21 октября президент Владимир Путин выступил на ежегодном заседании Международного дискуссионного клуба «Валдай». По традиции в своей речи он поделился своими взглядами по широкому кругу тем. Михаил Фишман разбирал главные заявления главы государства в рамках клуба.
Владимир Путин изложил свою идеологическую платформу перед «Валдайским клубом». Он разнес в пух и прах политическую корректность, рассказал, как западные школы отказываются преподавать Шекспира, как Голливуд выпускает памятки, кого можно снимать в кино, а кого нельзя, и отдел пропаганды ЦК КПСС не смог бы лучше, как культура отмены — cancel culture — превратилась в расизм наоборот. Ну и не обошлось без одной из любимых тем Путина про родителя номер один и родителя номер два, которую он обогатил новыми иллюстрациями и примерами: грудное молоко теперь называют человеческим — такая дискуссия существует, это правда, — детей с малолетства едва ли не принуждают сменить пол, это на правду не похоже совсем.
В общем вот он, как сказал Путин, здоровый, разумный консерватизм, который он, Путин, будет продвигать в России, как он добавил, консерватизм оптимистов, потому что он верит, что все будет хорошо, хотя в это не очень верится. В любом случае, теперь у нас есть целых два консервативных манифеста — один Константина Богомолова, про квир-социализм и новый этический рейх, а второй от Владимира Путина про новых большевиков, и можно выбирать, кому какой больше нравится.
На самом деле, рассуждения Путина о новой этике и об устрашающей экспансии мультигендерного мира не представляют из себя большой ценности — это даже не столько идеологическое, сколько политтехнологическое оформление режима личной власти, построенного им в России и борьбы с Западом, на которой эта его личная власть и держится. Но один тезис, как мне кажется, Путин сформулировал искренне, от души. В его картине мира 1917 год и 1991 (горбачевская перестройка) это явления одного порядка — две революции, которые дважды привели распаду великой страны Россия. Отсюда вывод: любая революция — это зло.
«Революция — путь не выхода из кризиса, а путь на усугубление этого кризиса. Ни одна революция не стоила того урона, который она нанесла человеческому потенциалу», — сказал Путин, выступая на заседании международного клуба «Валдай».
Это сильное, хотя и спорное утверждение. Можно спорить с буквальным сравнением 1917 года с концом 1980-х, потому что октябрь 1917-го это победа насилия и террора, хотя правда и то, что никогда Россия не была такой свободной страной, как три года с 1990-го 1993-й и восемь месяцев с февраля по октябрь 1917-го. Но Путин хорошо понимает, что говорит: его не устраивает большевистская, революционная, ленинская Россия с ее мечтами о победе коммунизма и идеями равенства, и он не без оснований видит себя приверженцем России застывшей, сталинской, единовластной, имперской, которую и разнесло мирной революцией Горбачева. Это и есть настоящий здоровый консерватизм Владимира Путина.
Борьбу с геями в Кремле придумали в 2013 году, а против революций Путин выступал всегда, и был сильно недоволен даже когда в 2003 году под народным гневом пал первый постсоветский лидер Эдуард Шеварнадзе, хотя у них были тяжелые отношения. Это принципиальный момент: вопросы власти должны решаться в тиши кабинетов, а не на улице, это и называется — все должно быть по закону. И когда Путин отвечал нобелевскому лауреату Дмитрию Муратову, он хоть его и поздравил, но язвительно указал, что он теперь в хорошей компании Горбачева и Обамы, в его картине мира оба — лидеры мировых цветных революций, и обоих очень хочет отобрать их нобелевские премии спикер Думы Вячеслав НетПутинаНетРоссии Володин. Но Муратов говорил о другом, о том, о чем и должен говорить российский журналист, получивший нобелевскую премию мира — о том, как Кремль давит журналистский цех с помощью закона об «иноагентах». И это были ключевые слова, прозвучавшие на Валдайском форуме.
«Этот закон бессуден, там не предусмотрен суд. Тебя назначают иностранным агентом, и нет состязания сторон, предоставления доказательств и приговора. Есть клеймо. Напомню нашу любимую с детства книгу: это такое же клеймо, как у Миледи в „Трех мушкетерах“. Но ведь когда Миледи отрубали голову, лилльский палач на рассвете, все-таки ей прочитал приговор. А здесь нет приговора. Больше того, из этого закона нельзя выйти. У нас нет даже предупреждения о том, что с завтрашнего дня ты становишься иностранным агентом. Для многих, безусловно, это — врагом Родины. Я помню по своей службе [в армии], что все-таки в уставе караульной службы сначала часовой делает предупредительный выстрел вверх, а без предупредительного выстрела стреляет только, извините, конвой в лагере», — высказался Муратов на заседании международного дискуссионного «Валдайского клуба».
А лагерный конвой, как известно, как и стоит на страже государства от революций. Выступление Муратова было срежиссировано таким образом, что сразу же своим иноагентским опытом в Америке поделилась глава RT Маргарита Симоньян. Она и сказала, что ее вызывают в Америку на допрос и ей там, как сформулировал для Муратова уже сам Путин, «пятерочка ломится». Тут конечно сам собой возникает вопрос, как же так выходят, что «иноагентами» становятся исключительно российские граждане — что в Америке, что в России. А Муратов перед этим вспомнил о появлении закона об «иноагентах» — о том, что Кремль всегда ссылается на такой же якобы закон в Америке: почему надо все у Штатов копировать, мы же не каждый у них закон списываем. И Путин ответил:
«Надо ли нам все у американцев копировать? Все не надо. Но у нас многие в России люди либеральных взглядов тем не менее призывают копировать почти все?» — сказал глава государства.
Окей, много что имело бы смысл скопировать и в Америке, и в Европе: от независимости суда до сменяемости власти — список на самом деле длинный, но я не понимаю логику Путина в любом случае. Если либералы предлагают копировать у Америки почти все, то надо взять хоть что-то? А то будет неловко перед российским либерализмом? Как стремление либералов перенять политические практики с Запада объясняет в данном случае смысл действий российской власти: у нас свой отдельный путь, но их самые отвратительные законы будем все-таки экспортировать. Так получается?
Ну и главное: смысл ответа Путина Муратову очень простой и искренний. Он говорит: этот пополняемый каждую пятницу список Минюста — это сущая ерунда на фоне того, как можно преследовать журналистов на самом деле, он, Путин, — добрый, а вы сидите тихонечко и не жалуйтесь, то ли еще бывает.
«Поэтому, когда вы сказали, что нет приговора, — так его и нет, действительно. С Миледи был приговор — ей голову отрубили. А здесь никто ничего не рубит. Как работали дальше, так и работайте», — добавил президент.
В общем, все только начинается, но пока Владимир Путин предлагает относиться к нему и к его работе с независимой российской прессой в логике, а мог бы и полоснуть. Тем более что примеры перед глазами.
Фото на превью: Дмитрий Феоктистов / ТАСС