Франция поссорилась с США и Австралией. Разбор невиданного конфликта между союзниками

Франция поссорилась с Соединенными Штатами и Австралией и отозвала послов из Вашингтона и Канберры для консультаций. 15 сентября Австралия, Великобритания и США объявили о создании нового трехстороннего военного союза, который они назвали аббревиатурой AUKUS (Australia, United Kingdom, United States). Цель нового альянса, как говорится в совместном заявлении, — укрепление сотрудничества его членов в сферах дипломатии, безопасности и обороны в Индо-Тихоокеанском регионе. При этом ни для кого не секрет, что объединение направлено против Китая. Первой инициативой союзников стала программа обеспечения ВМФ Австралии ядерными подводными лодками. Париж сам собирался поставлять Канберре подлодки, хотя и не ядерные, а обычные. Но буквально за несколько часов до объявления о создании AUKUS правительство Австралии расторгло контракт на рекордные 66 миллиардов долларов. Эта сделка должна была обеспечить французских кораблестроителей работой до 2040 года. Министр иностранных дел Франции Жан-Ив Ле Дриан назвал решение Австралии «ударом в спину», а посольство Франции в Вашингтоне отменило традиционный торжественный прием. В пресс-службе Белого дома пытаются снизить градус, но пока безуспешно. Какими могут быть последствия международного скандала, обсудили с Брюно Тертре, политологом и заместителем директора Французского Фонда стратегических исследований (FRS).

Во-первых, насколько масштабен скандал? Со стороны, из Москвы, кажется, что всё это крайне серьезно и уж точно беспрецедентно. 

Я не совсем уверен, но если оценивать это по шкале от 1 до 10, я бы поставил что-то в районе 7 или 8 баллов. Так что это довольно тяжелая ситуация. Я думаю…
Простите, по Вашей шкале 10 — это война, я полагаю?

Вы правы. К счастью, это больше никогда не случится, но я бы сказал, что если попробовать найти прецедент, то можно вспомнить кризис 1956 года, не Венгерский, а Суэцкий. Суэцкий кризис, который стал историческим событием в отношениях Франции, Великобритании и Соединенных Штатов. И, вероятно, это хуже, чем кризис 2003 года между Францией и Соединенными Штатами. Однако тогда, конечно, именно Соединенные Штаты чувствовали себя — я цитирую — «преданными» Францией. И я думаю, что сейчас ситуация хуже. 

Почему хуже? И кто тут несет ответственность? 

Как и в ситуации, когда расстается супружеская пара, здесь есть ответственность на всех сторонах. Поэтому я сейчас не буду взваливать вину на тех или других. Но что на самом деле важно — в Париже ощутили, что доверие было подорвано, а считается, что оно существует между близкими союзниками и партнерами. Понимаете, главный аспект всего этого скандала, как вы говорите (и мне нравится это слово — в смысле, многие во французском парламенте оценили бы это слово) состоит в том, что дело не в коммерческом договоре. Нет, конечно, дело и в коммерческом контракте тоже, но если бы Франция проиграла большой контракт британскому или американскому конкуренту — ну, такова жизнь, так случается, очень жаль, но так случается. 

Однако здесь получилось так, как будто… Как бы вам объяснить?.. Представьте, что вы были обручены с кем-то, вы пробовали пожить вместе прежде, чем жениться — и вдруг вы обнаруживаете, что ваш партнер вчера женился на другой. Это вот такого рода чувство. Я не буду дальше развивать эту метафору, но чувство предательства очень острое, потому что здесь замешаны сразу три друга и союзника: Австралия — страна, с которой мы пытались выстроить долгосрочное стратегическое партнерство, речь не только о продаже подлодок; конечно, Соединенные Штаты — и мы думали, что у нас в целом будут хорошие отношения с администрацией Байдена; впрочем, что касается Великобритании, то скажу так: Франция уже как бы сбросила со счетов Великобританию и Бориса Джонсона после «брексита», считая, что они и так потеряны. 

Бруно, как считаете, нужно ли было делать эту ситуацию достоянием широкой общественности? Принято считать, что некоторые части света не могут быть партнерами — как Россия и Запад, например. А тут вдруг как гром среди ясного неба развод ближайших союзников. Ощущение, что Трамп вернулся или что-то похуже. Так правильно ли было опубличить ссору?

Я думаю, она бы в любом случае стала публичной. Потому что гнев и негодование так сильны, что было просто невозможно это не обнародовать. Но вы припомнили отзыв послов — это просто символический жест. Он нужен лишь для того, чтобы  показать, насколько глубоко мы задеты. И сейчас наступает время по-настоящему поразмыслить, что это все означает? Приведет ли нынешний кризис к чему-то большему в отношениях с Соединенными Штатами, Австралией и Британией. Я думаю, приведет. Однако в то же время мы осознаем, что у нас есть общие задачи, иногда мы сталкиваемся с общими угрозами. Это никуда не денется, мы, конечно, не будем разрывать наш союз с Соединенными Штатами или с Великобританией (с Австралией формального союза у Франции нет).

Так что, конечно, пересмотра альянсов не будет. И я даже могу вам сказать, что в Париже все знают, что мы продолжим работать с Австралией, например, в Тихоокеанском регионе, поскольку мы соседи и мы все еще друзья, пусть сейчас у нас сложились очень плохие отношения. Проблема в том, что, конечно, это случилось… Это могло случиться и при администрации Трампа, но это случилось в тот самый момент, когда администрация Байдена просит своих партнеров сплотиться и всем вместе заняться китайской проблемой. И мы видим в этом противоречие в их подходе, в подходе администрации Байдена. Понимаете, это не самый лучший способ убедиться, что мы понимаем друг друга, когда мы пытаемся разработать общую стратегию по общей проблеме. Так что это противоречие, поэтому министр Ле Дриан и сказал об «отсутствии последовательности» со стороны администрации Байдена. 

Каким будет главный исход этого кризиса?

Я не знаю, какими будут последствия. Есть разные варианты, например, — что лично я не считаю хорошей идеей — Франция может наложить вето на соглашение о свободной торговле между ЕС и Австралией. Хотя я считаю, что это будет плохим способом справиться с проблемой. Однако это имеет смысл, если президент размышляет — а я не знаю, о чем он размышляет — о том, чтобы провести своего рода перезагрузку наших отношений в военной и оборонительной сферах с Соединенными Штатами, Великобританией и Австралией. Перезагрузка, конечно, не означает разрушения всего, но возможно она означает принятие ряда мер. Задача состоит в демонстрации того, что Франция хочет убедиться: подобное никогда больше не повторится. Я еще раз должен подчеркнуть, что мы будем привержены, мы всё еще будем привержены статье пятой устава НАТО — мы все еще будем работать вместе с США в регионе Сахара, это регион наших общих интересов. Есть еще несколько вещей, таких как антитеррористическое сотрудничество или обмен разведданными, что, конечно, будет продолжаться. 

Но на кону будет целый ряд менее важных вещей. Речь о них обязательно пойдет, потому что администрация Байдена, кажется, не поняла, что мы очень, очень злы. 

Бруно, вы провели параллели с браком. Я бы все-таки хотела уточнить: то, что происходит — это скорее проходная ссора или мы наблюдаем сейчас разрыв? 

Это очень серьезная ссора, но также нужно признать: мы заинтересованы в том, чтобы продолжать жить, потому что мы живем под одной крышей, у нас есть общие вещи — поэтому нам придется продолжать жить вместе так или иначе. Я думаю, какое-то время мы не будем спать в одной постели, но мы все еще вместе ходим по магазинам и заботимся о детях, если вы хотите продолжить эту метафору. 

Знаете, мне тут вспомнилась история 2009 года, когда Франция, после российского вторжения в Грузию, подписала контракт с Москвой на поставки вертолетоносцев Мистраль. Был большой скандал, но Париж, очевидно, тонкости вопроса не беспокоили...

На самом деле, это очень интересный период. Спасибо, что вспомнили о нем, потому что я так или иначе воспользуюсь вашим примером. Я думаю, что это важно, потому что именно в этом время Саркози ставил на Медведева, скажем так. Это могло быть наивно, но таков был план. Тот есть дело было не в зарабатывании денег — конечно, в зарабатывании денег тоже, но в первую очередь смысл был в том, что мы пытались построить другие стратегические отношения с этим новым подающим надежды президентом Медведевым…

Сразу после войны!

Я всей душой поддерживаю отмену поставки «Мистралей» России, так что тут не заводите меня. Я хочу сказать… Я хочу сказать вот что: пример с российско-французской сделкой показывает, что иногда эти передачи вооружения, продажи оружия, такие крупные контракты призваны нести политический смысл, который превосходит их коммерческое значение. Однако, в то же время, все кончилось тем, что мы отменили сделку. И как бы мне ни хотелось, чтобы Грузия была союзником — Грузия не союзник. Так что это не повредило… Это не стало прямой угрозой — прямой угрозой — нашим союзникам. Я думаю, вы привели хороший пример, потому что нужно проводить параллели. И я буду последним человеком, который скажет, что Франция никогда не удивляла никого, в том числе своих европейских партнеров. 

Опять же, мы должны нести свою долю ответственности, возможно тогда мы не смогли увидеть картину во всей ее полноте. Окей. Конечно же, я не буду заявлять, что Франция тут рыцарь без страха и упрека. Но я думаю… В момент, когда Кабул пал, когда отсутствуют переговоры между американцами и их союзниками, с французской точки зрения, это стало последней каплей. Это стало… Это стало пиком целой серии событий, начиная еще с администрации Обамы, что заставляет нас считать — нас, французов, но также временами и других европейцев — что американцы становятся все более ненадежными. Опять же, это может быть не так для меня как аналитика, но это доминирующая позиция во Франции. 

Фото: AP