Денис Катаев взял интервью у американца, премьера Большого театра Дэвида Холберга. Обсудили его возвращение на сцену после травмы, жизнь и друзей в Москве, отношение к политическим взглядам известного танцора Сергея Полунина, а также поговорили о «Гоголь-центре» — как оказалось, Холберг хотел бы попробовать себя в современном театре, а не только в балете.
Дэвид, добрый день, вы наконец-то вернулись на сцену Большого после серьезной травмы — как вы себя чувствуете после такой долгой паузы?
Это мне напоминает что-то вроде возрождения. На самом деле, я начал выступать еще раньше, до того как вернулся в Большой. Но должен вам сказать, что когда я вернулся в Москву, на эту сцену, то почувствовал, что снова дома. Это даже было немного странно, потому что я не был уверен, что произойдет, когда я вернусь в Россию после травмы. Но теперь с уверенностью могу сказать, что мне здесь комфортно.
А Москва стала все-таки новым домом?
Я не знаю, что для меня дом. Понимаете? Я как цыган, постоянно перемещаюсь. Нью-Йорк, Москва, Австралия…Но в Москве чувствую себя максимально комфортно. У меня здесь замечательные друзья и потрясающая работа.
Кстати, а где вы были во время той долгой паузы?
Я много времени провел в Австралии, там проходил реабилитацию, до этого пытался тоже самое делать в Нью-Йорке, но все пошло не так. В общем, я нашел отличную команду в Австралии, которая спасла меня и поддержала. Отличные ребята!
Жизнь без театра — как это было? Я знаю, что вы написали книгу. Что еще?
Вы знаете, это сделало меня таким, кто я есть на самом деле, это закалило меня как личность точно, потому что жизнь в театре — это постоянное напряжение, ты полностью отдаешься этому делу. В ней тоже очень много прекрасных атрибутов — цветов, поклонов, аплодисментов… Но в реальной жизни все по-другому, и у меня не было этого очень давно, не было возможности осознать себя как индивидуальность. А для меня всегда это было чрезвычайно важно. Но вот все не хватало времени на себя, потому что я очень много работал на сцене, просто элементарно не успевал задуматься о себе, о том, что, действительно, важно в этой жизни, переосмыслить какие-то вещи.
Значит, теперь вы еще и писатель?
Да, я писатель, вот написал книгу. Я понимаю, это звучит немного безумно теперь. Знаете, это заняло много времени, потребовалось пять лет, чтобы появилась эта книга. Главной задачей было донести мой мэсседж, то, что я действительно хотел бы рассказать своим читателям. Это не только рассуждения о моей карьере, но также и мысли о том, что было за сценой, о тех переживаниях и проблемах, которые периодически возникали в период моего отсутствия. О том, каково это, когда вдруг все резко меняется, а ты становишься совершенно другим художником.
Кстати, как вам Москва после возвращения?
Я нахожу ее еще более уютной, чем раньше. Я ее очень хорошо знаю, мой русский становится все лучше и лучше. И у меня здесь появились настоящие друзья, не просто «модная тусовка», а понимаете, близкие друзья. А это многое определяет в городе, в котором ты живешь.
Вы много лет работаете в Большом театре. Как бы вы описали этот опыт?
Это тот опыт, который я и представить не мог, что это когда-либо случится в моей жизни. Это, конечно же, особенный театр. Он здесь, как бы это сказать, над всеми по многим параметрам, по своему уровню, качеству подготовки, самоотдаче артистов, аудитории — в мире нет ничего похожего на Большой театр, и даже после всех лет, что я здесь проработал, это все еще особенный опыт для меня — находиться в этих стенах. Знаете, для меня это то, что я точно не воспринимаю как должное. Я не буду танцевать вечно, поэтому для меня большая честь танцевать именно на сцене Большого театра.
Теперь вы войдете в историю как один из лучших Онегиных на сцене — как вам эта роль и что вы думаете о своем герое?
Странно слышать, как русские говорят, что я один из лучших Онегиных, потому что я американец и блондин, но это …
Но это как раз нормально для Онегина…
Может быть, я не знаю. Но для меня, Онегин — это не то, в чем я долго разбирался и долго исследовал. Конечно, я прочел книгу. Пока, правда, к сожалению, на английском…
Когда?
Еще много лет назад, когда я впервые играл Онегина. Но Онегин для меня — это всегда что-то из сердца. Только такой подход любую роль делает успешной, как мне кажется. Просто даже так удобнее, как танцору, и как актеру. Независимо от того, что происходит, когда что-то исходит от чистого сердца, а не от разума, то есть иррационально, это всегда честнее. Надо было, чтобы все было органично, просто быть тем, кто ты есть. И вот для меня Онегин — это естественная роль, роль, которую я чувствую кончиками пальцев. И что самое страшное, признаюсь, мне близок его характер.
Теперь, после Онегина, вы чувствуете себя русским танцором?
Знаете, я не знаю, кто я на самом деле. Хотя я уверен, что я американец — я улыбаюсь, как американец, я дружелюбен, как американец, но во мне есть частичка России, конечно, которую я тоже очень люблю
Вы работали на многих сценах по всему миру — что вы думаете в целом о российской сцене?
Русская сцена для меня — это не столько русская сцена, сколько российская публика. Только у вас так глубоко привержены этой форме искусства, балету. Тут такая преданная любовь, пиетет и уважению к балету — такого нигде в мире больше не встретишь. И вот поэтому отчасти, мне кажется, я так люблю выступать именно здесь, в России, потому что публика ценит, публика максимально отзывчива. Вы знаете, я танцевал во многих городах, где людям все равно, что происходит на сцене. Я думаю, что это безразличие не раз чувствовали мои коллеги по сцене. Но когда ты в итоге испытываешь ощущения, какие приходят здесь, то начинаешь понимать, как могут по-настоящему ценить твой труд.
Вы также сотрудничали с нашей международной звездой, одним из лучших хореографов мира, Алексеем Ратманским. Что вы можете сказать о работе с ним? В «Утраченных иллюзиях», например?
У нас долгая история отношений с Алексеем, уже на десятилетия. Мне было очень любопытно постичь его движения, прикоснуться к его методу, к тому рисунку, который он хочет увидеть на сцене. «Утраченные иллюзии» — это балет, который он сделал для Большого, в состав которого я тоже позже вошел, и во многом он похож на другие балеты Алексея, в которых есть история. Он умеет рассказывать истории через движения, и это то, что он делает лучше всех. Мне было важно поддерживать с ним отношения в течение такого длительного периода. Иногда ты работаешь с хореографом только лишь раз, но с Алексей из тех мастеров, с кем остаешься надолго, если не на всю жизнь.
У тебя есть связь?
Да, мы понимаем друг друга с полуслова, я думаю, что это важно.
Теперь вопрос относительно вашего американского гражданства. Сейчас мы наблюдаем что-то типа нового витка холодной войны между Америкой и Россией — вы чувствуете эту ситуацию в своей повседневной жизни?
Я не чувствую никакого напряжения между русскими и собой. Я знаю, что в политическом плане есть напряженность, и я не согласен со многими политическими событиями, особенно в моей стране, но когда я живу в Москве, я встречаю таких же людей, как в Америке, и это прекрасные и отзывчивые люди, которые живут своей жизнью. Здесь на меня не смотрят как на американца, по крайней мере мне так кажется, — на меня смотрят как на обычного человека. И я смотрю на русских, как на знакомых мне людей. А эта холодная война, вы знаете, я ее совсем не чувствую, никак не ощущаю на бытовом уровне. И еще я совсем не смотрю новости, потому что это не является частью моей повседневной жизни. Моя настоящая жизнь здесь и сейчас, в Москве, а не в новостном поле.
Кто-нибудь предлагал вам получить российский паспорт?
Российский паспорт? Нет, никогда!
Вы хотите его получить?
Почему бы не иметь двойное гражданство? Я никогда не забуду, что я американец, но я и эту страну люблю.
Могу я спросить вас о вашем коллеге Сергее Полунине, у которого теперь уже есть российский паспорт. Вы наверняка слышали о его признаниях в любви к Владимиру Путину и его нетолерантных речах и в социальных сетях. Как это можете прокомментировать?
Я всегда говорил, что Полунин лучший из всех нас танцор, чем многие из нас, как танцор, и я искренне его уважаю как артиста и чувствую. Но это не мешает не соглашаться с его политическими взглядами. Но одновременно с этим я не хочу его и критиковать, ведь он прежде всего для меня, опять же, танцор, один из величайших танцоров нашего поколения. Я видел его шоу, которое поражает и трогает всех, не только меня, именно таким я вижу Сергея. Так чтоь то, что он пишет в инстаграме, мне не очень интересно из-за уважения к нему и тому, как он живет на сцене.
Вы видели его татуировки?
Да, видел его татуировки, да.
Они вам нравятся?
Знаете, у меня вот, например, вообще нет никаких татуировок, но я слышал, что как только ты делаешь себе одну, ты должен сделать все больше и больше, это как зависимость.
Чувствуете ли вы какую-то нетерпимость в Москве и вообще в России?
Я точно не чувствую. Я не русский, я здесь не вырос, потому вижу все глазами иностранца, взгляд со сцены, воспринимаю происходящие через моих прекрасных друзей и коллег из Большого, которыми себя окружаю. То есть, воспринимаю все через призму своей работы и личного общения. Поэтому в моем мире нетерпимость отсутствует. Я не вижу ее в повседневной жизни, потому что я постоянно счастлив здесь. Многие люди могут удивиться, что я тут счастлив, но я люблю свою работу и всё, что меня окружает. Это факт.
Хотите попробовать себя в каком-то новом качестве в России, может быть, на других сценах, или, например, вернуться в Петербург, в Мариинку?
Я люблю Мариинский театр. Но, если говорить о новым сценах, на которых бы я хотел себя попробовать, то это, прежде всего, «Гоголь-центр».
«Гоголь-центр»? Почему?
Потому что у меня, как у художника, есть непреодолимое желание открыть для себя более авангардные стороны профессии. Да, все в порядке, я танцую Онегина и Жизель на сцене Большого, но в данном случае я не раскрываю все свои возможности до конца как художник. Так что такие экспериментальные места как Гоголь-центр меня вдохновляют, конечно. Это было намного интереснее, чем еще одна «Спящая красавица» в Мариинском театре. Я люблю Мариинку, поймите, и люблю там танцевать, как и в Большом театре, но у меня есть другая сторона — еще более страстная и творческая.
Если уж зашла речь о «Гоголь-центре», то можем сказать, что вы хотите попробовать себя и в качестве драматического артиста?
Скажем скромно, я полагаю, что я уже драматический артист. Например, Онегина я не просто танцую, а именно что играю. Так что я хотел бы исследовать другую, более креативную сторону моей личности, которая не просто использует мое тело как инструмент. Ведь можно не просто тупо танцевать в белых колготках и париках. Это современный театр.
Вы слышали о деле Кирилла Серебренникова?
Я пока не знаком с ним, нет. Что-то слышал. Хочу сказать, что уважаю его как режиссера, люблю театр, в котором он работает.
Сейчас у вас много друзей в России?
У меня много удивительных друзей в России. Первое время у меня, кстати, их вообще не было. Был год, когда я шел на работу и возвращался сразу домой — я был как монах и только танцевал. Потом некоторые люди показали мне другую — темную сторону Москвы.
Да уж? Это как?
Ну не темную, конечно, просто настоящую московскую жизнь.
Ночную жизнь?
Ночная жизнь… да просто как быть нормальным человеком в большом городе, а не жить затворником, как в монастыре. Мне потребовалось некоторое время, чтобы открыть для себя эту жизнь, но мои прекрасные друзья мне в этом очень помогли.
Какой ваш идеальный отпуск?
Мой идеальный отпуск — после длительной и тяжелой работы, отправиться на пляж, где я ничего не делаю, просто пью пиво и лежу на песке. Это мой идеальный отдых.
В Москве?
А есть пляж в Москве? Если да, то конечно!
У вас сейчас есть мечта?
Находиться в одном месте долгое время. Я вроде закончил перемещаться как цыган — теперь я готов быть только в одном месте, и будь что будет. Может это будет Москва, а может, еще что-то. Я ищу свой дом.
И последний вопрос — о ваших будущих выступлениях в Большом Театре.
Пока ничего официально не объявлено. Но мы плотно работаем над репертуаром. Я правда уважаю и восхищаюсь руководителем нашей балетной труппы Махаром Вазиевым) — он преданный театру человек, и мы продолжаем строить планы и планировать мое будущее на сцене Большого. Это здорово!
Большое спасибо!