней какое-то время побороться. Скорее всего, эффекты будут, но эти эффекты не будут такими уж большими, как это представляется, поскольку с помощью нашей маленькой процентной ставочки, малой и открытой экономики мы боремся с мировыми процессами и с процессами, которые протекают внутри страны, протекают совершенно не так, как прогнозировалось раньше.
А сейчас иногда, отчасти в связи с мировой экономикой, но я бы и про нашу здесь поговорила, звучит слово «стагфляция». Имею в виду, что если у нас будет и дальше наш вялый рост, не дай бог, спад и высокая инфляция, насколько это будет, скажем так, вредоносным, разрушительным для экономики? Может ли это у нас привести при всей специфике нашего рынка труда, который обычно отвечает на кризисные безработицы совершенно другими механизмами, к каким-то вот таким ощутимым ухудшениям?
Стагнация-то у нас и так есть, непонятно, как из нее выбираться, то есть «стаг-» у нас присутствует. Если к этому прибавится еще высокая инфляция, которую мы никак не можем победить, да, у нас будет стагфляция. Хотя в мировом масштабе я в это не верю, потому что стагфляция семидесятых годов прошлого века, то есть пятидесятилетней давности, была совершенно иным процессом, который основывался на профсоюзах, на периодических индексациях заработных плат и так далее. То есть часть инфляции порождалась вот этим негибким механизмом рынка труда, а не какими-то такими монетарными вещами.
В глобальном масштабе стагфляции, скорее всего, не будет, вернее, пока мировая экономика не устаканится. Сейчас же в чем положительный смысл инфляции? Она дает возможность перераспределить, да, потребители ориентируются на другие товары, фирмы ориентируются, начинают предложение свое корректировать. Оно позволяет скорректировать относительные цены гораздо лучше, чем когда инфляция низкая.
И вот сейчас, когда мир действительно наблюдает, а как дальше жить, как эта будущая цифра, как эти будущие пандемические угрозы и энергопереход тот же самый, как это все скажется, это момент структурной перестройки, а в структурную перестройку не может быть такого ровного ценового плато, обязательно что-то такое будет так или иначе вспыхивать. И это нормально.
А в России высокая инфляция помогала этому перераспределению, установлению более понятных относительных цен?
Ровно наоборот, хотелось бы сказать, потому что я хочу обратить внимание вот на что. В 2020 году, в конце, была принята такая незаметная поправочка в закон о торговой деятельности, которая позволила вводить эти механизмы корректировки цен. И тем самым мы вошли опять в совершенно советскую политику контроля цен. А что это означает? Это означает, что когда вы начинаете ограничивать цены, вы не повышаете предложение на рынке, предложение у вас никак не увеличивается, поскольку ценовой сигнал о том, что нужно потребителю больше, не доходит до производителя.
Это означает, что вы, наверно, делаете на какое-то короткое время инфляционную ситуацию более приемлемой оптически, но, по сути, у вас в экономике ничего не меняется, поскольку предложение не сможет реагировать на спрос. И вот эта поправочка, с моей точки зрения, самая плохая мера, которая была предпринята в экономической политике последних лет.
Причем не просто поправочка, она же фактически была применена, пусть ненадолого, мы все помним, подсолнечное масло и сахар.
Она применялась раньше неформально, эти все нефтяные, про бензин разговоры, потом договоренности с торговыми сетями, все это так тихонечко шло. Но сейчас это абсолютно практика, которую можно одним рычагом без всяких предварительных условий включить.
Да, и в законе прописано, и уже есть опыт. То есть это такой долгосрочный плохой сигнал производителю.
Очень плохой сигнал, хуже этого сложно что-нибудь придумать именно в экономической политике.
То есть у нас в этом смысле высокая инфляция и раньше не помогала этому механизму принятия более здоровых решений.
Опять же, если говорить о природе инфляции, цены ― это сигналы, это не только умноженное на что-то, они дают нам расход из нашего кармана, это еще и сигнал. Это сигнал для потребителя, растущая цена, что нужно уменьшить потребление, и для производителя сигнал: вот оно, вот здесь я получу большую рентабельность, если я предложу рынку что-то больше или что-то новое в этой самой сфере.
И это гораздо важнее, мне кажется, чем то, что у нас рассчитывается в кармане в таких масштабах экономики в целом, хотя, конечно, люди страдают.
То есть, получается, у нас цены эту как раз самую важную свою информативную функцию не выполняют.
Мы все-таки еще живем в рыночной экономике, но как только вы начинаете своим ломом лезть в ценовой механизм, у вас все цены плывут, относительные цены плывут, самое главное, потом объемы, инвестиции ― все это искажается. В этой искаженной экономике, она у нас была менее искаженная, сейчас стала более искаженная, поскольку у нас не только монополии и не только контроль, но и такое прямое ценовое вмешательство государства.
Фото: Артем Геодакян/ТАСС