Против лома нет приема — коммунисты проиграли битву за отмену результатов электронного голосования в Москве. Суд предсказуемо отклонил иски трех депутатов-коммунистов, которые обратились с исками — Андрея Гребенника, Игоря Суханова и Валерия Рашкина. Зюганов выступал с трибуны, говорил в том числе про ДЭГ и на встрече с Путиным, но тот его отбрил: жалуются на результаты те, кому они не нравятся, вот и все. По оценке аналитиков — и самого Зюганова — компартия в реальности получила гораздо больше голосов, чем было объявлено, вплоть до 30% (сравнимые с результатом «Единой России»), если бы подсчет был честным. И в любом случае это неотменяемый факт: из полуоппозиции КПРФ по итогам выборов стала главной протестной силой — это решение даже не КПРФ, а ее избирателей. Главный вопрос сегодня: как коммунисты смогут сочетать реальный протест со статусом системной партии — ведь это значит сидеть на двух стульях, придется выбрать одно из двух. В прессе уже есть утечки о том, что руководство КПРФ якобы велело московскому горкому снизить градус протеста. Так что: КПРФ выбирает системность? Обсудили это с лидером московских коммунистов, депутатом Думы Валерием Рашкиным.
Валерий Федорович, здравствуйте!
Добрый вечер, Михаил!
Насколько для вас было неожиданным решение суда не принять ваш иск?
Михаил, для меня неожиданностью не было, потому что в этих судах я уже давно, так сказать, участвую и прекрасно понимаю, что по политическим вопросам, по вопросам выборов практически в ста процентах суды встают гарантированно на сторону власти, сторону президента, сторону «Единой России», потому что у нас нет нормального судопроизводства. У нас телефонное право развито на триста процентов, не на двести, не на сто, на триста процентов. То, что касается кресла президента, кресла «Единой России», кресла правительства или губернатора от «Единой России», ― это святое для суда, и ждать от них правосудия было, по крайней мере, несвойственно мне. Я прекрасно понимаю, что в Российской Федерации, скорее всего, мы правосудия по выборам не добьемся.
А что, вы пойдете дальше, вы пойдете в Страсбургский суд?
Михаил, однозначно!
О, интересно.
Мы пойдем в Страсбург, мы пойдем в международный суд, потому что Россия ратифицировала договор…
Я не помню, коммунисты когда-нибудь… Я прошу прощения, коммунисты когда-нибудь жаловались на итоги выборов в Страсбургский суд по правам человека, вот интересно?
Конечно, конечно.
Бывало такое, окей?
Мы обжаловали результаты голосования третьей и четвертой Думы. Да, там время, там эти рассмотрения приходят через пять, через шесть лет, и оно потом объявляет свои результаты. У нас Скуратов, вы знаете эту личность, бывший прокурор, генеральный прокурор Российской Федерации.
Кто не знает Скуратова!
Ну да, Михаил. Тоже подавал иски, он выиграл, в Страсбургском суде выиграл дело по выборам, когда его незаконно не зарегистрировали, и он отсудил, получил компенсацию. Да, он получил ее через шесть лет, когда уже Дума завершила работу, куда он стремился, так сказать, баллотироваться, но все же, все же есть прецеденты.
Я лично выигрывал в Страсбурге через девять лет дело, связанное со спором с господином Володиным, когда меня осудили на один миллион. Деньги эти, так сказать, я выплатил, но через девять лет я их выиграл.
И вернули из российского бюджета, если я правило понимаю.
Таково законодательство. Я не просил из бюджета, я требовал компенсации от того, кто нажал на суд, и суд вынес неправосудное решение, незаконное решение. Выиграли. И мы настроены на то, чтобы и эти дела, а они, сегодня мы видим, белыми нитками шито решение Пресненского суда о том, что дистанционное электронное голосование, по мнению суда, все было окей.
То есть бумажку, которую выплюнул компьютер, к бумажке, суд говорит, претензий нет, кусайте ее, смотрите на цвет, на запах, к бумажке нет претензий. А весь процесс, который сопровождался, электронное голосование, вся фальсификация, которая была, начиная от регистрации избирателя, результатов голосования, результатов подсчета, отстранения избирательной комиссии от процесса подсчета как такового, отсутствие тайны голосования ― суд Пресненский говорит: «Это не наше дело, это, пожалуйста, туда, в Конституционный суд, в Верховный суд, к законодательству претензии, пожалуйста. Это не мое дело».
Все ходатайства он отклонил, оставил только одно: бумажка есть? Бумажка есть. К бумажке претензии есть? Нет претензий. Значит, все нормально, все честно, и поэтому, значит, минимум десять мандатов у Компартии Российской Федерации, которые эта партия жуликов и воров украла, все законно. Вот, давайте, доказывайте это там, где… Но не в Пресненском суде.
Это я уже понял. Значит, и ваши планы дальше: Страсбургский суд ― это раз. И все?
Далее… Нет, мы считаем, что надо работать на всех площадках. И на площадке Государственной Думы, мы уже подготовили, я в том числе его автор, законопроект о том, чтобы убрать электронное голосование как класс из выборного законодательства.
Владимир Путин уже сказал, что надо распространять, расширять практику, хорошее дело.
Нельзя опускать руки, надо вносить, надо создавать общественное мнение. У нас все фракции всех субъектов Российской Федерации внесут такие законодательные инициативы. И я знаю, что такие законодательные инициативы внесут и другие партии, и другие движения, в частности, «Яблоко» в том числе, они вошли в Комитет за борьбу против дистанционного электронного голосования, и мы объединились, не только парламентские партии, а объединились и непарламентские партии.
Вы объединились с «Яблоком»?
Объединились в этом вопросе, у нас есть понимание.
Повеяло девяностыми! Коммунисты объединяются с «Яблоком», я помню это по 1996 году.
Выборов в Российской Федерации, Михаил, не будет. Выборов не будет, если будет дистанционное электронное голосование. Мы продолжаем выполнять наказы избирателя и выходить на улицу. Когда нам говорят: «Вы что, опустили руки, больше на улицу не будете выходить?», ― будем! И вот буквально в воскресенье, 24 числа, в четырнадцать часов у памятника Хачатуряну пройдет встреча, касающаяся двух вопросов. Мы договорились на комитете два вопроса там обсудить. Это свобода собраний, вопрос вопросов для москвичей и для России в целом, и вопрос дистанционного электронного голосования.
Раньше когда-то он назывался «Стратегия-31», по 31-м числам, может быть, вам возродить эту традицию? Свобода собраний, 31-я статья Конституции.
Традиция нарабатывается, я с вами согласен. Традиция нарабатывается, но уйти с улицы, уйти от того, чтобы разговаривать с избирателями… «Запретили вам, поэтому вы не будете ходить». Нет, у нас такого понимания нет.
А вот эти утечки, которые сейчас публикуются, о том, что вы получили указания сверху, что надо все-таки снизить, потише себя вести и все-таки на улицу выходить поменьше, это вы опровергнете или подтвердите?
Это вбросы наших политических противников.
То есть нет ничего такого, да?
Тех, кто хочет, хочет, чтобы мы ушли с улицы. Никогда этого не будет. Мы никогда оттуда не уйдем, были и будем проводить эти встречи. Да, законодательство, Михаил, к сожалению, ужесточают с точки зрения свобод граждан Российской Федерации собираться мирно и без оружия.
Вам же выписывали предупреждение, это же все будет вести к репрессиям и к дубинкам омоновским так или иначе.
Вы знаете, я вот тоже думал: как поведут себя люди, которые попали под репрессии политические? У нас 106 человек репрессировано уже только за две недели, у нас 52 активных члена партии наказаны либо рублем, до 250, 500 тысяч рублей, 10–20 тысяч.
Да-да, Зюганов с трибуны говорил об этом, я помню.
Совершенно верно. И у нас уже десять человек отсидели по 10, 15, 20 суток. И знаете, что характерно, Михаил? Мне это не удивительно, но я озвучу. Люди, выйдя из следственных изоляторов, с отсидок, понимая, что заплатят деньги, стали более активно говорить и участвовать в протестных движениях. Это обратный эффект.
Я вашу решимость понял, но внутри КПРФ все-таки разные есть направления, фланги, все-таки партия большая, широкое движение. Идет дискуссия по этому поводу?
Михаил, я не слышал внутри партии.
Зюганов не возражает?
Не вскользь сейчас проброшена идея, внутри партии ни одного мнения, что надо уходить с улицы.
Зюганов не возражает?
И не надо протестовать, не надо встречаться с избирателями. Ни одного такого мнения нет, ни на бюро, на ни президиуме центрального комитета, на пленуме, сегодня семинар был, наоборот, улицу нельзя оставлять, на улице надо быть, и это активно будет использоваться.
Окей, хотя не очень понятно, как это делать физически в условиях жестких репрессий и одновременно еще наступающего локдауна.
Встреча с избирателями депутатов Государственной Думы на придомовой площади, а вот памятник Хачатуряну ― это как раз придомовая площадь, по всем нормам законов Российской Федерации мы имеем право встречаться и будем встречаться. Да, не разрешают митинги, это уже конфликт. Пока не готов актив, активисты выходить на несогласованные митинги. Я говорю «пока», но это де-факто.
Но время течет, все изменяется, и ситуация социально-экономическая в России может резко измениться, особенно после этого локдауна, когда масса… Сократят количество работающих и малых предприятий, и средних, их просто обанкротят. В ближайший локдаун, мягкий, жесткий или какой, короткий, длинный, но я знаю, что эти малые и средние предприятия просто обанкротят. Куда идти людям? У вас запрещено будет выходить на улицу, а они, что, умирать будут? Выйдут, никуда они не денутся, выйдут. Я не знаю, как будет действовать власть, если миллионы и по всей стране, не только в Москве, выйдут на улицу. Ни ОМОНа, ни армии не хватит.
Пока непонятно, как это произойдет, пока миллионов не было на улице, и неясно, как вдруг они появятся.
А я надеюсь, абсолютно надеюсь, что это будет.
Что миллионы выйдут на улицу, вы надеетесь.
Я надеюсь, потому что нет навстречу пути власти для того, чтобы нормально жилось гражданам Российской Федерации. Есть закручивание гаек, но сколько сильнее не закручивай гайки, когда-то резьба сорвется.
В общем, вы будете над этим работать, чтобы число и размеры уличных протестов росли, это я понял.
Да, это будем делать.
Я вот что хотел спросить, просто по опыту журналистов, которые работали в Думе, рядом с Думой, в Кремле и рядом с Кремлем, известно, по крайней мере, про это говорили раньше, что когда коммунисты были чем-то недовольны, их как-то утешали: какой-нибудь пост, может быть, губернаторский, может быть, в Думе комитет или два комитета, или еще что-нибудь, или еще какие-нибудь позиции, какие-то преференции.
Так или иначе, шла некоторая торговля, и потом, значит, соответственно, то, что отобрали в итоге выборов, возвращалось таким полуматериальным образом. Сейчас такие переговоры идут?
Знаете, Михаил, я вам честно говорю, я никогда не слышал таких разговоров. Со мной никогда не проводили такую торговлю, и она бесполезна. Они вынуждены были, допустим, если брать Государственную Думу, предлагать председателя комитета, заместителей, должность заместителя Государственной Думы, потому что если совсем они и в Госдуме, значит, уходят от того, чтобы доверенным депутатам от народа не давать возможности, так сказать, работать в комитетах в качестве руководителей, они получают еще худшие результаты, они уже, помните, опробовали, это было где-то четыре-пять Дум назад, когда они полностью лишили должностей председателей комитетов, замов, замов Госдумы, и они через четыре года получили резкое ухудшение авторитета правящей партии, а мы резко увеличили доверие у населения.
Я даже помню, как до этого, еще до того, о чем вы рассказываете, был сговор «Единой России» с КПРФ в 2000 году, когда поделили комитеты.
Они вынуждены это делать, потому что они ничего не смогут противопоставить тому, что это и есть оппозиция. Поэтому мы на переговорах эти вопросы не обсуждаем.
Понятно.
Никакой торговли не было, и она невозможна, торговля. Мы боремся за власть, мы боремся за претворение нашей программы. Что там договариваться, если мы ежедневно и выходим на улицы, и встречаемся с избирателями, и вносим законопроекты? Сегодня мы говорим: «Первоочередные законы, да, какие?».
Вот я как раз хотел спросить, какие, как вам вообще, что касается первоочередных законов, как вам вообще в новой Думе-то, собственно? Как у вас там началась жизнь?
Да я прекрасно понимаю, что какая разница, 343 голоса от конституционного большинства у «Единой России» или 324, здесь разницы нет никакой. И у меня здесь нет никакого, так сказать, как я бы сказал, мнения, что сейчас все улучшится. Ничего не улучшится, конституционное большинство есть конституционное большинство. Право на принятие законов и отклонение в руках стопроцентно у «Единой России», но не вносить законы, не аргументировать, не выступать, не разъяснять населению, что наша программа лучше, с этой трибуны мы не можем. Для этого нас туда и избрали, и мы это будем делать.
И сейчас вот буквально я два-три закона скажу, уже мы внесли закон о том, чтобы вернуть возраст выхода на пенсию, как в советский период, 55–60 лет, будем рассматривать, он первоочередной. Мы внесли свой закон о развитии, 33 триллиона рублей, расписали строки доходной части, где мы их будем брать, мы его внесли, будем настаивать буквально сейчас. Третье ― система здравоохранения. Уничтожили половину больниц и поликлиник. Мы внесли закон о системе здравоохранения, где превалированно, значит, в приоритетном направлении, в приоритетном порядке финансирование приходит из бюджета на строительство больниц, поликлиник, на то, чтобы там врачи работали.
Так получается, что власть говорит, что плохо, у нас смертность на первом месте, Россия вышла по смертности, и в то же время бюджет 2022 года сокращает на 137 миллиардов систему здравоохранения. Это нонсенс, это просто самый настоящий нонсенс! Это касается и образования, это касается и культуры. Даже, значит, на развитие экономики, которое свертывается, у нас реальный сектор, объемы производства сворачиваются. И тоже снижается там на порядка 80 миллиардов рублей финансирование, в том числе и обеспечение пенсионеров пенсиями. Приоритет пенсионерам.
В Конституции уже индексацию записали.
Да, нет там ничего, поэтому мы вносим эти нормы. Сокращение налогооблагаемой базы с реального сектора экономики ― мы его внесли и вносим. Мы внесли в том числе законы за свободы слова, свободы собираться на улице мирно.
Это, кажется, сейчас важнее, чем экономические законы, которые в любом случае… Пенсионный возраст не вернешь, да и это очень такая сложная, дебатируемая тема. Но я вот что хотел спросить у вас. Вы понимаете, когда вы говорите…
Все просто. Но возвращать надо, свободы надо возвращать.
Вот, что касается свобод. Когда вы говорите: «Свободы надо возвращать», когда вы говорите: «Мы от улицы не откажемся, будем собирать миллионы, будем идти к этому», то, что вы сказали, вы осознаете, что по факту так получается, поскольку Навальный в тюрьме, его соратники были изгнаны из страны в лучшем случае, кто-то сидит, его структуры разрушены, он как политическая сила в этом смысле был уничтожен, собственно, так получилось, что дальше с этим флагом идете вы, просто и избиратели пошли к вам, и это тоже объективная реальность, и по факту вы просто продолжаете его дело. Это объективная некая реальность, не его лично, а ту политику, которую он воплощал, политику протеста.
Это чаяния народа. Кто эти чаяния выражает, это другой вопрос. Говорят, Навальный, говорят, Компартия, говорят, «Коммунисты России», хотя они не выражают. Но неважно. Главное, что эта тема есть, что эти требования народные, избирателя и их необходимо и ставить, и решать, и от них нельзя никуда уходить, никуда. И не уйдешь от них, рано или поздно кого-то возьмут, кого-то посадят, кого-то оштрафуют за то, что в соцсетях он покритиковал Путина.
Да, вот еще посмотрим, как мы с вами будем разговаривать через полгода, через год, как это все будет происходить, это все интересно.
Это достанет каждого, каждого. Это основополагающее ― права человека, за которые необходимо драться, драться и еще раз драться. И это у нас в этой программе есть, и мы знаем, как это делать, и будем драться за эти права, чего бы нам это ни стоило.
Вот таким парадоксом, если угодно, перевертышем коммунисты вместе с Валерием Рашкиным будут бороться дальше в Государственной Думе за права человека. Спасибо!
Фото: Анатолий Жданов / Коммерсантъ