В московской галерее «Триумф» открылась выставка работ старшеклассников «Не делает ничего: ей не разрешила мама танцевать», которая пройдет до 7 июня. В октябре в Москве запустилась программа для школьников «Каскад. Проект как метод». На протяжении полугода сто подростков в возрасте от 12 до 17 вместе с известными художниками работали над созданием собственных проектов. В итоге получилось 50 объектов современного искусства — о принятии себя, окружающей действительности, протесте, домашнем насилии, границах и взрослении. Соня Гройсман сходила на открытие выставки и поговорила с подростками об их работах.
У нас была понятная миссия: нам было важно дать учителям и ученикам возможность выйти за привычные границы. Мы получили 400 заявок, из которых пришлось выбрать только сто. К нам пришли самые разные подростки: из Москвы и из регионов, и из центра, и с окраин, из муниципальных и частных школ, и дети на домашнем обучении, есть даже участница из кадетской школы, есть группа глухих и слабослышащих участников. Это ребята, которым в других местах не очень комфортно, основной ценностью называют свободу и возможности. Для многих эта история имела терапевтический эффект. В итоге проекты ребят стали для нас откровением — очень честные и неожиданные. Они должны быть увиденными и услышанными.
Наше село очень маленькое, в нем почти нет детей, и мне не с кем поговорить. Я варилась в этом с мамой и сестрой. Мама долго меня подталкивала, чтобы я вылила все, что во мне накопилось. Она воспринимала искусство немного иначе и не понимала, что такое проект, предлагала просто написать текст и рассказать в нем все. Когда она увидела то, что получилось она плакала.
Вообще я хотела закончить, уйти из проекта «Каскад», я не знала, что нужно сделать, что такое искусство, и эта проблема, которая описана здесь [отношения с отцом], очень влияла на меня. Здесь мне очень помог Артем Александрович [учитель] — если бы не он, ничего бы не было.
Я хочу, чтобы современное искусство не было искусственным, а говорило о настоящей жизни как она есть.
Но она рада, что я это высказала. Это было сложно пережить, тем более рассказать кому-то об этом. Но я хочу, чтобы современное искусство не было искусственным, а говорило о настоящей жизни как она есть. Это то, о чем люди должны знать, это не должно скрываться в стенах дома. Когда переносишь это все в арт-объект, то можешь посмотреть со стороны, перестаешь испытывать сильные эмоции, отвращение. Отец с нами больше не живет, но я не уверена — мама до сих пор с ним общается. Если честно, сейчас я смотрю на ситуацию иначе, если бы я теперь делала эту работу, тут было бы что-то и про маму.
А легко ли людям жить? Мне кажется, очень важно для нашего поколения. Каждый скажет по-разному — и вот это собирается во что-то единое. Всего у меня больше 50 интервью. Я не зацикливалась на какой-то определенной группе людей — мне интересны и школьники, и старики, и спортсмены, и бомжи, и военные, и люди прошедшие вторую мировую, художники, музыканты, ученые. Охлобыстин скажет одно, необычный мальчик с неопределенной ориентацией — другое, а мой одноклассник — третье. Некоторых людей я не вставляла: они говорили настолько скучные и обыденные вещи.
Мне понравилось как сказал мой друг Никита: он как камень упавший в воду — «не всплывает», и спародировал какого-то кряхтящего деда: «в России жить тяжко». Подруга моей мамы сказала, что «легко» это ее любимое слово.
Легко ли мне жить? Мне жить прикольно, мне жить странно, мне жить волшебно.
Рабочее название моей работы было «Принятие». Я дал шести своим друзьям из старшей и начальной школы – почитать свои дневники, которые вел в 12 лет и те, что совсем недавно — в 16, получился период подросткового взросления. Но специально не сказал, чьи это дневники, и попросил дать характеристику этим двум персонажам, свои эмоции, впечатления, что поменялось почти за четыре года и что могло служить причиной. Все это записывал на камеру. В итоге разные люди, читая один и тот же текст, видели совершенно разное — кто-то отмечал влюбчивость, кто-то пунктуацию. Самое главное для меня — то, что я смог показать другим людям свой дневник — я очень боялся и переживал.
Так я решился открыться миру, хотя бы нескольким людям.
Лиза Романова, город Ермолино Калужской области
ПЕРФОМАНС МОЛЧАНКА
Мой перфоманс — о круговороте, в котором живет женщина переживающая домашнее насилие. Она хранит в себе и на себе его последствия, она постоянно проматывает это через себя, она остается одна, непонятно, что происходит у нее в голове.
Еще два года назад я увидела новость про декриминализацию насилия. Вторым щелчком был клип Манижи. После этого, в апреле, сделала моноспектакль про домашнее насилие на фестивале [для школьников из глубинки] «Через театр». Ту историю я нашла в интернете: женщина вышла замуж, родила ребенка, муж ей угрожал, она, чтобы защититься ударила его, и сейчас ее судят, а ему — ничего.
В моей жизни эта тема появлялась единичными случаями, после которых моя мама смогла их предотвратить — и сейчас все в порядке, но меня больше волнует общая ситуация. Мне бы конечно хотелось влиять на нее не только через спектакли и перфомансы, но мне кажется, что я либо слишком мала, либо слишком далеко нахожусь от центра событий и страны, возможно я еще недостаточно сильна.
Моя работа сложилась в результате моей полугодовой переписки с человеком, которого я не знаю и никогда не видела. Он ответил мне на сториз, где я просила своих друзей посоветовать мне какую-нибудь музыку, и написал огромное сообщение о треках, которые я безумно сильно люблю.
Каждый смешок, каждый мем и каждая глупая гифка становятся поводом для искреннего и глубокого чувства.
Я знаю только то, что он на год меня старше, пытался поступить во ВГИК, но не смог и теперь учится в Израиле. Он пишет удивительные тексты и обладает невероятным языком и речью. Его сообщения можно читать как поэмы.
Я решила сделать дом-музей, посвященный литератору — вот этому персонажу. Обычно все думают, что творчество — это что-то возвышенное и одновременно оторванное от жизни. А тут наоборот каждый смешок, каждый мем и каждая глупая гифка становятся поводом для искреннего и глубокого чувства.
Искусство, на самом деле — это не попытка витать в облаках и достать музу с небес и отобрать у нее арфу, это умение смотреть на детали, которые кажутся никому не нужными, видеть их и делать их прекрасными, и помнить, что самые важные в жизни вещи — это не вещи. В альбоме — скриншоты из переписок, которые посвящены этим бытовым вещам, песням, книгам. Это настолько прекрасно, что нельзя держать это у себя.
До этого я ничего не понимал про современное искусство, а теперь немножко понимаю.
Изначально я просто делал фотографии, а потом понял, что мои фото могут увидеть люди из больших городов, которые далеки от природы. Для них это все необычно, не так как для деревенских жителей. А потом я понял, что люди не замечают всю ту красоту, которая встречается в повседневности. Мы вот недавно переехали в Тамбов, а мне больше нравится в поселке, я часто доезжаю туда на велике — попутно останавливаюсь и фотографирую. Сейчас подошла одна женщина, сказала, что ее подбешивает, что она живет в Москве, а не в другом городе или в деревне.
Мне 14 лет, но я всем вру, что мне 18. Я раньше училась в художественной школе и часами штрудировала эту гипсовую голову — это шаблон, по которому оценивают мастерство рисовальщика и решают, быть или не быть тебе художником. Мне казалось, что это никак не связано с искусством. Искусство ведь это то, что задевает, вызывает эмоции, а натуралистично изображенная голова не несет ценности.
В своем перфомансе я разбиваю античные головы — всего их пять и пятая — голова Пикассо, он тоже превратился в классика.
Вот Малевич сжигал все искусство в пепел и выставил его в форме черного квадрата, так и я.
Это что-то вроде протеста — уничтожение эталона, того, что так надоело, чего-то старого, то, что невозможно соотносить с современным миром.
В какой-то момент моя куратор Тоня рассказала, что им на каком-то совещании предложили сделать инструкцию по созданию инсталляции: мы посмеялись, не может быть тут никакой инструкции. А я люблю посмеяться — у меня есть такой же ироничный ютуб-канал. В итоге я записал такую инструкцию по созданию произведения искусства: надел платье, берет, включил музыку и тут меня понесло, это была чистая импровизация.
На удивление я сегодня не столкнулся с негативом, меня это обрадовало. Люди воспринимали меня с юмором и без агрессии, как это обычно бывает, мол, что такое мальчик в платье.
Я вот недавно был на детском спектакле: сестра выступала, и девочки играли мальчиков. Я подумал, что если бы мальчик лет восьми вышел на сцену в платье и накрашенный, с большой вероятностью родители бы возмутились: «что происходит, у меня ж мужик растет в конце концов, ему еще в армии служить». По отношению к женщинам такое воспринимается не так агрессивно: меня с большей вероятностью побьют, если я выйду в платье, чем женщину в костюме.
Моя инсталляция называется «Кровь из глаз». На моем видео я носом всасываю молоко из рюмочки, а потом оно из глаз у меня течет тоненькой струечкой. Это не я так умею — так умеют все, организм так устроен. Подразумевается, что молоко — это не молоко, это кровь.
Вот когда все пытаются тебя исправить, сказать, что ты что-то не так делаешь, сказать, как ты должен что-то делать. Мама, друзья, сторонние люди, которых ты первый раз видишь, говорят тебе, что ты не такой, какой должен быть. Эмоционально от этого тошно, и наблюдая эту картину — кровь из глаз. Из ушей я не умею кровью пуляться. Директор «Триумфа» [галереи] сказал, что у меня мощная работа, что я царь инсталляций, я не ожидал.