Публикацию расследования об отравлении Алексея Навального многие сравнивают по масштабу с уотергейтским скандалом – попыткой прослушки республиканцами штаба демпартии во время президентских выборов в США 1972 года. Уместны ли подобные параллели, если Уотергейт закончился отставкой президента Ричарда Никсона, а за публикацией расследования об отравлении Навального последовало лишь расширение полномочий ФСБ в новом 2021 году? И как в отсутствие правовых рычагов давления десакрализация российских спецслужб скажется на рейтинге «Единой России» и Владимира Путина, — рассказали редактор отдела политики «Новой газеты» Кирилл Мартынов и политологи Екатерина Шульман и Михаил Комин.
Скажите, пожалуйста, если мы уже заговорили про Навального, опять-таки подвешиваю свой вопрос про социологию. Если мы заговорили про Навального, про которого как бы неизбежно, Уотергейт, который опять-таки на нынешний момент ушел в песок или не ушел в песок, это опять-таки отсылает, наверно, к моему вопросу про социологию, про нечуянье под собой страны.
Случился взрыв, и после него ничего. Знаем ли мы такие примеры, как это вообще должно работать? Сценарий классического Уотергейта мы знаем, а здесь как-то оно пошло не так. Как с этим работать, Миша?
Комин: Я просто даже не думаю, что это какой-то Уотергейт, если честно.
Не Уотергейт.
Комин: Да, но проблема, конечно, есть у власти, у президента и у текущего политического режима с тем, что, в общем, вскрылась вся история с отравлением и весь в целом Запад считает это дело доказанным, да. Но каких-то больших политических последствий для самого режима это особо нести не будет. Видите, усиливается ФСБ, ФСБ к своему празднику, два дня назад, вернее, выставила на портал правовой информации новый указ, расширяющий ее полномочия, причем сильно расширяющий.
Там три важных момента. Первый момент ― они могут без Следственного комитета и дополнительных силовых структур осуществлять оперативное сопровождение, дознание и все остальное, что раньше они, по идее, не могли делать, им нужно было привлекать других силовиков для этого, да. Второе ― очевидная атака на все эти митингующие и пикетирующие сообщества, история про то, что последственность ФСБ теперь относится и распространяется на административные правонарушения, может, вернее, распространяться, да, они могут осуществлять дознание и оперативно-розыскную деятельность. Это второе. И третье ― вот эта мифическая история, которая в поправках к указу записана, что они могут осуществлять противодействие информационно-психологической деятельности или активности других государств и разных структур на территории Российской Федерации. Мифическая штука совершенно, но мне кажется, что это хорошо мэтчится, хорошо соединяется с этим законом про иноагентов, который недавно принят.
И про клевету на неопределенную группу лиц.
Комин: И про клевету на неопределенную группу лиц.
Это все где-то в одном.
Комин: Уотергейта какого-то, мне кажется, ждать нет нужды, но ответ в логике системы вполне себе будет симметричным. И вот такой ответ на расширение полномочий ФСБ, которая вроде как провалилась, вроде как президент должен перестать доверять этим людям, которые говорят ему, что все хорошо, мы все сделаем. Но этого не наблюдается, наоборот, он защищает и увеличивает их полномочия. Очевидно, что они принесли служебку или аналитическую записку, которая показывает, что, мол, у нас просто было недостаточно полномочий, нам нужно всего побольше, поэтому давайте мы в следующий раз не провалимся, нам нужно лучше контролировать страну.
И вот это такое последствие. Не знаю, мне кажется, это не Уотергейт, а какой-то просто… Бревенизация режима такая.
Екатерина, Уотергейт или не Уотергейт?
Шульман: Для Уотергейта нужны конкурентные выборы, на которых боится проиграть партия, связанная с тем президентом, который в ходе скандала опозорился. Поэтому партия будет осуществлять на него давление, чтобы он как-то смылся и не топил вместе с собой всех своих партийных товарищей. У нас ничего подобного не наблюдается, поэтому такого рода параллели, в общем, лишены какого бы то ни было правдоподобия.
Но тем не менее, несмотря на то, что никто не уходит в отставку у нас по итогам такого рода расследований, сказать, что они не имеют последствий, нельзя. Они подрывают вот этот самый фундамент доверия, они ускоряют эрозию лоялистского ядра. А то, что осталось для правильных голосований, ― это уже практически только лоялистское ядро, это тоже довольно-таки видно хорошо по социологическим опросам, которые мы тут дружно обругали. Тем не менее в сочетании, скажем так, разных показателей мы можем пытаться нащупать нашу картину реальности общественной.
Так вот, у нас осталось 30%, это очень условная цифра, но тем не менее не бесполезная. 30% сторонников статус-кво, что называется, любой ценой, за стабильность ради стабильности. Это поддержка партии «Единая Россия», и к этому приближается неумолимо электоральный рейтинг президента, опять же, насколько мы в состоянии его ощупать в условиях отсутствия электоральной ситуации.
Так что последствия есть, они делают для системы более трудным достижение нужного результата на выборах и, собственно, побуждают ее менять законодательные рамки так, чтобы как-то себе эту задачу облегчить. Но, понимаете, эта задача финально неразрешима, потому что в избирательной системе есть некоторая, так сказать, неубиваемость. Если у вас хотя бы две фамилии в бюллетене, то у вас уже есть риск не того результата, который вам был бы нужен.
Кирилл?
Мартынов: Я, во-первых, хочу заметить некоторую иронию ситуации. Мы узнали, как Михаил хорошо нам объяснил сейчас, что Константину Кудрявцеву, вот этому человеку из ФСБ, ему мало полномочий, ему нужно больше полномочий, чтобы стирать гульфик, понимаете? То есть не хватает, они бьются, как могут, да, но чего-то им все время не хватает и нужно как-то больше сил закачать в ФСБ. Это очень трогательный тоже итог года.
Я думаю, что, конечно, я согласен здесь с Екатериной, Уотергейт возможен в другой политической реальности, не в нашей. А что в нашей возможно? Я бы сказал, что начало разрушения мифа о чекисте, потому что Навальный в предыдущий этап своей политической карьеры сделал несколько важных вещей, и одна из них ― это такое убийство публичное, убийство, да, в контексте Навального не очень звучит, в общем, такая дискредитация партии «Единая Россия», в отношении которой всегда есть этот устойчивый мем: «Единая Россия», жулики и воры. Все привыкли, никто по-другому уже об этом не говорит.
Но всегда при этом вплоть до нынешней ситуации у нас были две такие фигуры во власти. С одной стороны это такой глупый, вороватый депутат, такой негодяй, все его презирают, а с другой стороны такой скромный Штирлиц, который где-то на своей ковровой дорожке идет, думает о России, и мы знаем, что рано или поздно он придет куда надо, посадит этого депутата, всех привлечет, наведет порядок и так далее. А теперь мы знаем, что человек, который идет по этой ковровой дорожке, ― это Константин Кудрявцев. Он идет и думает: «А ничего, что мы по телефону сейчас говорили, да?».
Вокруг этого много смеха, смех ― странная политическая эмоция. Но я здесь соглашусь, Леонид Гозман хороший текст написал об этом, называется «Смех убивает страх», и это история о том, что, в принципе, просто сейчас все будут в следующие полгода издеваться над несчастными эфэсбэшниками, в смысле просто смеяться над ними. И это довольно опасная ситуация, да, с политической точки зрения. Может быть, это как раз та фигура, вокруг которой и личная харизма Путина держалась, и та система, которую он выстроил, именно она сейчас ставится под сомнение таким фольклором.