18 апреля вручали премию Солженицына. Премии уже 21 год, ее вручают писателям, живущим в России и пишущим на русском языке. В этом году лауреатом стал петербургский писатель Евгений Водолазкин. Официальная формулировка звучит так: «За органичное соединение глубинных традиций русской духовной и психологической прозы с высокой филологической культурой; за вдохновенный стиль художественного письма». Евгений Водолазкин знаком читателям по таким книгам, как «Лавр», «Авиатор» и «Брисбен». Соня Гройсман встретилась с писателем сразу после почетной церемонии.
У меня сразу серьезный вопрос. Насколько нынешняя Россия похожа или не похожа на ту, которую бы хотел видеть Солженицын?
Знаете, страны, любые страны, в том числе Россия, на мой взгляд, существуют в русле каких-то своих закономерностей. Часто это описывается движением маятника, можно это обозначать как спираль. По-настоящему глубокие вещи, такие как были у Солженицына, в общем, не то чтобы полностью повторяются, но в каких-то значительных своих элементах. И поэтому Солженицын актуален не только для нашей страны, потому что человеки-то устроены в целом одинаково. Те, кому дано вот эти закономерности видеть, живут очень долго в человеческой памяти и человеческой истории.
Я имею в виду какие-то такие вещи, просто если смотреть на какую-то сводку новостей, да, очередные рекорды по рейтингу Сталина, еще какие-то такие вещи.
Меня это очень огорчает, но если исходить из того, что все уже было в той или иной степени и все это повторится так или иначе, не так, не дословно, не до запятой, то, может быть, как раз поэтому и полезно читать Солженицына. Может быть, тем, кто является большими поклонниками Сталина, стоит перечитать «Один день Ивана Денисовича». Может быть, им стоит перечитать «Архипелаг ГУЛАГ», чтобы не так легко было произносить «Вот если бы Сталин! По-сталински давайте!». Это, в общем, очень плохие слова.
Для того чтобы понять современность, нужен довольно большой разбег, нужно посмотреть, что было до этого, потому что, собственно, если ты не знаешь о прошлом ничего, то что ты можешь понять в настоящем? Что касается моих исторических романов, таких как «Лавр», допустим, то это то зеркало, в которое смотримся мы, современные люди. Ведь можно современность описывать как то, что в ней есть, но в равной степени и то, чего в ней нет. В ней нет внимания к душе человеческой, к по-настоящему добрым, если хотите, вечным отношениям.
Будущее ― это наши фантазии. Оно реализуется только в виде настоящего. Эскапизма, я думаю, нет, потому что писатели наши ― это говорят как люди демократического лагеря, так и противоположного ― вольны делать то, что они хотят. Это просто попытка лучше рассмотреть настоящее, такую взяв дистанцию. Знаете, когда для того, чтобы хорошо увидеть небо, надо глубоко спрятаться в земле, и даже днем видны звезды. Что-то подобное стараются делать писатели.
Дело в том, что литература никогда всерьез не была средством пропаганды, ни в одной стране. Ни в одной стране с пропагандистской точки зрения литературой не интересуются. Литература ― это как неуловимый Джо, который потому неуловим, что его никто не ловит. Литература занимается закономерностями, а в еще большей степени она занимается душой человеческой, потому что в душе начало всех бед и радостей общественных. Для того чтобы понять, что, собственно, происходит, нужно начинать с души. Это такая первичная клеточка, с которой, как Волга с маленького ручейка, начинается мощное общественное течение.
Со стороны кажется, что литература после 2014 года как будто разделилась так или иначе на несколько партий, можно так сказать. В одной стороне, грубо говоря, одна партия, «прилепинская», в другой ― Улицкая, Акунин. Это то, что кажется, когда пытаешься политизировать в том числе то, что происходит в литературе. Как вам кажется, возможно ли когда-то преодоление этого разобщения и вообще причисляете ли вы себя к какой-то партии?
Я не причисляю себя ни к одной партии. Я внепартиен, внеполитичен. Я полагаю, что та ситуация, которая существует сейчас, в той или иной степени существовала всегда. Были разные фланги, эти фланги по-разному относились друг к другу, но все вместе они составляли великую русскую литературу. Скучно, когда все поют одним голосом.
Вы, как уроженец Киева, следите за тем, что сейчас там происходит? В том числе эта кампания.
Я слежу, конечно. Более того, года полтора назад я в течение года ездил в Киев, у меня умирала мама. Но тогда я был занят другими вещами, естественно. Но я могу сказать как человек, видевший этот город и знавший его за много лет до этого, что я среди простых людей, людей улицы, людей больниц, магазинов такси не видел ничего антирусского, так же как я не вижу ничего антиукраинского здесь. Я очень надеюсь, что все будет в порядке.
Вы очень много работали с Дмитрием Сергеевичем Лихачевым. Это был такой неоспоримый авторитет, его боялись президенты, к нему прислушивались абсолютно все, это был беспрекословный авторитет. Есть ощущение, что сейчас не хватает такого человека, который бы что-то такое же представлял собой, настолько был бы важен, да, для всех, его мнение и позиция. Есть ли у вас такое ощущение?
Видите, это очень странное явление ― авторитет. Дело в том, что тут необходимость не столько в самом человеке и авторитете, хотя очень важно, чтобы такой человек был. Но еще в большей степени необходимость в запросе на этого человека. Этого запроса я пока не вижу.