В новом выпуске программы «Политика. Прямая линия» — политолог, руководитель программы «Российская внутренняя политика и политические институты» Московского Центра Карнеги Андрей Колесников. Он рассказал, почему, если Алексея Навального посадят сразу после его возвращения в Россию, это не вызовет бурной реакции общества, чем его отравление похоже на дело журналистки Ирины Славиной, и что следует сделать политику, чтобы преодолеть равнодушие россиян.
Действительно, отношения Навального с несистемной оппозицией, я тоже хотела про это спросить. Есть ли шанс выжить, сначала.
Наверное, есть, даже если посадят. Ходорковский выжил, хотя, конечно, и с Ходорковским тоже в тюрьме происходили тяжелые вещи, и пытались его резать там и все что угодно, поэтому в общем можно понять, почему он не возвращается. Навальный же мог бы пополнить вот эту самую линейку наших «невозвращенцев», от Сергея Гуриева до Михаила Ходорковского, которые абсолютно разумно себя ведут, просто потому, что не хотят сесть. Навальный — борец, у него совершенно другая задача, он действительно борется за власть, то есть политик в собственном смысле слова, единственный, возможно, оставшийся. В этом смысле, конечно, для него ситуация тяжелая, но шанс выжить есть у него, если короткий ответ.
Несистемная оппозиция, безусловно, мне представляется, почти сводится к нему, он все-таки самый узнаваемый политик, у него есть рейтинг. Между прочим, электоральный рейтинг хоть и низкий у него, но он сейчас сравнялся с Зюгановым, то есть у Навального он чуть-чуть подрос, у Зюганова чуть-чуть опустился, вот эти 3-4%, между прочим, это приблизительно третье-четвертое место именно в электоральном рейтинге. У него есть рейтинг доверия, тоже это 2-3%, но это высокий рейтинг, потому что у всех 2-3%, максимум 4-6%. У него большой антирейтинг, я думаю, что этот большой антирейтинг существует, в том числе, среди тех, кто себя причисляет отчасти к несистемной оппозиции, если у кого-то есть какие-то личные амбиции, если кто-то не согласен с ним идеологически, может быть, такие люди тоже существуют и их довольно много.
Есть еще один момент. Вот есть политическая оппозиция, в лице в основном Навального конечно же, а есть гражданское общество, которому до Навального в общем практически или почти нет дела, иногда они совпадают, иногда нет. Хабаровские протесты не были инспирированы Навальным, он не стоит за ними. Протесты в Куштау не были инспирированы Навальным, абсолютно другая природа этого самого протеста, его там нет. У него сейчас вообще одна стратегия, более-менее видимая, две стратегии. Это расследования, раз, и «Умное голосование», два. И то, и другое достаточно эффективны, наверное, технологически, но пока это всё. Он не покрывает всю страну, он не Ельцин. Вообще ситуация с Ельциным она неповторима, вряд ли может быть такая ситуация, когда появится такой человек, который объединяет всю нацию в едином порыве против существующего режима. Существующий режим еще пока поддерживается дай боже, но и Навальный в этом смысле не Ельцин, объективно не может такая фигура сейчас возникнуть, он покрывает не всю страну. И действительно, повторюсь, есть у него и недоброжелатели, в том числе и среди активных недоброжелателей Путина того же, даже на либеральном фланге, я уже не говорю про фланг правоконсервативный или левацкий, там совершенно другие интересы, другие лидеры.
Вот вы знаете, вы описываете ситуацию, безусловно, до 20 августа 2020 года, у нас была картина, когда у нас был яркий оппозиционный лидер, когда объединение оппозиции вокруг него не состоялось, и все время были какие-то конфликты, и никакого вот этого вот слияния всех оппозиционных сил в едином потоке вокруг этой фигуры, этого не происходило, и да, он занимался, у него были стратегии, связанные с электоральными какими-то вещами, и у него были расследования. Все, что происходило с 20 августа, эту картинку опрокидывало: он стал политиком совершенно другого уровня, он получил совершенно другую известность, аудитория его, конечно, очень существенно расширилась. Может быть, это не абсолютно лояльная ему аудитория, но о нем узнали гораздо больше людей, чем знали раньше. Это с одной стороны. С другой стороны, расследования стали другого качества и уровня, потому что одна история — это произносить текст «Воровали, воруют и будут воровать», а другая история — говорить «Убивали, убивают и будут убивать», это немножко качественный рывок такой произошел. Есть ли вот это качественное изменение, превращение его в того политика, к которому Меркель приходит в госпиталь его навестить, повлияет ли это как-то на расстановку сил здесь и сейчас? Действительно у Юли Галяминой есть текст, что вот это низовой протест, народный, массовый, нам не нужен, действительно не обязателен харизматический лидер, но сейчас, когда такая действительно… И когда есть еще одна вещь, когда, вот как вы сказали, можно к нему очень по-разному относиться, можно не любить, можно не соглашаться, можно говорить про какие-то программные несовпадения, но этот уровень смелости и готовности за эту страну отдать жизнь, в буквальном смысле, он не может не вызывать уважения, это уже у противников, у сторонников. Вот всё, весь этот ряд переворотов и событий, случившийся с 20 августа, он сейчас как-то изменит расстановку сил?
Когда случилась эта трагедия, казалось, что да, казалось, что сейчас просто всё перевернется, так всегда кажется, когда происходит некое событие, которое пересекает красную линию. Потом, когда дым рассеялся и стало понятно, что все-таки да, изменения произошли, да, политика во многом редуцируется к противостоянию «Путин — Навальный», «Берлинский пациент — Путин», но для Запада это просто очень масштабная фигура, и казалось, что теперь-то вот под защитой Запада он фактически находится, даже если он вернется назад, какой же будет скандал, если с ним что-то опять сделают здесь, Россия порвет все связи с Западом. Проблема в том, что Россия практически порвала эти самые связи с Западом, и не очень видно, чтобы она хотела их каким-то образом системно восстанавливать, ни с Соединенными Штатами ничего не происходит, ни с Европой, никаких позитивных сигналов от России не исходит. А что заметила власть за это время, по двум опросам того же «Левада-центра», один был в сентябре, другой чуть позже, по-моему, в ноябре-декабре, об отношении к этому событию инертной массы населения, не активной, не интересующейся политикой, а просто вот среднего россиянина, главная эмоция — это равнодушие, вторая, не эмоция, а такое как бы рассудочное несколько поведение, 30% говорят, что это, вообще говоря, все инспирировано, что этого не было. Кто-то видит за этим руку западных спецслужб, кто-то относится к этому равнодушно. Даже те, кто говорят социологам — понятно, что это западные спецслужбы или это всё инспирировано, они в глубине души, может быть, как-то, так сказать, в этом сомневаются, но люди блокируют плохую информацию о своем государстве, о своем начальстве, если они собираются дальше как бы это начальство уважать и жить вместе с ним. Это абсолютно нормальный психологический феномен, не нормальна вот эта нечувствительность вообще ни к чему. Помните самосожжение Ирины Славиной, казалось бы, это просто экстраординарное событие, но вот большинство, наверное, как бы присоединилось бы к Путину, который во время большой пресс-конференции, нет, во время встречи с Советом по правам человека, сказал: «Но она же была, вы сами говорите, она же была немножко сумасшедшая, ну какие вопросы к нашим дорогим правоохранительным органам?» Путин сказал, что я вообще не понимаю, почему вообще это произошло, как такое могло быть, нормальный человек так бы себя не вел. Все, вопрос снят. Абсолютная нечувствительность общественного мнения к этому событию, его не было просто в повестке дня у людей. Поэтому есть большая разница восприятия ситуации с Навальным внутри страны и за ее пределами, а наша власть будет ориентироваться на реакцию среднего россиянина. Отравление человека, гражданина Российской Федерации, с именем, борца с коррупцией, прошло. Ну сейчас его посадят, общественное мнение в тех же самых процентах скажет: «Ну и что?»