В своей лекции о британском писателе Редьярде Киплинге Дмитрий Быков много рассказывает о его роли не только в английской литературе, но и популярности «Маугли» в советском и российском обществе. Он объяснил, почему идеи Киплинга так прижились в Советском Союзе несмотря на доминирующий империализм в его произведениях.
А почему у нас, в нашем отечестве, так плотно Киплинг засел в детской литературе и сейчас, во всяком случае, многие уже выросшие вот эти дети не очень-то знают, что это гораздо больше, чем детская литература.
Нет, понимаете, Киплинга прежде всего знают как поэта, несколько хуже как прозаика. Хотя, кстати говоря, Аркадий Стругацкий переводил когда-то «Сталки и компанию», и слово «сталкер» пошло именно оттуда же, переводил именно для того, чтобы сформулировать у себя стиль, вот эти рассказы о мужской школе, о приключениях и похождениях кадетов, условно говоря, кадетов, мальчиков из закрытого мужского учебного заведения. «Казарменные баллады» Киплинга переводили с самого начала очень много, после первой книжки в переводах кто только не переводил. Лучше других Симонов, который переводил «Молитву безбожника», на мой взгляд, совершенно гениально. Помните вот это — серые глаза рассвет и так далее. Он, кстати, эпитафии киплинговские замечательно переводил, «Я был богатым, как раджа, а я был беден, но на тот свет без багажа мы оба едем», гениальный перевод. Прелестный, конечно, был целый корпус текстов Киплинга, переведенный лучшими русскими поэтами, и надо сказать, что без этого влияния ни сам Симонов, ни Луговской, ни Тихонов со своей поэмой «Сами», просто не состоялись бы. Это действительно Киплинг сделал сильнейшую прививку. Что касается прозы его и вообще более серьезных сочинений, в том числе и по английской истории, видите ли, советская власть брала из каждой культуры то, что совпадало с ее вектором.
То, что было нужно ей.
То, что было нужно ей. Вот пафос освоения всяких дальних земель, страстный пафос экспансии имперской неудержимой, и пафос долга, это было советской власти близко. И она Киплинга любила, приговаривая, он хоть и империалист, а все же талантливый, потому что бессознательно мы реализовывали ту же стратегию. И кстати, огромное большинство среднеазиатских текстов так или иначе срисовано с Киплинга, и Ясенского роман «Человек меняет кожу», и «Возмутитель спокойствия» Леонида Соловьева, вся «Повесть о Ходже Насреддине», Восток изображение…
Дело тонкое, Петруха.
Да-да, хитрый, коварный, изобретательный, казуистически жестокий, пыточный, неотразимо очаровательный Восток, Восток пряностей, Восток тысячи и одной ночи, Восток Индии, это все киплингианская поэтика. Все истории о сокровищах Востока восходят к «Белому Клобуку», что бы мы не писали, мы в конечном итоге пишем «Маугли», потому что советский человек в мире это именно Маугли в джунглях, пафос таков. Не важно, на Крайнем Севере он что-то там осваивает, или в тайге, или на целине, это человек, пришедший на целину, преобразовывающий мир, и этот пафос деловитого преображения, он взят у Киплинга. И надо сказать, что это все-таки эмоция одухотворяющая, эмоция благая, при всех минусах такого поведения.
Не бойся быть свободным. Оформи донейт.