Татьяна Лазарева: «Нам говорили, заканчивайте, это плохо кончится»

Синдеева: Я бы очень хотела, чтобы моя программа сегодня была очень оптимистичной и веселой, но я боюсь, что темы, которые мы опять затронем, они не очень веселые. У нс сегодня в гостях Таня Лазарева. Таня, привет.

Лазарева: Привет.

Синдеева: Я вспоминала тут, два года назад в этой же студии мы с тобой закончили программу словами: давай искать женщину-президента, потому что назрела в этом необходимость. И вот буквально на днях вышла новость, что администрация президента придумала очередной финт ушами и теперь тоже стала искать женщину, которая, возможно, возможно это пока так все неофициально, пойдет на выборы. И среди кандидатов, которые там как-то звучали, в том числе прозвучала фамилия Ксении Собчак. Смотри, моя первая реакция… Потому что если Ксения Собчак решит сама выдвинуть себя, не по договоренности с администрацией президента, но просто потому, что вот она, как человек неравнодушный и так далее, решит, что да, я хочу, то я с удовольствием бы это поддержала, потому что это точно какая-то новая вообще жизнь и новая повестка.

Лазарева: Так.

Синдеева: Попытка это сделать.

Лазарева: А если…

Синдеева: Вот. А если это вдруг все согласовано, если это такой спойлер, который опять очередной нам придумали, то, конечно, все это ужасно грустно. И мне кажется, что у Собчак, давай так, чтобы я долго сейчас не говорила… Как ты отнеслась к этой новости? Давай с этого, а потом я скажу свое мнение.

Лазарева: Ну, слушай, может, у тебя какое-то мнение более взвешенное, потому что я-то об этом вообще узнала случайно. Меня это вообще мало интересует, эта вся история. Но понятно, что, конечно, Ксюха в этом смысле достойный персонаж, вполне я ей доверяю, она уже за эти годы, как мы за ней наблюдаем все вместе, очень выросла и очень в правильную сторону в какую-то идет. Правильная в смысле для себя, то есть она очень себя хорошо слушает и чувствует. Она не из тех, кто врет, себе, по крайней мере, поэтому у нее достаточно сложная судьба жизненная получается. Что касается каких-то честных людей, хотя бы для себя, в политике, то это, конечно, утопия, мы тоже уже теперь все понимаем, что это такие достаточно грязные игры, и в общем, чисто по-дружески я, наверное, буду ее поддерживать, но в какие-то успехи этого мероприятия я не верю.

Синдеева: Тем более она может оказаться перед таким… Опять же, мы же говорим так очень абстрактно, потому что на самом деле и новость неподтвержденная, и она написала уже у себя в соцсетях о том, что никто с ней никакие переговоры не вел, но давай мы с тобой просто пофантазируем, потому что, мне кажется, это интересная игра. Представим, что действительно она решила подать себя, подать заявку и попытаться зарегистрироваться. Мне кажется, это круто! Это точно какая-то жизнь. Теперь мы все прекрасно понимаем, и я думаю, она тоже, если бы встала перед таким выбором, что, конечно, без административного ресурса, который должен позволить зарегистрировать ее как независимого кандидата или от партии.

Так вот как ты считаешь, стоит ли например Собчак принимать этот вызов? Вот, допустим, она идет, и потом, конечно, ей раздается звонок из администрации, говорят, ну иди, Ксения, сюда, давай мы попробуем. Вот как ты считаешь, стоит игра свеч, стоит ли в это сыграть? Потому что опять же, как мы наблюдаем, в истории есть примеры, когда все вот так раз, меняется в одну секунду.

Лазарева: В любом случае, по примеру Леши Навального, мы видим, что для начала нужно войти в информационное поле, чтобы фамилия Навального, как сейчас она уже из всякого утюга, слава богу, звучит, и это хотя бы повод задуматься — «Если не Путин, то кто?». Чем больше будет таких претендентов, тем, конечно, будет честнее вся эта игра, но потом уже они будут сталкиваться между собой, судя по всему. Или уже с Лешей тогда бороться.

Синдеева: Мне, например, очень интересно, что Навальный по этому поводу думает. Я не знаю, успели наши получить комментарии или нет, к моменту, когда выйдет программа, я думаю, уже все выскажутся по этому поводу.

Лазарева: Мы же говорим все равно, мы же понимаем, что на эти выборы все равно ничего не поменяется, в любом случае. Не надо как бы…

Синдеева: Ну, слушай, какая-то если начнется там активность…

Лазарева: Да-да, но это как раз к вопросу о том, что у Навального нет программы. У Ксении Анатольевны тоже наверняка ее нет, хотя она наверняка появится. Все начинают обсуждать, а как, а что. Есть две движущие силы у людей, которые их куда-то двигают: это то, от чего ты хочешь уйти, и то, к чему ты, например, тянешься. Ты, бывает, мечтаешь о чем-то и тянешься к этой мечте, а бывает, наоборот, движущая сила от того, где ты сейчас находишься и говоришь — я здесь больше не могу. И тебя от этого с такой силой отстреливает, что, собственно, не обязательно при этом говорить — а вот хочу я вот так вот. Нет, главное, уйти…

Синдеева: То есть не обязательно соблюдать четкую программу, иметь на этом этапе. Хотя рано или поздно она пригодиться.

Лазарева: Рано или поздно она появится, понимаешь. Пока уйти хотя бы от того, что есть. Вот если есть ощущение, у той же Ксении, у Леши, у наших еще граждан, что мы уже так больше не можем, вот тогда уже появляется — хорошо, так не можем, ушли, пошли дальше. А как? И тогда уже появляется и программа, и все.

Синдеева: Скажи, а ты для себя закрыла такую историю, возможность, я сейчас не говорю тебе, подалась бы ты на президента. Подалась бы?

Лазарева: Да нет, конечно.

Синдеева: Хорошо. Условно, сыграла бы ты в историю, вот допустим, Собчак объявляет и собирает команду. Сыграла бы с ней?

Лазарева: Ты знаешь, вот, правда, не могу сказать, не было таких предложений. И каждое предложение, оно имеет какой-то отзыв и ответ на момент получения предложения. Понимаешь, пока оно не поступало, и пока…

Синдеева: Да, очень сложно теоретически на такое…

Лазарева: Поддерживать, обсуждать дружески, какие-то давать… со всеми… Это я, наверное, могу, если меня, опять же, спросят. А в остальном, серьезно, я совершенно не политический деятель. Не могу, я врать не умею, понимаешь.

Синдеева: Ну так вот опять же, мы очень часто касаемся этого внутри программы «Синдеева», с разными гостями, и это будет не первый раз, когда я это произнесу. Мне кажется, что запрос, вот когда, опять же, ты начала говорить про программы… Мне кажется, что запрос сейчас есть на то, чтобы не врать, на совесть, на вот это. Что не важно, какая программа экономическая, не важно, это все соберется.

Лазарева: Да, важно доверие.

Синдеева: Важно доверие, чтобы человек, правда, хотел не врать.

Лазарева: Это, безусловно, такой запрос есть, но он не бьется совершенно с сегодняшним положением в политике и вообще в устройстве политическом любой страны.

Синдеева: Да, это не только у нас.

Лазарева: Ты видишь, что кризис везде, и везде уже неспособность одного человека, какая бы ни была у него программа, неспособность справиться с ситуацией существует. Потом, возможно, мы идем, мы сейчас живем в этом аду, потому что мы живем в преддверии решения какой-то…

Синдеева: То есть ждем появления какой-то Ганди. Рано или поздно должно же… Мне кажется, все равно, что-то должно созреть.

Лазарева: Не Ганди, а нового устройства, новой платформы какой-то, понимаешь, как будут устроены вообще, в принципе, такие большие государства, какие-то объединения государств. Мне кажется, что сейчас в этом проблема, никто не знает как. Такого не было прецедента, понимаешь. Демократия для десяти человек — это уже довольно трудно.

Синдеева: Очень сложно.

Лазарева: А когда она зарождалась, демократия, само слово и понятие, когда не было такого количества народу, понимаешь, вообще на планете. И сейчас она не очень-то и работает, если честно.

Синдеева: Ну и потом технологии очень сильно поменялись.

Лазарева: Конечно.

Синдеева: Например, условно, фейсбук, в котором находятся уже несколько, по-моему, миллиардов человек.

Лазарева: Да, имеет свою силу, конечно.

Синдеева: А вот эта платформа, через которую могут приниматься какие-то решения. Мне кажется, что если и будет что-то меняться, двигаться, то возможно, как раз благодаря технологическим изменениям может что-то родиться новое совершенно.

Лазарева: Безусловно, конечно. Но без нас уже, я так понимаю.

Синдеева: Ну ладно, может, мы еще застанем. В контексте недавнего ареста Кирилла Серебренникова. Ты была у суда, а скажи, ты внутрь не попала?

Лазарева: Не-не-не, у меня даже не было цели особенной.

Синдеева: А ты, то есть ты его не увидела?

Лазарева: Нет.

Синдеева: Потому что, я опять же, думаю, господи, вот у нас жизнь стала в последнее время, в последний раз в публичной плоскости это было, когда пришли с обыском к Зое Световой. А потом ты была на суде Навального, там и встречаемся. У Серебренникова… Знаешь, как это, там и встречаемся.

Лазарева: Ну, вообще я считаю, что это… Уже давно поняла, еще с 2011-2012 годов, что это место, куда приходят в любом случае очень приличные люди. Таких мест у нас, к сожалению, немного, и все они связаны с тем, что приличному, честному, порядочному человеку нужно защищать слабого, всегда. Когда не доказана вина, когда попираются права, ты все равно приходишь, давайте сначала право человека на какое-то его достоинство соблюдем, а потом уже будем разбираться, украл он или не украл, воровал-не воровал. В основном все, люди, которые приходят к нам ко всем, к Кириллу, к Зое, они же меряют по своим, у них же нет других критериев, у них только денежные, воровал или не воровал, потому что судят-то по себе, понимаешь. У них по-другому ничего нет, это их самая главная беда.

Синдеева: Ты видела пост Романа Супера, где он описал квартиру и попытался представить, как себя чувствует Кирилл?

Лазарева: Да, конечно.

Синдеева: И это мурашки были, потому что… Вот я не была в Кирилла в гостях, тридцать метров…

Лазарева: Я тоже об этом думала. Мы вот абсолютно с тобой по-женски думаем сразу. У меня сразу мысль — а как? А мусор выносить?

Синдеева: У него нет телевизора.

Лазарева: Конечно.

Синдеева: Ему можно смотреть телевизор, он один…

Лазарева: Он одинок, к нему приходили какие-то люди, убирали, готовили, наверное, я не знаю. Я тоже сразу этим заинтересовалась, пообщалась, говорят, что он там устроил большую уборку в квартире. Это, в общем, говорит о том, что он там…

Синдеева: Так вот представить, человек встает утром, ты лишен какой-либо связи, и ты не понимаешь, что происходит за окном…

Лазарева: Ну, у человека рефлексирующего, такого, как Кирилл, у него, конечно, найдутся как бы собеседники внутри себя. И как он проведет это время, продуктивно, я в этом более чем уверена. Как раз собираюсь сейчас с Навальным поговорить, как у них это было, но у него были жена, дети, там другая история.

Синдеева: Конечно. Там другая история.

Лазарева: Как они это выдержали?

Синдеева: Это тоже все непросто, двадцать четыре часа в сутки. Но все равно, там были, понятно, люди вокруг.

Лазарева: А здесь совсем один, и нельзя ни писем писать, ничего. Но это такая, как это…

Синдеева: Такая вынужденная аскеза, которую…

Лазарева: Аскеза, да, которой тебе дают урок. Ну, проходи.

Синдеева: Давай пошлем ему какую-нибудь… Я все думаю, как бы ему туда телевизор передать, если это возможно. Знаешь, с подключенным телеканалом Дождь…

Лазарева: Можно-можно. Оформляй доставку, и курьера должны пускать.

Синдеева: Думаешь можно? Курьера с телевизором?

Лазарева: Под двери.

Синдеева: Хорошо хоть мы улыбаемся, хотя тема совсем не веселая, и все это, конечно, жутко грустно. Вот смотри, опять же эту тему дальше, по поводу компромиссов как раз, мы как бы ее продолжим. Притом, что у Собчак когда-то была, вы тоже очень много об этом говорили, и я себя поймала на том, что не уходят с повестки эти вопросы, почему мы опять их касаемся. Вот когда я готовилась к программе, писала, о чем бы мне было интересно с тобой поговорить, у меня вот это все прямо напросилось, то есть я писала — вот Вырыпаев, письмо, можно ли сотрудничать с властью ради каких-то благих дел, и начала смотреть твое интервью Собчак, и поняла, что вы тоже об этом говорили, это было полгода назад. Слушай, это все равно очень остро, да, это все равно очень болезненно.

Лазарева: Знаешь, в чем, почему это отзывается так болезненно у людей? Потому что люди боятся быть честными с самими собой. Честность, доверие и честность мы с тобой упоминаем, и еще ответственность. Ты, поступая каким-то образом, мы говорили с ней, я не могла ей никак объяснить, почему я пронесла этот факел Олимпиады в свое время…

Синдеева: В Новосибирске, да. Она тебя прямо не услышала, не поняла.

Лазарева: Не поняла, да. Я и сама как-то не нашла слов. Потому что ежесекундно, ежемоментно ты совершаешь какие-то поступки, принимаешь какие-то решения, которые ты принимаешь вот почему-то. Они могут быть ошибочными, кстати говоря, ты можешь потом раскаяться, пройти этот урок, сказать — ой, я так больше, допустим, не буду. Но в этот момент ты принимаешь на себя ответственность и говоришь — а вот сейчас я вот так сделаю. И вот ответственность и честность перед собой, поэтому люди ужасно говорят, как, так не может быть. Может, если ты будешь честен с собой внутри. И никто тебе потом не скажет, не ткнет тебя носом, не имеет права, понимаешь. Понимаешь, я еще хотела о чем сказать, что меня беспокоит. Все время все думают, что те, кто работает на Первом канале, Киселев какой-нибудь условный, не знаю, Катя Стриженова, вот эти все люди, я разговаривала с Катей и даже они, понимаешь, нельзя лгать в экран, и чтобы тебе верили. Ты должен сначала поверить сам.

Синдеева: То есть Катя поверила во все, что она говорит?

Лазарева: Да.

Синдеева: Но это же есть, я забыла, как это называется у психологов, как-то это называется…

Лазарева: Да-да. Шизофрения это называется. Раздвоение личности.

Синдеева: Ну, почти, когда ты убеждаешь себя.

Лазарева: Нужно быть обязательно честными. Может быть, частично, может быть, не во всем, но в чем-то они верят в это. Мацкявичюс какой-нибудь, я верю ему, хотя когда-то знали его прекрасно все и дружили, но сейчас это немножко человек про другое. Мы еще, понимаешь, мы еще не даем никому права на свое мнение почему-то, еще вот это меня очень волнует. Окей, каждый идет, проходит свой путь. Да, он совершает ошибки, и, возможно, когда-то там, к концу жизни, мы все соберемся и будем ржать над тем, как нас искривило вот это время и пространство, в котором мы сейчас живем, кто пошел… У каждого своя ситуация, понимаешь, и ты никогда ее не узнаешь.

Синдеева: Опять же про какие-то компромиссы-не компромиссы, вот вы с Мишей фактически лишились и работы, и профессии после того, как вышли на Болотную и приняли активное участие в Координационном совете оппозиции, и вообще публично выражали свое отношение к происходящему. И в связи с этим у меня два вопроса, потому что очень много на эту тему, понятно, и ты уже рассказывала. Вопроса два. Первый: вот ты делала долго детскую программу, очень клевую, очень нужную, очень важную. И вот в каком-то из интервью ты сказала, что если бы мне предложили на ВГТРК делать такую же программу, я бы ее делала, потому что программа, которую я делаю, она очень клевая, мне за нее не стыдно, и она нужна нашим детям и родителям. Но вопрос все равно возникает, понимаешь, потому что тут же, на этом канале ВГТРК, тот же Киселев рассказывает нам про ядерный пепел, про жечь сердца геев где-то и так далее. И вот насколько здесь этот компромисс все равно возможен? Это же вроде как компромисс не твой, с самой собой. Вот как у тебя это изменилось? Понимаешь, за это время, пока ты так говорила, очень многое что изменилось.

Лазарева: Вот в том-то и дело. Я тебе поэтому и говорю, что в каждый момент ты решаешь каждый раз по-разному. Это вот хештег Чулпан Хаматова, понимаешь, получается какой-то. Потому что вот сейчас, реально, я не в силах даже одной маленькой передачей своей, теория малых дел, я не в силах что-то изменить, хотя я понимаю, я потеряю несчастных этих детей и их родителей, которым некуда обратиться. Но вот идти сейчас работать на то телевидение, которое сейчас есть, я не могу принципиально. Не принципиально даже, а по душе. Я не смогу, у меня нет такой сейчас уверенности. Поэтому нет, вот сейчас бы не вела.

Синдеева: Я думаю, что Чулпан оказалась в такой же ситуации.

Лазарева: В такой же, абсолютно в такой же ситуации, потому что когда она принимала это решение, все было очень безобидно.

Синдеева: Да, тогда было по-другому.

Лазарева: Отказаться сейчас от этого она уже не может, потому что это ее тяжелейший крест и очень большая ответственность. Понимаешь, на это вообще не всякий может пойти. Потому что, конечно, у тебя всегда есть возможность, мы же с Мишкой уже это обсуждали, он может прийти всегда и сказать, ребята, она меня привязывала к батарее, била, я не сам, это не мое было решение. И сдаться, и сказать — все. Но ты понимаешь, какой это шаг, ответственный опять же.

Синдеева: Да… И опять же, ты несколько лет назад сказала, что если бы я знала, чем закончится Болотная, то я, может быть, никогда бы в эту штуку не прыгнула, потому что я потеряла работу, я потеряла профессию, я потеряла заработок, потеряла известность, в конце концов, ту, которая была. А мне кажется сейчас, если бы тебе задали этот вопрос… Давай я тебе задам сейчас этот вопрос, жалеешь ли ты о том, что ты тогда вышла, вы тогда вышли на Болотную и были такими активными?

Лазарева: Ну, неправильно формулируешь, нельзя спрашивать, жалеешь ли ты, сослагательные все эти вещи. Но я тебе так скажу — я лично прохожу свой путь, свои уроки жизненные, значит, так было нужно, потому что это имеет отклик не только в финансовой какой-то ситуации, узнаваемости. Это, например, имеет такой большой урок для меня, для моих детей, например.

Синдеева: Вот расскажи.

Лазарева: Ничего тебе про них не могу сказать, но, по крайней мере, я, как ответственная мать, я должна быть честна, прежде всего перед собой. И в какой-то момент им сказать, ребята, извините, вот сейчас меня посадят в тюрьму, допустим, ну, пардон, так получилось, и так будет, и вам придется с этим смириться. Соответственно, я делаю, я прохожу свой путь, для каких-то, прежде всего для ближайшего круга своего, возможно, для кого-то еще, чтобы люди, в том числе и они, мои дети, не боялись быть честными. В том числе честность заключается в признании своих ошибок. Да, я признаю, что ну не то что бы это была ошибка, понимаешь, то что я тогда сделала, но что если бы я знала… Мы же тогда не знали, это же была реальная эйфория, понимаешь, если бы нам тогда… Хотя нам говорили, были люди, нам говорили, ребята, заканчивайте, это плохо кончится, возвращайтесь к нам. Слава богу, возвращаться было некуда.

Синдеева: Тут же есть и другая ответственность, перед детьми честность опять же. Смотри, а вот если бы потом они спросили, мама, а вот ты тогда, чего же ты тогда не пошла? Понимаешь, такое же тоже есть.

Лазарева: Конечно. Тогда это была бы другая я и другие дети.

Синдеева: За последние полгода, когда это в первый раз, в апреле случилось, или в марте, потом в июне, когда было два выхода на улицу, после расследований Навального. Димон, забыла как…

Лазарева: Он вам…

Синдеева: «Он вам не Димон». Все отметили, и с одной стороны, и с другой стороны отметили, что вышло очень много молодежи. Молодежи такой, подростковой, школьники, студенты.

Лазарева: Да, значит, что-то их зацепило.

Синдеева: И я знаю много детей моих знакомых, которые там были. И это было очень ярко, и сразу породило, понятно, сразу молодежную политику, изменение, и вот мы видим, теперь каждый день все встречаются с детьми, со школьниками, и Путин, и Васильева… И в общем, все теперь общаются с детьми, потому что поняли, что что-то упустили. И фактически на улицу вышли люди, которые родились после 2000 года, то есть они прожили с Путиным всю свою сознательную жизнь. Во-первых, тоже вопрос к тебе, так как у тебя двое старших детей, как ты считаешь, почему они вышли? Почему именно эти дети вышли? Даже не те, которые постарше, у которых была возможность сравнить, а вот они. И второй вопрос, насколько твои дети, они интересуются политикой, им это интересно, для них это важно?

Лазарева: Для мне важнее дать им право самим решать. Конкретно мои дети не выходили, и вообще их не было, по-моему, в стране тогда.

Синдеева: Ну, они учатся.

Лазарева: Да. И не пошли бы.

Синдеева: Почему ты думаешь, не пошли бы? Потому что им не интересно?

Лазарева: Потому что они пока не приняли какого-то решения, понимаешь. Может быть, оттого, что они все время видели в нас вот это вот, это знаешь, такое отторжение подростковое, «господи, уже отстаньте со своим Путиным, Навальным». У них уже такая каша в голове у бедных. Поэтому их решение, это абсолютно их решение, мне главное было их воспитать так, чтобы они просто имели возможность и умели принимать свои собственные решения. Какими они будут…

Синдеева: Анализировать, делать выводы…

Лазарева: Да. У меня больший страх был, когда Степа мой сейчас летом здесь находился и ходил на «Рабицу» на всякую, и я прочитал очередные новости, когда их там всех взяли, вот этого я бы…

Синдеева: А «Рабица», это что такое? Я не знаю.

Лазарева: У тебя нет таких детей потому что.

Синдеева: У меня подходят к этому возрасту.

Лазарева: Там будет что-то другое.

Синдеева: Поэтому подожди, давай, «Рабица», что это такое.

Лазарева: «Рабица» — это такой клуб молодежный, естественно, не без всяких нарушений всевозможных.

Синдеева: Наркотиков?

Лазарева: Да. Они все такие. Видимо, ребята там не договорились с кем-то, их пришли и всех там повязали, положили на пол всех.

Синдеева: Все-таки оказался по ту сторону…

Лазарева: Нет, его, слава богу, там не было. Но я уже начала думать, пишу ему, какое счастье, что тебя там не было. Знаешь почему? Потому что я бы прибежала его каким-то образом оттуда вынимать, и вот тогда уже это было бы какое-то… Слава богу, что этого не произошло, потому что тогда это было бы уже какое-то совершенно другое столкновение…

Синдеева: Конечно, оппозиционер Татьяна Лазарева вытаскивает ….

Лазарева: Да, наркомана сына, условного… Поэтому мы с ним как бы столкнулись немножечко, потому то он мне сказал, мама, тебе бы даже не пришлось бы туда прийти, я могу и сам. Понятно, что он уже взрослый, ему 22 года, понятно, что я не такая курица-мать, которая прибежит, «сыночек, как тебе тут, давай я тебе супчик принесла», но как-то отреагировать я должна была, конечно. И вот это вот меня пугает больше. И вообще они меня все, что мы сейчас наблюдаем, что сейчас происходит, с этим расхождением абсолютным молодежи и нас, меня, конечно, очень это все волнует, и мне это ужасно интересно. Потому что тогда же, после того, как они вышли, когда у Навального было это смешение в кучу, «смешались кони, люди», все, тогда уже я, у меня какие-то активные бывают всплески, я там в фейсбуке начала писать друзьям, что давайте обратимся к молодежи сейчас.

Синдеева: Я помню, помню, ты даже мне присылала ролики, поддержим эту молодежь.

Лазарева: И тебе писала, да. И скажем, что ребята…. У меня была, знаешь, какая мысль? Она в принципе правильная, до сих пор она мне нравится, что мне очень хочется им передать такую мысль, что ребята, мы ваши родители, мы с вами, мы вас поддерживаем. Мы понимаем, что мы вам нахрен не уперлись, но мы хотим, чтобы вы знали, что мы будем оттаскивать… Сейчас говорю, прямо знаешь… раненых с поля боя, будем, конечно, не хотелось бы абсолютно, чтобы это случилось. Но я потом поняла, что вот эти декларации, они никому не нужны. Тут главное у каждого из этих подростков, чтобы они были уверены в своих родителях, что каждый их родитель так поступит.

Синдеева: Не бросит.

Лазарева: Да, что их не бросят, что бы они ни творили. А для этого уже поздно ходить и встречаться с молодежью, для этого нужно было делать передачу «Это мой ребенок», в огромном количестве, не прерывать это с 2000 года, и воспитывать, обращать внимание на детей. А когда ты сейчас говоришь «ой, кто здесь?»…

Синдеева: Вот ты как считаешь, почему они вышли? Вот твое мнение, почему?

Лазарева: А потому, что они очень честные. И поэтому все эти встречи с ними Путина, и кого угодно из этих людей, они ни к чему вообще, они бесполезны. Это метание бисера перед свиньями, в плохом смысле.

Синдеева: Они честные, и они чувствуют любое вранье, да? Чувствуют?

Лазарева: Конечно. Им это все, то есть ты зашкваришься один раз, они скажут — все, до свидания. Ничего не спасет.

Синдеева: Тем более, знаешь, вот это основной инструмент искореженных мозгов, большое телевидение, которое, понятно, что эти дети и не смотрят вообще.

Лазарева: Конечно. Но при этом, понимаешь, они все время чувствуют фальшь, чувствуют ложь, и именно благодаря тому, что мы на них с 2000 года забили, все большие каналы их вообще не … Там «Карусель» был канал, и кажется, еще что-то. И на них никто не обращал внимания, благодаря этому они, конечно, прошли очень сложный путь, вот эти все подростки двадцатилетние, потому что они реально неприкаянные какие-то. Но зато те, кто остались в живых, реально, физически, там же действительно неконтролируемое убивание себя и самоуничтожение у них сейчас существует, но эти абсолютно честные, крепкие, и они знают, что им нужно. Их совершенно не волнует наше мнение на этот счет.

Синдеева: Ты знаешь, мне кажется, еще одна причина, я так для себя уже объясняла. Ты знаешь, у поколения тридцатилетних, которые тоже наши могли быть дети с тобой почти, у тебя вполне мог бы быть тридцатилетний, они более пассивные, они более конформистские.

Лазарева: Да-да, конечно.

Синдеева: Почему? Потому что им вообще-то есть, что уже потерять.

Лазарева: Конечно.

Синдеева: У них уже у всех какая-то работа, они как-то устроились. Кто-то создает какие-то маленькие бизнесы, вообще они в этом смысле комфортное поколение.

Лазарева: Не пролетариат, которым нечего терять.

Синдеева: Некоторым родители помогли, где-то сами. А вот эти, получается, они родились при Путине, и вдруг они должны осознать, что они, вся их сознательная жизнь пройдет, и что никаких изменений не предвидится. А что вот в этом возрасте, когда тебе хочется, чтобы все бурлило… Может быть, это еще причина? А что, им терять нечего.

Лазарева: Ты думаешь, они задумываются о будущем? Нет, абсолютно «здесь и сейчас» работает. Как здесь, если здесь хорошо и честно, я за. А если здесь попирают мое право на честность и на принятие решения, то извините, нам не по пути. И вот это, знаешь, это чистые Стругацкие, это абсолютно, вот когда были у них там мокрецы, и подростков они уводили, Бол-Кунац там был такой персонаж, абсолютно четко, то есть они вежливо улыбаясь взрослым родителям. Просто обходили их стороной, и шли себе за этими… Но вот куда они пойдут, вопрос… И за кем.

Синдеева: Мы с тобой всегда говорим про благотворительность и про эти маленькие дела, и это очень важно, у нас с тобой есть… Не у нас есть, а мы являемся попечителями фонда «Созидание». И в этом смысле наш фонд и Лена Смирнова, которая много уже им руководит, делает потрясающие штуки, что они умеют делать какие-то локальные такие мероприятия.

Лазарева: Да, и вот у нас будет скоро «Смородиновая вечеринка». Давай про нее скажем.

Синдеева: Давай, расскажи, пожалуйста. Потому что ты, конечно, гораздо больше, честно говоря, увлечена, чем я. Мне от этого всегда стыдно.

Лазарева: Я подольше просто. Ты пройдешь тоже свой путь, я думаю, вовлечения большего. Смотри, что сделали важного за эти 15 лет вообще фонды благотворительные. Мы тоже ввели в информационное поле понятие «благотворительность», в принципе от него уже не шарахаются так. Я помню, знаешь, много лет назад, я еще несла эту мысль, что благотворительность, мы должны прийти к такой ситуации жизненной, что благотворительностью будет заниматься твой сосед, твой сослуживец, начальник по работе, все, учительница в школе, дети и так далее. И мне кажется, мы в этом смысле очень много достигли, потому что мы… Благотворительность — это не деньги, это твой свободный ресурс, который ты, будучи в чем-то сильным, можешь тратить на кого-то, кто в этом слабее. Это все вот эти, то, чему нас учили в детстве, это было как вода и воздух, — то, что переводишь бабушку через дорогу, кормишь бездомных собак и кошек, только сейчас этого не надо делать, конечно, ну птичек зимой — всему этому нас учили, а потом перестали немножечко учить. Так вот сейчас главное, к чему мы пришли, в мозгах людей, что в принципе помогать слабому — это норма, это должно быть. И подчеркивая то, еще раз говорю, что это не деньги…

Синдеева: Не обязательно деньги.

Лазарева: Не обязательно, да. Я как раз считаю, что наш фонд «Созидание» в этом смысле предоставляет огромный спектр возможностей помогать. До сих пор мне еще пишут, задают вопросы, что вот «хочу кому-нибудь помогать, а как?». Вот как раз фонд «Созидание» дает возможность, свободным временем, вещами, машиной, профессиональным каким-то своим умением: я вот доктор, я стоматолог, я готов принимать раз в день бесплатно какого-нибудь беззубого бездомного, да, бездомного беззубого. Вот в этом ответственность, не проходить мимо боли других людей, мимо незащищенности других людей, и это очень хорошая штука. А что касается мелких каких-то мероприятий, которые делает фонд, во-первых, это весело, начнем с того, как ты любишь, это позитивно. И вот 24 сентября мы будем делать «Смородиновую вечеринку», это удивительное какое-то мероприятие. Проводить мы это будем на Даниловском рынке, совершенно новое чудесное место, мы договорились там с ребятами, и они просто с восторгом это восприняли. Вот мы сейчас это все готовим. То есть 24 сентября с 12 до 15 часов можно прийти с семьей, с детьми, там будут мастер-классы, провести время, набрать себе этих каких-то заготовок, то есть там смысл в том, что все приносят, все кто хочет, кто чем может помочь.

Синдеева: Сварить варенье и принести.

Лазарева: Вот ты накрутила.

Синдеева: Я еще не накрутила.

Лазарева: Да, ты не накрутила. А есть люди, у которых, знаешь, как это, руки еще делают, а зачем, никто не понимает. Накрутили этих банок, а что с ними делать, непонятно. Это раньше, понимаешь, ты съедал за зиму. А теперь все приносят, но и все равно приятно, ты приходишь, какой-нибудь капустки, огурчиков, еще чего-нибудь, травы какой-нибудь.

Синдеева: А как собираете деньги? То есть ты продаешь свое, то, что сам «накрутил»?

Лазарева: Да-да. Как раз это твой ресурс, твой свободный ресурс. Вот у тебя есть несколько свободных, я не знаю, компоты, соки, все, что там «закручивают», это забытое слово, ты этим делишься. Другие люди приходят с каким-то количеством свободных денег, там они покупают себе, то есть обмен какой-то такой. Я не понимаю, это для меня до сих пор какой-то фокус. Притом, что все в три часа уходят, мы собираем эти деньги, которые образовались вот в этом обмене, подсчитываем сумму, приходим в благоговейный ужас, называем ее для всех и расходимся, то есть они из воздуха как-то берутся, эти деньги, я не понимаю, как. И сама я, естественно, ты там берешь какие-то 2-3 тысячи рублей, обязательно, но поскольку много народа приходит, получается, в прошлом году мы собрали, по-моему, миллион с чем-то.

Синдеева: Ну а сейчас Даниловский рынок, это здорово.

Лазарева: Да вообще супер! Я очень надеюсь, они так загорелись, я надеюсь, что мы с ними…

Синдеева: То есть всех приглашаем на «Смородиновую вечеринку» 24 сентября на Даниловском.

Лазарева: Да-да, будем. 24 сентября в 12 часов дня.

Синдеева: Слушай, уже все, почти конец программы. Еще один вопрос у меня такой больной остался. Мы с тобой недавно были на дне рождения одного нашего друга. Не будем называть, кто это. Там были совершенно разные люди, и мы там с этим человеком с тобой дружим лет… Я больше десяти лет, я не знаю, сколько ты, то есть мы все друг друга давно знаем, мы все как-то вместе параллельно жили. И там были разные люди, разные. Там были гости из Одессы, гости из Испании, там были очень приближенные к сегодняшней власти персонажи, там были…

Лазарева: Представители шоу-бизнеса.

Синдеева: Представители шоу-бизнеса очень известные, ну правда, не будем называть фамилии. И вот мы оказались в компании, в которой совершенно все разные, с разными взглядами, с разными позициями, разного социального статуса, разной известности, но нас всех объединил человек, к которому мы пришли в гости на день рождения. И вот это и есть как бы главные скрепы — это человеческий ресурс, это человек, который это все соединяет. Но вопросы-то у меня все равно остаются. Вот что нам делать? Мы, которые… И со многими из этих людей, которые там были, и с которыми, наверное, у нас разошлись взгляды, мы тоже давно знакомы. И вот что нам делать? Это вот про рукопожатность и нерукопожатность. Общаться? Сидеть ли за одним столом? Выпивать ли вместе? Или выстраивать дистанцию? Или демонстративно вставать и уходить? Вот все время же этот вопрос тоже как-то возникает.

Лазарева: Все время он возникает, и каждый раз ты его решаешь. Было время, когда мы с Павлом Астаховым чуть ли не дружили, и со Светой как-то там что-то были прекрасные… А сейчас я, конечно, не буду вцепляться в кадык, я вообще не сторонница вцепляться в кадык никому, я допускаю право каждого на свой путь, и я прекрасно знаю, что этот путь увенчается как бы всем сестрам по серьгам, каждый получит то, на что он прошел. Поэтому я даю право всем, конечно, хотелось был, чтобы мне тоже права как-то так поступать, но мне так, честно говоря, я так и делаю, мне по большому счету наплевать, кто что подумает, вот это право быть честным и позволять другим тоже идти своим путем, это то, к чему, мне кажется, пришли.

Синдеева: Вот вопрос — ты оказываешься с Астаховым за одним столом. Вот я задаю вопрос, это не только тебе, я и себе задаю этот вопрос.

Лазарева: Да-да. За это время так и было уже один раз, прямо за одним столом.

Синдеева: Да, и что?

Лазарева: Ты знаешь, я все-таки ухожу. У меня нет настроения веселиться в этот момент. Это обычно же какие-то увеселения, и тут уже зависит от того, насколько тот человек, ради которого ты сюда пришел, насколько ты ему хочешь вернуть то, что он дал тебе. То есть, допустим, ты приходишь ведь почему-то, да, тебя позвал какой-то человек, с которым ты, в том числе, не во всем согласен, но ты приходишь, ты какое-то время сидишь и потом говоришь себе: «Все, пожалуй, я уже все. Этому человеку я отдал какую-то дань, я пришел, поговорил, обнялся, поздравил», и все, на этом твои силы, честность твоя заканчивается. Ты говоришь: «До свидания». Ну а что я, с другой стороны, у меня же нет такого, что я прихожу куда-то для того, чтобы меня там заметили, сфотографировали, и вот я буду по-прежнему всем известна. Нет, я прихожу по каким-то личным своим мотивам, но эти личные мотивы имею какие-то границы, в какой-то момент я просто ухожу. Но когда ты сталкиваешься один на один с чем-то тебе неприятным, вот тут уже ты абсолютно в праве разворачиваться и уходить сразу, что, собственно, мы и сделали.

Синдеева: Таня, спасибо тебе большое. Я очень рада тебя видеть. Ну что, Собчак — в президенты!

Лазарева: Знаешь, есть такая прекрасная пословица: поживем — увидим. И утро вечера мудренее, как ни странно. Будем мудрыми и снисходительными вообще в жизни.

Синдеева: Спасибо тебе.