«Забыть это невозможно». Интервью с главным героем фильма HBO о пытках геев в Чечне

Расскажи, как вообще изменилась твоя жизнь с тех пор и чем ты сейчас занимаешься?

Я сейчас ничем не занимаюсь, сижу дома, так как коронавирус, эпидемия, везде чрезвычайное положение и с работы пришлось уйти. Это касается больше всего безопасности как раз моей семьи.

Я также продолжаю заниматься своим любимым делом ― организовываю праздники, даю мастер-классы всевозможные в плане праздников, организации.

Место свое ты не раскрываешь, в какую страну ты уехал? Европа это хотя бы или что?

Оставим Европой, да, пусть будет Европа. Но место, к сожалению, сказать не могу.

Я понимаю. Тебе удалось после всего, что произошло с тобой, начать жизнь с нуля, как-то оставить это все в прошлом? Насколько эти воспоминания того, что происходило, живы сейчас?

Нет, к сожалению, с нуля жизнь так и не получилось. Да, ее пришлось восстанавливать по крупицам, что-то новое начинать, но забыть это невозможно, во-первых, потому что много всего прошло, много интервью, сейчас были съемки фильма. Это постоянное живое напоминание о том, что происходит со мной, происходило. Не удалось все забыть.

Но, к счастью, мне удалось с этим справиться, и сейчас намного легче, конечно. Ты снова эту историю понимаешь с нуля, с того момента, как тебя захватили, как ты спал на картонке под лужей крови, как слышал все эти крики, визги, все это, конечно… Людям всегда интересно самое страшное, что происходило, поэтому приходилось каждый раз это все вспоминать, каждый раз об этом говорить.

Ты жалеешь, что рассказал тогда, вот сейчас уже, когда ты понимаешь, что того эффекта, которого ты ожидал, не произошло?

Были моменты, когда я действительно об этом жалел, потому что, скажем так, оглядываясь на других людей, которые точно так же, как и я, были вывезены, кому оказалась большая помощь, были моменты, когда мне хотелось просто уехать и не мучиться, потому что на самом деле уже прошло три года. Я скажу, что они были достаточно мучительными, потому что ты мало того, что не начал свою жизнь снова, ты еще оказался в той ситуации, когда тебя бесконечно кто-то спрашивает, кому-то ты все время нужен, какие-то новые интервью, фильм, съемки, и постоянно у тебя не было времени, когда ты можешь посвятить его просто себе.

Но потом как-то подумал и решил, что хорошо, что я заявил, потому что кто-то, во-первых, об этом должен был сказать, во-вторых, когда я узнал, что очень многие люди поддерживают, наоборот, меня и не только меня, очень много людей хотело бы изменить ситуацию в стране и как-то сделать ее лучше не только для геев, но вообще в том плане, что если вдруг с тобой произошла какая-то нелепая или страшная ситуация, которой не должно было произойти, особенно от правоохранительных органов, что тебя кто-то должен защитить.

Когда я все это увидел, я, конечно, был впечатлен. Ожидания мои реальности, того, что может произойти, почему я подал заявление, почему я искал справедливости, и ожидания того, что получилось на самом деле, конечно, сильно расстраивают. То есть когда ты ищешь справедливости, когда ты ищешь правосудия, а его нет, это тоже тебя подкашивает в какой-то степени и ты не можешь себя чувствовать не то чтобы победителем, но ты знаешь, что все, ты не получил ожидаемого результата.

Я так понимаю, что в фильме ты один из главных героев. Когда ты его посмотрел, насколько там точно все показано?

Достаточно точно. Когда просто тебя снимают бесконечно, ты еще не понимаешь, что из этого выйдет. Но когда я посмотрел фильм полностью готовым, когда Дэвид его привез специально показать, чтобы я тоже согласился, все ли там верно, я был очень впечатлен, потому что кадры, показанные в фильме, там есть жестокие некоторые кадры, даже большинство, но в основном это как раз передается теплота, что хотелось бы как лучше, ты что-то делаешь и понимаешь, что это так сложно невероятно, что тебе… Как будто бы, кроме тебя, больше никого нет, на весь мир всего два-три человека, которые готовы что-то делать, например, правозащитники, активисты ЛГБТ-сети и ты, например, который, в общем-то, не вписывается во всю эту историю, но я просто заявитель, поэтому со мной произошли другие какие-то события, в отличие от людей.

Конечно, фильм очень впечатлил меня. Очень красивая история, я даже не ожидал, что, оказывается, в моей семье столько любви и понимания. Это очень классно. Фильм очень точный.

Почему ты согласился в нем сняться? Ты говоришь, да, что ты хотел начать жизнь с нуля, чтобы эта история как-то осталась в прошлом, и тут ты снова рассказываешь свою историю всему миру. Ты не боишься, что это отразится на твоей жизни снова сейчас?

Я уже, кажется, ничего не боюсь, потому что уже даже не знаешь, чего бояться. Столько страхов было, но отчасти они все ушли. На самом деле, не то чтобы я согласился участвовать в фильме, было немножко не так. Я приехал в шелтер, да, где жил во время своей эвакуации, и уже были съемки, то есть Ольга Баранова и Давид Истеев дали добро. Оператор, Дэвид Франс и Куров Аскольд, они уже снимали, они были уже в процессе. И ты как бы получился уже в кадре. Конечно, со мной потом договаривались, когда они узнали, что я подаю заявление, Дэвид заинтересовался и просил меня, он некоторое время просил меня, то есть я ему не дал сразу ответ, может ли он снимать меня.

Но потом начались не просто съемки, это началось преследование с камерой за тобой постоянное, как в каком-то телешоу, и было время, когда я уже с Аскольдом прямо ругался, говорю: «Все, я больше не могу вас терпеть, все, это слишком, вас слишком много в моей жизни, я не могу, я же не актер, не могу бесконечно рассказывать какие-то истории». Потому что никто не знал, что надо отснять, никто не знал, что надо делать. Поэтому очень много времени они ходили прямо по пятам за мной с этой камерой. Было очень трудно и тяжело.

Конечно, раз уже согласился… Никто не понимал вообще даже, что из этого всего выйдет. Я, честно говоря, даже не знал, кто такой Дэвид Франс, пока уже не съездил на премьеру в Америку. И тогда, конечно, я понял: «Вау! А я тут на него, значит, еще ругался очень сильно».

В общем, в итоге результатом ты остался доволен.

Очень доволен, да. Но я говорю, что в фильме я сам не соглашался сначала сниматься, то есть это было не мое решение. Дэвид буквально упрашивал меня, уговаривал меня, чтобы он снимал, потому что он очень хотел понять, чем закончится впервые, наверно, поданная жалоба от гея так открыто, что из этого вообще выйдет.

Что происходило в этом шелтере? Тебе удалось пообщаться наверняка с другими ребятами, которых преследовали в Чечне так же, как и тебя. Насколько ваши истории похожи, что они рассказывают?

Немножко наши истории отличаются, так как они все-таки чеченцы, многие из них, скажем так, и к чеченцам, конечно, другое отношение. Это более садистское, более грубое, более жестокое, потому что это одна кровь и на них… Такое ощущение, что как будто эти тираны, которые производили все эти пытки, пытались все выместить на них. Я все-таки русский, я не принадлежу ни к одной, скажем так, части чеченского общества, и, конечно, мне в этом плане было немного легче. Да, издевались надо мной, избивали меня, долгое время пытали, очень много пришлось пережить. Скажем, не самое скотское ко мне отношение было, но и не самое хорошее. Но, по крайней мере, я был в отдельной камере, меня содержали в отдельной камере, чтобы я не видел всех остальных, то есть меня изолировали полностью от других.

Чтобы вспомнить какую-то конкретную историю, их очень много. Был один парень, которому просто разнесли всю голову, ему ее просто сшивали по частям, это тоже было просто… Его в мешке привезли домой и сказали родственникам: «С ним что хотите делайте, чтобы мы его больше не видели».

Какая реакция правоохранительных органов на твое заявление? Что-то сдвинулось с мертвой точки вообще или нет?

Реакции пока никакой, по крайней мере, я о ней не слышу и не знаю. Я знаю, что было очень много отказов, очень много… Молодцы ребята из российской ЛГБТ-сети, молодцы ребята из «Комитета против пыток», которые очень много сделали для этого дела.

Очень много было отказов, я прямо настаивал на том, чтобы я тоже поучаствовал, чтобы мне дали госзащиту, с которой я мог бы поехать в Чечню и показать все эти места, где я был. Но следователь съездил сам и не нашел этих мест, он был в двух шагах либо не отфотографировал намеренно, либо сделал все возможное, чтобы скрыть это место. Я так понимаю, что сейчас российское государство должно подать свой ответ на эту жалобу, и мы ждем, что они скажут, из этого будем писать свой ответ.

Ты сейчас, спустя три года, чувствуешь себя в безопасности?

Нет, я не знаю, когда я себя почувствую в безопасности. Это больше, наверно, уже такой внутренний вопрос, когда ты перестаешь бояться окончательно. Да, я стал намного смелее, мне стало намного легче, но бояться я не перестал. В безопасности я себя не чувствую, потому что вышел фильм, гомофобии очень много во всем мире, и я думаю, что сейчас, если максимальный охват будет у этого фильма, я иногда тоже боюсь того, что меня будут узнавать на улице, и если это будут какие-то очень жестокие гомофобы, то опять же какую-то… Любая агрессия сейчас в мой адрес провоцирует во мне тоже какую-то агрессию, отпор, и мне с этим очень сложно справляться.

А в Россию ты хочешь вернуться?

Да, очень хочу. Я очень люблю нашу страну, я понимаю, единственное, конечно, что меня беспокоит, патриоты ― это не те люди, которые жизнь отдать за родину, это те люди, которые отдать готовы жизнь за то место, где они живут, чтобы они было полноценным, хорошим, справедливым, чтобы там были какие-то… Где ты чувствуешь себя дома. К сожалению, в России пока не получается чувствовать себя дома, потому что ты не знаешь, что может из этого выйти. Конечно, скучаю, конечно, хотелось бы вернуться. 

Не бойся быть свободным. Оформи донейт.