Новый фигурант «московского дела» Владимир Емельянов надиктовал адвокату «Апологии протеста» Григорию Червонному обращение из СИЗО. Емельянова задержали 14 октября, через два дня суд отправил его в СИЗО по обвинению в применении насилия к бойцу Росгвардии на митинге 27 июля. У Емельянова нет родителей, до ареста он содержал бабушку и прабабушку. Дождь публикует его обращение полностью.
Дорогие родственники и друзья, спасибо вам за заботу и поддержку в суде. Я надеюсь, что адвокат показал вам видеоматериалы, за которые меня хотят осудить.
Это видео было снято 27 июля 2019 года в Москве на пересечении Театрального проезда и улицы Рождественка. В YouTube можно найти полные версии этих съемок с разных ракурсов, где хорошо видно, что предшествовало моему поступку: сотрудники Росгвардии стали нападать и задерживать мирно идущих людей. Одного такого гражданина повалили на землю, а потом принялись избивать дубинками, что я посчитал неприемлемым действием и явным превышением полномочий.
Я подошел к замахивающемуся дубинкой сотруднику [Росгвардии] и, взявшись за бронежилет, оттащил его назад. После этого меня избили дубинками, но не задержали.
Считаю, что никакого насилия над сотрудником я не совершал. Что может сделать парень весом 69 килограммов росгвардейцу с весом 90 килограммов и при этом в полной защитной экипировке?
В мою защиту на суд пришли много журналистов, и это придало мне немного надежды. Также туда пришел главный редактор «Медиазоны» Сергей Смирнов и был готов внести залог за меня и всех ребят, которым шьют подобную статью.
Мне сказали, что мы серьезно вляпались, когда решили выступить против государства и вышли на митинг. Я буду сидеть здесь два месяца, пока идет расследование по якобы особо опасному делу.
На мой взгляд, тут все очевидно и никакая это не «средняя тяжесть» (часть первая статьи 318, по которой обвиняют Емельянова, относится к преступлениям средней тяжести — прим. Дождя). Как сказал мне мой адвокат, меня и других будут топить, и наши дела будут переходить от Басманного суда в Московский [городской суд], далее — в Верховный суд, а потом в Европейский суд по правам человека. И только на последний я и все [остальные фигуранты] можем рассчитывать, ибо вся Европа в курсе, что тут происходит, — всех здравомыслящих людей гасят, чтобы другим неповадно было выходить [на митинги].
Один парень, с которым нас закрыли, в день суда рассказал мне о своей жизни и путешествиях за границу. После его рассказов я страстно желаю повторить его маршрут. Суть его рассказа была в том, что, живя в Европе и платя налоги, ты понимаешь, что деньги пойдут в дело, а не как у нас — в карманы или в Пенсионный фонд, который легко может их заморозить на неопределенный срок, а потом растратить. Слушая его, мне было очень интересно, а потом так тоскливо, потому что понимаю, что в ближайшие два месяца я буду в тюрьме.
Мы хотели написать заявление о переводе нас в камеру для некурящих, на что один зэк со стажем рассмеялся и сказал, что, пока я нахожусь здесь — в камере с тремя людьми, — это покажется раем, ибо там может доходить и до 20 человек, причем спать там нужно ложиться по сменам и не по одному человеку на койке, а по два и три. Так что не видеть мне сна и не избежать изобилия табачного дыма.
Здоровье свое я обязательно подорву. Надеюсь только, что я останусь здоров психологически.
Я побывал тут и понял, что тюрьмы призваны не исправлять людей, а ломать их окончательно. Эта система не исправительная, а карательная. Мне страшно признать честно, но выхода нет. Я буду всячески крепиться, отвлекаться книгами, может, наконец, выучу английский, если вы привезете учебники и словари с тетрадями.
Когда я выйду отсюда, я всерьез задумаюсь о переезде в другую страну. Всех целую и люблю.
Адвокату Григорию Червонному удалось добиться перевода Емельянова в камеру для некурящих — по его словам, сейчас Емельянов находится в камере один.