Алексей Венедиктов: «Тулеев ведет себя неадекватно посту губернатора. Думаю, Путин это заметил»

Желнов: Здравствуйте. Вторник, в эфире Дождя Hard Day's Night. Приветствую нашего сегодняшнего гостя Алексея Венедиктова, главного редактора радиостанции «Эхо Москвы». Алексей Алексеевич, здравствуйте.

Венедиктов: Добрый вечер.

Желнов: Начать, конечно, мы не можем, не сказав, не выразив слова соболезнования всем тем, кто пострадал, тем, кто погиб, родственникам погибших в результате чудовищной трагедии в Кемерово. Мы, собственно, конечно, разговор с этой трагедии и начнем. Алексей Алексеевич, вот сейчас уже завершается, пока еще продолжается, вот мы видели недавно кадры народного, как его назвали, митинга скорби и памяти на Пушкинской площади в Москве. Параллельно в пять часов вечера было собрание такое официальное, мэрией санкционированное, на Манеже.

Я знаю, что, как вы объясняли до эфира, что главный смысл там в создании такого места скорби, куда москвичи смогут прийти и завтра, но тем не менее, официальные лица, Собянин, появились там уже сегодня. И закуплены были, так санкционировано все это выглядело, игрушки мягкие, цветы, волонтеры раздавали. Вот скажите, учитывая, что митинг на Пушкинской, который инициировали просто наши коллеги-журналисты, частные люди в данном случае, первыми, не проще ли было бы и мэру Москвы, другим чиновникам появиться просто там, объединившись и сделав эту скорбь действительно единой, а не разрозненной, как опять, наступив на те же грабли, получилось сегодня? Одни — на стороне Манежной, другие — на стороне Пушкинской.

Венедиктов: Ничего не вижу раздробленного на самом деле, потому что самое главное, я разделяю, есть акция в 19 часов на Пушкинской, и есть место, которое будет функционировать и завтра, в день траура, на Манежной. Я считаю, что одно добавляет другое, можно было, конечно, это сделать более красивше, но, тем не менее, там такие же люди туда приходят, и завтра придут, такие же москвичи и гости столицы, которые сегодня пришли на Пушкинскую. Вот я сегодня на Пушкинскую не успел, потому что работал. Куда мне пойти? Вот куда мне пойти положить цветы? Не хочу делить…

Желнов: Хорошо. Вообще, конечно, чудовищно анализировать митинги памяти, но уж приходится, такова наша профессия.

Венедиктов: Да не приходится ничего нам делать.

Желнов: Но тем не менее, Алексей Алексеевич, раз уж нам приходится это анализировать, к моему глубочайшему сожалению, тем не менее, ну хорошо, почему мэрия Москвы тогда не могла, завтра официальный день траура, ну завтра и соберите на Манежной людей. Зачем нужно было перехватывать повестку, за два часа до Пушки назначать там на пять часов митинг?

Венедиктов: Там не был назначен митинг. У вас неверная информация.

Желнов: Как неверная? Я специально проверил, мэр Москвы появился…

Венедиктов: Мэр Москвы появился без сопровождения, он пришел один с двумя охранниками, ничего не говорил, это не митинг. Положил цветы и ушел.

Желнов: Акция скорби, почему…

Венедиктов: Акция скорби продолжается.

Желнов: Безусловно. Что мешало мэру прийти на Пушкинскую?

Венедиктов: Я не пресс-секретарь мэрии, я не Гульнара Пенькова, не похож.

Желнов: Ваше мнение, тем более если вы так или иначе, косвенно, судя по вашим сейчас словам и по твиттеру вашему, поддержали вот это решение Константина Ремчукова из Общественной палаты…

Венедиктов: Я поддержал все три точки. Антон, зачем обманываете ваших слушателей и зрителей?

Желнов: Мы уточняем.

Венедиктов: Я поддержал, и «Эхо Москвы» поддержало акцию на Пушкинской. «Эхо Москвы» поддержало тех москвичей, объявляло об этом, которые шли и несли, задолго до этих акций, к постпредству Кемеровской области, называло адрес, чтобы люди могли пойти. «Эхо Москвы» поддержало информационно то, что сделала не мэрия, а Общественная палата, но это не важно, вот это история, которая продлится завтра в день траура. Мы считаем, что чем больше точек, где люди могут высказать свою позицию, тем лучше, я так считаю. Поэтому я здесь не вижу противоречий, и считаю абсолютно омерзительным противопоставление одно другому. Услышьте меня, омерзительным. Те люди, которые хотят и могут…

Желнов: Но власть же знала, что это так или иначе будет трактоваться как противопоставление.

Венедиктов: Это вопрос к власти. А мне все равно, как трактуется властью.

Желнов: Ну вам вопрос тогда. Вы же тоже понимали, что это будет так трактоваться?

Венедиктов: Вы теперь мой пресс-секретарь?

Желнов: Нет.

Венедиктов: Вы за меня говорите.

Желнов: Но вы это понимали, что когда назначается параллельная акция, в пять часов, за два часа до объявленной вчера на Пушкинской?

Венедиктов: Да, конечно, я понимал. Да-да. Вы считаете, что Кемерово сейчас важно говорить о том, как Собянин или Навальный делят Москву?

Желнов: Безусловно, нет. Алексей Алексеевич, безусловно, нет.

Венедиктов: Извините, я не буду на это отвечать. Я сказал вам, я считаю, что это было сделано неуклюже, но тем не менее вот сейчас митинг на Пушкинской закончится, а место-то останется. Это как с табличкой на доме Немцова и Собчак. Эта история абсолютно омерзительная, которая развернулась вокруг, потому что те люди, которые критиковали Собчак и Собянина, на следующий день пришли именно к этой табличке и положили цветы. И эти же люди завтра придут на Манежку и положат цветы. И пусть это место завтра будет. Это гораздо важнее, чем сегодня кто пришел и положил цветы.

Желнов: Безусловно. Алексей Алексеевич, я еще раз оговорился, что мне так же неприятно анализировать эту разделенную скорбь.

Венедиктов: Вы мою точку зрения спросили, я свою точку зрения говорю.

Желнов: Но тем не менее она так или иначе произошла, в том числе, с подачи властей.

Венедиктов: Произошла.

Шепелин: Вот как раз это разделение сравнивают с 2004 годом, после Беслана. И тогда тоже было две акции, одна называлась «Мы вместе», ее, кстати говоря, поддержало «Эхо Москвы», придумала газета «Московские новости», уже почившая, и тогда же была большая акция, собранная на Васильевском спуске, где как раз раздавали и плакаты специальные, для скорби. То есть с одной стороны, это, наверное, хорошо, организация, а с другой стороны, как можно к этому относиться, ну вот люди сами по своему порыву, по инициативе, это их гражданская воля была собраться и на Пушкинской, и тогда вот эта акция…

Венедиктов: То есть вы считаете, что все люди, которые завтра придут на Манежку, они мерзавцы и сволочи? И они формально пришли, потому что им приказал их начальник положить цветы. Правильно ли я вас понял?

Шепелин: Нет, ни в коем случае.

Венедиктов: То есть для тех людей, которые завтра придут на Манежку и положат цветы, это нужно? Нужно.

Шепелин: Нет, у меня единственный вопрос, почему нельзя было поддержать общую акцию, для того, чтобы у нас не было таких вопросов.

Венедиктов: Это к мэрии. Пушкинская вмещает в себя пять тысяч человек, вот пять тысяч человек, да, и она вместила в себя пять-семь тысяч человек, все. Целый день завтра траур. Куда пойти? На Татарскую? А москвичи знают, где Татарская? Я имею в виду, где постпредство Кемерово. И очень хорошо, что будет место, у Кремля, где люди, там полно туристов, где люди вспомнят о том, что произошло в Кемерово, и не только будут радоваться жизни. Я считаю это правильным.

Желнов: Безусловно, Алексей Алексеевич, опять же, тем не менее, само, как сказать…

Венедиктов: Да мне наплевать, само, мне было бы место, куда цветы положить, когда я сегодня выйду от вас. Вы меня этого права не лишите. Это политический активизм, который может быть, и хорошо, что он есть, но есть еще и для остальных, для 12-миллионной Москвы, плюс туристы.

Желнов: Я вас хотел спросить про сегодняшнее совещание с Путиным в Кемерово, с участием губернатора Тулеева, который извинился не перед людьми своего региона, а перед президентом. Как вы это оцениваете? И сказал, в частности, про оппозицию, двести каких-то человек, которые стали наживаться на крови, использовать это в политических целях. Как вы вообще вот это сегодняшнее выступление не Путина, а Тулеева оцениваете?

Венедиктов: Я могу и Путина. Ну у Тулеева, ну бред. Ну бред, мы видели этих отцов, мы видели этих матерей, я посмотрел пять часов митинга, между прочим. Там выступали люди, которые потеряли конкретно своих детей. Поэтому губернатор не в курсе или неправ.

Шепелин: А почему Путин это так спокойно слушал, кивал?

Венедиктов: Потому что Путин не был на площади. Но я могу вам сказать, что он задавал правильные вопросы, Путин. Что надо сказать? Молчать? Лезьте под стол? Как вообще вы представляете?

Шепелин: Тулеев как будто сам хотел лезть под стол. Он четыре раза сказал «спасибо», один раз «великое спасибо».

Венедиктов: Я обратил бы ваше внимание, что Владимир Путин не встретился с губернатором один на один, хотя губернатор просил этой встречи. Он не встретился. И в бюрократической системе это хороший знак.

Желнов: Вы это откуда знаете, что он просил этой встречи?

Венедиктов: Я это знаю.

Желнов: Знаете. Но тем не менее, вот смотрите, когда губернатор извиняется перед президентом за гибель людей, то, что возмутило очень многих, не перед своим…

Венедиктов: Я теперь пресс-секретарь Тулеева? Маску вот так как-то…

Желнов: Нет, ваше мнение, нам интересно ваше мнение, как человека, наблюдающего давно за элитами. Вот когда действующий губернатор просит извинения перед президентом за гибель людей, бесконечно благодарит, второй сегодня уже лично, за телефонный звонок.

Венедиктов: Это называется «холуй». Ну чего, я холуя здесь буду обсуждать? Ну холуй, все видели, что он холуй, что он ведет себя по-холуйски, что он неадекватен, что он ведет себя не адекватно посту губернатора, что вместо того, чтобы рассказывать об ответственности, в том числе и своей, он благодарит президента за телефонный звонок.

Желнов: Вы считаете, что Путин это заметил, и отставка скоро? И когда?

Венедиктов: Я считаю, что Путин это заметил, а что касается отставки, я даже не Песков, опять.

Желнов: Ну вам кажется, из наблюдения опять же?

Шепелин: Вы долго за ним следите. Потому что здесь одной стороны есть кошмарное поведение Тулеева, а с другой стороны — давление на президента.

Венедиктов: Давайте так, Тулеев подал в отставку восемь месяцев назад, написал заявление, после того, как он лечился в Германии от тяжелой болезни. Ему было сказано, что сейчас не время, после выборов президента, насколько я знаю. Собственно говоря, вот этот вице-губернатор, господин Цивилев, который прославился теперь и тем, что на колени вставал, и тем, что задавал вопрос — вы сюда не пиариться пришли — он был назначен 2 марта на пост вице-губернатора после встречи с президентом. Господин Цивилев, как это сказать, он компаньон Геннадия Тимченко, по углю. Очевидно было всем наблюдающим, что господин Цивилев заводится на пост губернатора, на после выборов, как, собственно говоря, видимо, и было обещано. Все меняется, президент мог обещать отпустить, мог не отпускать, мы не знаем, что в голове у президента по кадровым вопросам. Но мой прогноз с высокой долей вероятности, что теперь… Вот если бы не было этой трагедии, то я думал бы, что в мае-июне господин губернатор бы ушел, там надо смотреть календарь, и выборы были бы назначены на сентябрьские, когда там единый день голосования, и господин Цивилев бы пошел. Но поскольку это случилось, и случилось в публичном поле, а президент ничего не делает под давлением, я не знаю, какое решение будет принято.

Гликин: Алексей Алексеевич, вот по поводу Путина я теперь хотел спросить, Путина в Кемерово.

Венедиктов: Я не Песков.

Гликин: Да, как наблюдателя и как человека, который ездил с Путиным.

Венедиктов: Давно.

Гликин: Вот не было ощущения какой-то такой растерянности что ли, усталости, потому что вот полгода он был в комфортной для себя ситуации, пока шли выборы и предвыборы, и встречался только с комфортной аудиторией, со специально подобранными людьми. И сейчас впервые он оказался вот в самом пекле, в самых трагических обстоятельствах с людьми, которые совсем не были готовы задавать удобные вопросы. Вот как вам показалось, как он выглядел вот в этой ситуации?

Венедиктов: Вы знаете, я так понимаю, что главный вопрос — почему он сразу не полетел в Кемерово? Это был вопрос — а что я там должен делать? Совещание я могу собрать и в Кремле. Отрывать людей от работы… Я просто знаю, как он представляет это себе, это тоже, он же понимает, зачистка, все на ушах, вместо того, чтобы работать, я это просто знаю. Видимо, собрав некую первичную информацию, которая была ему доложена, он все-таки принял решение чисто эмоционально. Я не думаю, что этот визит было готов, как мы тут отмечали до эфира, даже журналистский пул, оказывается, не был, обычный путинский пул не полетел. Значит, все это делалось достаточно быстро. Собственно говоря, учитывая, что он получил там, по-моему, 75% голосов, большое доверие. Я посмотрел на…

Желнов: 76% с копейками.

Венедиктов: Да, я посмотрел на профили вот этих отцов, они все за Путина, у них ВКонтакте, я изучал этот вопрос. Люди, которые потеряли детей, я просто потом посмотрел, они все за Путина. Они говорили, мы тебя выбрали, царь, ты где? Он понимал, что они никому не доверяют, кроме него. Он должен был сказать. Вот то, что скажет губернатор, они не поверят, то, что скажет мэр, не поверят, то, что скажет министр, не поверят, скажет министр здравоохранения… Он должен был приехать и сказать, то, что мы всех накажем, мы всех найдем, мы всем поможем, и улететь. Вот, собственно, его роль.

Желнов: Почему на площадь тогда не вышел, как вам кажется? Где был митинг стихийный.

Венедиктов: Не знаю. Я думаю, что федеральная служба охраны здесь сыграла свою роль.

Желнов: То есть, вы думаете, что все-таки слушается безопасность?

Венедиктов: Я думаю, что это вопрос безопасности.

Гликин: Все-таки я хотел уточнить, не было ощущения, что он был не в лучшей форме, что называется? Что он не был…

Венедиктов: Он прилетел туда ночью. Я думаю, что мы с вами после такого дня были бы, я сейчас тоже не в лучшей форме, я два дня занимаюсь Кемерово. Но, конечно, он знал, что ему скажут. Вы поймите, что это было уже в отчетах и в папочках. И когда он стал уточнять некоторые вопросы, он был раздражен, вот то, что я прямо в нем увидел, он был раздражен. Причем здесь налоговая проверка? Где здесь мэр? Вы мне кого привели, если мэр за это отвечает? Вы обратите внимание, посмотрите на стенограмму на kremlin.ru.

Желнов: Все посмотрели.

Венедиктов: Нет, я напрямую теперь к вашим зрителям обращаюсь. Вы прочитайте или посмотрите на видео, там же все видно. Он говорит: «Что вы мне здесь? Да что вы мне…? Хочется уже не реветь, а другое говорить». Это же угроза чиновникам. Но опять же, как он сказал под камеры: «Я никого не увольняю». Он в этом смысле действительно очень долго, лев готовится к прыжку, он очень долго решает вопрос о замене кадровых людей всегда, во всяком случае так было года два назад, последние годы не знаю.

Малкова: Как вам кажется, политическое будущее Тулеева…

Венедиктов: Все.

Малкова: В принципе, наверное, можно говорить, предрешено?

Венедиктов: Ну все.

Малкова: А есть ли политическое будущее у Сергея Цивилева, которого сегодня в целом вся страна узнала впервые и опять же в такой неоднозначной ситуации, когда он сначала говорит отцу, потерявшему троих детей, что он пиарится на горе, не зная, очивидно, этого…

Желнов: Троих детей и жену потерявшему.

Малкова: Потом он уходит с митинга, возвращается, встает на колени.

Венедиктов: Я вам напомню, что Сергей Цивилев пришел из бизнеса, никогда не был политиком, никуда не избирался. Поэтому его бюрократическое будущее возможно, потому что бюрократическое будущее — это решение президента. Я не знаю, что там найдет в нем президент, не найдет в нем президент, учтет президент то, что это было, не учтет, а политическое будущее — ну видно, что он не умеет разговаривать с людьми. Все-таки политик — это человек, который умеет разговаривать с людьми. В этом смысле, если он захочет заниматься политикой, ему надо будет учиться.

Шепелин: Притом, на колени он встал после того, как куда-то ушел, посоветовался с кем-то и вернулся.

Венедиктов: Да когда все уже выплеснулось, вот эта история, она уже и в соцсетях была. Я думаю, что ему показали и рассказали, и сказали, вот отец троих детей погибших, двух, пяти и семи лет, ты что делаешь? Парень, ты больной? Я думаю, что человек, который в тяжелом угольном бизнесе, он понял, что он «налажал», он вернулся и исправил. Это чисто бизнесовая история, переговорная история.

Малкова: Алексей Алексеевич, Тулеев давно тоже следит за угольным бизнесом, губернатор проблемного региона, — 13 аварий, 440 шахтеров погибших. Вам как кажется, что все эти годы позволяло ему на самом деле сохранять свой пост?

Венедиктов: Политическая лояльность и контроль над регионом. То, что всем губернаторам в России, он ничем не отличается в этом смысле от других губернаторов. Кремль ценит а) контроль, это очень важно, чтобы никаких демонстраций на улицах, чтобы никаких захватов администраций, чтобы никаких забастовок…

Желнов: На шахтерах он тогда переломил ситуацию.

Венедиктов: Да-да, он навел порядок, он договорился, купил, переломил, как угодно. Это первое. И второе — лояльность Путину.

Шепелин: Кажется, что и сегодня он больше извинялся за митинг на самом деле.

Венедиктов: Мне трудно залезть в голову больного человека. Больного, действительно больного, не на голову, а больного.

Шепелин: Это деменция.

Венедиктов: Слушайте, это все трактовки. Мы понимаем, как устроена бюрократическая система в нашем государстве, во время таких катастроф она работает приблизительно одинаково. Вопрос не вины, но ответственности. Мы все время путаем ответственность и вину. Есть конкретные люди, которые виноваты и которые должны быть… То, что Путин говорит, расследовать… А вот есть ответственные люди, которые сами должны делать первый шаг. Я вам напомню, после «Хромой лошади» мэр города дважды подавал в отставку и на второй раз все-таки ушел, несмотря на то, что его склоняли остаться. Мэр Перми, Аркадий, не помню фамилию. Он просто переломил сам, он уходил в отставку, потому что он жил в окружении людей, которые считали его ответственным, но не виноватым, за то, что их близкие погибли.

Желнов: Алексей Алексеевич, я вас хотел еще спросить про реакцию президента на трагедию, поскольку это обсуждалось эти два дня, полетит, не полетит, прилетел, каждый шаг. В данном случае, вы считаете, что изменилась реакция? Советники, помощники, пиарщики как-то помогли Путину в чем-то или нет? Либо реакция на трагедию остается такой же, как мы видели по «Норд-Осту», по «Курску» и по другим.

Венедиктов: Слушайте, опять. Я не Песков. Я знаю, что советники советовали ему лететь. Я знаю, что советники советовали ему объявить траур. Результат — вот он. Вот он есть результат, все остальное… Решение принимал президент. Решение лететь — принимал не командир его лайнера и не начальник службы безопасности, объявлять траур — принимал решение не Медведев и не его советники, и не Патрушев, а президент. Он выслушивает, он взвешивает, но решение принимает он, это его решение, поэтому валить на советников, что они его заставили, подвинули, убедили, наклонили… бессмысленно.

Шепелин: А вы следите за тем, как это преподносится на федеральных каналах? Потому что это такая сейчас модная вещь, смотреть, что происходит в Волоколамске и переключать на федеральные каналы.

Венедиктов: Нет, у меня на это есть специально обученные люди. Я веду здоровый образ жизни. Я не смотрю федеральные каналы.

Шепелин: То есть это мы опять же возвращаемся к этому вопросу, о скорби. Сейчас тоже полтора дня об этом слабо сообщали, сейчас начнется такой поток слез, что его не остановить, и Боря Корчевников будет еще на коленях…

Венедиктов: Мне абсолютно по фигу, что делают на федеральных каналах. И мне даже по фигу, что делают мои друзья в этом вопросе. Если мои друзья считают нужным пойти и положить цветы, они идут. Если я считаю нужным пойти и положить цветы, я иду. Если я считаю нужным что-то сказать, я говорю. Послушайте, уже давным-давно я понял, что это не должно на меня влиять. Это я не перед ними, я перед собой, даже не перед семьями жертв, это я вот делаю для себя, для своего сына, которому я показываю пример. Поэтому, что мне там какой-то там ведущий Второго или Первого канала? У них своя жизнь, у них свои дети. Когда их коснется, многосемейных Дмитрия Киселева и Владимира Соловьева, мы посмотрим, что они запоют, и в какую секунду они закричат от боли, когда им скажут Добродеев и Эрнст, или все-таки когда они почувствуют боль. Поэтому мне абсолютно все равно.

Желнов: Алексей Алексеевич, но тем не менее, вам как кажется, вот механизм работы с федеральными СМИ, от остался тот же, каким вы его знали, как участник многих событий? Либо он меняется? Либо это все равно ставка на замалчивание, потом ожидание сигнала, разрешат-не разрешат, а потом уже целый день посвящать этому эфирный. Вот все осталось так же, либо меняется что-то в медиа? Если говорить о медиа?

Венедиктов: Антон, я не знаю, как сейчас осуществляется оперативное регулирование каналами. Мы видим, что внутри каналов существуют люди, которые напрямую работают с администрацией президента, Соловьев и Киселев, мимо господина Добродеева. Поэтому я не знаю, как это происходит, и мне это мало интересно.

Желнов: Мимо господина Добродеева они работают с кем? Напрямую с Алексеем Громовым?

Венедиктов: С администрацией. Наверное, с Алексеем Громовым. Если господин Соловьев делает огромный фильм с Путиным, понятно, что у него есть контакты прямые в администрации. Если господин Киселев говорит то, о чем говорят на Совете безопасности, очевидно, что он это может делать тоже помимо Добродеева. Поэтому неинтересно, как это происходит, интересно, что происходит. Вот это интересно, а как это происходит, это же…

Желнов: А что происходит?

Венедиктов: Полное управление федеральными каналами президентом Российской Федерации. А уж посредством господина Громова или господина Эрнста, или господина Добродеева или господина Кириенко, какая разница?

Желнов: А вы, кстати, с Громовым не помирились? Не стали с ним разговаривать? Потому что вы рассказывали в нашем же эфире, я для зрителей просто историю этого конфликта напомню.

Венедиктов: Давайте.

Желнов: После падения, крушения самолета MH-17 на Донбассе, после этого ваше общение с Громовым прекратилось.

Венедиктов: Да.

Желнов: Вот сейчас как?

Венедиктов: После того, как Алексей Алексеевич Громов позвонил мне по собственной инициативе и предложил помощь в тот день, когда нашего журналиста Таню Фельгенгауэр ударили ножом, я сказал, что давай начнем все с чистого листа. Но с тех пор мы не разговаривали. Видимо, ни у него нет надобности во мне, у меня точно нет надобности в нем.

Шепелин: Вы же с тех пор встречали Добродеева и говорили, что ведется науськивание, так скажем, на ваших журналистов.

Венедиктов: Да, мы столкнулись…

Шепелин: А Громову вы об этом не успели сказать?

Венедиктов: Мы столкнулись с Олегом Борисовичем в аэропорту, и разговор завел Олег Борисович.

Желнов: О чем он спросил вас?

Венедиктов: О том, что не было никакого науськивания, чтобы он не допустил никакого науськивания. Я сказал, что моя точка зрения другая, и я человек не злопамятный, но злой, и память у меня длинная.

Шепелин: А Громову вы об этом не успели сказать?

Венедиктов: Нет. Громов об этом знает из агентства «ИТАР-ТАСС», которому я это сказал.

Малкина: Алексей Алексеевич, да бог с ним, как все устроено на федеральном уровне, действительно, вы не обязаны за этим следить. Но мне гораздо интереснее, как все устроено у вас. Не секрет, что многие независимые СМИ и их руководители, так сказать, «полегли», по причине того, что не умели выстраивать отношения ни с одной из башен, не хотели, возможно, этого делать. Как вы умудряетесь делать так долго, бесконечно долго «Эхо Москвы» и сохранять отношения в одной, во второй, в третьей? Пусть временами ссориться, но тем не менее.

Венедиктов: Смотрите, во-первых, наша редакционная политика не изменилась с девяностого года, с того момента, как Сергей Корзун был главный редактор, все значимые точки зрения должны быть представлены, конец истории. Во-вторых, я считаю, что журналисты не должны быть политическими активистами, это разная система существования, это влияет. А в-третьих, и в главных, дело не в моих отношениях с теми или иными людьми, и не в моих дружеских или недружеских отношениях. Пожалуйста, вы правильно сказали, с влиятельнейшим человеком, отвечающим за медиа в администрации президента, с первым человеком, Алексеем Громовым, мы находились в жесткой ссоре три с половиной года. И чего? Это не вопрос выстраивания отношений.

Малкина: И как?

Венедиктов: Никак просто. Просто вот понимаете в чем дело, есть некие объявленные в свое время Корзуном, а потом мной, правила, которые известны все этим людям. Я всегда говорю — закрывайте, увольняйте! Но пока я главный редактор, то есть пока вы мне доверяете, я буду делать то, что я считаю правильным. Нет — ну, закройте «Эхо», увольте меня, попробуйте поставить кого-то другого. Это же просто, я же не держусь за это место. Но вот такая редакционная политика будет при мне. Вот она такая, она может нравиться, не нравиться, она сякая, все.

Малкина: Алексей Алексеевич, в том-то и дело, что все остальные, они примерно так и говорят — ну, закройте, ну, увольте. И именно это и происходит. Со всеми, кроме вас.

Венедиктов: Слушайте, я вам приведу пример, могу привести пример с «Ведомостями», могу привести пример с РБК. В свое время, еще до всех этих перетурбаций, с «Лентой», кстати, я говорил, ребята, постройте устав, как у нас, измените, пока у вас есть силы. Потому что на самом деле, даже формально, у нас Владимир Владимирович большой легалист, на самом деле, сторонник формального соблюдения права, постройте устав так, что главный редактор а) он отвечает за все, и б) при назначении главного редактора нужно мнение коллектива.

Ну и что сделали «Ведомости», расскажите мне, пожалуйста? То есть коллектив поддержал одного, а совет директоров поддержал другого. У нас это невозможно, по уставу. Просто по уставу, невозможно. Для этого надо закрыть радиостанцию, перерегистрировать, то, что обещал покойный Михаил Юрьевич Лесин. Но у него не получилось, потому что нужно менять, нужно устраивать, нужно изгонять иностранных акционеров, как с нами сделали. Ничего, это непростая профессия, это очень сложная профессия. Знаете, между обидой Путина и Навального, двух самых больших политиков ныне в России, большой разницы нет, для меня.

Желнов: Алексей Алексеевич, все-таки вы не скрываете дружбу со многими людьми…

Венедиктов: А как я могу это скрывать, когда я публичный человек.

Шепелин: Вы даже афишируете.

Венедиктов: Да, конечно. Да.

Желнов: Тогда кто из этих людей вас поддерживает? Кого вы поддерживаете? Я имею в виду, безусловно, чиновников, потому что…

Венедиктов: Я никого из чиновников не поддерживаю.

Желнов: Ну, поссорились с Громовым, например, поддержали Пескова где-то.

Венедиктов: Я так не считаю.

Желнов: Мы помним, когда вы публично поддержали…

Венедиктов: Вы как-то странно вообще считаете отношения. Вообще, если говорить о дружбе, то она не связана с политическими взглядами. У меня есть масса друзей, у которых разные политические взгляды.

Желнов: Безусловно. Но дружба с кем вам помогает в работе?

Венедиктов: Я думаю, что с Владимиром Владимировичем Путиным. И на этом можно даже точку поставить.

Желнов: Но там же нет дружбы, вы сами в этом признавались.

Венедиктов: Нет дружбы, но есть поддержка. Его.

Желнов: Какая сейчас поддержка его?

Венедиктов: Ну как, последний раз, собственно говоря, в ту секунду, за два дня до того, как я должен был быть уволен, был уволен Михаил Юрьевич Лесин. Ну, давайте вспомним про 2014 год, вот Владимир Владимирович отправил не меня, а его.

Гликин: Вы с ним тогда говорили, по-моему, там была встреча…

Венедиктов: Нет, с Владимиром Владимировичем нет. В этом вся история, что я в историю конфликта с Михаилом Юрьевичем Лесиным не втягивал ни президента, ни администрацию, ни Пескова, потому что я знал, что я в своем праве. Знаете, когда колеблешься, начинаешь союзников собирать, укреплять тылы. А когда ты в своем праве, в таком тупом своем праве, законном праве, зачем мне союзники. Мой союзник — гласность, я давал интервью все агентствам, «Лайф» публиковал, по-моему, первый и последний раз, мое интервью. Понимаете, все коллеги публиковали, все знали.

Желнов: Ну вот вы говорите, что вы Пескова не поддержали, но памятен же этот эпизод, когда, по-моему, яхта обсуждалась.

Венедиктов: Так я же правду сказал. Это что, называется поддержать?

Шепелин: И часы.

Венедиктов: Правильно, часы. И это правду я сказал.

Желнов: Но это было сделано не по-журналистки, а лоббистски.

Венедиктов: Как не по-журналистски? Я достал декларацию Татьяны Навки, я посмотрел ее заработки. А почему вы не достали ее? Вот я сегодня тут рассказывал, декларация открыта, посмотрите, сколько она получает, что она может себе позволить. Официальная декларация. Почему те журналисты, я не могу предъявлять претензии ФБК, они не журналисты, а почему те журналисты, которые об этом писали, просто декларацию не посмотрели?

Малкина: В декларации не написано, кто конкретно дарил и покупал часы.

Венедиктов: Совершенно верно.

Малкина: Остается верить только на слово Дмитрию Сергеевичу?

Венедиктов: Нет. Мне можете верить.

Малкина: Хорошо.

Венедиктов: А ему нет.

Желнов: А это можно расценивать как моральную поддержку, Алексей Алексеевич.

Венедиктов: Я даже знаю, когда и за что эти часы были подарены, я это говорил неоднократно, к рождению дочки. Да, Татьяна подарила это, да. За год до свадьбы, кстати. Если кто-то к свадьбе это привязывал. Дата свадьбы тоже известна, рождение дочки Пескова тоже известно, ну посмотрите, ну не ленитесь. Это же так просто.

Малкина: Раз вы сами заговорили о Лесине, не могу не спросить, вы наверняка не пропустили сегодняшнюю новость, на фоне трагических событий, о новом досье.

Венедиктов: Не пропустил.

Малкина: Возможно, зрители пропустили, я коротко буквально расскажу. О новой информации, которая поступила, насколько я понимаю, от автора все того же скандального досье Трампа, о том, чем Трамп занимался в Москве, того досье, с которого начался «большой бэмс» в Америке по поводу вмешательства России в американские выборы. Значит, этот же человек утверждает теперь, что Лесин все-таки погиб не своей смертью, что его избили, по заказу некоего околокремлевского олигарха. Насколько я помню, вы тоже придерживались версии того, что Лесин погиб не своей смертью? Что вы думаете?

Венедиктов: Да, я считаю, что это была насильственная смерть.

Желнов: Насильственная от хулиганов либо насильственная по заказу?

Венедиктов: Ну откуда же я знаю? Слушай, в докладе ФБР, который оно вынуждено было предоставить Buzzfeed, приблизительно семь восьмых зачеркнуто черным, то есть мы не видим ничего. Если это обычная пьяная драка или драка с наркодилером, или драка в отеле, или неизвестно что, что ФБР-то скрывает, раз. Почему ФБР проводило расследование, два. Для меня это все вопросы. Но я не в Америке, я не знаю английского, я, к сожалению, не могу сам провести эти расследования. Но по характеру повреждений и по таймингу всего, я сделал вывод о том, что это насильственная смерть. Она случайная или неслучайная, это отдельный вопрос. Повторяю, доклад ФБР, который по суду получил Buzzfeed, медиа подает в суд на ФБР, (подайте на ФСБ, как Телеграмм), получает досье, где все вычеркнуто, все замазано. Обычная криминальная разборка, ребята? Если это обычная смерть, вы чего там замазали? Эй, ФБР, ау! Алло, ребята! Я думаю, что Buzzfeed это не оставит, нам предстоит увлекательное чтение.

Желнов: Но вы допускаете, что лично вы, как человек, знавший Лесина, его окружение, его конфликты, вы допускаете, что его могли «заказать», назовем это так?

Венедиктов: Да, конечно. А вы думаете, это случайная драка? Я не думаю, что это случайная драка.

Желнов: Обсуждалась версия проститутки, наркотики, он пошел за…

Венедиктов: Проститутки? Это какая же должна быть проститутка, чтобы нанести такие удары? У Михаила Юрьевича другие вкусы были.

Желнов: Нет, обсуждалось, что он остановился в этом отеле, пошел то ли с драгдилером сцепился, ну, была такая версия.

Венедиктов: Слушайте, я работаю по фактам. Я журналист и работаю по фактам.

Желнов: Ну, эти факты тоже обсуждались.

Венедиктов: По фактам, по камерам он возвращается один в номер. Это факт. Обсуждались не факты, обсуждались домыслы. Мы знаем только одно, я знаю только одно — это была насильственная смерть. Здесь, в Москве, сделали все, чтобы скрыть, что его смерть насильственная, потому что первая информация о том, как он умер, она была Маргариты Симоньян от Алексея Громова, что у него разрыв сердца. Не подтверждается, тем более, никто не мог знать в те минуты, ни семья не была допущена, никто. Поэтому это мутное дело, и я надеюсь, что наши коллеги из Buzzfeed продолжат копание в эту сторону, потому что у господина Кристофера Стила, который делал досье, он тоже с фактами обращается не всегда строго, хотя репутация расследователя у него хорошая, надо признать.

Желнов: Это бывший сотрудник МИ-6.

Венедиктов: Да, это бывший сотрудник МИ-6. Поэтому я думаю, что он погиб. Надо выяснить, они утверждают, что за номер в отеле заплатило Министерство юстиции или ФБР — не подтверждается, за номер не было заплачено, он не собирался уезжать еще. То есть, может быть, было обещано, но не было заплачено. Про встречу с ФБР я ничего не знаю, и нигде в деле этого нет, у них есть, у меня нет, поэтому это надо изучать. Но то, что смерть насильственная, очень хорошо, что наконец об этом заговорили.

Шепелин: А сейчас, из 2018 года, вы понимаете, почему он был уволен?

Венедиктов: Да, конечно.

Шепелин: Вы сейчас представили, как будто он проиграл вам и Лесе Рябцевой борьбу аппаратную. Ну, а на самом деле?

Венедиктов: Я бы не советовал ему, и вам, связываться с Лесей Рябцевой в этом смысле, можно проиграть борьбу. А на самом деле, основной причиной было то, что, на мой взгляд, Михаил, вернувшись во власть, скажем, он не понял, что изменилось. Он все считал Костю Эрнста мальчиком, Олега Добродеева мальчиком, меня мальчиком. И когда он стал собирать под себя всю рекламу, он столкнулся со здоровыми монстрами, которые не хотели идти к нему в подчинение, как это было в 1999 году.

Желнов: То есть была создана коалиция. Кто ее возглавлял?

Венедиктов: Была создана коалиция. Кто ее возглавил, я не знаю, это были все игроки, которые были на рынке рекламы. И они сумели убедить вначале Алексея Алексеевича Громова, потом Владимира Владимировича Путина, что создание вот этого медиа-холдинга рекламного, это неправильно, в том виде, в каком предложил Лесин. И насколько я знаю, история с «Эхом Москвы», это было лишь таким последним ударом, что он еще и в это влез, в вашу функцию.

Антонова: Алексей Алексеевич, я, как парламентский корреспондент, меня интересует тема Госдумы, как вы уже можете представить.

Шепелев: Уже не осталось парламентских корреспондентов.

Антонова: Да, я лишилась аккредитации. Я надеюсь, посмотрим, как эта ситуация изменится.

Венедиктов: В президентский пул.

Антонова: Коллеги не позволят, наверное. У нас конкуренция.

Венедиктов: Это мое предложение в эфире.

Антонова: У меня такой вопрос. У вас были очень неплохие отношения с Володиным, насколько мне известно.

Венедиктов: Да.

Антонова: По крайней мере, в бытность его в администрации президента. Сейчас, вот мне интересно, как изменились ваши отношения, после того, как «Эхо Москвы» объявило бойкот Володину и Госдуме вокруг ситуации со Слуцким?

Венедиктов: У меня с ним испортились отношения еще до этого кейса, потому что я понял, что Вячеслав Володин для того, чтобы, как мне кажется, это мое мнение, вернуться на прежние, во всяком случае, влиятельные позиции, которые он утерял с переходом на председателя Госдумы, он стал вокруг себя собирать самых мракобесных людей. Потому что кейс с Поклонской — это его кейс, кейс с Петровым-Толстым — это его кейс.

Даже был скандал, когда на встрече главных редакторов Володин привел с собой Петра Толстого, и я ему при всех сказал: «Ты зачем за собой этого антисемита водишь, этого мальчика? Мы с тобой на встречу пришли, ты чего вот этого-то привел». Там был крик, шум, гам, он говорил мне, как ты смеешь так говорить, твои деды расстреливали его дедов. Он знает, уже это разошлось. А я говорил, дай мне наган, я сейчас всажу ему… В общем, хороший разговор у нас был. Мы с ним в этом смысле перестали общаться и не общаемся. Поэтому, это расхождение, оно очевидно, человек собирает в мракобесной партии мракобесную ее часть. Ну, это его выбор.

Желнов: А это отчего? От его политического бессилия сейчас?

Венедиктов: Я же сказал, он ищет свое место в этой системе. И он эксклюзивно собирает вокруг…

Желнов: От бессилия все-таки скорее, да? От отсутствия влияния, нет?

Венедиктов: У него есть влияние и нет бессилия, он хочет, как в любой бюрократической структуре, усилить свою позицию, имея под нее батальоны.

Желнов: А на что у него сейчас есть влияние?

Венедиктов: Он постоянный член Совета безопасности. Я думаю, у него есть влияние, которое ни с чем не измеряется, тем, что все главные вопросы обсуждаются в Совете безопасности.

Антонова: А почему вы, кстати, в каком-то интервью назвали Слуцкого ставленником, «ближайшим ставленником Володина»? Это цитата.

Венедиктов: Потому что, когда формировалась Дума, и он еще был первым замом, и шел разговор, он мне говорил про эффективность Слуцкого как коммуникатора…

Антонова: До выборов или после?

Венедиктов: До выборов. Нет, после выборов, но до назначения.

Антонова: До похода в Кремль лидеров партий или после?

Венедиктов: До похода в Кремль лидеров партий. Я говорил, он же у тебя сидит, в прежней Думе, сидит как глава Комитета по делам СНГ. И там шел разговор, мы с ним говорили, что он может больше, он говорил. Я говорил, ну больше, значит, больше. Это был обычный разговор, как обычно я веду с людьми, с которыми разговариваю на разные темы.

Желнов: Ну, «крыша» Слуцкого это кто, если уж совсем…

Венедиктов: «Крыша» Слуцкого — это Володин и патриарх.

Желнов: Патриарх? Почему патриарх?

Венедиктов: Потому что Слуцкий в свое время очень сильно способствовал избранию патриарха, он был его лоббистом, а поскольку он был человеком достаточно, как коммуникатор, известным в московской среде, он там имел влияние на некоторых священнослужителей. И до сих пор он сохранил отношения с патриархом, это раз. Вторая история, Слуцкий является коммуникатором по отношению к тем, скажем, депутатам разных европейских парламентов, он очень активен в парламентской ассамблее Совета Европы, у него там обширные знакомства. И вот, скажем, будучи руководителем русского Фонда мира, или как он называется сейчас, именно он осуществляет привоз…

Шепелин: «Русский мир» называется.

Венедиктов: Да, «Русский мир». Осуществляет привоз разных депутатов разных европейских парламентов в Крым, обозревателей на выборы. И в частности, он весьма способствовал, будучи франкофоном, приезду сюда Марин Ле Пен перед выборами. То есть у него есть обширная коммуникативная связь, и она активно пользуется МИДом. Я не думаю, что она единственная, чем МИД пользуется, но с точки зрения Кремля, я думаю, и Володина, это полезная история. То есть у Слуцкого есть функция.

Желнов: Алексей Алексеевич, а патриарха он как лоббировал на назначение?

Венедиктов: Ну, как лоббировал. Как лоббируют, так и лоббировал. Встречался, объяснял.

Желнов: То есть у него вход к Владимиру Путину?

Венедиктов: Нет, он лоббировал среди…

Шепелин: Архиереев?

Венедиктов: Иерархов, да.

Гликин: А что теперь будет все-таки со Слуцким? Вот ваш прогноз.

Венедиктов: Я не пресс-секретарь Володина.

Гликин: И вдогонку второй вопрос. Вот нет ощущения…

Желнов: Что должно быть со Слуцким, я поправлю. Что должно быть со Слуцким?

Венедиктов: С моей точки зрения, он должен подать в отставку. Но он этого не сделает. Но так должно быть, он должен уйти. Он должен уйти в частную жизнь. Я хорошо знаю его жену, Лиду, мы знакомы семьями.

Антонова: А как она, кстати, переживает это все…

Венедиктов: Не знаю. Теперь не знаю, честно говоря. Но думаю, переживает сильно, у них была очень серьезная романтическая история, которая развивалась на моих глазах. Так бывает, любовь ржавеет.

Гликин: Просто ощущение, что поскольку своих не сдают, то теперь, наверное, еще долго мы будем его…

Венедиктов: Во-первых, Слуцкий не свой. Слуцкий нанятый менеджер, вы должны это понимать. Он нанят администрацией, или Кремлем, или МИДом на определенную функцию. Он нисколько не свой. И именно поэтому, когда на встрече Жириновский представлял господина Слуцкого, как будущего председателя комитета, все понимали, что это совсем чужой человек для Путина. Он полезный, так же, как Жириновский полезный, и в этом смысле он нанятый менеджер. Надо понимать, что когда мы говорим «свой», мы должны понимать, что у Владимира Владимировича «своих» очень мало. Все остальные нанятые.

Вот Слуцкий нанятый, найдет ему Путин замену — хорошо, не найдет — какое-то время продлится, но, я думаю, сейчас вот все эти скандалы, трагедии перекрыли эту историю с Леонидом Слуцким, в публичной сфере и в сфере медиа, которые докладываются, безусловно, Путину. Я видел дайджесты, ему докладывается практически все, вот такой толщины.

Желнов: А говорите еще, что мы вас спрашиваем про то, про это… Вы дайджесты видели! С Путиным общались.

Венедиктов: Я отвечаю на то, что я могу сказать, понимаете. Я не могу прогнозировать. Вы почему-то считаете, что я шаман, который видит бубен — начинает в него бить и говорить, скоро пойдет дождь. Я не знаю, пойдет дождь или упадет снег. Я могу сказать, что я могу посчитать.

Желнов: Но у Дудя вы шаманили по полной программе, мы это видели.

Венедиктов: Ничего подобного, я высказывал свое мнение про прошлое, точно не про будущее.

Желнов: Но прогнозов надавали.

Венедиктов: Нет. Я дал один прогноз, и в нем ошибся. Вот и все.

Гликин: Заканчивая разговор про Слуцкий-гейт, нет ощущения, что какие-то трещины, какой-то раскол элит, потому что мы видим, как Турчак, Ревенко и другие единороссы практически в перепалку вступают…

Венедиктов: Ну, это для них, безусловно, повод, потому что на самом деле процесс-то в другом, идет борьба за контроль над «Единой Россией», между Володиным и Турчаком, скажем. И Владимир Владимирович, царь горы, сидит и смотрит, кто возьмет верх. Еще там Кириенко где-то там, третьим. Но меня так не занимает контроль за «Единой Россией», честно говоря, совсем не занимает. Мне это неинтересно, потому что вождь один, как сказала Марго Симоньян, и фамилия его Путин, Владимир Владимирович, никак не Турчак, и уж точно не Володин.

Шепелин: Но Турчак-то как раз, видимо, не чужой человек, все-таки из близкой семьи Владимиру Владимировичу. В отличие от Володина, кстати говоря.

Венедиктов: Да, Турчак вошел в ту зону, которую я называю «племянниками». Если раньше вокруг Владимира Владимировича были «братья», по возрасту, по карьере, он вербовал людей из «братьев», то сейчас из «племянников», то есть из детей «братьев».

Антонова: У меня такой вопрос, последний еще, по Слуцкому, не можем мы успокоиться…

Венедиктов: Да ради бога.

Антонова: Вы в эфире с Бунтманом обсуждали заявление Кати Котрикадзе.

Венедиктов: Да.

Антонова: И позволили себе какие-то двусмысленные шутки. Меня лично они покоробили.

Венедиктов: Я не знаю ни о каких двусмысленных шутках.

Антонова: Про то, что позавтракать…

Венедиктов: Я не нашел ничего двусмысленного. Я просто рассказал, как мы с ней встречались как раз в Штатах.

Желнов: Я так понимаю, о Сергее Бунтмане Лиза говорит, не ваша реплика.

Антонова: Да. Не вы лично.

Венедиктов: Ну, я не рассматриваю это как двусмысленную неприличную шутку, тем более, что Бунтман общается с Катей Котрикадзе, и я общаюсь с Катей Котрикадзе. Интерпретация интонаций от наших слушателей и от людей, близких Кате Котрикадзе, на мой взгляд, неверная. Но если…

Желнов: Многие возмутились.

Венедиктов: Можно я скажу? Ну и что, все возмущаются тем, как мы требуем отставки Тулеева. Я знаю, я сегодня читал многое. Я вот написал, что я требую отставки Тулеева, и очень много людей возмутилось.

Желнов: Не передергивайте, Алексей Алексеевич.

Венедиктов: Нет, мало ли кто чему возмущается. Если бы я обращал внимание на то, что кто-то возмущается чем-то, что я говорю, я бы, наверное, с вами тут не сидел. Я просто хочу сказать, что если кому-то показалось, что к Кате отнеслись недостаточно вежливо, я готов перед ними сейчас извинится.

Желнов: Тихон Дзядко, видимо, вы его имеете в виду, который…

Венедиктов: Я имею в виду тех, я имею в виду вот вас, например, если вам показалось. Я извиняюсь перед Катей и перед теми, кому показалось, что кто-то хотел обидеть Катю. Нет, никто не хотел обидеть Катю. Но если так показалось, я извиняюсь, как главный редактор «Эха Москвы».

Шепелин: Алексей Алексеевич, а как вы вообще относитесь вот к этим веяниям борьбы за новые взгляды, так скажем, новую этику, харассмент? По сравнению с Америкой у нас вообще просто тишь пока что, только с депутатом Слуцким…

Желнов: Хотя уже понеслось, какая уж тут тишь.

Шепелин: Хотя уже понеслось. Вот вы на это как смотрите, это нормально? Потому что вы всегда таких были, свободных довольно взглядов.

Венедиктов: Почему были? Я и есть человек свободных взглядов. Еще не хватало, чтобы на «Эхе» люди несвободных взглядов работали.

Шепелин: Но отношение к харассменту…

Венедиктов: Смотрите, я был в свое время потрясен, когда Женя Альбац вернулась из Соединенных Штатов Америки, и я по недомыслию перед ней открыл дверь. Я чуть было не получил мешалкой по заднице, просто сразу. «Как! Ты меня унижаешь!». Я говорю: «Женя, ты чего, я просто привык открывать дверь перед женщиной». — «Ты не смеешь!». Я был травмирован, до сих пор травмирован этой историей. Понятно, что изменяются отношения, и понятно, я счастлив, что я не доживу до того, когда они станут такими. Но всему есть свои пределы. Если женщина говорит «нет», значит, сделай шаг назад и извинись.

Собственно говоря, что должен был сделать Слуцкий? С Слуцким Леонидом, я повторяю, мы общались семьями и были в приличных отношениях. Если бы он мне позвонил и спросил, я же никогда не звоню сам, если спрашивают моего совета, я его даю, если не спрашивают, ну, сами. Он должен был сказать то же, что я сейчас сказал, между прочим, по поводу Кати Котрикадзе. «Я не хотел никого обидеть. Катя, я не хотел вас обидеть, но если я показался вам мерзким и негодяем, я приношу свои извинения. Я не хотел вас обидеть. Я просто хотел поухаживать, видимо, это было мерзко и неловко». Конец истории. И сделал шаг назад. Вот что должен делать человек, потому что у каждого свое восприятие харассмента. Как ухаживать за женщиной теперь? Именно ухаживать? Нет, извините, как ухаживать, где та линия? Я вам отвечу, у каждой женщины своя. История ровно в этом, если женщина тебе говорит «нет», значит, ты делаешь шаг назад, извиняешься и исчезаешь из ее вида.

Желнов: Но у Слуцкого явно были не ухаживания, даже по старой шкале консервативной это не назовешь ухаживаниями.

Венедиктов: Слушайте, это все восприятие. Наверняка у него до этого была масса таких историй, которые ему позволяли, и позволяли таким образом считать это ухаживаниями. Но как только «нет», харассмент начинается после первого «нет», вот после первого «нет», и все, отойди. Все, необязательно для этого бутылкой по голове, но можно и бутылкой по голове, это уже опять выбор.

Шепелин: Вы заметили, как у вас уже на это взгляды изменились? Просто например в последнем интервью Дудю вы говорили, что у вас не было секса со школьницами, в интервью журналу Maxim говорили, что это случалось.

Венедиктов: Нет, я говорил не так.

Шепелин: Ну, у меня на самом деле даже есть распечатка. Ну на самом деле каждый сам…

Венедиктов: Я не верифицировал это интервью, я у Познера сказал, что я имел в виду, что это обычная история в школах, и она продолжается, мы видим один за одним скандалы, что здесь, что в Америке, что там. Да, акселерация, девочка 14 лет, учитель 22 лет, или наоборот, как хотите. Мы эти истории читаем в огромном количестве, и эту проблему надо решать. У меня не было секса в школе, с выпускницами был, с ученицами не был. Все!

Желнов: Я вернусь к делам, после такого заявления про…

Венедиктов: Собственно, я женился, у меня был служебный роман, вы чего?

Шепелин: Вы тоже, наверное, начальником были уже тогда?

Венедиктов: Нет, я сделал предложение девушке через два дня после избрания главным редактором. И она вышла замуж за главного редактора, а не за коллегу.

Желнов: Алексей Алексеевич, то есть опасаться вам нечего, никто сейчас не будет обвинять вас…

Венедиктов: Нет, опасаться можно. Я думаю, что на меня сейчас могут очень много… Почему? Почему, можно опасаться.

Желнов: Ну есть у вас какой-то комплекс, по этому поводу, честно скажите.

Венедиктов: Нет.

Желнов: Не комплекс, опасения именно.

Венедиктов: Нет.

Желнов: Что вот сейчас тренд задали, со Слуцким, с Жириновским, и до вас докатится.

Венедиктов: Да ради бога, я-то знаю, что на самом деле.

Шепелин: Леся Рябцева ничего про харрасмент не расскажет нам?

Венедиктов: Не знаю. Но я не видел нигде, чтобы она врала.

Шепелин: Подождем.

Желнов: Я все-таки хочу про дела спросить. Я имею в виду, когда будут перестановки в мае в правительстве. И очевидно…

Венедиктов: Бубен даете, пошаманить?

Желнов: Да, в госкомпаниях, они будут, в «Газпроме» том же, потому что говорят об уходе Миллера, скорее всего, с поста главы «Газпрома». Что в этой связи ожидает радиостанцию? Есть ли у вас какое-то понимание, если сменится Миллер, и будет другой глава «Газпрома»? И какая сейчас, поскольку она постоянно менялась на протяжении трех лет, что мы с вами встречаемся, какая сейчас все-таки структура у «Эха»? Гусинский, как я понимаю, вышел окончательно из состава акционеров.

Венедиктов: Да, в соответствии с требования Роскомнадзора, это правда. Я еще раз повторю, мой акционер — Путин Владимир Владимирович, а не Алексей Борисович Миллер.

Желнов: Но не 100% у «Газпром-медиа».

Венедиктов: Судьба «Эха Москвы» зависит от Путина Владимира Владимировича. Я отвечаю на ваш первый вопрос.

Желнов: То есть вы вообще формальности опускаете?

Венедиктов: Да, конечно. А формально и Миллер здесь ни при чем. У нас «Газпром-банк». У нас «Газпром-медиа», у которой «Газпромбанк», у которого Ковальчуки, то есть формально-то уже не Алексей Борисович, совершенно верно, да, а Юрий Валентинович, и там они сами договорятся. Наш акционер в этом смысле Путин Владимир Владимирович. Теперь формальный акционер, по-прежнему 66%, у нас «Газпром», 34% лежат в российской компании, где у меня 49%, я контролирующий акционер, еще два российских джентльмена Юрий Федутинов и Илья Куртов являются акционерами. У нас стопроцентная российская компания ЗАО «Эхо Москвы».

Желнов: Гусинский окончательно вышел из акционеров…

Венедиктов: Но он не может, у него иностранное гражданство.

Желнов: Но была американская компания EM Holding, у которой было 14%, по-моему, если я не ошибаюсь.

Венедиктов: Вы знаете о том, что год тому назад Роскомнадзор потребовал, чтобы на «Эхе» было ноль. Ну ноль, и ноль.

Шепелин: А как? По закону же 20% может быть.

Венедиктов: А да, вот вы сейчас буквально повторили Владимира Владимировича. Ну как же, по закону же 20%. У Леши — 19,92%, в смысле я, у меня. Как это? А вот так. Ну хорошо, ну вы хотите так, ну хорошо. Ну что мы будем, воевать что ли? Мы сделали, привели в соответствие с требованиями Роскомнадзора. Мы прекрасно понимали, для чего это делается. Чтобы не было иностранной юрисдикции в случае чего. Мы ее найдем, если надо будет, поищем и найдем.

Гликин: Алексей Алексеевич, у меня вопрос как к историку, про будущее, как к историку.

Венедиктов: Как к историку про будущее? Это у вас как-то нехорошо.

Гликин: Про исторические аналогии.

Венедиктов: Вы прямо как Мединский, вы меня пугаете.

Гликин: Просто у меня сегодня, особенно сегодня, сложилось ощущение такого какого-то позднего «совка», когда эти малоподвижные члены Политбюро, когда эта риторика с «разгильдяями», когда вот эти катастрофы, о которых умалчивают, в общем, вот это все. И эти высылки дипломатов, шпионы…

Венедиктов: У вас депрессия?

Гликин: У меня ощущение дежавю, что я в каких-то восьмидесятых годах.

Венедиктов: У вас дежавю, а вот Лиза этого не помнит, и вы этого не помните. Что за дежавю?

Гликин: Тогда было еще одно ощущение, что скоро все это закончится, и будет что-то, какой-то свежий воздух перемен, мы требуем перемен. Есть ли у вас ощущение сейчас, что какие-то перемены, они зреют, какие-то серьезные перемены, и где-то вот они уже маячат на горизонте?

Венедиктов: Мои ощущения, что соцсети изменили мир, и мы живем в другом мире. Это как новые технологии. Вы знаете, совсем недавно бывший президент Обама в Чикаго проводил такую замечательную историю — молодые лидеры, закрытый клуб — и он рассказывал о том, как изменилась за четыре года социальное поведение его избирателей. В 2008 году, он рассказывал, мне все рвались пожать руку, когда я избирался, 2007-2008 год, я ходил, ночью даже это движение было. А в 2012 году все уже поворачивались ко мне спиной и делали селфи на моем фоне. То есть люди живут по-другому, и отсюда, кстати, между прочим, вот эта волна расизма, ксенофобии, ненависти и страха, которая приводит к власти таких людей как Трамп. Это не только наша страна, поэтому эти изменения не только в нашей стране, база изменений — люди стали по-другому социально себя вести. А то, что да, в стране грядут перемены, ну грядут. Да, я живу в счастливое время, живу счастливо, потому что столько перемен за одну жизнь — мне есть что вспомнить. И если я выживу в этих переменах, мне будет что вспомнить.

Желнов: Сколько вы еще хотите, опустим формальности, тем более их и нет, раз акционер Владимир Путин у вас единственный, сколько вы сами хотите еще руководить «Эхом»?

Венедиктов: Была такая шутка, когда в 2012 году Путин…

Желнов: Что вы уйдете вместе с Путиным.

Венедиктов: Да, ну вот я думаю, что это вот правильно.

Желнов: То есть еще шесть… А это когда?

Венедиктов: Это мало мне, шесть! Я буду его уговаривать дальше, если я уж связал таким образом. Как шесть! Вы смеетесь что ли! Нет, если говорить серьезно, смотрите, я не вижу сегодня никаких оснований для того, чтобы Владимир Путин по собственной воле ушел от власти. Вот никаких оснований я не вижу.

Желнов: А для себя, Алексей Алексеевич?

Венедиктов: Секундочку, можно я закончу? Я могу про себя, я для себя тоже не вижу никаких оснований. Есть две темы, тема номер один — это вопрос безопасности, его и семьи, тема номер два — это вопрос миссии «русский мир». Все, историческое… Почему он должен уйти? Что у него должно случиться в голове, я не знаю. Вот то, что я наблюдаю, то, что я вижу, что он говорит, как он говорит, я, конечно, не знаю, может быть, он завтра скажет: все, я ухожу — и уедет на Капри или в монастырь, или захочет он полетать в космосе, я не знаю. Но я точно, если я понимаю его правильно, я не вижу никаких оснований, потому что ни вопрос безопасности, мы видим это, извините, по разным бывшим товарищам, не обязательно Каддафи, есть в Перу, есть в Южной Корее, когда процессы против бывших… Есть Саркози наконец! Я не вижу никаких оснований для того, чтобы он в нынешней ситуации кому-то передавал вожжи. Может, он хитрее и умнее, чем я думаю, и уже все передал. Нет, поэтому…

Гликин: Основание есть Конституция, что в 2024 году по Конституции он должен отдать.

Венедиктов: Да, по нынешней и действующей Конституции. Это знаете, как журналисты не заметили одно слово, которое он сказал, когда он сказал, что я не собираюсь менять конституцию, пока. Так вот слово «пока» главное, и все это пропустили, даже в заголовках.

Желнов: Это он сказал в Гостином дворе, после выборной ночи.

Венедиктов: Совершенно верно. И слово «пока» — это центральное слово. Да, он не собирается ее, а можно и обойтись…

Желнов: Но там сказал и другое, отвечая Архипову из Bloomberg, что не собирается до ста лет править, и в 2030 году не рассматривает вопрос возвращения. Тоже сказал.

Венедиктов: То есть в 2024 еще рассматривает. Правильно, если про 2030… Вот вы услышьте, он всегда очень точен, он всегда очень точен в своих вот таких замечаниях. В 2030 году не рассматривает, это означает, что… А в 2024? И что бы он ответил? Ну подождите пока.

Желнов: Ну насчет точности замечаний, мы помним как он говорил Крым, брать, да бог с вами…

Венедиктов: Это политические заявления.

Желнов: А через год все меняется.

Венедиктов: Антон, вы не в курсе.

Желнов: Алексей Алексеевич, вы про свое будущее? Нам интересно, как вы его видите?

Венедиктов: А мое будущее, вот оно. Я его вижу очень хорошо. До тех пор, пока я смогу, я буду руководить, у меня подрастают люди, которые могут выставиться главными редакторами не только после меня, но и против меня, решать будут журналисты. Если я им надоел, значит это будет так, у меня выборы в 2019 году, через год в марте у меня выборы главного редактора.

Желнов: И потом продление, если вас утвердят, на сколько лет?

Венедиктов: Пять лет, как раз до 2024 года. Я же вам говорю, а вы не слушаете.

Желнов: Все совпало.

Венедиктов: Даже я точен.

Желнов: А там и до 2029. Алексей Венедиктов в эфире Hard Day's Night. Сегодня весь день мы говорили, конечно, про Кемерово, спецэфир был в эфире Дождя, завтра тоже с девяти утра смотрите Дождь, спецэфир продолжится. И еще раз слова соболезнования Кемерово. Алексей Алексеевич, от вас в конце небольшой постскриптум об итогах, о вашем впечатлении от этого эфира. Я с вами прощаюсь, оставайтесь на Дожде. Пока.

 

Постскриптум

Я, Алексей Венедиктов, главный редактор «Эха Москвы». И мне очень жалко, что вместо того, чтобы говорить о солидарности и сочувствии к жертвам в Кемерово, мы говорили о какой-то ерунде, кто больше скорбит, где правильнее проводить митинги. Но я пользуюсь этим моментом сказать, что безусловно все, кто присутствует сейчас в студии, испытывают сочувствие и сострадание по отношению к тем, кто пострадал во время этой ужасной трагедии в Кемерово.