Дело организации «Новое величие», где внедренные агенты ФСБ превратили группу вольномыслящих студентов в злостных врагов режима: арестовано 9 человек, среди них — студентка ветеринарной академии 19-летняя Мария Дубовик. В студии Дождя — ее мама Наталья и адвокат Максим Пашков, которые рассказали подробности этого дела.
Инвестируйте в правду. Поддержите нашу работу и оформите платеж
Сагиева: Организация «Новое величие», где внедренные агенты ФСБ превратили группу вольномыслящих студентов в злостных врагов режима. Арестовано девять человек, среди них студентка ветеринарной академии, 19-летняя Мария Дубовик. В студии Дождя ее мама Наталья. И сегодня же в студии адвокат Максим Пашков.
Максим, первый вопрос вам. Скажите, что же все-таки происходит в этом деле запутанном? Кто где переписывался, кто куда ходил и каким образом так случилось, что ребята оказались за решеткой?
Пашков: В общем, дело никакое не запутанное, дело для меня лично абсолютно ясное. Из молодых людей, которые критически относятся к режиму, к нынешней власти, сделали экстремистов и страшных террористов, причем эти люди собирались в кафе, обсуждали текущие политические события, рассказывали друг другу анекдоты, новости, какие-то бытовые темы, лайфхаки, что-то в этом духе.
Лобков: Но не очень любили власть, правильно? Надо сказать.
Пашков: Относились к ней, скажем так, критически.
Лобков: Как очень многие.
Пашков: В конце концов, я еще утром читал Конституцию, там написано, что мы демократическое правовое государство. Может, к вечеру что-то случилось.
Лобков: Может, нельзя будет смотреть новости из Армении, допустим.
Пашков: Может быть. Это первое.
Второе ― появились сотрудники правоохранительных органов, ― скорее всего, это ФСБ, мне так кажется, ― которые решили, что вот на этом каши не сваришь, надо этих людей организовать и возглавить. Появился человек, который проходит в чатах под ником «Руслан Д.», а в материалах уголовного дела как некто Александр Константинов. В формуляре протокола допроса он полностью чистый, так обычно бывает, когда допрашивается спецслужбист, и Константинов ― это псевдоним.
Вот. Константинов внедрился в эту организацию, фактически даже, я бы сказал, ее возглавил, занимал должность начальника финансового отдела, нашел место для встреч, чтобы народ не шлялся по кафешкам. Он снял офис, доплачивая из своих денег.
Лобков: Аккуратно копировал все финансовые проводки, да?
Пашков: Финансовые проводки ― господи, сколько их там…
Лобков: А неважно, важно, что финансирование было, кто-то финансировал терроризм.
Пашков: Да. Они сами скидывались.
Лобков: Да.
Пашков: Купили принтер, да.
Сагиева: Это беспрецедентно, конечно. Такого не было еще, до такого еще не доходили.
Пашков: Вы знаете, меня поражает другое в этом деле. Меня поражает то, что жертвами вот этого всего стали дети. Это классическая, типичная полицейская провокация, которая в соответствии с нашим российским законом и с положениями Европейского суда…
Лобков: Мы знаем, что двадцать два года, выросло дело Сугробова, из этого дела приговор.
Пашков: Уже двенадцать.
Лобков: Уже двенадцать, да, но все равно. И другие полицейские провокации сейчас тоже в активной разработке.
Пашков: Но такая провокация…
Сагиева: На детей еще не охотились.
Лобков: Наталья, я бы хотел с вами поговорить все-таки, да. Как вы вообще узнали, что девушка состоит в организации под названием «Новое величие», ваша Маша? Она как-то вам говорила об этом? Это было секретом или вы относились к этому как к детским играм? Вообще знали вы об этом?
Вообще видели когда-нибудь этого Константинова? Еще какой-то Кашапов там был, из Росгвардии якобы. Причем, по материалам дела, ваша дочь пригласила в этот секретный чат этого самого Константинова, или Руслана Д. Вы его видели хоть раз?
Дубовик: Я не уверена, что моя дочь пригласила этих людей в чат, не уверена, да. Мне об этом ничего не известно. Я знаю только то, что в конце октября на конференции, которая проводилась по ветеринарии, Маша познакомилась с девочкой Аней, которая тоже увлекается ветеринарией. Девочки стали общаться, вот.
В их круг каким-то образом добавлялись другие ребята. Было предложение сходить на митинг, было предложение обсудить этот митинг.
Лобков: Это был мальцевский митинг, по-моему, да?
Дубовик: Я знаю, что она пошла на митинг. Скорее всего, какой-то самый первый, в ноябре. Они сходили на митинг, стали встречаться в «Макдональдсе», как-то обсуждать эти события, что происходит, как, чего. У меня девочка совершенно никогда не увлекалась политикой.
Лобков: А где она училась?
Дубовик: Учится, да, еще не отчислена, слава богу.
Лобков: А где?
Дубовик: Она училась в ветеринарной академии на втором курсе.
Лобков: То есть две студентки Ветеринарной академии.
Пашков: Анна не студентка.
Дубовик: Она пыталась поступить в том году, не поступила.
Пашков: Она пыталась поступить. Она несовершеннолетняя.
Лобков: Вторая девочка.
Пашков: Да, вторая девочка Анна ― она вообще несовершеннолетняя. И для меня вообще-то это на самом деле дико как для человека, изучавшего закона и применяющего эти законы. По нашим законам несовершеннолетнего посадить в тюрьму ― это должны быть исключительные обстоятельства. Он должен кого-то убить, совершить тяжелое преступление.
Лобков: А вот вы видели, она зависала в компьютере, переписывалась в этих чатах? Как это выглядело со стороны?
Дубовик: Да. В последнее время, конечно, это напрягало и нас, родителей, что она много времени проводила именно в чатах.
Лобков: В чатах.
Дубовик: Переписывалась с друзьями. Она мне говорила, что она буквально познакомилась с молодым человеком, вела с ним переписку тоже, вела общение.
Лобков: Она называла его имя?
Дубовик: Конечно, называла.
Лобков: Как? Какое? Из этих всех.
Дубовик: Владимир.
Лобков: А это кто еще?
Дубовик: Это друг, не относящийся к этому делу вообще.
Пашков: Не относящийся к организации.
Дубовик: Не имеющий никакого отношения к этому делу.
Я видела, что с моим ребенком что-то происходит, какие-то изменения, но я считала, что это первые чувства, потому что у нее это первая любовь, понимаете? И у нас разговоров о политике вообще очень и очень в семье мало. У меня сложилось впечатление, что она просто хотела разобраться, что происходит в стране, окунуть свой нос, чтобы иметь свою какую-то личную позицию, человеческую, куда ей отнестись, как, чего.
И вот на всем этом, воспользовались наивностью детей, потому что она ребенок, ей девятнадцать лет, да, но она живет за счет родителей, она учится на втором курсе, она еще не знает, что такое строить семью, нет никакого жизненного опыта. Ребенок начал познавать жизнь.
Лобков: Скажите, а их в чем обвиняют? Должны же быть какие-то материалы, чтобы посадить так серьезно, должны быть… Я понимаю, что за перепост можно посадить, но там же какие-то страшные вещи, типа рецепты коктейлей Молотова, тренировки… Страйкболом она занималась. Или там мальчики занимались страйкболом.
Дубовик: Нет.
Пашков: Понимаете, вот все вот это… «Двенадцать стульев» все читали, «Союз меча и орала», все помнят эту совершенно дивную организацию.
Лобков: И Азефа все помнят, историю, как он организовывал сам и сдавал полиции эсеров.
Пашков: Никто никогда, никто там ничем не занимался. Люди сидели, обсуждали политические новости. Один раз они съездили, ― назвали это «тренировки», ― постреляли по баночкам.
Дубовик: Причем моя дочь там не была.
Пашков: Причем Дубовик там не было, на этих стрельбах. Постреляли по баночкам и кинули пару бутылок с самолично приготовленной зажигательной смесью в стенку. Я даже не знаю, кстати, зажглась она или нет. Об этом, по-моему, никто так толком-то и не сказал.
Лобков: Но преступлением это не является, насколько я понимаю.
Пашков: Нет, конечно. Если люди на совершенно заброшенном полигоне где-то, какой полигон, жилой дом заброшенный, там от него стены и остов, кинули там пару бутылок в стенку… Вы знаете, мы в детстве столько творили, что я так смотрю и думаю…
Лобков: А вменяется в вину какая статья?
Пашков: 282, прим. 1, это «Создание экстремистского сообщества».
Лобков: Это группа.
Пашков: Это группа.
Лобков: То есть мало того, что ты не в одиночку какого-нибудь украинского блоггера перепостил…
Пашков: Да.
Лобков: А это группа по сговору.
Пашков: Которая объединена для совершения одного или нескольких преступлений экстремистской направленности либо подготовки к ним.
Лобков: А вот сам, как я понимаю, этот же Руслан Д., он же Константинов, он же и писал им программу.
Пашков: Конечно, конечно.
Лобков: Я когда ее увидел, по крайней мере, из тех материалов, которые доступны, я просто вижу, что там буквально взяты статьи Уголовного кодекса и копипейстнуты туда.
Пашков: Не статьи Уголовного кодекса. Я бы сказал, постановление пленума.
Лобков: Состав…
Пашков: Постановление пленума Верховного суда о преступлениях экстремистской направленности, потому что вот как раз там указано, что должны быть структурные подразделения. Вот, пожалуйста: агентурно-вербовочный отдел ― да, люди-то и слов таких не знают. Финансовый отдел, юридический отдел, отдел прямого действия.
То есть он сам эту организацию структурировал, назначил туда людей, назначил лидера, Руслана Костыленкова под ником Центр.
Лобков: Он где сейчас?
Пашков: Там же, где и все остальные, в Пресненской пересыльной, СИЗО №3. Девушки сидят в шестом изоляторе, а мужчины в третьем. Три человека умудрились вот совершенно, скажем так, делом случая под домашний арест попасть.
Дело в том, что группа никаких преступлений, во-первых, не планировала, во-вторых, не совершала. Там были показания одного из людей, он говорит: «Это не группа, это балаган какой-то. Как мы, десять молодых людей, могли свергнуть государственную власть?».
Лобков: Скажите, а сколько человек из ФСБ занимается этим?
Пашков: Там, скажем так, я не говорю «ФСБ», там младшие братья чекистов, это Центр противодействия экстремизму. Значит, вот этот Руслан Д.
Лобков: Вы с ним встречались, виделись?
Пашков: Как? Упаси господь. Не виделся. Я видел один раз фотографию его, как он выглядит. Он старше их, ему тридцать, тридцать пять лет на вид. Он обладает организационным опытом, потому что он предложил снять помещение для встреч, помещение, как потом стало известно, было оборудовано микрофонами и видеокамерами. Он записывал их разговоры, он ездил на эти тренинги, записывал их на видеокамеры.
Сагиева: Ничего себе.
Пашков: То есть все, действия, это все было записано и зафиксировано.
Сагиева: Запланировано заранее.
Пашков: Потом в дело был привлечен сотрудник Главного управления уголовного розыска МВД России Расторгуев. Это его настоящая фамилия. Он, как он сам сказал, был внедрен, внедрился в эту группу с целью разоблачения и прочее. И был третий человек, о котором Расторгуев говорит вскользь, это некто Испанцев. В средствах массовой информации проходило, что это тоже сотрудник Центра противодействия экстремизму. Он тоже был в этой группе.
Лобков: Еще какой-то Кашапов из Росгвардии.
Пашков: Плюс Кашапов.
Лобков: Который якобы должен был им то ли взрывчатку достать, то ли что.
Пашков: Упаси господь, какую взрывчатку?
Лобков: Противогазы.
Пашков: Противогазы, бронежилеты, господи, шлем защитный.
Лобков: А он из Росгвардии или он тоже представился, или он корочки сделал? Или они не смотрели?
Пашков: Кто же его знает. По анкетным данным, Росгвардия. Дело не в этом. Дело в том, что бронежилет, шлем, даже дубинку…
Лобков: Можно купить в «Военторге», не нужен президент Путин.
Пашков: Можно купить в «Военторге», это вещи, не запрещенные законодательством Российской Федерации к обороту.
Лобков: Да, Наталья, мне теперь хочется узнать, как вы сейчас будете с этим бороться. Сейчас, в общем, с одной стороны, время тяжелое, с другой стороны, время выгодное, потому что у нас будет 7 числа новый президент, президент Путин. Какие вы будете вообще использовать рычаги? ЕСПЧ? Использовать тот факт, что биография вашей дочки вся на виду была, как я понимаю, да, либо у вас дома, либо в институте? Какие вы будете использовать рычаги?
Сагиева: Либо какие-то пикеты, одиночные пока еще можно проводить.
Дубовик: В ЕСПЧ заявление уже написано, по всем правозащитникам тоже сейчас рассылается все. Что я вижу? Вот сейчас пытаемся записать обращение к Путину.
Лобков: Обратитесь сейчас.
Дубовик: Я не знаю, дойдет оно до него…
Лобков: Вот сейчас обратитесь, дойдет.
Дубовик: Дойдет.
Лобков: Скажите сейчас.
Дубовик: Я очень сильно переживаю за судьбу своего ребенка и всех оказавшихся в этой ситуации детей, подростков, молодых людей. Это очень страшно. Страшно то, что наши дети, учащиеся институтов, становятся преступниками, а люди, которые их подталкивали под это преступление, переквалифицированы либо в свидетелей, либо находятся под домашним арестом. Мне непонятна вот эта ситуация.
Как жить дальше? На что надеяться? Девочки в этом СИЗО испытывают страшный стресс, ужас, который мне как матери принять вот это все ― это настолько больно, настолько страшно… Я очень сильно обеспокоена этой ситуацией. Если бы мне это кто-то рассказал, другой человек, я бы никогда в это не поверила. Но когда это происходит с моей семьей, я в ужасе, я готова кричать: «Остановитесь, одумайтесь! Посмотрите, что происходит! Так нельзя!».
Лобков: А за кого вы голосовали на выборах?
Дубовик: Я голосовала на выборах за Путина.
Лобков: Теперь вы раскаиваетесь в своем выборе?
Дубовик: Я не знаю. Я надеюсь, что все-таки есть человечность, есть справедливость, есть какое-то… Мы должны верить в того, кого мы выбираем. Иначе я не знаю, как тогда дальше жить.
Лобков: Мы можем надеяться, что это некие карьеристы беспринципные, ― давайте так скажем, хотя мы все это в тридцатые годы уже проходили, ― беспринципные карьеристы, которые ради звездочки готовы посадить невинных людей, которые только задумывались о том, что в стране можно что-то изменить? Я видел их наивные вот эти письма. Можем мы на это рассчитывать или мы не можем уже на это рассчитывать?
Сагиева: Ты имеешь в виду, может ли это дело обратиться против них самих, потому что это, в общем, провокация?
Лобков: Нет. Или это система, которая методом чеса действует? То есть с каждого спрашивается: «А сколько ты провокаций, сколько ты экстремистских сообществ создал на этой неделе?».
Пашков: Я надеюсь, что соцсоревнования, скажем так, по обнаружению и выявлению экстремистских сообществ не начнутся. Я все-таки надеюсь на то, что с тридцатых годов прошло все-таки какое-то время и люди стали более, как сказать, образованными, умными и так далее.
Я надеюсь все-таки, что этот кошмар, который не имеет юридического описания, потому что состава преступления во всех этих описаниях нет никакого, что этот кошмар каким-то образом закончится. В конце концов, это моя работа. Сказано: «Делай, что должно, и будь, что будет».
Лобков: Спасибо большое, что пришли к нам в эти трудные дни.
Сагиева: Спасибо.
Лобков: Я думаю, что Когершын сможет навестить…
Сагиева: Навестить вашу дочь в СИЗО.
Лобков: Всех участников, всех тех, кто оказался в СИЗО.
Сагиева: Аню я видела, там есть восемнадцатилетняя девочка.
Лобков: Аню, которую посадили задним числом, то есть ее посадили как совершеннолетнюю, а ей еще в это время не было восемнадцати лет.
Ну а тем, кто исполнял эти поручения начальников, нужно вспомнить о судьбе таких людей, как Ягода, или Ежов, или даже Лаврентий Павлович Берия, который дольше всех продержался на трудном посту руководителя НКВД, КГБ, МГБ. Дело в том, что ни Генрих Ягода, ни Николай Ежов, ни Лаврентий Берия, которые формировали так называемые антисоветские центры в большом количестве, потом их же разоблачали, ― никто из них, к сожалению, не смог дать интервью, почему они это делали, потому что они сами стали жертвами этой же машины.