В феврале в издательстве Corpus выходит книга писателя и журналиста Анны Старобинец «Посмотри на него». Старобинец, известная как автор книг в жанре «хоррор», в этот раз рассказывает личную историю — о том, как ее еще не родившемуся ребенку поставили несовместимый с жизнью диагноз.
В предисловии Старобинец пишет, что эта книга не только о ее личной потере. «Эта книга о том, насколько бесчеловечна в моей стране та система, в которую попадает женщина, вынужденная прервать беременность по медицинским показаниям. Эта книга — о бесчеловечности и человечности вообще».
Дождь с разрешения издательства публикует фрагмент книги.
* * *
С мужчинами нельзя, — мрачный крепыш в сером свитере преграждает нам путь. Это охранник. Он охраняет районную женскую консультацию Хамовников. От мужчин.
— Это мой муж, — говорю я.
— С мужчинами нельзя, — скучно повторяет охранник. — Такие правила.
— Пропустите меня, пожалуйста, — говорит муж. Он, кажется, искренне верит, что мрачному человеку в мышином свитере можно что-то объяснить. — У нас серьезная ситуация. Действительно серьезная. Нам нужно поговорить с врачом вместе.
— Мужчинам сюда нельзя, мужчина, — охранник широко расставляет ноги, как бы демонстрируя, что никакая сила в мире не помешает ему честно выполнять свой долг. — Это женское учреждение. Пусть женщина идет одна. А вы пока присядьте здесь, на банкеточке.
Мы сдаемся. Муж присаживается на банкеточке, я иду одна. Поднимаюсь на второй этаж и сажусь на другую банкеточку — напротив кабинета врача — в бесконечную женскую очередь. Такие правила. Мужчинам нельзя. Мужчины здесь ни при чем. Мужчин нельзя подпускать к женским учреждениям, к женским болезням и бедам. Так думает тот, кто сочинил эти правила. Так думают сами женщины в очереди. Так думает врач в консультации. Так думает моя мать. Когда она узнала, что я хочу, чтобы Саша был со мной рядом на «искусственных родах», пришла в ужас:
— Ты что, хочешь еще и мужа лишиться? Зачем ему этот кошмар? Мужчины после такого сбегают!
Акушер-гинеколог, обслуживающая мой микрорайон, в сущности, хорошая тетка. Услышав про поликистоз почек, она, кажется, вполне искренне мне сочувствует — и даже пытается утешить как может. Она вываливает на меня груду народных мудростей, большую часть которых я уже встречала на форумах. Она говорит:
— Не плачь, какие твои годы, еще родишь здоровенького.
Она говорит:
— Сейчас прервешь, а через годик снова забеременеешь, в одну воронку снаряд дважды не попадает.
Она говорит:
— Бог дает нам испытания только по силам. Раз дал тебе такое — значит, ты можешь выдержать.
Потом она говорит, что мне надо срочно, срочно проходить медицинский консилиум, получать разрешение на прерывание и ложиться в специализированную больницу. Она ищет мою карту и не может найти, карты нет. В этом виновата только я сама — ведь я встала на учет в восемь недель беременности, но потом консультацию не посещала, предпочтя ей «всяких платных врачей», и, естественно, за это время карта «пропала», — но она меня прощает. Сейчас мы быстренько заведем мне новую. Потому что мне нужно срочно, срочно встать на учет заново.
— Значит, так, вот как мы поступим. Ты сейчас пойдешь вниз, в регистратуру, и тебе заведут новую карту. Потом вернешься сюда, я заново поставлю тебя на учет и дам тебе направление, с ним ты обойдешь врачей в районной поликлинике: терапевта, стоматолога, кардиолога — потому что у тебя просто бешеный пульс! — лора, окулиста… Они тебе должны заполнить обходной лист. Принесешь его сюда. Иначе — без этого листа — я не смогу тебе выдать обменную карту на руки. Так, муж еще пусть пойдет сделает рентген легких. Потом соберем консилиум — и…
— Я еще не решила, — тихо говорю я.
— Что не решила?
— Буду ли я прерывать беременность. Мне сказали, что если через две недели останутся воды, то есть шанс…
— Да что ты такое несешь?! — рявкает добрая тетушка, но тут же смягчается. Ей все-таки по-прежнему меня жалко. Она смотрит на меня, как на сумасшедшую. Как на безумную Офелию, которая вплетает ромашки в спутанные волосы, напевая себе под нос, вместо того чтобы срочно бежать в районную поликлинику с обходным листом. — …Не решила она!.. Шанс у нее есть!.. Да ты хоть понимаешь, что за жизнь у тебя будет, если ты его родишь? Он же будет инвалидом, глубоким инвалидом, уродом! И ты с ним будешь одна! Мужья, знаешь ли, когда такие дети, надолго не задерживаются! Не выдумывай давай. Потом родишь здорового. Значит, так, сейчас в регистратуру…
— И все-таки, если воды останутся, я собираюсь его доносить. Это будет ясно через две недели.
— Если останутся! Две недели! Да нету у тебя двух недель! У тебя часы тикают! Через две недели он, может быть, уже будет весить 500 граммов! А когда они весят 500 граммов, врачи по закону уже должны их спасать! Понимаешь? Вот ты его родишь — а его еще будут мучить, откачивать, а он все равно нежизнеспособный! Тебе это надо?
— А если он весит меньше пятисот граммов? — неожиданно для меня самой интересуется другая, деловитая и спокойная я. — Тогда что?
— Тогда он рождается мертвым, — говорит добрая тетушка. — А сейчас иди на первый этаж, в регистратуру, и заводи карту.
Я иду в регистратуру, ледяная и какая-то не вполне целая — как треснувшая на морозе деревяшка. Напротив регистратуры, на банкеточке, сидит мой муж.
— Ну что? — вскакивает.
— Мне надо завести карту, — тупо говорю я.
Доброжелательная бабушка за стойкой регистратуры вносит мои данные в компьютер:
— Какой срок беременности?
— Шестнадцать недель.
Она вручает мне какую-то бумажку, с которой нужно подняться обратно в кабинет гинеколога, и подарочный пакет. В нем — пробник крема от растяжек, рекламная брошюрка роддома и памперс.
Я смотрю на памперс. Долго смотрю. Так долго, что деревянная и деловитая я успевает заскучать и куда-то деться. А раздавленная и бесхребетная я начинает плакать. И говорить Барсуку Старшему:
— Я не хочу его убивать!.. Я хочу родить его и надеть на него этот памперс!..
Ребенок внутри меня слегка вздрагивает — как пойманный в ладонь мотылек.
— Между прочим, женщина, у нас тут беременные! — укоризненно говорит какая-то тетка в белом халате, до сих пор безмолвно наблюдавшая за нами. — А вы так себя ведете!..
Барсук Старший встает между ею и мной и обнимает меня. Гладит по голове. И шепчет:
— Пойдем отсюда…
Для этого он сидел тут, на банкеточке, два часа. Чтобы обнять меня и увести из этого женского ада холодную осеннюю тьму, в которую можно заходить людям обоих полов.
В тот же вечер мои родители, которые до сих пор считали идею бегства в «Шарите» абсурдной, звонят нам и говорят, что смогут дать большую часть нужной суммы. Они тоже почитали на форумах рассказы о прерывании беременности на поздних сроках. Недостающие деньги обещают одолжить друзья. Мы покупаем на сайте билеты на самолет. По какому-то удивительному совпадению самые дешевые — как раз на тот день, когда у нас назначено УЗИ у Мальмберг. Мы решаем так. Приедем на УЗИ с чемоданом. Если воды есть, мы просто потеряем билеты. Если их нет — поедем в аэропорт прямо из клиники. Барсучок Младший останется с моими родителями.
— …К сожалению, ребята, вод практически совсем не осталось.
Мы едем в аэропорт через месиво метели и грязи.
Мы летим в самолете. В иллюминаторе — темная, ледяная пустота. Обычно я очень боюсь летать, но сейчас мне не страшно. Мне все равно, упадет этот самолет или нет.
Лично я уже упала.