Илья Авербух о закулисных играх в фигурном катании, принимал ли он мельдоний

Желнов: Илья, 2006 год, сейчас 2016-й, 10 лет, как страна наблюдает этот невероятный бум на фигурное катание. Не спортивный бум, а развлекательный, связанный во многом с шоу, которые вы ставили. Это и «Танцы со звездами», и «Ледниковый период». Скажите, за эти 10 лет как, собственно, развлекательная составляющая на спортивной отразилась? Я имею в виду приток реальных детей в секции, какие-то победы и т.д.?

Авербух: Тут все взаимосвязано. В первую очередь хочу сказать, что бум возник не на пустом месте. Вы сказали — 2006 год, это триумфальный год для российского фигурного катания, когда олимпийскими чемпионами вернулись Женя Плющенко, Таня Тотьмянина и Максим Маринин, Татьяна Навка и Роман Костомаров. То есть из четырех медалей мы привезли три. Плюс Ирина Слуцкая была бронзовым призером. Соответственно, вернулась триумфальная команда. Телевизионный проект лег на благодатную почву, тем более, что переворот в сознании произошел, наверное, чуть раньше — в 2002 году, когда были скандалы в Солт-Лейк-Сити.

Желнов: Ваше серебро.

Авербух: Да. Но я к Солт-Лейк-Сити пришел не из-за своего серебра. В Нагано олимпиада была очень тихая, ее бы не раскачать. Солт-Лейк-Сити перевернул ситуацию, когда две медали олимпийские, все, страна взорвалась, Турин — это был уже наш триумф на европейской части земли. Конечно, когда пошел телевизионный проект, он был как нельзя кстати, потому что происходила серьезная смена поколений. Отчасти вы ее не заметили, потому что все увлеклись телевизионным проектом, влюбились, фигуристы-чемпионы, которые были немножко в стороне, раскрылись перед зрителями в совсем другой ипостаси, и мы прошли очень безболезненно этот этап смены поколений. С другой стороны, я всегда говорю, что есть ли дети «Ледникового периода», мы узнаем чуть позже. 2006, 2007 год — был самый бум, 2008. Тогда мамы повели своих детей заниматься фигурным катанием. Им было 5-6 лет, сейчас им где-то 13-14, через пару лет они должны сказать: «Когда-то был такой…».

Журанков: Медведева — это еще не…?

Авербух: Это еще не ребенок «Ледникового периода».

Шанецкая: А вы как раз на волне подъема этих проектов стали достаточно обеспеченным человеком, в частности, журнал Forbes оценивал ваш годовой доход порядка 2 млн. долларов. Это больше или меньше, чем на самом деле?

Авербух: Средняя по больнице.

Желнов: Но это корректная цифра в целом?

Авербух: Плюс-минус. Я могу сказать, что тут все-таки телевизионные проекты благодаря той работе, которую проводил я и моя команда, они действительно стали отчасти культовыми на российском телевидении. Плюс мы могли капитализировать успех телевидения еще большой гастрольной деятельностью, то есть мы проводили более 100 гастрольных выступлений по городам России и за рубежом. Поэтому налаживался такой большой маховик хороших выступлений. Этого всего не было бы, если бы не было колоссального труда, который вкладывали ребята и я. Ваш вопрос стоял так: на волне этих ты как бы пристроился и покатился. Нет, все-таки я это создал, и это заработало.

Шанецкая: Безусловно, это никто не отменяет. А сейчас маховик по-прежнему продолжает крутиться?

Авербух: У маховика есть своя инерция.

Самохвалов: Сейчас вы уже не один.

Авербух: Меня это не смущает. Кто первый вошел — быстрее разогнался. Дело в том, что я старался всегда менять правила игры, даже в телевизионном проекте всегда менялись правила. Даже в формате всегда менялись. И я понимал, что успех телевидения очень мимолетен, скоротечен, что нужно создавать на этой базе карт-бланш, который ты получил. Проекты, имеющий не только такой эффект бабочки, когда он выстрелил и все, а долгоиграющая история. Так был создан спектакль «Огни большого города», «Кармен». Это проект, кардинально отличающиеся от всего, что происходит на ледовых шоу, в ледовой индустрии, они являются действительно флагманскими для фигурного катания. Они позволяют мне, переформатировавшись, бесспорно, мы вышли в другие ниши, держать корабль на плаву. Конечно, у нас нет таких, может быть, безумных успехов финансовых, потому что сейчас все стало ровнее, с точки зрения любви народный успех никуда не проходит. Благодаря постоянным идеям мы плывем.

Журанков: То есть если телевидение сейчас снова предложит — вы вернетесь на экран?

Авербух: В этом есть определенное кокетство. Мне сейчас никто не предлагает, я могу представить из себя, что я этого всего наелся, так от этого устал, хотя на самом деле, действительно, в последние годы очень тяжело уже давалось все, потому что все равно усталость накапливается — не только физическая, но и моральная. Я все-таки стараюсь вкладывать очень много в создание ледовых миниатюр, я стремлюсь избежать повторов. Но когда происходит это в таком большом количестве, когда происходит некий конвейер, ты все равно идешь на какие-то уступки с самим собой, потому что эфир должен состояться. Это изматывает очень эмоционально.

Журанков: Но при этом телек дает большую прибыль.

Авербух: Телевизор позволяет, конечно, твое имя остается на плаву, капитализируется. Я не говорю, что в телевизоре какие-то зарплаты сумасшедшие.

Шанецкая: А как вы, кстати, капитализируете свое имя? Вам платят роялти, например, за то, что называется именем Авербуха? В частности, например, школа в Сочи, вы там действительно тренируете детей руками.

Авербух: Я руками не тренирую, там заявлено, что тренируют спортсмены-тренеры от меня. Это такая западная история, мы пока до этого не дошли — до роялти. Но капитализация очень простая, твое имя узнаваемо, твое имя на афише — оно собирает людей, ты работаешь. Телевизор именно этим интересен. Бесспорно, в телевизоре существует гонорарная часть, но она абсолютно сопоставима с работой просто в шоу. Телевидение, бесспорно, огромный магнит, который притягивает к себе всех.

Желнов: Хочу уточнить, приток в секции действительно увеличился, и нам через два года ждать новых суперзвезд?

Авербух: Он, наверное, увеличился и отувеличился. Я бы его не преувеличивал. Бум катковый, и действительно у нас Москва переполнена катками, первый каток на Красной площади появился во многом, на 90% благодаря телевизионному проекту, этому буму — это факт. А так, конечно, успех телевизионного проекта многим вскружил голову, многие родители просто решили, что через три месяца можно всего этого добиться. Повели детишек заниматься: «Ой, что-то ничего не получается», настроение пропало: «Ладно, пошли». То есть эта волна пришла, эта волна ушла. Сказать, что они все остались — нет. Конечно, это как невод, ты забросил — кто-то из этих детишек талантливых, дай Бог, остался. Мы об этом узнаем через несколько лет. Все-таки это такая модная тенденция, все побежали на каток, завтра все побежали с дельфинами плавать. Это не то что потом все будут дрессировщиками и все побегут в цирк акробатами. С другой стороны, в любом случае сейчас очень ценно отрывать детей от планшетов и выводить хоть чем-то заниматься. Поэтому есть социальная миссия.

Самохвалов: Вы сказали, «Ледниковый период» вас изматывал отчасти, но при этом «Ледниковый период» кормил профессиональных тренеров идеями. Сейчас тренерская элита танцев на льду сосредоточена в США и Канаде. У нас, по сути, к топу можно причислить только Жулина. В этом есть проблема? И есть ли резон возвращать кого-то, тех же наших оттуда, хотя бы к Олимпийским играм в Пхенчхане или нет проблемы?

Авербух: Все-таки мы сейчас живем в космополитичном мире, я не думаю, что надо кого-то возвращать. Если есть такая цель, мы можем туда командировать нашу пару, потому что если тренер привык к своим комфортным условиям, не надо его возвращать, это не совсем командная история. То есть если в команду надо действительно тренера купить, то здесь спортсмена можно командировать на стажировку или куда-то. Но я бы так не сказал, конечно, что школа танцев сдала свои позиции, но действительно если брать Игоря Шпильбанда, Марину Зуеву… Опять же, Марина Зуева тренирует в Америке уже сто лет, тренирует сейчас нашу первую пару — Синицына-Косолапов. Прекрасно, они тренируются, они в этом году добились многого, большой прогресс. Это, конечно, еще далеко до того, чего мы хотим в танцах на льду, но прогресс есть. Вот ответ на ваш вопрос. Не надо никого никуда брать, никуда дергать.

Шанецкая: Мне кажется, что вопрос Анатолия был не про «брать и дергать», а про совсем другое. Есть ли проблема с постановками?

Самохвалов: Все идейное там, а у нас пока все ниже и ниже куда-то скатываемся.

Авербух: Тут есть определенные вещи, которые нельзя просчитать. Часто задают вопрос журналисты: откуда такая плеяда девочек в женском одиночном катании? Просто чума, первая пятерка, их всех пятерых привези на чемпионат Европы, они первые пять и будут. Было время, земля родила Женю и Лешу одновременно, потрясающие Ягудин и Плющенко. Сейчас не рождаются. Танцы — сколько лет рождались. Просто есть периоды. Сейчас российские танцоры, так получилось, что родились…

Журанков: Я с вами поспорю. Когда у нас 30 лет рождаются — это значит, они не рождаются, значит, 30 лет мы их готовим и правильно готовим.

Авербух: Девчонки почему до этого не рождались, а теперь начали?

Журанков: С девчонками, я думаю, другая история. Скотницкий сказал тренерам российским, что вы хорошо тренируете, но вы разучились ставить мировые программы, вы разучились ставить стиль. Он прав или не прав?

Авербух: Я просто не хотел вдаваться в такие дебри, но если есть время, я могу рассказать. Понимаете, было несколько направлений в танцах на льду. Это российское направление, если примитивно, это «рви рубашку на себе, эмоции, страсть — и понеслась». И такое катание более скромное, это Европа, Северная Америка: мягкое скольжение, большое предпочтение к тому, как работает конек, более сдержанная история. Был какой-то период, когда выигрывала английская школа, очень долго, потом наши взяли своими эмоциями, своим огнем, ну и дальше понеслась, начали выигрывать. Но потом произошла эта известная смена правил в фигурном катании. И здесь все объяснилось элементарно. Эти правила действительно, я не хочу тут происки никакие искать, поскольку правила создавались в Северной Америке, они создавались под североамериканских фигуристов. Наши не могли, когда тебе в 24 или 25-26 говорят: «Перестройся, по новым правилам катайся», невозможно уже выучить с той скоростью элементы, которые делали наши соперники. Поэтому вдруг так получилось, что мы все растеряли. А в танцах это сложнее всего. Прыжок легче выучить, чем кататься научиться, когда ты уже за 20. Все, не можешь ты научиться кататься. Приговор. После 20-ти иди тренируй, если ты не научился кататься. Прыгать можно научиться еще. Но уже новое поколение танцоров, которые сейчас выступают, в частности, на Олимпиаде Ильных и Кацалапов это подтверждали, они уже практически ворвались в эту элиту, они были третьими на Олимпиаде, а первые две пары закончили. Да, так получилось, что пара не сложилась, и никого здесь винить нельзя, их нет. Но они становились первым номером в мире, и мы бы с вами сейчас об этом не говорили.

Журанков: Скотницкий сказал о стиле. Мы прекрасно понимаем, что сейчас первые пары, которые выигрывают, те же самые французы — это совершенно другой стиль, другая постановка, другой подход к программе. Вы, как постановщик, это видите. Или вы хотите сказать, что мы не можем поставить такую программу, потому что наши не умеют так кататься.

Авербух: Любому постановщику нужен хороший материал. Если нет материала, никакой постановщик ничего сделать не сможет. Да убьют меня сейчас все спортсмены, что я назвал их материалом.

Шанецкая: Что вы назвали их плохим материалом.

Авербух: Если человек не способен — ничего ты с ним не сделаешь, какие бы ручки и глазки ты не выпячивал. В данной ситуации действительно приоритет отдается другому направлению. Но я не исключаю, что абсолютно скоро… мне, например, в этом году уже на французов смотреть было скучно, все ровно. Это копия. Поменяйте музыку — это прошлогодняя программа. Третий год это не проскочит. Все время есть новые направления. Вы так хорошо говорите о Скотницком. Естественно, вспомним Дюшене, вообще не катались. Но этой новизной, этим духом, этим модернизмом, мы же все умирали от восторга, хотя наши сражались с ними, Климова — Пономаренко, эта чилийская программа до сих пор перед глазами стоит.

Ерженков: А кто законодателями мод является? Может быть, мы перестали быть законодателями мод?

Авербух: В танцах на льду — конечно. Вообще в фигурном катании грани все стерлись. Мы позже всех вошли в новые правила, потому что мы были настолько впереди всех, как бразильцы в футболе, они даже могут проиграть, но мы все равно потенциально знаем, что бразильцы лучше вех играют. Так же и здесь было, мы настолько бежали впереди всех, что там уже люди поменялись, они уже договорились, уже начали что-то по-другому, а мы все бежим, мы все первые. Потом — «А что, по-другому надо? да мы и так вас сделаем». Повернулись — а не можем так сделать, они уже там по-другому все делают. И вот эта перестройка, я так образно говорю, эта вся махина так работает. Мы только сейчас на Олимпиаде здорово выступили, только сейчас мы, потихоньку вернувшись к этому пелотону, пристраиваемся, вырывается у нас кто-то. Но мы, конечно, сейчас не являемся такими законодателями, я вообще не знаю, возможно ли это сейчас сделать, как это было раньше.

Ерженков: Все дело в изменении правил или в том, что отток наших тренеров за границу произошел?

Авербух: Да нет. Это просто все разошлось. Если, конечно, делать национальный язык на чемпионате Европы, мира, то это будет русский. Происходит жеребьевка, и можно по-английски не говорить, можно говорить по-русски, 80% участников поймут. Если он не понимает, ему тренер переведет. То есть в тандеме всегда есть российская кровь, за каждым стоит или тренер, или хореограф, или один из участников пары из России. Конечно, мы, рассыпавшись, где-то соревнуемся иногда сами с собой.

Желнов: Вы, конечно, больше хореограф, чем тренер, а с точки зрения тренерского состава вы все равно оцениваете качество тренерского состава. Насколько много сегодня в России тех, кто не уехал и может тренировать новое поколение? Насколько много сильных тренеров, которые могут вырастить олимпийских звезд, и может ли хореограф, на вашем примере, сочетать именно тренерскую работу, именно ставить ремесло?

Авербух: Я бы так вопрос вообще не ставил, что сейчас у нас перекос, что все уехали. Во-первых, это не бравада, но для тренеров сейчас созданы такие условия для тренировок, о которых мы вообще мечтать даже не могли.

Желнов: Как раз за последнюю десятилетку?

Авербух: Да, однозначно. Причем тренеры окружены и большой группой помощников, и хореографов, и медперсоналом. Прекрасный центр у Мозер, замечательные, фантастические условия у Александра Жулина, работающего в Олимпийском с огромной командой людей, которые ему помогают, высочайшего профессионализма людей. Шикарные условия у Елены Водорезовой в ЦСКА, где каток отдан, вообще там нога хоккеиста не появляется, и это уже счастье — отсутствие хоккеистов на фигурной поляне. Поэтому школы есть, замечательные условия созданы Этери Тутберидзе, у которой Юля Липницкая, Женя Медведева. Тренеры работают, у нас идет большая работа, главное — у них есть замечательные условия для работы.

Шанецкая: Вы упомянули Женю Медведеву, вообще когда вы ставите номер для представителей сборной, например, для Медведевой, вам в этот момент кто платит?

Авербух: Федерация фигурного катания.

Шанецкая: А сколько стоит поставить программу?

Авербух: Очень немного, порядка 100-120 тысяч рублей.

Ерженков: То есть вы с федерацией договариваетесь напрямую?

Авербух: Нет, это просто есть ставка, федерация выделяет эти средства на постановку. Тренер говорит, что я поставил эту программу с таким-то постановщиком, на ведущих спортсменов выделяется определенная сумма, на менее ведущих — меньше сумма. Такие же суммы выделяются на их костюмы, на экипировку, на ботинки, на их сборы. Все это суммируется.

Ерженков: Тренер или вы можете повлиять на увеличение бюджета?

Авербух: Если я, допустим, начал выпендриваться и сказал, что я хочу больше, дальше тренер со спортсменом говорят: «Значит, давай вместе, у нас призовые есть, давай поможем хореографу и заплатим ему больше». Ставки эти установлены, они существуют такие, я за них расписываюсь. Я со спортсменов деньги не беру.

Шанецкая: Возвращаясь к предыдущей теме, вы когда рассказывали о том, что происходит на мировой арене, вы говорили о том, что мы были впереди планеты всей, а они там в это время что-то как-то поменяли, договорились. Хочется этот момент прояснить. То есть все-таки фигурное катание вне политики или там какая-то своя существует закулисная политическая игра, о которой мы, обыватели, дилетанты ничего не знаем, но она очень интенсивная, мощная, действительно, иногда не в нашу пользу раскладывающаяся?

Авербух: Абсолютно. Вы эмоционально это рассказали, конечно, есть, это страшная закулисная игра. Конечно, есть. Есть дозволенные рамки правил. Вот дорожка, и каждый потихонечку выталкивается и идет к своей цели законными путями. Я не говорю о каких-то вещах, что кто-то кому-то коньки откручивает. Но ведь действительно переориентир вектора, возьмем одиночное катание, вспомним, когда столкнулись два направления: направление, за которое сражался Женя Плющенко, прыжки-прыжки, сложнее, выше, сильнее, и выигрывает американский фигурист без четверных прыжков, но с более сбалансированной программой, программой, в которой есть каскады сложнее, дорожки шагов, вращения. Для российской школы фигурного катания вращения были очень вторичны — обязательно надо прыгнуть. Вращения — ну обороты досчитал и поехал, главное, уже на прыжок побежал. Не было бы этого закулисного принятия решения о том, что… там же вообще был жуткий перекос, когда вращения стали назло ценить чуть ли не дороже прыжка, с этим я жутко не согласен. Конечно, нельзя сравнить четырехоборотный прыжок, сейчас они идут на усложнение, с вращением на льду. Но, наверное, такой резкий момент нужен был, потому что сейчас, конечно, я понимаю, что это направление мне нравится, мне интересно смотреть за программой.

Желнов: То, что в 2004 году, как многие считали, именно вы должны были взять золото, но его не взяли, это тоже связано с тем, что конъюнктура, новые правила игры и оценки поменялись, и поэтому вам предпочли другого золотого призера? Хотя, в общем, все рассчитывали, что возьмете вы золото.

Журанков: Я знаю уже ответ, я поправлю. Там еще правила были старые, но результат. Это все-таки была политическая игра?

Авербух: Да, правила действительно были старые. Я, честно говоря, всегда очень быстро закрываю эти страницы, потому что говорить о теории и других ребятах легче, у меня очень невыигрышное положение в этой истории, потому что я или вынужден оправдываться, на самом деле, в общем, мне очень сложно отвечать на этот вопрос.

Желнов: Понятно, что о себе всегда сложнее говорить, чем о других, но как вы это расцениваете?

Авербух: Олимпиада в Солт Лейк Сити — это был такой сгусток противоречий, которые уже назревали, это как нарыв. Все заблудились, когда уже надо было поменять правила, нужно было что-то придумать новое, и поэтому она была такая скандальная, поэтому в ней произошло столько всего, что именно после Олимпиады в Солт Лейк Сити началась эта революция в фигурном катании, начались изменения системы оценок. Конечно, мы катались на фоне жутчайшего скандала, который разразился в парном катании. Парное катание по графику олимпийскому было до нас, и весь скандал свелся к тому, что после того, как уже выиграли медаль, французская судья вдруг пришла и начала всем рассказывать, что ее подговорили и все нечестно. И началось это — две медали, и судьи все задрожали. У меня очень забавная ситуация получилась, потому что у нас в бригаде сидело пять так называемых русскоговорящих судий из бывших стран соцлагеря, как говорится, стран СНГ, и три западных судьи — Германия, Италия и Швейцария. И получилось, что эти судьи, может быть, они настолько уже были перепуганы, что как бы я ни откатался, боясь, что их заподозрят в сговоре с россиянами, поскольку это Литва, Болгария, Израиль, Украина, Польша, все эти пять судий поставили меня на второе место. А Швейцария, Италия, Германия и российский судья — четыре — поставили на первое. Если бы один из них поставил на первое, я был бы олимпийским чемпионом. Можете эти флажки посмотреть, кто с кем был.

Журанков: Вы за возврат флажков по новой системе? Или нет?

Авербух: Единственное, что мне не нравится в системе — анонимность и непрозрачность. Потому что в этом тоже была игра. Человек, который внимательный, мог понимать: что-то американцы канадцам все время одно и то же ставят, а наши как-то синхронненько. И была в этом интрига, можно было самому поиграться в это.

Журанков: Сейчас все остается это, но…?

Авербух: Сейчас это в сотых. Проиграл 0,07.

Шанецкая: А какую роль вообще геополитика играет в этом во всем? События последних двух лет, есть ощущение, что русские вдруг стали не модными или к ним стали относиться чуть иначе? Я это замечаю в быту, когда я выезжаю куда-то. А вот что происходит в этом смысле в фигурном катании?

Авербух: Я здесь был обывателем. Мне кажется, что, конечно, это не может не сказываться определенно, потому что ситуация напряженная. Я не ездил в Бостон на чемпионат мира, я не чувствовал эту атмосферу. Но возьмем другую ситуацию. Сильнейшая разминка, две американки, три россиянки — борьба за золото. После короткой на первом месте американка. Откатывается Женя Медведева — а, еще не катались американки — и зал стоя ей аплодирует, вы можете это видеть на видео.

Журанков: Но при этом ей ставят на три балла меньше, нежели Грейси Голд.

Авербух: Я говорю про произвольную программу.

Журанков: Я к короткой хочу вернуться. Короткую выиграла Погорилая или Голд?

Авербух: Голд выиграла короткую.

Журанков: Почему?

Авербух: Потому что при прочих равных когда все все прыгают, у Голд презентация лучше.

Журанков: Это спорно. Другая версия, не последний человек в фигурном катании, что все-таки короткую выиграла Погорилая.

Авербух: Вопрос был про зрителей — зрители стоя аплодировали. Зная, что сейчас выйдет наша. А в Америке вообще болеют совершенно по-сумасшедшему, как на хоккее. Когда команда соперника забивает — тишина гробовая.

Ерженков: Бытует мнение, что сейчас в современном фигурном катании существуют некие коалиции, которые настроены несколько против российских спортсменов. И более того, Россия, которая позиционирует себя не только в политическом отношении как традиционалистская страна, является жертвой так называемого гей-лобби в фигурном катании. Давайте поговорим об этом.

Авербух: Встали на скользкую дорогу. Против сильных всегда происходит сражение. Российская команда и российское фигурное катание всегда будет очень сильной командой. Я могу сказать, что я в этом абсолютно толерантен, это не выпячиваясь, бесспорно, каждый решает, как ему жить. Но такого выпячивания совершенно не существует. Вы знаете, все-таки этого нет, я абсолютно уверен.  

Ерженков: Мне говорили, что если упрощать, что это спорт натуралов, в российской сборной это натуралы, и многие, не буду называть какие национальные команды и даже часть судейства…

Авербух: Это колхозное мнение какое-то, колхозники так могут рассуждать. Нет, на льду все равны, на льду надо выходить и работать. Он чистый, открытый. Я бы не хотело углубляться в тему, сейчас мы будем подсчитывать по последнему чемпионату, кто с кем, но бесспорно, если ты хорош, если действительно нельзя оторвать глаз от выступления, ты всегда победишь. Эта карта неправильна, и кто действительно так рассуждает, вообще нечего тренироваться.

Самохвалов: Вернемся к женскому одиночному катанию. Наш любимый советский, российский, он же американский тренер Рафаэль Арутюнян озвучил такую мысль, что сейчас Россия как бы штампует одиночниц, молодые девчонки обыгрывают уже зрелых женщин, каждые два года теперь чемпионка будет меняться, а то и каждый год. Вы видите в этом проблему какую-то, есть ли в этом проблема?

Авербух: Во-первых, я Рафика очень люблю, мы в свое время очень были дружны, у него были действительно очень сильные спортсмены, такие как Саша, которых он воспитывал еще для российской команды. Я думаю, что здесь происходит определенный перекос. Кстати, эти слова раздаются и в российской прессе. Под такой скепсис попадают результаты наших девчонок, которых винят, типа, им по 16 лет, ну что там девочка напрыгала, обесценивают их победу. И достается почему-то тренеру, что тренер не требует результата от спортсмена здесь и сейчас, а это главная задача тренера, на мой взгляд, а потом ее туда подтягивает. Что первично — яйца или курица? Для меня объективно проблема существует не в этом. Я согласен в том, что это нечестные соревнования отчасти, когда девчонки-девчонки соревнуются уже со зрелыми женщинами, нечестно и несправедливо. Но решение должно быть, и виноваты в этом не тренеры, которые работают на результат, не выходя со льда, не девчонки, которые если у них получается, что, они должны перестать прыгать, тренироваться? Виноваты, конечно, виноваты, тут должно быть принято решение о поднятии возраста ISU. Сейчас, по-моему, 16 лет, лучше бы всего 18, хотя бы до 17.

Самохвалов: Тогда бы мы Медведеву не увидели, дискриминация по возрасту.

Авербух: А почему дискриминация? Есть юниорский чемпионат, пусть даже уровень юниорского чемпионата будет сильнее взрослого чемпионата. И можно смотреть, почему? Женя 2 раза сейчас выиграла юниорский чемпионат и билась бы с такими же, как она девочками, они бы там подняли уровень, и не было бы такой травмы.

Журанков: Когда Мао Асада в 2006-м году каталась в серии Гран-При и рвала всех, а на Олимпиаду она не попала, все кричали, что это несправедливость.

Авербух: А напомните, в чем там проблема была, почему она не попала?

Журанков:  По возрасту она ж в серии Гран-При.

Авербух: Маленькая?

Журанков: Конечно, Мао Асада маленькая была в 2006 году.

Авербух: Еее счастье, что не попала. Во-первых, травмируются сами девочки, потому что это большое изменение физиологическое, которое происходит с взрослением. Это травма, когда твое тело делало это вчера, а сегодня оно перестало делать. Ты не понимаешь, что происходит. Зачем, когда они на равных соревновались в своей весовой категории, вместе подросли и дальше пошли соревноваться – нечестно.

Желнов: Илья, а верите ли вы, что Липницкая вернется в мировой топ спортивный? И вообще что случилось, я имею в виду смену ее тренера, как скажется это на ее росте?

Авербух: Я не гуру в последней инстанции, чтобы верить или не верить, мы все верим в каждую из девочек. Я так деликатно, видите, ухожу от ответа. Я думаю, что тут очень многое будет зависеть от самой Юли. То, что для нее, опять же, созданы замечательные условия, они и были созданы, сейчас она работает с Лешей Урмановым. Получится — знаете как, победителей не судят. Сейчас ее надо поддержать, как и всех, кто оказался за бортом. То же самое можно сказать про Аделину Сотникову, про Лизу Токтамышеву. То есть вчера она была чемпионкой мира, Лиза Токтамышева, сегодня она не попала в сборную вообще. Это такая история, это, кстати, к предыдущему вопросу. Но верить будем. У Юли настоящий чемпионский характер. Она очень сильный человек, но ей очень важно, если Леша найдет к ней этот ключ, потому что система тренировок у Этери Тутберидзе, тренера ее, с которой она стала олимпийской чемпионкой в командном турнире, очень жесткая, вообще там очень сильная группа, где каждый подгоняет друг друга. Ты когда работаешь, а я работаю в ногу с этой группой, ты находишься в такой атмосфере, где каждый гонит друг друга. И тренер, как капитан, подсказывает. И Юля привыкла так работать. Сейчас в Сочи есть группы, но у Алексея Урманова все-таки другая, у него другой подход. Он более философский, более теоретический. Что выиграет здесь — мы увидим в конце сезона.

Желнов: Я вас хотел спросить не только про страны и про геополитику и Россию в этом контексте, а про скандал с мельдонием, потому что положительные пробы на мельдоний сказались и Екатерине Бобровой, парнице. Как спорт и фигурное катание затронул этот мельдониевый скандал?

Авербух: Ну вот Катю и затронул. Вы понимаете, я думаю, что здесь надо все-таки дождаться, видите, он как бы всплыл, сейчас такое затишье. Что-то там происходит.

Желнов: А что происходит?

Авербух: Ну, что-то происходит.

Шанецкая: Какие у вас варианты?

Ерженков: Спортсмены даже опасаются говорить на эту тему.

Авербух: Нет, я думаю, что основная история, что препарат до сих пор, и это проблема и WADA, не был изучен. И действительно, никто не может ответить на вопрос, сколько он выходит из организма. Никто не может ответить, хотя, в общем-то, с 2014 года уже началась работа и предупреждение о том, что этот препарат будет попадать.

Ерженков: А вы сами его употребляли этот препарат?

Авербух: Вы знаете, у нас такая история была, я думаю, что тоже, возможно, она никуда не ушла, что было колоссальное доверие доктору. Вот меня тоже сейчас спрашивают. Ты изначально знаешь, что доктор ничего тебе не даст такого.Сам ты никогда не пьешь, это запрет, и ты говоришь: «Док, что-то как-то себя не очень чувствую, что-нибудь есть там?». Он тебе дает, ты в рот забросил, побежал. Вот это так выглядит, это не сговор тайных лабораторий. По крайней мере, так это происходит в моей жизни. Может, мне ничего не давали. Это ж витаминка — побежал.

Желнов: Вам давали мельдоний конкретно?

Авербух: Я не знал, что это называлось мельдоний.

Желнов: Но сейчас узнали.

Авербух: Ну, не думаю я, честно.

Желнов: Но это был мельдоний — то, что вам давали?

Авербух: Я не видел, не читал, что это мельдоний.

Журанков: Я сейчас на защиту встану и объясню позицию по этому поводу. Я тоже как-то нашел доктора сборной на чемпионате мира, где я комментировал, и говорю: «Я не могу, у меня голос пропадает, мне еще весь чемпионат комментировать, горло дико болит, у меня голос пропадает, просто рабочий инструмент». Он открыл свою аптечку, а там названий нет. Он вытащил мне какой-то препарат. Там заклеено.

Шанецкая: Ой, ну слушайте, я вас умоляю, во-первых, вы не спортсмен, а во-вторых, я думаю, что хоть там их и нет, он знает.

Авербух: Я вам скажу так. Конечно, время сейчас изменилось, конечно, ответственность на значительно, я говорю о своей карьере, ей уже 14 лет, в 2002-м я закончил, я с 16-ти, слава Богу, тогда так было. Сейчас, конечно, другая история. Он не нужен вообще, никакой препарат не нужен, только если действительно для здоровья, там сопли-кашель у тебя.

Ерженков: Неужели вы не опасались, вы видели, что произошло со спортсменами, которые выступали в ГДР? Вы видели, какие опыты бесчеловечные над ними проводили?

Авербух: Я говорю только о фигурном катании. Те опыты, о которых вы говорите, это виды спорта  цикличные, где действительно человек, результат…

Ерженков: Неужели у человека вообще нет опасений, он слепо доверяет врачу?

Авербух: В фигурном катании тема допинга вообще не всплывающая, потому что нет таких таблеток, которые научат тебя кататься, нет таких таблеток, которые научат тебя прыгать, нет таких таблеток, которые помогут тебе доехать. Потому что любой человек доедет программу, если он тренируется, за 4 минуты доехать можно. Понимаете, тут не ставятся рекорды. Нет таких препаратов, поэтому  в фигурном катании это очень такая история. Для меня с Катей, я думаю, что это какая-то…

Журанков: По большому счету, сейчас два варианта с мельдонием, как все обсуждают. Как бы не варианты, а объяснения, что произошло. Первый вариант — халатность уже после Нового года, по привычке. Второй вариант, что там осенью принимались, а он еще остается в крови.

Авербух: Я не отрицаю оба варианта. В частности, я думаю, что где-то такая расхлябанность и глупость присутствовала точно, потому что в таком массовом масштабе, причем разговариваешь с ребятами: «Вы что, не знали?», вот в таком разговорном жанре. «Знали, нам говорили, но мы вроде это…». Какое-то ощущение, у всех потерянность в глазах — и у нас, и у них. Я думаю, что сейчас вот это затишье очень правильное, потому что будет принято какое-то решение, не может быть такого, там больше ста человек, я слышал.

Самохвалов: Там уже 140 уже.

Авербух: Их повально, я думаю, что или какое-то решение должно быть, ну, не знаю, там… Потому что действительно непонятно. Что-то мне говорили, что чуть ли не 5 лет он выводится. Ну не доказали, не объяснили. Я думаю, что нужна, мое бы решение было, некая амнистия этого всего. Вот отсюда мы изучили, вот отсюда уже все.

Самохвалов: Министр спорта Мутко сказал, что скоро будут хорошие новости по этому поводу.

Авербух: Ну, дай Бог. Он борется за наших очень активно, сражается на все 100, это я точно знаю.

Журанков: Я не верю в амнистию от WADA.

Ерженков: У нас в свое время, в советское время, в фаворе были балерины, как известно. Какое-то время — гимнастки. Сложилось впечатление, особенно после свадьбы Татьяны Навки с пресс-секретарем президента Песковым, в фаворе стали фигуристки. Вот насколько вы чувствуете интерес политического истеблишмента к этому виду спорта в последнее время?

Авербух: Не чувствую.

Ерженков: Вы же сами говорили в начале программы, что поменялось, то есть создаются шикарные условия для подготовки.

Желнов: Ну да, среди элиты насколько это модно стало?

Авербух: Да не стало это модно.

Желнов: То есть свадьба не повлияла Пескова с Татьяной Навкой?

Авербух: Хорошая у вас логика: то есть произошла свадьба — и все стали вкладывать в школы фигурного катания. Нет, расстрою вас, нет.

Ерженков: То есть нам не стоит ожидать ночной фигурной лиги по аналогии с хоккейной ночной лигой?

Авербух: А какая там связь?

Ерженков: Ну, там Путин выступает в ночной хоккейной лиге.

Желнов: Может, будет ночная фигурная лига, тоже будут по ночам кататься.

Шанецкая: И сразу польются денежки рекой в фигурное катание.

Авербух: Я буду не против.

Шанецкая: А как вообще финансирование фигурного катания, вы говорили о прекрасных условиях, которые созданы для наших фигуристов и тренеров, действительно, с финансированием все хорошо?

Авербух: Ну, всегда всем мало, но для условий, для работы все хорошо. Абсолютно все хорошо.

Шанецкая: Хорошо, тогда последний вопрос, буквально на этой неделе в четверг будет прямая линия с президентом, будут все задавать ему какие-то свои вопросы.

Желнов: Я смотрю, к президенту так долго подбирались.

Шанецкая: Какой вопрос у вас есть к президенту Путину?

Желнов: Вы можете прямо его на камеру сейчас озвучить, а мы как-то постараемся, может быть, передать.

Авербух: У меня нет вопросов.

Желнов: Почему?

Шанецкая: Действительно, у вас нет ни одного вопроса к президенту, вас абсолютно все устраивает, ничто, так сказать, не волнует, не задевает, не беспокоит, не заставляет задуматься?

Авербух: Нет, конечно, я — мыслящий человек, который анализирует ситуацию, с чем-то я могу соглашаться, с чем-то я могу не соглашаться, но вы знаете, я вообще в эту историю «попроси президента — и жизнь исправится», считаю, она сама по себе тупиковая.

Желнов: Но вопрос  — это не совсем «проси», Наташа спрашивала вас про вопрос, даже не про проблему, а что вас тревожит, о чем бы вам хотелось спросить.

Шанецкая: С ним поговорить, давайте так. О чем бы вы с ним поговорили, будь у вас такая возможность?

Желнов: Это не обязательно может быть спорт.

Авербух: Я, может быть, неправильно понял вопрос, потому что, конечно, в основном, эта прямая линия сваливается на бесконечные просьбы и решения, которые, мне кажется не совсем то, я бы не хотел ничего просить. Конечно, я думаю, что вопрос абсолютно на плаву, потому что хочется понимать, что идет, что ждет впереди, хочется понимать программы решений, хочется понимать, как мы, как стратегически он видит развитие нашей страны. Это очень важный вопрос, потому что вопрос стабильности, вопрос инвестирования в проекты, вопрос планирования своей жизни очень важен. То есть даже можно где-то понять, почувствовать по его ответу, что он видит в приоритете именно с точки зрения, на что мы делаем акцент в виде развития нашего общества, и что он ставит, как наш лидер, очень сильный лидер, очень мной уважаемый лидер, во главу угла с точки зрения развития.

Желнов: А вас кризис затронул, тот кризис, который мы сейчас переживаем с точки зрения инвестиций в ваши проекты, с точки зрения инвестиций в школу сочинскую?

Шанецкая: Вообще как экономический кризис сказывается на вашей экономике?

Желнов: Мы не за всю федерацию, а именно на вашем бизнесе, поскольку вы бизнесмен.

Авербух: Естественно, просто все в два раза сразу. Все. А что там сказывается? Практически сейчас мы все заняты тем, чтобы удержать позиции, и просто работаем больше, чтобы удержать просто позиции. Сейчас речь о доходности практически не идет. Сейчас очень важно выдержать… Нет, через трупы, конечно, нет, но административный коллектив приходится, к сожалению, сокращать, потому что дебит с кредитом сходятся сложнее. Действительно, это сильный очень удар, и, конечно, до определенного момента и вся гонорарная часть привязывалась все-таки к валюте, и, конечно, сейчас об этом никто не говорит, и просто все стали зарабатывать в 2 раза меньше.

Ерженков: И сразу появились вопросы к президенту.

Авербух: Ну, почему сразу? Вопросы есть всегда к президенту, это наш лидер, мы за ним идем, я должен понимать и знать, куда мы идем. Но я, опять же, возвращаясь к вопросу, считаю, что здесь не к президенту надо обращаться, а к самому себе. Мне сегодня звонил журнал «Коммерсантъ»: «А кого вы хотите видеть в депутатах?». Вопрос, потому, что, видимо, обилие спортсменов. А я говорю: «А я хочу видеть там просто профессионалов. Я уже не хочу больше, я хочу видеть профессионального экономиста…».

Желнов: А там сейчас не профессионалы?

Авербух: А там профессиональные политики. А я хочу видеть людей, которые реально понимают, что они говорят, именно рабочие лошади, вот уже не нужны говорящие головы, красивые, яркие и популистичные.

Желнов: А вы довольны, кстати, нынешним составом Думы? Вам нравится Дума в нынешнем виде, потому что скоро выборы, так или иначе, вы пойдете голосовать.

Ерженков: Обилие спортсменов.

Авербух: Как раз отчасти я говорю про обилие спортсменов, считаю, что есть спортсмены, которые действительно на месте находятся, которые уже стали профессиональными политиками, и именно если они в спортивной фракции, меня часто звали в депутатскую историю, то они на месте. А если это происходит от скуки, то есть ты закончил со спортом, и ты не знаешь, чем заниматься, а тебя привлекают как известную личность и ставят, и ты сам не знаешь, зачем ты в это ввязался, и такие примеры есть, и потом эти люди покидают — вот этого, конечно, хотелось бы этого избежать. Потому что здесь, давайте голосовать не за спортивные результаты, а за то, что сделал человек. И здесь я, наверное, получил еще пять врагов в лице новых спортивных ребят, спортсменов, которые идут в Думу. Я думаю, что каждому надо быть на своем месте и профессионально выполнять свою работу. Единственное, что я хочу, и что меня устраивает, мне нужна как бизнесмену, как гражданину, я просто хочу стабильности. Я  хочу понимания, что завтра будет, и мне нужна стабильность.

Желнов: Прямо хоть сейчас идите с этими словами на выборы. Спасибо.