Демьян Кудрявцев: «Я не продам „Ведомости“ кому попало. Если будет давление — это другая ситуация»

Желнов: Демьян, первый вопрос мой: как вас все-таки представлять? Потому что владельцем «Ведомостей» вас формально не назовешь, поскольку вы владелец, но при этом не владелец, потому что записан ваш медийный бизнес то ли на семейный фонд, то ли на жену. Как сейчас это выглядит на данный момент?

Кудрявцев: Так как меня представлять или как это выглядит?

Желнов: Как это выглядит? Я понял, что вас нельзя формально представить владельцем «Ведомостей», хотя все говорят — владелец «Ведомостей».

Кудрявцев: Я член совета директоров в компании. Компания действительно оформлена на семейную компанию.

Желнов: На кого из членов семьи, что подразумевается под семейной компанией? И почему, собственно, вам мешало израильское гражданство, чтобы вы на себя оформили актив, или что-то другое?

Кудрявцев: Да, есть некоторая сложность в прочтении новых поправок к закону о СМИ, которые могут трактоваться по-разному, мы хотели не оставлять место для сложных трактовок. Это, собственно говоря, единственная причина, и де-факто в связи с тем, что корпоративный орган управления — это совет директоров, я — член совета директоров, в общем, собственно говоря, поэтому я могу отвечать на любые ваши вопросы.

Желнов: А что имелось в виду под семейной компанией? Вы сказали, владельцем формально выступает семейная компания, что это за компания?

Кудрявцев: Давайте оставим нюансы ЕГРЮЛ и юристам, не в том смысле, что я что-то скрываю, вся информация открыта, просто это не для широкой телевизионной аудитории, это бумаги, которые никак неинтересны.

Желнов: Но это не ваша жена Яна, как я понимаю? Или на нее все-таки, ей принадлежит?

Кудрявцев: Это многоступенчатая структура, которую мы раскрыли Роскомнадзору и всем необходимым другим органам.

Письменная: Я хотела спросить такой более общий вопрос. Сейчас в медийном мире, и не только в медийном, обсуждается тема с увольнением редакторов РБК. РБК — не совсем чужая компания для газеты «Ведомости», она тоже работает в качественном формате. И плюс Елизавета Осетинская — бывший главный редактор «Ведомостей». Вы после увольнения директоров в пятницу 13-го написали стихи, что вы знаете, для кого еще оставлена строка. Можете сказать, для кого?

Кудрявцев: Действительно, попытка превратить художественное произведение в предмет обсуждения в политической передаче — это очень по-русски, но я не поведусь на это. Исторически цитата, к которой восходит это стихотворение, говорит о том, что каждый должен задуматься о себе, и что эта строка всегда оставлена для тебя, в том смысле, что для читателя. Я не собираюсь бить себя в грудь и ставить себя в первую очередь будущих жертв чего бы то ни было, и у меня нет ни этой амбиции, ни мании величия, я просто пытался сказать, что каждый раз, когда мы считаем, что это нас не касается, это нас обязательно коснется.

Письменная: Хоть вы и говорите, что это очень по-русски, но дело в том, что вы написали именно в этот день, когда их увольняли, а не в другой какой-то день. Это не было просто поэтическое...

Кудрявцев: Я завтра напишу еще.

Письменная: Еще стихи, да?

Желнов: Да, Демьян — поэт, поэтому я тут вынужден оговориться, что не просто так появляются стихи.

Шанецкая: Тем не менее, вы же не можете не задумываться о том, что все события, происходящие на российском медийном рынке, они, в общем, все в одну колею какую-то укладываются. Продолжение этого вопроса звучит примерно так: а все-таки, вам кажется, следующий кто?

Кудрявцев: Мне ничего про это не кажется. В этой колее, или руководствуясь словами вашего бывшего коллеги Филиппа Дзядко, на этой цепи я живу больше, чем существует нынешняя российская власть. Я 20 лет занимаюсь в России медиа, в этом году как раз будет 20 лет, и каждые несколько лет рядом со мной или непосредственно там, где я работаю, происходит что-то, что все говорят: «Теперь, конечно, теперь все». И эта колея существует всегда, и от нее никто не застрахован. Я не считаю, что есть какой-то план, в котором кто-то обозначен как следующий, поэтому гадать на эту тему, враги мои пусть гадают. И вообще я считаю, что это в каком-то смысле неважно, не только кто следующий, а и когда следующий, и если мы не следующие, то через один, это не имеет значения. Потому что если думать об этом, ты никогда ничего не сделаешь. Имеет значение день, в котором мы живем сегодня.

Желнов: Да, а логика, тем не менее, развала Ленты.ру, теперь РБК — она в чем вам видится? Я думаю, вы не будете отрицать, что это сознательный развал коллектива. В чем эта логика, зачем нужен этот развал?

Кудрявцев: Подождите, что значит — сознательный? Вы считаете, что сидел какой-то человек и сказал: «Так, как бы наиболее эффективно развалить этот прекрасный коллектив?». Думал на эту тему долго, потом, наконец ,придумал, и осуществил это в тот день, когда решил. Антон, давайте, я не знаком с вашими коллегами, с вами я знаком давно, давайте вы не будете делать вид, что вы глупее, чем вы есть, вы знаете, как это устроено. Мы сегодня живем в одном мире, а завтра мы живем в другом, и этот переход занимает в лучшем случае два часа. Михаил Прохоров сталкивается с какими-то обстоятельствами, Николай Молибог сталкивается с какими-то обстоятельствами.

Желнов: По-вашему, с какими обстоятельствами он столкнулся? Я просто не могу давать свои интерпретации, потому что гость — вы.

Кудрявцев: Я понимаю, но давайте не делать вид, что это осознанное и сознательное действие. Российская политика всегда и в лучшие времена, и российское медиа — это была сумма неких рефлексов. Тебя здесь бьют — ты как-то отшатываешься. Что такое бьют, что такое отшатываешься? В каждом случае это по-разному. Безусловно, есть какая-то угроза, которая считалась достаточно веской для того, чтобы ответом на нее осмысленным, справедливым и т.д., в смысле адекватным, не справедливым, а равновесным, была смена руководства редакции. Какая была эта угроза, кому она была? Избавьте меня от этого, это не имеет никакого значения.

Желнов: Но вы согласны, что это давление Кремля в данном случае на акционеров РБК? И что это под давлением Кремля произошло?

Кудрявцев: Смотрите, технически ничего про это не знаю, правда, совсем ничего.

Желнов: Но как опытный менеджер?

Кудрявцев: Совсем про это ничего не знаю. Есть страх, который иногда идет впереди выстрела, то есть совершенно необязательно, что это угроза — тебе сегодня позвонили: «Сними директора», нет. Есть случаи, когда владельцы компании или управленцы в какой-то момент сами вдруг пугаются, и у них происходит такой спазм быстрее, чем им позвонили, но, в том числе, потому что, наверное, это не первый разговор, который они ведут со своими коллегами, знакомыми во власти и т.д. Я, безусловно, считаю, что деятельность РБК не была угодна нынешней политической конструкции, нынешней политической власти. Является ли требование увольнения этих конкретных людей в этот конкретный день прямым требованием госчиновников? Я не знаю и считаю по-прежнему, повторяю, что это не имеет никакого значения. Мы живем в обществе, в котором сегодня действуют определенные правила.

Желнов: Но видите, в 2000 году, когда вы консультировали Бориса Березовского по продаже пакета ОРТ, «Коммерсанта» Роману Абрамовичу, ведь никто не скрывал, что сделка была политической и под давлением Кремля и, собственно, эти доказательства легли в основу суда лондонского. Почему сейчас вы не признаете это?

Кудрявцев: Еще раз, я не не признаю, как вы понимаете, я не являюсь субъектом сегодняшнего процесса. Я не хочу сказать ничего такого, что будет по отношению к конкурентам базироваться на неточной информации, я не хочу про это знать. Мы живем в обществе, в котором давление власти на медиа в целом или опосредованно через какие-то инструменты бизнеса, силовиков и т.д., очень высоко. И, соответственно, нюансы здесь, с моей точки зрения, неважны.

Шанецкая: Демьян, но, тем не менее, вы сказали очень важную фразу, когда я задавала вам вопрос, вы сказали, что важен сегодняшний день. Тем не менее, вы многократно говорили, что вы рассматриваете свои медийные активы, прежде всего, как бизнес. Как вообще можно планировать тогда, вообще интересоваться активами, в которых важен сегодняшний день, в которых планировать что бы то ни было невозможно, ровно в связи с тем, что вы сказали минутой ранее?

Кудрявцев: Бизнес бывает очень разным. Бывают бизнес оппортунистический, бывает бизнес, в котором необходимо рискнуть, и ты закладываешь этот элемент риска. Да, я не знаю, что произойдет завтра и, возможно, завтра произойдет что-то, что обесценит активы, а, возможно, произойдет что-то, что эти активы не обесценит.

Шанецкая: Но всегда уровень рисков в бизнесе пропорционален прибыли, то есть чем выше риск, тем выше должна быть потенциальная прибыль. Сегодня этого нельзя сказать про медийные активы в России.

Кудрявцев: Я вижу, что вы прочитали учебники, но я не умею это замерять. И мне кажется, что в стране, в которой мы работаем, и конкретно в индустрии, в которой это работает, это никто не умеет замерять, поэтому нужно довериться своему чутью, я доверился.

Чепель: Демьян, тогда к вам вопрос, как к субъекту рынка. Кстати, вы говорите, мы не знакомы, мне приятно познакомиться, меня зовут Родион Чепель.

Кудрявцев: Очень приятно.

Чепель: О чем тогда можно писать, о чем нельзя делать публикации? Вы такой же субъект этого рынка, как телеканал Дождь или как РБК, который сейчас меняет редакцию из-за тех материалов, которые там появляются, этого отрицать нельзя.

Кудрявцев: Я, к сожалению, боюсь, что вместо того, чтобы сидеть с детьми или ужинать, кто-то из 500 наших сотрудников, возможно, смотрит вашу программу, поэтому я не буду говорить вам, что можно писать и что нельзя. Потому что по закону о СМИ, который я соблюдаю лучше, чем не только остальные акционеры, но даже лучше, чем государство, акционер не должен этого говорить.

Чепель: Хорошо, тогда не как субъекту рынка, а как наблюдателю вам вопрос, как зрителю, как читателю. Есть ли, по-вашему, какие-то темы в числе тех тем, которые затрагивал РБК, те темы, которые входят в черный список с точки зрения власти? Чего сейчас нельзя делать?

Кудрявцев: Все можно делать. Вопрос — как это делать, в каком количестве, с какой настойчивостью, с какой интонацией и кому, кому можно, кому нельзя? Я никогда не буду говорить за РБК, вы зря пытаетесь из меня это вытащить, потому что это не получится, а мы тратим время. Но чтобы не оставить без ответа вас, я скажу что-то про ситуацию, которую я знаю лучше. Журналу «Власть», который входил в холдинг, которым я руководил, не надо было публиковать бюллетень, в котором Путина посылали на**й. Этого делать было не надо.

Чепель: Хорошо, давайте не будет.

Желнов: Про «Коммерсантъ Власть» как раз вы заговорили, я хотел тоже вернуться не к истории с увольнением Максима Ковальского тогда с должности главного редактора, а истории, которую я знаю от своих коллег-журналистов по «Коммерсанту», что вы влияли на некоторые редакционные процессы, будучи генеральным директором, особенно, мне рассказывали, в преддверии Олимпиады. То есть буквально ваше вмешательство в редакционную политику в связи с Олимпиадой, припоминали историю Ольги Аленовой, журналиста «Коммерсанта», были некоторые установки ваши и давление на редакцию. Как вы можете это прокомментировать?

Кудрявцев: Я могу это очень легко прокомментировать. Нет никакого давления на редакционную политику, в мои годы не было никогда. Действительно я один раз собрал постфактум коллег для того, чтобы обсудить материал, который мне показался тенденциозным, после того, как он вышел, и прочитав его в номере, который был уже опубликован. Более того, у меня не было никакого инструментария, аппаратного способа в том случае, если бы со мной не согласились, что-то с этим сделать. Поэтому я позвал на эту встречу главного редактора и даже бывшего главного редактора, очень авторитетного в тот момент в издательском доме Андрея Васильева, с тем, чтобы они высказались по поводу данного конкретного материала. Потому что борьба за качество не в редакторском, а в каком-то стратегическом смысле входит, с моей точки зрения, в обязанность генерального директора, но уже не входит в обязанности акционера, поэтому сегодня у меня этой задачи нет. И надо сказать, что все главные редактора, которые присутствовали, кроме, собственно говоря, главного редактора «Власти», потому что речь шла про «Власть», были со мной согласны и гораздо более жестки в своих оценках. Это единственная история, но в связи с тем, что она была эмоционально воспринята Ольгой Аленовой плохо, и это ее абсолютное право, то она стала широко известна.

Желнов: Но была еще история с Романом Баданиным, который ушел из Газеты.ру во многом, из-за давления, когда проект «Карта» совместно с «Голосом»...

Кудрявцев: Прошло 10 лет или сколько-то там, и мне все приходится…

Желнов: 6 или 5. Я понимаю, что вы скажете сейчас про баннеры, что должны были присутствовать.

Кудрявцев: Я ничего не скажу. Я хочу сказать, что мне совершенно неинтересно это обсуждать, и я никогда в глаза не видел Романа Баданина, с ним не знаком. У меня был на эту тему некоторый разговор с главным редактором издания, он не касался никакой конкретной заметки, он касался, безусловно, того, что рекламные партнерские можно делать и на каких условиях на Газете.ру, как был транслирован этот разговор Баданину,  я не знаю, глубоко неинтересно.

Желнов: Но вас репутация в журналистском сообществе волнует?

Кудрявцев: Я доволен своей репутацией в журналистском сообществе.

Письменная: Вы сказали, я просто вернусь к вашей же цитате, что давление на медиа со стороны власти велико. Я не поверю, что вы не проецировали, условно говоря, нынешний конфликт РБК на себя, как владельца газеты, которая тоже стоит в этом ряду. Вы как бы поступили в этой ситуации? Стали бы защищать журналистов до последнего? То есть вы готовы к тем рискам, которые сейчас есть у каждого независимого издания, который осуществляет экспертизу власти, не пропаганда?

Кудрявцев: Я понимаю, о чем вы говорите. Мне, в отличие от Михаила Прохорова, не нужно быть готовым к абстрактным рискам, мне не нужно их замерять, потому что я не знаю, что случилось с ними и что им было сказано, и кем, и т.д. А про себя я-то точно буду знать, поэтому когда это произойдет, я вам скажу, готов ли я к этим рискам или нет, к этому конкретному риску, который к тому моменту передо мной будет стоять, потому что их градация необычайно велика, как мы с вами понимаем.

Письменная: Неужели вы не подстраховались, покупая медийный актив? Как же?

Кудрявцев: Подстраховался — это как? Неужели Прохоров не подстраховался или Лиза Осетинская не написала себе контракт?

Шанецкая: А вообще в сегодняшней России можно владеть действительно влиятельным, читаемым СМИ, не имея контактов с Кремлем?

Кудрявцев: Это всеобщие слова. Что такое — не имея контактов с Кремлем?

Шанецкая: Я не знаю. Вы же являетесь медиа владельцем, а не я.

Кудрявцев: Нет, еще раз, я...

Шанецкая: Я не знаю, какого рода это могут быть контакты. В принципе, это возможно?

Кудрявцев: Я даже не знаю, что такое Кремль, кроме Владимира Путина, а с Владимиром Путиным виделся в своей жизни несколько раз, но последние года 4 — нет.

Шанецкая: То есть, отвечая на мой вопрос, можно?

Кудрявцев: Смотрите, отвечая на ваш вопрос — нельзя, безусловно. Все главные редактора и генеральные директора, и акционеры относительно крупных медиа, даже таких маленьких, как ваш телеканал, находятся в коммуникации с теми или иными представителями власти, относительно высокопоставленными. И эти контакты нужны для помощи редакции в ее основной работе, что для включения в пул людей и т.д. Эти контакты нужны для лицензионной деятельности. У нас много деятельности внутри СМИ лицензируется. Эти контакты нужны для того, чтобы лучше понимать и т.д. Эти контакты, разумеется, носят двухсторонний характер, если ты имеешь право кому-то позвонить, люди считают, что они имеют право тебе позвонить. Вопрос в том, транслируются ли эти достижения и проблемы, рожденные этими связями, в редакцию или нет? Ответ в газете «Ведомости» однозначный — нет. В газете «Коммерсантъ» бывало по-разному при разных акционерах. На моей памяти газета «Коммерсантъ» существовала в разные власти даже. Но, опять же, транслируется и слушается — это тоже уже следующий этап. Нет, мне кажется, что настоящая профессия не должна находиться в послушании тому, что скажет сегодняшняя власть.

Желнов: Демьян, а с кем вы контактируете, если говорить о власти? Поскольку эти встречи никем особо не афишируются, но они никем не скрываются. Кто ваши визави там, не визави, собеседники?

Кудрявцев: За последние, сколько, 13 месяцев, больше года я нахожусь в своем сегодняшнем статусе, я не встречался ни с кем из представителей власти.

Желнов: Но до этого хорошо, вы долго в бизнесе. С кем у вас хорошие какие-то профессиональные, дружеские отношения?

Кудрявцев: Давайте, у меня ни с кем нет дружеских отношений во власти.

Желнов: Профессиональные, хорошо. Вам звонят, вы позвонили.

Кудрявцев: У нас разные профессии, и напоминаю вам, что до этих 13 месяцев я много лет не занимался ничем после «Коммерсанта». Я не буду вам называть никаких имен, но де-факто, кроме того, что все знают, я сказал это РБК, я не знаком с господином Володиным, я знаю...

Шанецкая: С господином Шуваловым?

Кудрявцев: С господином Шуваловым я знаком.

Чепель: Есть еще господин Громов.

Кудрявцев: С господином Громовым я знаком. Ребят, мы во что тут играем? Я знаком со всеми чиновниками, которые действуют во власти больше, чем те 4 года, что я покинул «Коммерсантъ».

Желнов: Еще вопрос про вашу встречу с Михаилом Прохоровым, когда вы интересовались активом РБК. Можете рассказать об этом? Был ли действительно у вас интерес к активу и когда это было, какой период? Я так понимаю, что задолго до начавшихся проблем и обысков «Онэксима», или нет?

Кудрявцев: Смотрите, я всегда интересовался нашим конкурентом, у нас хорошие отношения с Михаилом Дмитриевичем.

Желнов: Не сомневаюсь.

Кудрявцев: Мы встречаемся с ним время от времени. Никакого конкретного разговора на эту тему я ни выделить, ни рассказать вам не могу. Если вы позвоните Михаилу Дмитриевичу, он мне напомнит и разрешит, я расскажу.

Желнов: Но вы обсуждали? Я не прошу деталей. Вы обсуждали с ним покупку, предлагали себя в качестве покупателя?

Кудрявцев: Покупателя РБК?

Желнов: Да.

Кудрявцев: Понял. Вы как-то бросаетесь в крайность: то у меня нету денег на...

Желнов: Это мы сейчас еще, в другую крайность пойдем чуть попозже.

Кудрявцев: …на покупку салфеток, то я готов купить РБК. С ума не сходите, я не предлагал никогда купить РБК и никогда это не обсуждал.

Шанецкая: Покупать можно не всегда на собственные средства, есть партнеры.

Кудрявцев: Вам виднее. Следующий вопрос.

Письменная: А кто ваш партнер все-таки по покупке РБК? Ой, извините, РБК, заговорили, «Ведомостей», да?

Кудрявцев: Все-таки все, что вы сейчас сказали — наплевать и забыть. Кто ваш партнер по покупке РБК?

Письменная: Мы знаем ваши ответы, что купили вы, но, может быть, как-то ситуация изменилась за это время, и вам уже хочется рассказать.

Кудрявцев: Смотрите, вы ничего не знаете, потому что вы невнимательны, как, собственно говоря, все, кто задают мне этот вопрос. Тут же важно когда я и что отвечаю, потому что я никогда не вру, я отвечаю так, как есть, но просто ответы живут дольше, чем реальность. История очень простая, смотрите, ребята: во-первых, сделка состояла из двух этапов. Сначала было приобретено 33%, потому что это та доля, которая продавалась. И отвечая на многочисленные вопросы, я вам скажу: это ситуация, которая меня абсолютно устраивала. То есть я не имел плана купить остальное, что бы кто ни говорил. У меня на эту тему есть очень простой аргумент: я предпочитал бы быть партнером в The Wall Street Journal и в The Financial Times  в сегодняшней ситуации, как и в любой другой, я считаю, что актив с ними в качестве акционеров стоит дороже, и уже имея в нем 33%, главное — не спугнуть дорогих партнеров, не говоря уже о том, что они осмысленные, они очень мало понимают в той российской ситуации, в которой мы находимся, но очень много понимают в профессии и в технологиях, без которых сегодня никуда.

Чепель: Но это сделка, консультации, по которой начались еще в 2013 году.

Кудрявцев: Нет, в 2013-м, по-моему, не начинались, но вам виднее, опять же. И эта сделка произошла, после нее я дал интервью в РБК, на которое все ссылаются, говоря о качестве и количестве денег. После чего был принят закон. Он обсуждался, честно говоря, и раньше, поэтому все говорят, что планировал-планировал. Мне никогда не жалко выглядеть глупо, и я вам скажу, я не верил, что он пройдет в этой фазе. И, собственно говоря, The Wall Street Journal и Financial Times тоже не верили, они могли уйти вместе с Sanoma, но никто не верил, что этот закон будет таким, каким он будет.

Шанецкая: А они также могли оставить себе миноритарную долю, например, 10%, нет?

Кудрявцев: Перебиваете. Это они могли в момент сделки, а я до нее еще не дошел. Когда этот закон был принят, то они встали перед этим вопросом, и в связи с тем, что они к нему не готовились, у них не было этого решения, а времени оставалось очень мало. И они приняли то решение, которое они приняли, и я очень боролся за то, чтобы они остались в компании в любом виде.

Желнов: Почему тогда, если вы заходили в эту сделку с собственными деньгами, с собственными средствами, почему тогда до этой сделки вы искали партнеров, и, в общем, не отрицали это, и Петр Авен, и...?

Кудрявцев: Да, я и не отрицаю сейчас.

Желнов: Для чего вам нужны были партнеры?

Кудрявцев: Это очень просто. Во-первых, минимизировать риски. То есть в любую историю я бы с большим удовольствием пошел с партнерами, я бы без денег лучше пошел, у меня достаточно компетенций вложить в эту сделку было. Но дело в том, что действительно в начале 2014 года, не в 2013 году, когда мы начинали обсуждать эту сделку, ситуация на рынке была другой, этот актив просто очень дорого стоил. Кроме того, он продавался в связке с активом, который сейчас называется fashion press, сегодня они объявили о том, что они будут работать под торговой маркой Independent Media, там мы совместно будем и т. д. То есть это актив, который продавался вместе с Cosmopolitan, это очень важно понимать, «Домашним очагом», Esquire. Он стоил фантастических денег, которых у меня близко не было, и я искал партнеров по рынку, в том числе для того, чтобы эти деньги привлечь. И, собственно говоря, мне было им что обещать, потому что эти журналы были прибыльные, даже в кризис до сих пор приносят деньги и т. д., это хорошая бизнес-сделка, на которую никто не пошел бы один, и нужно было собирать пул.

Желнов: А какая была цифра тогда и итоговая, за сколько купили?

Кудрявцев: Не могу сказать. Ребят, вы, правда...

Письменная: Примерный порядок скажите.

Желнов: Примерно, коридор.

Кудрявцев: Много десятков миллионов евро.

Желнов: Много десятков миллионов евро эта сделка...

Кудрявцев: Была, планировалась.

Желнов: Была.

Кудрявцев: В 2014 году. Антон, если вы меня не будете перебивать, я успею вам рассказать. Потом начались всякие события: общий кризис, Крым, много-много разных событий, которые подталкивали цену вниз значимо. Плюс к тому, аудит, к которому мы провели, дал нам инструменты еще снизить эту цену. И мы вышли на второй раунд переговоров с продавцами уже с другим предложением, и такой широкий круг партнеров, в том числе очень известных финансово-промышленных групп, мне уже был не нужен, я перестал его искать. У меня были какие-то более мне близкие друзья и партнеры, которые были готовы, потому что цифра уменьшилась. После чего произошел еще один этап — ввели санкции, много чего давило на рынок очень сильно. Я не стыжусь, хотя да, я был выгодоприобретателем этого, как любой человек, который в этот момент покупал что-либо в России, просто все не хотели покупать, а я хотел. Но после этого произошло самое главное в этой сделке — продавцы разрезали актив на несколько частей и позволили выбирать часть, которая покупается. И та часть, которую я купил — это, собственно говоря, была очень маленькая часть относительно выручки и прибыли национального издания, и она с поправкой на то, что происходило в стране, потому что это был самый пик кризиса, стоила достаточно денег, которые у меня были.

Желнов: Но вы сказали про партнеров из финансово-промышленных групп, что они вам больше были не нужны, и потребности в них не было, и вы отказались. Но у вас же огромное количество знакомых еще со времен компании «Ситилайн». Неужели никто из бывших топ-менеджеров «Ситилайна» за это время или из других ваших знакомых не поддержал вас как-то финансово в той истории?

Кудрявцев: Их я не просил, если честно. Для них эти деньги были бы так же значимы, как для меня, но они не специалисты в вопросе, поэтому я на первом раунде искал деньги у людей, для которых эти деньги не значительные, чтобы их риск был не настолько высок. Мои партнеры по «Ситилайну» и потом по другим проектам, если вы имеете в виду Емельяна Захарова, Рафаэля Филинова и т. д., просто я даже не спрашивал их об этом. Они всегда готовы со мной все, но зачем же эксплуатировать эту готовность? Поэтому нет, такая речь не шла никогда. После чего выяснилось, что необходимо выкупить The Wall Street Journal и в The Financial Times. И в этот момент я заявил партнерам, что я выкупать не буду, потому что...

Письменная: Нету денег.

Кудрявцев: В общем и в целом они вдруг решили, и даже не оставляют себе 20% и т. д., и я должен за 3 месяца что-то с этим сделать, тем более, что я уже был внутри компании, понимал, что она не так хороша, как мне бы казалось. Но других покупателей не нашлось. Это известный вопрос про залоговые аукционы: почему так дешево? Потому что очередь не стояла, других покупателей не нашлось вообще, притом, что их искал не только The Wall Street Journal и в The Financial Times, часть менеджмента «Ведомостей» искала их тоже. И я понял, что сейчас просто компания будет ликвидирована: им владеть нельзя, дарить они ничего не будут, потому что это неправильно с их точки зрения, право на ликвидацию компании в этой ситуации у них было. Поэтому, использовав внутренние инструменты, мы довели цену акции до подъемных денег, то есть, в общем, честно говоря, до смешных.

Желнов: Но было несколько десятков миллионов, а стало меньше десяти?

Кудрявцев: Вы сейчас о чем? В 2014 году продавцы продавали за много десятков миллионов евро, хотели, спустя полтора года я купил за совсем другую цифру, а теперь мы обсуждаем, что произошло еще через полгода после этого, я не буду называть цифру.

Письменная: Но вы тоже купили на свои деньги.

Кудрявцев: Я же отвечаю вам на вопрос, а вы мне мешаете все. Но в чем было преимущество, что было использовано в этой ситуации? Использовано было то, что цена акции — отдельная вещь от оценки компании, потому что внутри оценки компании есть стоимость долга. Закон не занимается вопросом долговых обязательств, поэтому на втором этапе из компании был вычленен долг, который компания должна другим людям, что очень снизило цену этих акций. Это не значит, что компания мало стоит, просто акции — отдельно, долг — отдельно, мы разделили это. И акции, чтобы соответствовать закону и чтобы использовать то право, что The Wall Street Journal и в The Financial Times, к сожалению, уходят, но хотя бы меня знают, у нас уже есть опыт совместной работы, акции были приобретены, а долг приобрели другие люди. Причем в отличие от всего того, что пишут в интернете, они не дали мне денег. Когда я говорю, что я не делал займы на эту компанию, я, как обычно...

Желнов: Вы имеете в виду Помпадура и Воронова, правильно?

Кудрявцев: Да, членов совета директоров компании. Я обычно говорю правду, что я не брал взаймы на покупку этой компании, они купили этот долг не у меня, они его купили...

Шанецкая: Но они купили, наверное, с надеждой на что-то, они же его не просто так покупали.

Кудрявцев: Да, безусловно.

Еловский: Демьян, скажите, пожалуйста, когда The Financial Times и The Wall Street Journal уходили из «Ведомостей», какие были условия их ухода? То есть это был побег срочный из тонущего корабля или все-таки они о чем-то договаривались?

Кудрявцев: Что значит такие условия? Я не понимаю. Которые они мне выдвигали? Мне бессмысленно выдвигать условия, я не хотел, чтобы они уходили.

Еловский: Есть информация, что они уходили, и последнее их такое слово было — это просьба к вам не участвовать в редакционной политике сроком на год. Вы подтверждаете это или такого не было?

Кудрявцев: Нет, я такого не подтверждаю. С точки зрения закона о СМИ и любой нормальной западной газеты… а что через год изменится? Почему они не могут сказать: «Год не участвуй, через год участвуй»? Как они могут такое сказать?

Шанецкая: Но, условно говоря, их это издание больше не ассоциируется никаким образом с ними.

Кудрявцев: Это неправда.

Шанецкая: И, соответственно, дальше все, что с ним происходит, с точки зрения...

Кудрявцев: Это не так.

Шанецкая: Я предполагаю, я сейчас задаю вопрос.

Кудрявцев: Вы неправильно предполагаете. Я вам объясню. Что бы они ни думали о российском рынке, никто из них не может сказать: «Не нарушайте законы 5 минут, а мы тут отбежим, а дальше нарушайте». Так приличные компании вслух не разговаривают и даже намеков таких не делают. Это первое. Второе: они связаны с этим изданием. У нас есть лицензия на их контент и торговые марки, их торговые марки стоят на его первой полосе, и это не ограничено годом, вообще не ограничено, это длинный контракт с автопродлением. Поэтому они связаны с ним, репутация этого издания им важна, и мы счастливы, что их логотипы стоят на нашей первой странице.

Чепель: Сейчас была информация о том, что был избран совет директоров у компании, туда в частности вошли те ваши партнеры, которые помогли вам выкупить долг.

Кудрявцев: Не помогли, я его не выкупал.

Чепель: Вы же взяли на себя этот долг.

Кудрявцев: Которые купили долг.

Чепель: В чем его функция, как будет управляться компания?

Кудрявцев: «Ведомости» всегда управлялись через совет директоров, который утверждал бюджет компании, принимал все стратегические решения, крупнейшие кадровые решения, ничего не изменилось. Тут никто ничего нового не внес. Поменялись некоторые люди в этом совете, в частности, в него вошла Татьяна Лысова, никогда главный редактор до этого не входил в совет, это была наша договоренность, что она в него войдет — она вошла. Так в управлении не изменяется ничего, совет собирается минимально два раза в год, принимает результаты прошлого года, определяет бонусы, ведет себя как нормальный совет директоров. Так было с самого начала, я не собираюсь ничего в этом менять.

Письменная: Собираетесь ли вы инвестировать в «Ведомости», чтобы их развивать? На самом деле, насколько мне известно, я проработала 5 лет в «Ведомостях», The Financial Times, The Wall Street Journal, мало инвестировали в развитие продуктов.

Кудрявцев: Вы им льстите. Просто мало — это лестная формулировка.

Письменная: Да. У вас есть планы по развитию именно продукта, по тому, чтобы это было не нишевое…

Кудрявцев: Давайте разделим. Вы в каком-то смысле правильно задали вопрос, сначала планы по развитию продукта, а потом оценка инвестиций, необходимых для того, чтобы эти планы состоялись.

Письменная: Хватит ли у вас своих денег на развитие?

Кудрявцев: Я понятия не имею, о каких деньгах идет речь, потому что плана развития продукта я еще не видел. План составляется сейчас. Собственно говоря, сначала «что», потом — «почем». Сейчас менеджмент компании и редакция составляют для совета директоров, а не для меня только, на ближайшем совете будут презентовать, я надеюсь, план по развитию продуктов разных. Не продукта в целом, есть конкретные вещи — интернет, мобильная версия, подписка, бумажное развитие, региональное развитие, миллион вещей. Это кажется, что все это в целом, на самом деле это какие-то конкретные вещи, по каждой из которых должны быть составлены планы. После чего принятые к рассмотрению совета директоров планы будут калькулированы, и мы поймем, о каких деньгах идет речь и где их брать.

Еловский: У меня вопрос не про «Ведомости», про другую вашу компанию — «Ясно. Communications». Была информация о том, что она участвует в некой роли в проекте по регенерации, по освоению территории, которая находится вокруг здания МГУ на Воробьевых горах. Правда ли это и как-то это может быть связано с предполагаемой дочерью Владимира Путина?

Кудрявцев: Участвовала. Компания «Ясно» участвовала. Один из субъектов этой реорганизации был нашим клиентом, и мы выполняли часть работ, честно говоря, такую архивно-теоретическую часть работ по тому, как по-разному в разных странах осваивается и вообще принимается решение по развитию университетских кампусов. Это было 2,5 года назад, наверное.

Желнов: Вы с Екатериной Тихоновой знакомы, как я понимаю?

Кудрявцев: Я встречался с Екатериной Тихоновой в рамках этого проекта.

Желнова: Какую она роль там выполняет?

Кудрявцев: Не знаю.

Желнов: Ну если вы встречались в рамках этого проекта…

Кудрявцев: Я встречался, я не разговаривал с ней, она не была моим визави в этом. Мы делали какие-то презентации, на них присутствовало много людей, в частности Екатерина Тихонова.

Желнов: Роль все равно ее? Вам как-то представляли ее?

Кудрявцев: Нет, мне никого не представляли. Не в том смысле, что это было тайной, но я просто не очень интересовался. Я рассказывал у Ксении Собчак о том, что то, что все обсуждают про госпожу Тихонову, я узнал после того, как мы закончили эту работу, как мы ее сдали. Поэтому у меня не было никакого особого интереса.

Желнов: Но вы потом эту информацию подтвердили для себя, когда стало известно, когда СМИ это написали — РБК, Рейтер, то, что вы общались с дочерью президента?

Кудрявцев: Нет, никак не подтвердил.

Желнов: Вам было неинтересно?

Кудрявцев: Нет, у меня нет способов, но дело даже не в этом. Напоминаю вам, что в статье РБК не говорилось, что Екатерина Тихонова — дочь кого-либо, это была статья о том, что реформа новой территории МГУ проводится с помощью фонда, который называется «Иннопрактика», который возглавляет Екатерина Тихонова. Я прочитал статью, она не сообщила мне ничего нового.

Желнов: Агентство Рейтер вам не сообщило ничего нового?

Кудрявцев: Антон, еще раз, у меня нет проблемы сказать, что я считаю, что Екатерина Тихонова — дочь президента Путина, потому что это обсуждают СМИ. Если бы это было не так, мы бы получили какие-нибудь осмысленные опровержения. Знаю ли я что-нибудь об этом, получил ли я для себя какие-то подтверждения или искал ли я для себя каких-то подтверждений — нет, мне неинтересно.

Шанецкая: Правильно ли я вас слышу, что на тот момент, когда вы выполняли заказ, вы знали, что Екатерина Тихонова — дочь президента?

Кудрявцев: Нет, неправильно, поправьте, пожалуйста.

Письменная: Я все-таки вернусь к «Ведомостям». Скажите, пожалуйста, The Moscow Times — вам интересен этот продукт? Что дальше с ним будет? Он же убыточный, экспатов мало становится, он на иностранном языке. Зачем вы его купили? Потому что он в пакете был?

Кудрявцев: Я не буду скрывать — да, потому что он был в пакете. Интересен ли он мне, вы поймете, если его откроете. Это единственная газета, вообще единственный актив из приобретенных, который уже пережил реформу. В ней работают ваши коллеги, я надеюсь, друзья, взятые специально туда. Если бы он мне был неинтересен, я бы его: а) закрыл; б) оставил в том состоянии, в котором он был. Это, с моей точки зрения, теперь прекрасное издание, хотя и до этого было очень хорошее, просто мне не кажется, что оно в старом формате было нужно людям. По разным причинам. Потому что для экспатов, глубоко интересующихся страной, оно было поверхностно и, как всякое ежедневная газета, опаздывала по отношению к интернету, а для туристов оно излишне глубоко интересовалось страной, они не понимали приблизительно ни одной фамилии, о которой там писали. Ежедневная газета не может все объяснять каждый раз заново. А у нас высокая доля туристов среди читателей. Действительно, в целом их стало меньше, хотя в этот год из-за падения рубля опять подросло. Но мы реформировали газету, это теперь еженедельник цветной, разнообразный, интересный, сохранивший в себе политические интонации, которые были свойственны старой The Moscow Times, но в нем проявилась информация для туристов, информация для просто людей russia watcher, как они себя называют. Следующее наше действие непростое — в июне будет перезапущен сайт, который сегодня соответствует старой газете, ее больше нет, и он будет решать другие задачи, в том числе, задачей обеспечивать информацией о России быстро, уже в том темпе, который нужен по-настоящему погруженным людям. Я его видел, он прекрасен, вы увидите в июне.

Шанецкая: А что касается его как бизнеса — газета The Moscow Times, сайта The Moscow Times, чего бы то ни было?

Кудрявцев: Я считаю, что для такого продукта на рынке с точки зрения бизнеса место есть. Пока-то этот продукт не сделан до конца, хорошо, предлагать его людям и требовать, чтобы они за него платили, размещали рекламу, неверно. Сначала «что», потом — «как», сначала «что», потом — «почем». Мы сейчас проводим эту реформу, печатная версия реформировалась, редакция устоялась, мы несколько месяцев работаем в этом режиме. Сейчас мы делаем сайт, мы сделаем его, и в течение лета он станет на ноги, и мы будем обсуждать с рекламодателями, что всегда делается осенью, бюджеты следующего года. Я уверен, что мы победим убыток в 2017 году.

Шанецкая: Что у вас еще есть на сегодняшний день из активов, возможно, не медийных? Расскажите про них, вообще про структуру своего бизнеса в целом.

Кудрявцев: У меня практически кроме мелких объектов по недвижимости нет бизнеса без партнеров. Все разного рода бизнесы в разных странах — это мои доли, в бизнесе есть другие люди. они, к сожалению или к счастью, не уполномочивали меня раскрывать это, поэтому давайте я не буду делать за вас вашу работу, вы чего-нибудь найдете, а я признаю или нет.

Еловский: Есть вопрос насчет магазина «Остров», например, признаете?

Кудрявцев: Да, вполне. Странно было бы, в ЕГРЮЛе записано, как я могу не признавать?

Еловский: Здание на Ильинской улице, которое работает как коворкинг?

Кудрявцев: Он не работает как коворкинг, вы же Lifenews читаете? Один из арендаторов устроил там коворкинг. Не арендатор, там нет арендаторов, в смысле один из операторов, тех, кто занимается этим зданием, мой партнер и друг сделал на одном из этажей коворкинг.

Шанецкая: А здание принадлежит частично вам?

Кудрявцев: Здание принадлежит компании, в которой у меня есть доля. Это не единственное такое здание.

Желнов: Я хотел спросить про Бориса Березовского, с которым вы дружили и работали вместе, были партнерами в некоторых компаниях. Страстью к медийным активам он вас заразил?

Кудрявцев: Наоборот, он меня нанял, потому что я был специалистом, интересовавшимся медийными активами. Так мы познакомились, в этом первоначально, до того, как мы подружились, стали заниматься разными вещами, была моя роль. Меня вообще страстью очень трудно заразить.

Письменная: У вас есть страсть к медийным активам?

Кудрявцев: Нет, у меня есть умение, привычка и недоделанные эксперименты и интересы, которые мне бы хотелось доделать. Страсти к крашенной бумаги или бинарному коду — это трудно.

Письменная: А когда вы «Ведомости» будете продавать? В 2018 году?

Желнов: И планируете ли, кстати?

Кудрявцев: Я занимаюсь бизнесом. Я продам «Ведомости» тогда, когда меня устроит цена и покупатель. Это может произойти в любой момент, если вы меня спрашиваете серьезно. Я не продам «Ведомости» кому попало, даже если это будут относительно большие деньги. Скажем так, без давления не продам. В спокойной нормальной ситуации я, безусловно, не думаю, что газета «Ведомости» в том виде, в котором мы ее знаем, в завтрашнем можно завещать детям. Это не тот актив, это не свечной завод в стране, в которой уважают права собственности.

Письменная: Forbes так не думает.

Кудрявцев: Forbes — это кто?

Письменная: Семья Forbes.

Кудрявцев: Семья Forbes — миноритарии, без пяти минут потерявшие свое издание, совершающие ошибку за ошибкой. Думают они очень разное, я с ними хорошо знаком, там разные люди думают разное. Мы живем в менее предсказуемом мире, поэтому мы не можем позволить себе думать разное. У нас обстоятельства думают разное, а ты должен думать что-то одно. Так вот я думаю что-то одно, что если мы будем находиться в опасной, рискованной ситуации, ситуации давления или, наоборот, какого-то кризиса финансового, который будет меня к чему-то вынуждать — это будет одна история. В спокойной ситуации я не продам «Ведомости» кому попало, не продам ее за какие попало деньги. Но, безусловно, у ценностей и у людей нет цены, а у бизнеса цена есть.

Желнов: Почему, как вам кажется, при давлении извне очевидном у Прохорова до сих пор нет покупателя, нет предложения?

Кудрявцев: Во-первых, я не знаю, есть или нет, вы прям рассуждаете за Михаила Дмитриевича, а я не берусь. Во-вторых, я не вижу связи между давлением извне и наличием предложения. Наоборот, если на какой-то актив давят, я думаю, что число желающих его купить уменьшается. Если только вы не исходите из того, что давит желающий купить. У меня этой информации нет, я вообще считаю, честно говоря, что если мы будем считать, что давит государство, просто я считаю, что давит не государство, а давят конкретные институции или люди, государство — очень аморфная вещь, то зачем покупать? Объясните мне, пожалуйста.

Желнов: Незачем покупать. Им важно снизить цену, чтобы по низкой цене купили актив. Зачем же по хорошей покупать?

Кудрявцев: Купили кто?

Желнов: Будущие владельцы при давлении, когда цена снижается на актив, естественно…

Кудрявцев: Чтобы купил кто?

Желнов: Я не знаю.

Шанецкая: Люди, аффилированные, условно говоря. Мы сейчас предполагаем.

Желнов: Кто у Березовского покупал?

Кудрявцев: Значит, неаффилированные.

Чепель: Оказался не так сговорчив.

Желнов: Технология изменилась по сравнению с 2000 годом, когда вы выступали консультантом одной из медиа-сделок? Мы видим Алишера Усманова в «Коммерсанте», мы увидели Абрамовича владельцем в «Коммерсанте» и ОРТ.

Кудрявцев: Абрамовича видели владельцем в «Коммерсанте»?

Желнов: Березовский когда передавал пакет свой, я имею в виду ОРТ, Абрамовичу.

Кудрявцев: В «Коммерсанте» — нет, ничего такого не было.

Желнов: Все то же самое осталось? Механизм?

Кудрявцев: Понятия не имею, сейчас у меня никто ничего не покупает.

Желнов: Вы покупали.

Кудрявцев: Я покупал совсем не так, как покупал Усманов у Патаркацишвили «Коммерсант».

Желнов: А как Усманов покупал у Патаркацишвили?

Кудрявцев: Он покупал быстро, не оппортунистически, ничего в этот момент не происходило, что надо было немедленно продать или купить.

Желнов: Он по просьбе покупал?

Кудрявцев: Я не знаю. А если по просьбе — то чьей?

Желнов: Кремля.

Кудрявцев: Спасская башня открывает рот — и вместо часов разговаривает. Антон, я вам пытаюсь сказать — нет никакого Кремля, есть конкретные люди.

Желнов: Но вы же их сами не называете.

Кудрявцев: Нет. Поэтому я не знаю. Алишер Бурханович общается со всеми, и он покупал в абсолютно расслабленном режиме. Бадри не пытался убежать и продать очень быстро, в отличие от «Саномы», которая хотела выйти, у нее были акционерные проблемы с другими бизнесами на Западе, денег у Усманова было, ему не надо было так торговаться, а, может быть, он и торговался. Напоминаю вам, что в отличие от других сделок, здесь я был, собственно говоря, не консультантом, а товаром, я работал в «Коммерсанте», продавали компанию, в которой я работал. Более того, не просто компанию, в которой я работал, а ее продавали с условием, что я останусь в ней на некоторое время работать. Это безусловным образом значило, что я не все про это знаю. Это была абсолютно рыночная сделка. Усманов покупал щедро, покупал быстро.

Желнов: Не политическая, вы хотите сказать?

Кудрявцев: Может быть, у него были политические соображения, но это была рыночная сделка. Он оценивал и заплатил по рынку.

Желнов: У Березовского с Абрамовичем тоже была рыночная сделка — 300 млн.

Кудрявцев: Черт его знает, не знаю. Я не уверен, что она была рыночная. Объясню. Когда один из субъектов… еще раз, речь шла о миноритарном пакете. Мажоритарным акционером было государство, оно могло сделать на самом деле с каналом что угодно — отобрать частоту, передать, что, собственно говоря, произошло с ТВ6, ТВС и т.д. Миноритарные сделки 2000 года неправильно сравнивать. Я абсолютно уверен, что похожих ситуаций в полной мере нет, есть вектор. Усманов купил, и 8 лет мы прекрасно проработали. Не мы с ним, а вся компания. А потом в какую-то минуту выяснилось, что мы по-разному смотрим на то, что надо делать. Мы сегодня живем в одном мире, завтра живем в другом. Год назад газету «Ведомости» оплакали, потому что было совершенно понятно, что ее купит госбанк или еще кто-то. потом все кричали, что, наоборот, ее купил непонятно кто. Прошел год, этот год каждый день выходят заметки, за которые не стыдно. Два года Лиза в РБК каждый день выпускала материалы, которых там бы не было и не было до этого. Это мало? Это очень много. Мы живем каждый день, газета выходит каждый день. Мы знаем, что происходит сегодня, сегодня мы должны вести себя достойно, и это нам зачтется. Как мы поведем себя послезавтра — давайте не гадать.

Желнов: Спасибо.