Прямой эфир

«Мама боялась, что эта цыганка с черной косой однажды придет и меня заберет»: Игорь Григорьев о приемной матери

Синдеева
10 243
14:04, 11.03.2018

Игорь Григорьев рассказал о своих отношениях с приемной матерью и о том, почему она боялась его «биомамы».

Полную версию интервью смотрите здесь.

«Мама боялась, что эта цыганка с черной косой однажды придет и меня заберет»: Игорь Григорьев о приемной матери

Григорьев: Я же родился бог знает когда, в 1966, и это все то, что называется по-английски bastard, то есть незаконнорожденный ребенок.

Синдеева: Да-да, незаконнорожденный.

Григорьев: И это же тогда было страшные дела, то есть она… Говорят, что она была цыганкой, с черной косой толстой, а он был, в смысле биопапа, а он был, типа, как это называется, испытатель самолетов, потому что в Таганроге самолеты, которые на воду садятся, и туда приезжают эти летчики и их как бы испытывают.

Синдеева: А откуда это? Кто это говорил? Как это рассказалось?

Григорьев: Ну, родственники.

Синдеева: То есть все-таки эта история как-то потом стала для тебя понятной?

Григорьев: Ну, сложилось. Так вот, сложилось, да. У меня, ты знаешь, никогда не было желания что-то найти…

Синдеева: Никогда?

Григорьев: Нет, никогда не было.

Синдеева: А мама переживала о том, что ты узнал?

Григорьев: Мама всю жизнь боялась этого вообще.

Синдеева: Боялась?

Григорьев: Да. У нее был страх. Это, конечно, страшные дела, я хочу тебе сказать, потому что она вызывала во мне, моя мама, не биомама, а мама, она вызывала во мне вот это чувство вины, всю жизнь, что я ей должен, что она спасла мне жизнь.

Синдеева: Она специально это делала или подсознательно?

Григорьев: Подсознательно, я думаю, подсознательно. Ну, как специально? Специально, это совсем уже… Нет. И поэтому она все время, она боялась, что вот эта вот цыганка с черной косой однажды придет и меня заберет. И вот когда она придет и появится около калитки, я не должен с ней уйти, понимаешь. И она делала все для того, чтобы меня подсадить на крючки эти. Это довольно болезненно, хочу сказать.

Синдеева: А ты простил это маме своей?

Григорьев: Естественно.

Синдеева: Простил? Уже когда?

Григорьев: Да. Я маму похоронил в прошлом году.

Синдеева: Вот когда ты ее простил? Если ты говоришь, что это было болезненно, и ты переживал.

Григорьев: Ну, я ее прощал в тот момент, когда она меня мучила, потому что я понимал ее мотивацию. Мы не знаем, как бы себя сами вели в каких-то ситуациях. Понимаешь, нет, мы-то другие совсем, мы-то сейчас можем набрать детей и будем легко ко всему этому относиться. А там же другое мышление.