Главный редактор The New Times Евгения Альбац и Наталья Синдеева обсудили одну из главных тем 2017 года — движение #MeToo и поднявшуюся волну против Вайнштейна и других звезд Голливуда, которых обвинили в сексуальных домогательствах.
А феминизм и вот эта вся история сейчас, которая поднялась в Америке, собственно, и вся Америка, #metoo. У вас был хороший текст такой, очень яркий, очень эмоциональный, очень личный.
У меня были ситуации, когда мне в какой-то момент вдруг делают такое неприличное предложение, да. И в тот момент это была реально потеря работы, это была потеря хорошей зарплаты, но я понимала, что а) я так не хочу… По разным причинам, то есть мне не нравится этот человек, мне не нравится, что меня хотят использовать, да? И я просто беру и пишу молча заявление, спокойно, без скандалов, и ухожу.
Да, я три месяца потом сидела без работы и думала, что мне делать. Но я не хотела, я сделала свой выбор. И вот здесь я частично, конечно, не понимаю этих женщин, которые вдруг спустя двадцать лет начинают теперь активно везде рассказывать и говорить, ах, какой ужасный был этот Вайнштейн, он, значит, меня вынудил.
Наташа, во-первых, тут, конечно, у вас несколько вопросов.
Ну да.
Первое ― Вайнштейн и вообще вся эта история движения #metoo в Соединенных Штатах. Харви Вайнштейн был очень могущественным человеком в Голливуде, от расположения которого зависела судьба, карьера, часто очень короткая, женщин-актрис, режиссёров, операторов и так далее.
Почему это пошло сейчас? Это реакция на Трампа. На то, что за месяц до избрания Трампа президентом Соединенных Штатов появилось аудио, в котором Трамп говорил, что любую бабу, какую он захочет, он может залезть к ней в трусы.
Что тоже, кстати, звучит неправдоподобно, если честно. Он настолько асексуален, мне кажется…
Нет, это не так. У него особый спорт.
Что, он сексуальный?
Я не знаю, не моего совершенно романа человек, нет. Но если вы читаете Fire and Fury Вольфа…
Ага, я рецензию видела.
А я её прочитала, да. Понимаете, и он там пишет о том, что для Трампа особый спорт ― уложить в постель жену своего приятеля. Вот это уровень морали этого человека, вообще представления о добре и зле этого человека.
Понимаете, у меня всю жизнь было одно правило, я его нарушила в 18 лет и никогда больше. Мужья, любовники, друзья людей, которых я знаю, женщин, которых я знаю, с которыми знакома, для меня не имеют пола. То есть никогда это нельзя делать, просто вообще не имеют пола.
С мужьями и любовниками своих подруг.
Да.
Вот.
Не только подруг, неважно.
Ну да.
Я эту женщину… мы с ней встречались. Никогда. Один раз я это нарушила, мне было 18 лет. Я приехала к своему учителю, который мне сказал: «В тебе ещё не созрело нравственное чувство». Я запомнила на всю оставшуюся жизнь. Это был мой учитель истории, Александр Самуилович Завадье, был гениальный историк. И вот он мне сказал: «В тебе ещё не созрело нравственное чувство».
Так вот, это первое. Значит, это была реакция на Трампа, на то, что президентом страны стал человек, который считает, что он может залезть в трусы любой женщины. Это было так оскорбительно для американок! Это было так невозможно с этим существовать, просто оскорбительно, что во главе твоей страны человек, который такое заявляет публично! То, что среди мужиков куча сукиных детей (и среди женщин), которые могут использовать своё положение для того, чтобы принудить к каким-то сексуальным отношениям, не знаю, молодого человека… Отсюда эта реакция, и эта реакция на Трампа породила это движение.
Второе ― это то, что журнал The New Yorker и журнал The New York Times сделали расследование, и тогда ещё женщины, которые подверглись сексуальному насилию со стороны Вайнштейна, рассказывали журналистам. И несколько из них позволили… Они говорили on record, да, позволили упомянуть своё имя. Ведь это ровно так же всё началось.
И почти одновременно публикует расследование The New York Times, два года они его готовили, потому что это же судебные иски. И The New Yorker почти одновременно. Причем такое расследование было готово на NBC, и NBC отказалось его выдавать в эфир. Понятно, почему. Потому что это потеря колоссального количества рекламы.
Да, конечно, рекламы, контента, конечно.
Да. Наконец, третье. Когда реакция на расследование The New York Times и The New Yorker ― вот вам значение прессы ― была такая бурная, что рекламодатели поняли, рекламодатели стали забирать рекламу из тех фильмов, где играли, не знаю, Кевин Спейси. Почему «Карточный домик» закончился?
Ой, это вообще, мне так жалко Кевина Спейси, честно.
Ужасно жалко Кевина Спейси.
Жалко. Мы же знаем с вами таких друзей…
В «Карточном домике» он же бисексуал.
Да.
Он и с мальчиками там, и так далее. Но реклама стала уходить. Netflix испугался, что сейчас в знак протеста, если не дай бог бабы выйдут на улицу с портретом Кевина Спейси и Netflix. Репутация имеет значение. В нормальных странах репутация имеет значение, она стоит очень дорого. Всё, дальше пошло.
Окей. Они знали, они понимали. Более того, мы с вами знаем, у нас много с вами общих и вообще просто знакомых геев, которые в том числе ведут себя иногда так, кого-то за задницу схватят, я прошу прощения, без какого-то давления.
Да это ужасно, Наташа! Если меня схватит кто-то за задницу, неважно, баба или мужик…
Ну подождите, без пошлости! Без пошлости, Женя.
Тут же развернусь и дам по роже!
Это было почти у каждой женщины!
Понимаете, это почти насилие.
В этой стране есть такой опыт. А вы знаете, что такое в Чечне было? И не только со стороны вайнахов, а со стороны российских войск. А что такое было, не дай бог, ночью залететь на блокпост?
Нет, то, что вы описали, это ужасно. Я, конечно, не могла представить.
Наташа, и вот этот опыт есть у колоссального количества женщин. Женщины стесняются в нашей стране об этом говорить. Это боль, которая загнана вглубь. Но ведь ты никогда это не забываешь! Я тактильно помню это. И это то, что сильно отравило мне жизнь. С какого бодуна их надо прощать? Только потому, что им кажется, что они имеют на это право?
Опять, мне кажется, что вы немножечко берете какой-то крайний случай.
Почему крайний? А сколько мужиков пьяные приходят домой и насилуют своих жен?
Нет, это опять…
Что значит? Это же миллионы людей!
Нет, так я же с этим как раз не спорю. Я просто всё-таки вернусь к Кевину Спейси.
Все это знали, продюсеры это знали. И вдруг, вдруг, ― а снимается уже «Карточный домик» много лет, ― вдруг в какой-то момент: всё, предаём анафеме, убираем. И вопрос: репутация или потеря просто бюджетов? Ты просто берешь и сдаёшь своего артиста, и ты об этом знал, и не то, что для тебя это стало новостью. Хотя про Вайнштейн тоже не было новостью, понимаете?
И вдруг, вдруг всех собак в этот момент спускают на этих людей.
Вот смотрите, Мерил Стрип, о которой ходят тоже слухи, что она тоже подверглась насилию со стороны Вайнштейна, молчит. Для кого-то вот этот каминг-аут, выйти и сказать, что я отдалась для того, чтобы получить роль, стал сейчас возможен, а для кого-то до сих пор невозможен.
Что касается Кевина Спейси, насколько я помню, история заключалась в том, что молодой актёр вышел и сказал: «Когда мне было 19, по-моему, лет, Кевин пытался заставить меня с ним жить». Он гей, это не то чтобы, знаете, он был гетеросексуал, а тут гей к нему пристаёт. Но раньше он не мог этого сказать, а теперь он смог это сказать, потому что он увидел, что можно не бояться этого говорить.
Знаете, когда-то в этой стране слово «еврей» вообще не произносили. Говорили так: «люди еврейской национальности», да? А теперь как-то оказалось, что ничего страшного, можно произнести. И при этом есть вице-спикер Государственной Думы товарищ Толстой, который говорит, напоминает евреям про черту оседлости. Понимаете, то есть всегда должен быть кто-то первый или первые десять, которые делают этот шаг. Это нелегкая история ― рассказывать про то, что ты до сих пор не можешь забыть.
Так что я думаю, что у Netflix никакого выбора не было. Netflix понял. Конечно, они это делали не потому, что они такие, знаете, замечательные и прогрессивные. Хотя я не знаю мотивов и не хочу гадать о них, но я думаю, что одна из причин, почему Netflix пошел полностью на закрытие очень популярного сериала, заключалась ровно в том, что они поняли, что если, не дай бог, женщины или мужчины поднимут волну, они потеряют колоссальные рекламные бюджеты. Да. Ну и что? Ради бога. Еще раз: репутация стоит дорого.
Фото: Brendan McDermid / Reuters