«Я хочу другой жизни». Маргарита Симоньян о желании уйти из RT

Я хотела бы начать с того, что мы находимся в том самом кабинете, чтобы сразу снять все вопросы, в котором записывалось то самое знаменитое интервью Боширова и Петрова.

Да. Вопреки теориям заговора о том, что кабинет не мой, и я — не я, и здание — не здание, а явочная квартира, вот окошко, собственно, напротив которого сидели товарищи.

Легко ли было дорасти до себя нынешней?

Нет, очень тяжело. Представляете, я девочка в Краснодаре. Мало ли девочек-журналистов в Краснодаре? У меня очень бедная семья, никакого блата, ни длинных ног, ничего такого. Никаких предпосылок, в общем, кроме того, что я действительно очень-очень хорошо училась и в Америку поехала, выиграв грант, что было такой редкостью всё-таки.

Вот я журналист. Я не хочу здесь жить, я хочу вырваться из нищеты, я хочу вырваться из провинции, я хочу в Москву. И мне нужно, чтобы меня в Москве заметили. Это было очень трудно. Мне пришлось ездить на войну для этого, рисковать жизнью, чего бы я сейчас никогда не сделала уже с высоты своих лет, потому что понимаю, что это того не стоило. Но тогда мне казалось, что самое страшное, что может со мной случиться, ― это если я останусь в этом, как мне тогда казалось, болоте и навсегда погрязну в безвестности, в нищете. Даже не знаю, что меня больше пугало, безвестность или нищета.

В общем, нужно сделать всё, что от меня зависит, чтобы меня заметили. Что от меня зависело? От меня зависело в 19 лет уехать в Чечню без аккредитации, без разрешения, без ничего, когда там началась вторая война, и шарашить оттуда репортажи, пока их не заметят в Москве. И их заметили в Москве. И, собственно, с этого моя карьера и началась.

А чем вы сейчас измеряете свою успешность?

Я не буду рассказывать в интервью, но, поверьте мне, за последние несколько лет у меня были такие заманчивые предложения, от которых я отказалась, потому что я…

Еще более заманчивые.

Конечно. Потому что я не хочу больше никакой карьеры. Я хочу другой жизни. Я хочу писать, я много раз об этом говорила и писала. Я очень, очень хорошо себе представляю, что я всё это в какой-то момент оставлю и уйду писать.

Как вы ощущаете отношение к себе после этого знаменитого интервью с Петровым и Бошировым?

Да никак я не ощущаю. А что, раньше не обсуждали, что ли? Вы почитайте прошлогодний доклад ЦРУ, там моё имя 27 раз упоминается, и это похлеще, чем…

Это успех.

Это похлеще, чем посиделки в столовой Дождя, где кто-то обсуждает, а действительно это был мой кабинет или не действительно. Когда все американские спецслужбы выпускают доклад, где ты упоминаешься 27 раз, вот действительно стоит задуматься.

Я совершенно другими критериями измеряю успех, вот абсолютно.

Какими?

Это не Боширов, не Петров, не Russia Today.

А что ваше?

Успех ― это когда я ложусь спать вечером и могу себе с чистой совестью признаться, что боженька сегодня может быть мной доволен.

Бывало ли, что когда вы как журналист и как женщина занимались своей работой, вы сталкивались с такими людьми, как Слуцкий, которые домогаются, которые обращаются к вам снисходительно как к женщине? Вы с этим сталкивались?

Я с таким, со всем хамским домогательством сталкивалась, безусловно. Дважды я сталкивалась с попыткой изнасилования на работе, и один раз это было еще в одной южной республике, не буду говорить, какой, чтобы никого не обижать. Это было правда очень давно, и то, и другое, это я была еще юная.

Один раз я сталкивалась с тем, что мне предложили роскошную квартиру в обмен на что-то типа «посиди у меня на коленках». Вот эти обе попытки изнасилования были, когда я была полевым корреспондентом, да, это оба раза было в гостинице, но оба раза это были люди, которые имели отношение к работе. Один раз это был пресс-секретарь руководителя этой республики, который пришел ко мне обсудить, второй раз… Ой, нет, вру. Еще третий я забыла, потому что мне тогда вообще было 18 лет, это еще в Краснодаре было. Тоже это был влиятельный дядька такой в Краснодаре, политик.

А в Таджикистане это был наш военный, который по долгу службы должен был помогать организовывать мне телемост, который вломился пьяный ко мне в номер. Если бы не мои ребята… Я подняла большой шум.

Какое-то пренебрежительное отношение к вам как к женщине, уже когда вы стали руководить каналом, было?

В Европе мне всё время задают этот вопрос. Это же вообще такая очень западная модная повестка, что, дескать, как же вы, женщина, пробились? Я не чувствовала никогда в жизни, вот клянусь вам.

Но можно ли сказать в связи с тем, что в принципе эти разговоры и этот контекст появились в нашем обществе в последнее время, который некоторое время назад был вообще совсем западным?

Мне не кажется. Поскольку я нахожусь в обществе, не посещающем вашу столовую, так это назовем.

Тем более у нас столовой нет.

Да, тем более у вас столовой нет. То эта повестка во многом навязана, это же очевидно. В обществе запрос на совершенно другие темы, абсолютно другие темы, которые как раз вряд ли обсуждаются у вас в столовой.

Это просто…

Просто расхождение вашей повестки и повестки большинства страны, это же очевидно. Это ни хорошо ни плохо, но вы же, я надеюсь, отдаете себе отчет в том, что вы представляете меньшинство, более такое западное, что ли, прозападное, околозападное, западновдохновленное меньшинство, а страна-то на самом деле другая.

А вы ощущаете себя близко к запросу общества? Насколько вы вообще чувствуете эту страну, нашу страну?

Я очень много общаюсь с так называемыми обычными людьми, совсем не общаюсь со, скажем, вашим окружением. Практически совсем, очень мало. И не живу в фейсбуках и около них. Я, как правило, даже не читаю, что там. То есть я пишу что-то сама, потому что это часть моей работы, но, поверьте, я точно этого не буду делать, когда я с этой работы уйду, потому что это для меня тяжелый труд и мне это не интересно. Но я не читаю именно для того, чтобы не уходить и не считать, что повестка вот та, которая там, и есть на самом деле, потому что это не так.

Вот я помню, у меня сидел здесь один журналист, по-моему, это был Кашин. Когда были выборы, какие-то очередные выборы, в 2010, что ли, году, в 2011 году в Думу. И он мне говорит: «Вы поймите, ни один из моих друзей и даже знакомых не собирается голосовать за „Единую Россию“». Я говорю: «Вы поймите, это скорее проблема вас как журналиста, у которого такой круг друзей и даже знакомых, который так отличается от страны, чем проблема страны и даже „Единой России“».

Но это же говорит, что это вы живете в каком-то аквариуме, а не о том, что вот на самом деле страна такая. Вам просто кажется, что она такая, потому что вы не видите далеко за пределами аквариума. Несмотря на свою работу, я очень мало бываю за границей, очень редко. Я отдыхаю практически всегда здесь. Я реально езжу просто в обычные дома, к обычным людям, общаюсь с ними, вижу, о чем они думают, как они живут.

Потом, когда ты узнаваемый человек…

Проще отдыхать за границей.

Наверно, да, проще отдыхать за границей, когда ты узнаваемый человек. Но я так скучаю по своему родному Сочи, по дому скучаю элементарно. Дело не в том, что я как-то там не люблю заграницу, за границей тоже прекрасно. Но если выбирать между моей семьей, родней, моим удовольствием там и просто съездить и посмотреть на очередной шпиль, то я, конечно, выберу поиграть в нарды со своими братьями.

Но такая жизнь в модных московских барах, на модных московских кухнях и вот в таких фейсбучных аквариумах ― она же точно отрывает тебя очень сильно от жизни общества. Когда ты узнаваемый человек, это тоже дает тебе возможность много и часто общаться с людьми на улице.

Потому что они сами подходят, да?

Конечно, значительно больше, чем ты бы хотел. Где бы мы ни бывали, особенно если с Тиграном… Вот я сейчас была в больнице со своим ребенком, да. Подходят просто люди, просто нянечки или просто… «Мы вас так любим! Вы держитесь там! Вы им дайте еще! Вы одна страну защищаете!». Это не то что я с этим согласна, я вам говорю, что люди говорят.

Тиграну уже забыли всё его кино, которое тоже люди, в общем, любят, да, и «Ландыш серебристый», и прочее, у него же очень популярные фильмы. Он не может пройти по улице, вот каждый второй: «А, „Пилорама“! А можно сделать селфи? А вот у вас была такая шутка, а вот это смешно, вот это смешно». Посмотрите, как люди реагируют. Это же тоже люди, понимаете? Это не просто люди, это в первую очередь люди, хотя бы потому что их больше. А демократия, как известно, подразумевает власть и победу большинства всё-таки.

Так вот, за эту неделю один раз ко мне подошел человек и сказал: «Маргарита, ну что же вы так? Зачем вам это было надо? Вот вам это, наверно, было не надо», ― имея в виду интервью Боширова и Петрова. Я сейчас говорю про незнакомых людей, про людей, которые просто подходят на улице. И надо сказать, что это случилось в лифте самой дорогой московской клиники, что тоже о многом говорит.

Вот если вернуться к тому самому женскому форуму, на котором выступал Путин, как он относится к женщинам-руководителям, вообще к женщинам высокой власти, по вашим ощущениям?

Судя по моей хотя бы карьере, нормально, наверно, относится. Он лично согласовывал мое назначение. Не знаю, наверно, ему принесли какую-то бумажку прочитать, может, он мельком, а может, и знал.

Я не знаю. Я никогда не замечала никакой разницы в отношении Путина к женщинам-руководителям и к не женщинам-руководителям, никогда. Тот же кабинет, так же ты приходишь, так же долго ждешь, так же он выслушивает твои какие-то, с чем ты пришел, так же торопит, потому что за тобой еще куча народу, так же реагирует. Я не знаю, может, он на мужчин как-то втихаря матом орет. На меня никогда не кричал.

Если говорить о критериях оценки работы компании, раздражение, которое вызывает ваша иная правда, для вас является замером в тех странах, где вы выходите? Есть же очевидная какая-то реакция власти.

Это приятный бонус. Это, конечно, для серьезного человека, для медиаменеджера это не может быть показателем и замером. Поэтому чего нам удивляться, что потом выходят, Макрон ругает и Sputnik, и RT, и многие другие. Да, наверно, они будут бороться. Будем искать другие способы. Вот я говорю, за те два года, что они с нами борются, их же собственный измеритель говорит, что у нас аудитория выросла на треть за то время, что они с нами воюют.

Вам будет трудно уходить отсюда писать сценарии, конечно.

Мне будет так легко, вы не можете себе представить, как мне будет легко.